ОЧЕРЕДЬ
Слово-то какое в русском языке — «пулеметно-убивающее», его так и хочется произносить в растяжку, длинно: о-че-ре-дь. Наверное, потому, что у нас всегда очереди были длинными и долгими, хоть за хлебом, хоть за водкой, хоть за автомобилем или стиральной машиной. Не могли мы без очереди.
И все было у нас не так, как у людей. В других странах очереди только на биржах труда были, за всем остальным чего им было стоять: все, что необходимо, можно купить, где угодно и сколько угодно, были бы деньги. Поэтому там люди и стояли в очередь за работой, чтобы заработать деньги — других проблем в этом направлении у них не было. У нас, повторяю, наоборот, проще всего было устроиться на работу, а уж как кто работал и что производил, не столь важно.
Зарплату получали, даже гарантированную, как в нашем несчастном сельском хозяйстве, а купить на нее было нечего. Не стыковались два основных экономических понятия — зарплата и производство, точнее производительность.
За свою жизнь в каких только очередях мне не довелось стоять! От хлебных всенощных в голодные сороковые, до автомобильных в семидесятые-восьмидесятые. Дела «очередные» доходили иногда до откровенного идиотизма или просто необъяснимого маразма. Очередь, к примеру, на автомобили, курировал райком партии, на уровне первых лиц.
Вот я, работник аппарата районного звена, добросовестно отработавший на разных участках 25—30 лет, стою в районной очереди на автомобиль, и чем дольше стою, тем дальше отодвигается моя очередь. Раз в четыре-пять лет пытаюсь напомнить тем, кто распределяет, что, мол, пора и на меня внимание обратить. А в ответ всегда стандартное: «А что скажут люди?» А те «люди» уже по три машины поменяли, и ничего, никакая совесть их не мучает. А меня мучает от того, что я такой несознательный. Потом опять три-четыре года проходит, снова обращаюсь, и опять меня стыдят за несознательность.
В общем, перестоял я много очередей, как и все другие наши несчастные люди. И за сахаром, и за пивом-водкой, и за чем угодно, так как у нас всегда чего-то не хватало. По этому поводу один старик-казах как-то в разговоре очень мудрую фактуру выдал. «Эх, — говорит, — неромно живом, шай есть, сахар нету, сахар есть, шай нету, а вот брат мине ромно живет — ни сахара, ни шая нету!»
К сожалению, мы сейчас уже близки именно к такому уровню жизни. И очередей поубавилось. Все можно купить, те же автомобили, бери — не хочу, вернее не могу, так как все есть, да чужое, а деньги нужны наши, а их как раз и нет, по разным причинам.
Но задача данной были об очередях — показать, как мы бестолково жили раньше, сами себя загоняли в эти позорные очереди, теряя лицо страны перед всем миром. Достаточно вспомнить московские винно-водочные очереди восемьдесят шестого-седьмого годов. По правде говоря, жаль, что люди в те времена так и не растерзали хотя бы одного из бывших антиалкогольных идеологов-перестройщиков. Может, другим неповадно было. А вообще-то мы еще долго без очередей просто жить не сможем, и сегодня их порождаем, где только можем, правда, уже больше на чиновничьем уровне. Ну, никак они не хотят расставаться с таким источником дохода, каким всегда являлась очередь.
С точки зрения материализованной философии, нашу людскую очередь можно представить себе в виде кабеля сверхвысокого напряжения, обращаться с которым надо с особой осторожностью, соблюдая все меры безопасности.
Тронуть любую нашу очередь могут только очень недальновидные люди. Это классика. Расскажу несколько случаев из жизни, просто для иллюстрации.
В конце шестидесятых годов прошлого уже века довелось мне учиться в Москве в институте. Позвонил один земляк, сказал, что будет на выставке достижений народного хозяйства и хотел бы пообщаться. Встретились мы в его номере в привыставочной гостинице «Ярославская», потом погуляли по Москве. Помню, купили ему домой упаковку стирального порошка «Лотос» и уже шли от метро к гостинице. Был теплый весенний день. Снег интенсивно таял, в зимней одежде уже стало жарко. Между корпусами гостиниц «Ярославская» и «Золотой колос», был деревянный, довольно старый по виду, пивной ларек. Земляк говорит: «Давай, по кружке пива выпьем. Жар-
ко!» Подошли. Он встал в очередь, а я отошел немного в сторону с его ящиком «Лотоса» и просто наблюдал за очередью. А она, очередь, состоявшая из возбужденных жаждущих мужиков, была чем-то похожа на виляющую хвостом змею, которая головой упиралась в ларек и как бы всасывала в себя то, что в нем было. Наэлектризованная до предела, она не терпела резкого слова, тем более действия, замедляющего ее продвижение к заветному окошку, где жонглировал бокалами некто Боря — огромный, с лиловым лицом, усыпанным разно-размерными болячками.
