>> БЕЗ ТЕБЯ ЗИМА ПРОСТО БЕЛАЯ, БУДТО ОБРЕЧЕННАЯ ПЕРВАЯ <<
На мое мировоззрение и отношение к религии значительное влияние оказала фру Линдквист, почитающая Саннибанни, поэтому в детстве и отрочестве я разрывалась между верой в дарующую и отнимающую жизнь богиню и предположением, что в посмертии нас встретит тощий меднозубый Харон и, получив оплату за перевозку через Стикс, доставить прямиком к замку для отчета перед Аидом и Персефоной, однако повзрослев я прослушала тысячу лекций философов, осилила величайший труд Ницше о Заратустре и, вникнув в велеречивые древневосточные сказания о битве хищноокой Муш-Шук и белокрылого Кап-Тарра, воспевающего альтруизм, умозаключила, что каждому воздастся в согласии с его представлениями о загробном бытие и потому решила выбрать то, что заставляло сердце трепетать, вдохновляло не отступать от намеченного пути, лелеять принципы, стремиться к обретению душевного равновесия и трансформации в лучшую версию себя here and now, не уповая на то, что седобровый Демиург, спустившись с heaven, отсыпет недостающих качеств и воздвигнет around me невидимые, но прочные walls, оберегающие от свинцовых пуль, отравленных стрел и свистящего шепота разъяренных эриний, олицетворяющих совесть, ибо, по моему мнению, рентабельность of human’s faith заключается в предоставлении силы, резервы коей сокрыты in our hearts, а перекладывающие за свои поступки ответственность на покровителей индивиды, беспечно отмахивающиеся от цокающих языком моралистов, бубня что-то вроде «Иезусс милосерден» или «Святая Вероника нас оправдает» хуже сатанистов, восславляющих Люцифера и подвергающих все сомнению атеистов, поэтому, причисляя себя к тем, кто не сомневается в наличии у people не поддающейся тлену soul, я тем не менее осуждала чокнутых фанатиков, с пеной у рта доказывающих всем, что они слепы и не любила слащаво-набожных идиотов, полагающих, будто они - избранные и, следовательно, имеют полное право критиковать неразумных с застывшей on their faces миной превосходства, напрочь игнорируя, zum Beispiel, тот факт, что Самый Главный назвал гордыню страшнейшим из грехов, и христианские мифы гласят, что демоны изначально являлись ангелами и были прокляты за сомнения касаемо авторитета Создателя. Шумерские, греческие, ромулусские сказки, без сомнения, частично основанные на реальных событиях и хранящие в себе зерна истины, прорастающие из наших сердец жгуче-прекрасными маками, пионами и (цветущими на огнях) магнолиями, подпитываемыми эмоциями - как положительными, так и отрицательными, увы, оставили двоякое впечатление, а вот египетские stories about god’s adventures отвечали на большую часть моих questions, мысленно выкрикиваемых в пустоту, будоражили my imagination красочной эпичностью, и я осознала, что post mortem жажду предстать перед Осирисом и, пускай праведницей Ленор Далессандро назвать ни при каких обстоятельствах нельзя, совершенные мной поступки соответствовали нормам морали в той или иной степени, и я считала правильным прибегнуть к подлости, отстаивая свою freedom, that’s why even Маат подаст голос и заметит, что косвенно я причастна к матушкиной скоропостижной кончине, corazon, вынутое беспристрастным Анубисом, without doubts, окажется намного легче пера, because судьи лишь озвучивают вердикт, вынесенный нами самим себе подсознательно, и коль fault за то, что I killed my own mother меня не гложет, Аммат не тронет непоколебимую в собственной rightness молодую особу and, who knows, there’s a possibility, that на просторах безмятежных тростниковых полей я постигну new level of the life after death, потому что - Небетхет свидетель! - как никто другой заслуживаю как минимум покоя, преодолев огромное количество преград in senseless war under moon, stealing sunshine and pretending mistress of the night, по сути, представляющей из себя тусклое зеркало, крадущее pale fire звезды, освещающей противоположное полушарие планеты, и у меня есть веские основания полагать, что инициацию я прошла, так как с завидной регулярностью меня навещал сон, выбивающийся из череды психоделических видений, указывающих на то, что мозг обрабатывает и рассортировывает по полочкам накопленные за день сведения, как правило состоящих из обрывочных фрагментов, никак между собой не связанных и характеризующихся абсолютной размытостью boundaries, когда ты то взбираешься по крутой винтовой лестнице, ведущей в никуда, волоча за собой шлейф старинного платья, инкрустированного жемчугами, а секунду погодя, обратившись пестроклювой пичужкой, каменем пикируешь вниз, ударяешься о грунт и проскальзываешь под выступающими на поверхность корнями вековых пеканов переливчато-зеленой змеей с настороженными eyes, - this dream был очень похож на мини фильм, самую чуточку фантасмагоричный засчет обилия метафор, однако данная особенность придавала ему шарма, не разрешая отнести к разряду nightmares и, что самое удивительное, по пробуждении я все помнила и могла пересказать все, не упустив ни миликванта той или иной детали, а являясь непосредственной участницей событий, чувствовала все настолько остро, словно с меня содрали skin и натянули обратно, вывернув наизнанку, дабы разорванные нервные окончания, торчащие во все стороны антеннами, улавливали низкочастотные колебания, доселе неизведанные, но оттого не менее значимые.
