«УХОДЯЩИЙ»
Стою на прожитых годах. В пропасти? На Олимпе?- На плахе!
Поднялся я на эшафот в слезах моих годов
И меч судьбы уж занесён, и с тела сорвана рубаха
Под перезвон, бурлюканье болот и стон
Моих стремлений и грехов, страстей и волевых напоров,
Пронесенных сквозь смесь годов, а где и вдрызг
Разбитых идеалов любви, религии, семьи,
Добра и красоты, ума, науки и интеллекта.
Уж смерть стоит... С косой зазубренной и в белом балахоне
У основанья плахи – земной судьбы товарка и могильной вони.
Оскал зубов кроваво-желтый и пустота глазниц –
В них мрак и тайна Того мира и холод каменных бойниц.
Блестит на солнце лезвие меча, ещё немного и рубанёт сплеча!
Могу ли чистым на Судилище предстать Христа? –
Судилище добра, надежды и любви, совести, страстей,
Ненависти, лютости и злобы? Я, кажется, схожу с ума...
Всё темней, темней... Нагоревшая свеча трещит и бросает тени...
Мороз трещит и злится за стеной...
Я как в атаку во мрак пурги ночной пошел.
Снежинки хлещат по лицу и слышу далёких лет прокол, -
Как кол, - истошный крик: «Полундра!»
И вижу солнца блик – далёкой родины и зоны –
На лужицах крови, и грудь прострелянного друга...
И мента –души моей заклятого врага.
Прости, Христос! Что всуе я вспомянул злость!
Но то – не злоба! Я помню изречение пророка:
«И сказал безумец в гневе: нет Бога». То не злоба,
а спокойный и глубокий океан воды и рока,
как образ моноцида и застоя
для веры, иноубеждений и свободы Духа, -
духа всех предшествующих веков борьбы,
истории и памяти народа.
Святого Духа Единения людей, Космоса, Земли, Природы,
Разума, Движенья, Действия, Прогресса, Бога.
Но не Пресса Каменного Мешка –
Атеизма, Идеологии и Моноцида –
Для Учения Христа.
Для Тебя, Бог, и для Человечества –
Я и эти годы, эпоха мракобесия –
Так, может быть, чепуха... труха...
«Не вспомяни имя Господа Бога своего всуе...» -
я, конечно, тебя изучал, Твоё слово Божие,
мир познавал,
испытывал силы, религии, знания, разум;
часто Тебя я не понимал,
сейчас позволил это сделать разом.
... Мне тяжело... Воспоминания душат.
Травмая перестук,
Как лязганье гусянок танков и тракторов.
Присел... и ворот растегнул.
Подходит девушка: «Вам плохо?
Может скорую вызвать?»
- Не надо... Иди... – Уходит
С глазами полными недоуменья
и синего юного всполоха.
Парк городской... Сомненья...
Стоят кусты, цепляясь друг за друга.
Что время им и что мороз,
Колючая и злая вьюга?
И тополь старый здесь... Под ним стою,
кору шершавую ладонью глажу
и вспоминаю мать свою: -
седые волоса, своё лицо в её морщинистых ладонях...
и серебром звенит капель...,
что с крыши падала в весенний день апреля...,
сверкая... Ты стар же тополь..., как и она была...
Скупые мужские слёзы.
Кто видел их, тот не забудет
стыдливо-щемящего чувства позора
за всё, что было и будет...
Очнулся... Пошел... Куда иду? Зачем бреду
по снежной целине вдали от дома?
Мне тяжело... Усталость валит с ног.
Ведь стар! Сейчас упаду
и мне... на старость некому подать руку...!
«Полундра!...!» - тельняшки... береты...
чавканье грязи на сапогах... –
Афганские, осенние военные дороги,
крупицы пороха вожженные в щеках..
Солдатский тяжкий труд...
Как и потом на зоне, в лагерях...
Ноги – не идут...
Но есть приказ: «Вперёд!»
И марш-бросок сквозь дождь и плёс!
И был приказ себе всю жизнь – Вперёд!
Не важна цель и что? куда?
А важно, что через года, стереотипы и толпу,
чрез казематы мыслей, зла -
Вперёд! Всегда!
... Тот, предпоследний афганский душманский налёт...
когда от грохота и воя
казалось, что нельзя укрыться.
И перекошенное страхом лицо солдатика благое,
когда он стал молиться.
От роты нас осталось двое...
Я – весь израненный, едва живой,
и он – на теле ни кровинки,
ни синяков... и три слезинки..
- Не из жалости к погибшим –
из благодарности к Христу
и силам всем всевышним,
от смерти сохранившим в тот налёт
его... его..., а не кого-то... Лишним... –
я ощутил тогда себя...
- Не перед ним, а перед Богом,
пред совестью своей
за кровь пролитую не своего народа.
Исус!...
Звон колокола во вьюжной ночи... Помоги!
Отделаться от пут, цепей и кандалов,
кошмарных снов и льстивых слов
и кутерьмы земной, людской... и тьмы
гордыни, разума, сознанья, силы, веры!
Что были Идолы мои,
грехи, Кумиры и Неверья!
Помоги!... Я не прошу, что «Сохрани»,
прошу «Прости»...
... Звон колокола ближе... ближе...