Многие из состава очереди, скорее всего, были завсегдатаями этого ларька. Они нервно подбадривали Борю, стараясь как-то ускорить процесс и быстрее получить вожделенную кружку с пивом. Со стороны я почти физически чувствовал наэлектризованность очереди и чего-то ждал, сам не понимая чего. Дождался. К мужикам, стоящим где-то в середине очереди, подошел изрядно помятый средних лет мужчина, с маленькой собачкой на руках. Он имел неосторожность тронуть очередь: мол, пропустите вперед, а то собачку вроде как кормить или лечить надо, что-то в этом роде.
Очередь тут же сжалась: «Это ребенок, что ли?» Любителя собак тут же выбросили в самый конец. Тот опустил собаку на снег и грустно держал ее на поводке. Но очередь уже не могла просто так успокоиться. Впереди мужика с собакой, стоял молодой парень, держа за руку девочку лет пяти. Она обернулась и хотела погладить злополучную виновницу скандала. Но собачонка оказалась неприветливой, и ухватила зубами её за варежку. Девочка, естественно, испугалась и закричала во весь голос. Очереди этого только и надо было. Отец девочки, наверное, футболистом был. Резко развернувшись, он размахнулся и так двинул по собачке правой ногой, что она вместе с поводком перелетела на другую сторону неширокой в том месте проезжей части улицы. Очередь словно сломалась и вскоре закольцевалась вокруг того неразумного владельца собаки. С криками: «Дай и хозяину!» — самые ретивые пустили в ход кулаки. Все это действие заняло минуту, не более.
Но очередь помнила главную свою задачу, и, выбросив нарушителя вслед за собакой, снова все свое внимание перенесла на ларек, на Борю и вожделенную пивную струю.
Через пять минут опять сбой. Опять завиляла хвостом очередь. Какой-то мужчина, явно не местный, взяв в руки две кружки пива,
вдруг в сердцах заявил продавцу: что ж ты, мол, одну пену гонишь! И здесь случилось уже чисто московское, столичное.
Услышав обвинения в свой адрес, Боря озверел, высунул из окошка свои огромные волосатые руки, схватил недовольного покупателя за воротник полупальто-«москвички», притянул к окошку и громовым голосом заорал: «Ах, ты..., наверное, ростовский, да я тебя... Ты знаешь, что я подполковник милиции в отставке (да, в Москве не только подполковники могут торговать пивом). Ребята, держите этого козла, пока я выйду!» И понеслось. «Боря, — умоляла очередь, — брось его и наливай». Но не тут-то было.
Несчастный покупатель, притянутый лицом к окошку, уже не рад был тому пиву и, скорее всего, проклинал день, когда его послали в Москву на выставку. Но дело было сделано. Очередь оторвала его от Бори и буквально вышвырнула из своей зоны.
Хорошо, что подошла очередь моего земляка Мы выпили по бокалу пива, обсудили ситуацию и на всю жизнь зареклись трогать наши очереди, любые, за чем бы они ни стояли.
Никогда нельзя вступать в конфликт с нашей очередью. Это достаточно полно характеризует еще один случай.
В далекие теперь семидесятые годы, в той же Москве, в виде эксперимента, давали в магазинах спиртное с 11 утра до семи вечера Ну, с утра как с утра, а вечером перед этими злосчастными семью часами, как правило, в магазине было битком — и в основном мужики. Кому-то не хватило, кто-то не успел. Но очередь в это время была всегда.
Помню, после занятий заходим в магазин, взять что-то на ужин. Полагали, что после семи в магазине никого не будет. И вот картина. Без пяти семь. Очередь — человек двадцать, а один наш классический аспирант, в огромных очках, стоит первым с целой сеткой пустых бутылок. Когда он начал их, не спеша, выкладывать, очередь не выдержала и взорвалась. Какой-то огромный заросший работяга, подбежал с криком к тому аспиранту-сдатчику: «Ты что, гад, издеваешься, не видишь, без пяти семь!». Сгреб его в охапку и вместе с бутылками отшвырнул в сторону. Очередь благодарно охнула и осуждающе смотрела, как аспирант искал очки и собирал свою посуду.
Мы сами породили этот позор, приучились к нему и уже не могли без него жить. Скучно, когда нет очередей, когда нет оснований брать взятки на всех уровнях за «внеочередное» обслуживание.
К сожалению, наш менталитет еще долгое время будет, даже подспудно, требовать очередей. Скорее всего, мы будем их придумывать, даже если стоять незачем будет, и не будет необходимости терять время и человеческое достоинство. Но лучше не стоит этого делать.
Очень бы хотелось, чтобы наши будущие поколения знали только понятие «очередность» — без этого в жизни не обойтись, и никогда не знали очередей, тех, в которых выстаивали мы. Дай-то Бог!