Начинался перфоменс со мной в главной роли эпично: под рокот барабанной дроби я проникала к окну, взобравшись на широкий подоконник и, как трехлетка прилепив пятерню к пышущему огненной прохладой стеклу, таращилась на шествующую vorbei толпу в темно-бордовых плащах, и нетипичная для Айла-Баммы зима устлала снегом и шпили роскошных храмов, и плоские крыши небоскребов, безголовыми исполинами вздымающие к облепившим небосвод тучам массивные туловища, но даже столь вульгарное несоответствие действительности вымысла, категорически отторгающего явь, на которой, собственно, и зиждилось, не подкармливало внутреннего скептика, - наоборот, все мое существо противилось набегающим волнам неверия, а зыбкость окружающей обстановки воспринималась как нечто обыденное, точно я была вырезанной из плотного картона балериной, присобаченной кончиком пуант к дискообразной подставке для устойчивости и торжественно водруженной на каминную полку перед гипсовыми колоннами макетного храма Афродиты, посему критика игрушечности of the world выглядела бы до крайности нелепо - точно двумерный персонаж визуальной новеллы захлебывается от ярости, тыча на фон позади себя и разражается умиляющим созерцателя негодованием из-за неудачной рисовки, посему мне, златокудрой лебедушке, оставалось танцевать свою партию наобум, импровизируя, поскольку ни сценария, ни суфлера мне не предоставили, да и сам хореограф-постановщик в лице Ленор, дремлющей в шикарно обставленной bedroom, втиснувший в пульсацию своего mind плоско-крошечное альтер-эго, являющееся эдаким аватаром, представляющим меня в ответвлениях бесконечных множеств параллельностей, копирующих reality с незначительными помехами, чтобы не возникло путаницы, и при столкновении не грянул взрыв, по мощности своей превосходящий коллапс Альтаира, учинившего брешь в пространственно-временном континууме и схлопнувшегося в жадно поглощающую any radiance черную дыру, не имел ни малейшего понятия, как зафиналится данная катавасия, и мы терпели эту неопределенность, наслаждаясь every drop губительно-терпкого нектара, бережливо смакуя глоток за глотком, находя эйфорическое удовольствие в тянущемся смолою дискомфорте и опираясь на зыбучее понимание, что грамотно рассчитанная доза страданий приведет к катарсису, а вечно кутаться в одеяло все равно что запустить обнуляющий все усилия режим стагнации, свесить лапки и утонуть инертной лягушечкой в сливках. Проплешины тумана, белесыми клочьями повисающие над Нонтмюрреем, придавали ему толику недостающей мрачности, сводили на нет простоцветье рекламных баннеров, приглушая colors, припудрив city молочной пеленой, и спустя тридцать или сорок пять кадров камера пикировала прямо в crowd, и талантливый оператор брал крупным планом мое встревоженное табло: бесцеремонно и грубо расталкивая неповоротливых, косолапо переваливающихся с боку на бок людей я, ступая по хрусткому аки крекер асфальту, меся подошвами тяжелых ботинок бутафорский снег, не тающий от соприкосновения с твердью, оказываюсь в месте, вызывающем смутное волнение с орехово-изюмистыми (будоражащая сладкоежек ассоциация в кексами, рулетами, пасхальными куличами) вкраплениями предвкушения и, шагнув в овал серебристого света, отбрасываемый прожектором, находящимся в руках притаившегося in another dimension светотехника и потому замотанного в пленчато-мерцающую canva of invisibility, подбегаю к исполинским вратам, испещренным древнеегипетскими иероглифами, барабаны внезапно смолкают, и сменившая зычное «дум-ба-ром» торжествующая мелодия флейты вплетается в порывы ветра, распахивающего скрипучие створки, и оглянувшись, я, совершенно не удивлена тем, что под слетевшими капюшонами застыли окаменевшие гримасы обращенных в статуи пилигримов, плутавших в перекрестках созданных мною mondes в качестве разбавляющих звенящую пустоту статистов, и одобрительно пощипывающий мои щеки мороз сподвигает очнуться, оторвать любопытствующий sight от блиноликих гоблинов, метнуться в зияющую непроглядной чернотой щель, услышать лязганье смыкающихся gates, перемигнуться с лукаво ухмыляющимся сфинксом, разлегшимся у подножия желто-красной пирамиды и отвесить поклон приглашающе постукивающему тростью по корявому стволу Древа Вечности с обвязанным вокруг голых ветвей атласными ленточками Хнуму, подспудно любуясь дрожащими на горячем песке бликами, отбрасываемыми золотыми рогами, венчающими god’s head и персиково-розовым облаком, набежавшим на солнечный круг, дабы слегка приглушить его яркость, и раз уж в одной из предыдущих своих монологов я обмолвилась (опрометчиво, аль намеренно, не желая расхлебывать пафос псевдоостроумных интриг) о трагическом финале, то, полагаю, стоит пояснить, что моя мечта умереть своевременно, когда иссякнет интерес к завтрашнему дню, выпуклая чернота зрачков сменит влажно бликующий глянец на тускло-матовый гранит, а горло, периодически пережимаемое клешней каподастра, утратит способность извлекать из чрева четкие звуки не осуществилась, так как до момента, когда будет принято decision поставить точку, не обременять трудолюбивых мойр и самостоятельно перерезать нить жизни госпожа Далессандро не доскрипела и, если честно, процентов на десять я даже рада подобному исходу, because незадолго до окончившегося летально нападения на меня одной из сестер болтливая сорока принесла на хвосте утешительную весть, что милосердие девочки-смерть довелось испытать далеко не всякому герою, and beautiful death - своеобразное признание автора в симпатии, поэтому даже любителям ванильных хеппи-эндов настоятельно рекомендуется не огорчаться, поскольку шут его знает, что за хреномуть творилась после пошло-избитого «they lived happily ever after», ведь мне доподлинно известно: идеальная вылизанность de la fin означает то, что tale was told не до конца, и злоупотребляющие слащавостью писатели попросту обманщики, морочащие головы наивным читателям.