В пургу видны уж купола...
То монастырь иль дом молитвы?...
Деревьев крона? Неба мгла?
Войти? Пасть на колени пред картинкой?
Нет! – пред живым бы я упал...
Но пред доской от времени поблекшей?
Нет, не смогу... Я лучше упаду в душе своей
пред евангельским Твоим ученьем...
Как тогда, когда кормил я вшей
в бараках под Тюменью,
а дед-евангелист читал по памяти
мне Откровенья...
И понял, ощутил я,
что всё вокруг – обман..., иллюзия...,
пустая или кровавая идиллия,
и Ты разрушишь этот мир
продажи, зла, насилия!
Оставишь ты с собой
всех тех, кто жил Тобой..
... Я много видел, делал, знал… Я долго шёл...
Но «... и пришедший последним да будет первым...»
Ты взвесишь мою меру...
Что «мера человека»? Мера – Бог!
Судья и мера – Бог!
... Что мера человека? – Мера- Бог!
Когда мы смотрим ВНЕ – мы видим Мир,
громадный в бесконечности Вселенной,
жизни, видов, генов, звёзд, природных сред,
Законов, знаний, устремлений.
Когда мы смотрим в Душу, в Внутрь – то в движеньях
мысли, разума, души и волеустремлений
создаётся, возникает, погибает
бесконечное число других миров – моих Миров.
И Мера им лишь только Бог!
... Присел близ стен Молитвенного Дома...
Дрожащею рукой вскрыл пачку «Беломора»
и нервно закурил, от страха находясь
между землёй и меж небосклона и прожитого;
между собой и стен Молитвенного Дома.
Быть может гадкий никотин
поможет мне забыться? Дрожь унять
в коленях, в сердце и в руках?
... Перед глазами – селенья,
вновь сожженные войной в Афгане.
И кровь, кровь, кровь...
Неужто, О Господи!, земля не родит травы,
Когда она кровью людской не полита?!...
Тело на теле... Дома мертвы...
Убийцы пьянеют от вида убитых...
Трупы зловонят, смердят.
Пахнет жаренным телом,
дымом и гарью волос, детских и девичьих кос.
Его заглушаем мы «Беломором».
... Красные, злобные лица солдат
на чужбине, в далёком Афгане...
... Кто-то подходит... Тулья поднята,
шинель перетянута рацией,
чёрная кожа перчаток,
и взгляд льдистых глаз
бьёт наотмашь меж лопаток.
И голос: «Слазь!
Поднимайся! Пьян?... А может припадок?
Иль молитвой перемаялся?
... И вновь: Звон, серое небо Тюмени,
серый болотистый край...
как сон – ломаный голос сучни и мента:
«Вставай, подонок!
Что расселся! Работай, швайн!» -
Голос похожий на лай
немецких овчарок,
с лязгом затворов на «Шмайстерах»
зондер-команд...
и рука деда-евангелиста и шопот:
«... держись, брат...»
- «Да он просто пьян!», -
лающий голос.
Я поднимаю глаза...
Вижу стену Молитвенного Дома...
- «Прошвырнись по карманам!», -
рука нырнула в боковой карман.
- «Нет ничего!»
- «Да что с ним церемониться, в машину!
Да не забудь натрескать по бочине!
Чтоб знал, где пить и как шататься по ночам...»
... Внутри всё жжёт
и вой бомбардировщика в ушах,
и снова смерть стоит в глазах
с косою, в балахоне... Боль... Тупая боль...
В боку заныл противно шрам
и бесы в касках, волосатые,
ведут меня под руки в храм.
Где вместо Ангела Христа – ржёт Сатана!!!
Сверкающее лезвие ножа и эшафот.
Отрубленные головы зверей и крик детей
под пытками чертей...
там вместо хора серафимов...
... И я иду... на эшафот под ноги к Сатане.
Но у меня в глазах весна. Вновь молод я...
и мы идём меж яблонь, всех в цвету,
и птицы дарят нам свои узоры на лету...
вдруг по голове удар! – «Очнись!
И оглянись! Где ты, к кому, куда идёшь!?
Смотри, вокруг тут – царство Теней!
Смерть!» - и хохот громогласный.
Остановилось время.
Могильная, ужасная, гнилая смердь...
и бремя бешенных, на издыхании, ударов сердца.
... Вот я на плахе...
Щекой ко срубленному дереву прижался...
Но почему я плачу? Нет, я не испугался...
Зачем бояться?
Мне было с жизнью жаль расстаться
в тот миг, когда был чист,
свободен, весел и впереди – одна лишь высь.
Толчок! Всплеск крови в организме.
Сверкнул в кровавом отраженьи зла,
злобы жизни и греха, желто-зубый как пила
костлявый мерзкий меч.
И темнота и Ад...
и голова отделена от плеч... ,
душа – от тела...
... Кружит пурга...
и ржут менты в машине.
Звонят колокола...
и человек ушёл из жизни...
И то же поле... и та же вьюга...
Дошёл до стен он Молитвенного Дома
погибшего в Афгане друга, замученного в зоне друга...
Попал куда? – в рай, в преисподню, в ад?
Никто не знает... и никто не вспомнит,
лишь ордена сдадут в военкомат...