К возвращению Амалы я успела примириться с вызревшей в Инфанту частью своей сущности и попросила Гленду пригласить к нам ювелира, дабы обстоятельно, без спешки выбрать пять увесистых перстней для правой руки, более мне не принадлежащей, преследуя цель не забывать о бедняжке Борисон и маленько урезонить буянящую ипостась, задобрив дорогими подарками. Мисс Дамер, знающая, что я - любимица ее босса, выполнила my request и оплатила покупку наличными, а вечно сующая свой длинный нос куда не следует Ада, заметив новое приобретение, едко прокомментировала наличие rings, украшающих our fingers, обозвав нас «избалованной понтовщицей», и в отместку мое второе «я», обидчиво поджав губы, тихонечко пробралось в персональную комнату, закрепленную за профессоршей, частенько остающейся ночевать в нашем доме по причине беспокойства за сохранность своей киборгессы, выдавила во флакон с бальзамом-ополаскивателем крем для депиляции и хихикала в кулачок, staring at angry woman, снующую по коридорам в исподнем и, ничуть не стесняясь в выражениях, матерящуюся так, что весельчак Деметриус приуныл, слушая, как мисс Бильдерлинг собирается расправиться с негодяем, покусившимся на ее прекрасную шевелюрочку, и тем же вечером, вызвав стилистов, mother’s best friend побрилась налысо, распорядилась установить на своей территории круглосуточное видеонаблюдение, оснастила дверь в почивальню ультрасовременным замком, реагирующим на отпечаток большого пальца владельца и даже повздорила с Титанией, угрожая вызвать психиатра, согласного за сто тысяч опоить нас всех запрещенной дрянью, известную под кодовым названием «сыворотка правды», однако госпожа Ланнистер, фыркнув, осадила распоясавшуюся подруженьку, рявкнула, что та раздувает из мухи слона and new haircut молодит ее неимоверно, а Джонстон, посвященная в тайну новой стрижки психопатичной особы, вымораживающей нас не меньше мамули, оттаяла и робко улыбнулась, впервые с того отвратительного morning, когда нам стало ясно, что Алетта - не жилец с вероятностью в восемьдесят восемь гребаных процентов, и пока аморалы-мудозвоны кромсали нашу сестричку, mother проводила совещания, даже посетила открытие картинной галереи, где выставлялись пейзажи, намалеванные супругой нынешнего президента, звания «first lady» не заслуживающей по причине полного отсутствия вкуса, а мистер Бэрримор, помнится, заглянув на чашку кофе, цинично проронил, that our sister - слабое звено, и все делается, of course, к лучшему. Причина ненавидеть Аду у Амалы была тяжеловесной: три с половиной года назад Мирелла Мэрдок, выносившая ее в своей утробе, захотела хотя бы мельком посмотреть на подросшую девочку, посему умудрилась проникнуть в особняк под видом официантки, доставившей морепродукты из ресторана и, потеряв самообладание, набросилась на опешившую Джонстон с поцелуями, но не успела суррогатная мать толком объясниться с fille, как по приказу чиканутой профессорши охранники, избив слабую, ни в чем не повинную женщину прямо на глазах захлебывающейся в рыданиях hermana, отрезали ей уши с языком и сослали в Хамфрику, предварительно внеся данные сеньоры Мэрдок в информационные хранилища аэропортов соединенных штатов, дабы ее нога не осквернила берегов нашей необъятной родины никогда, а после того, как Бильдерлинг похвасталась, что Шамхат долго измывалась над Миреллой в назидание тем, кто посмеет посягнуть на собственность Титании, мы с Амалой напились разбавленного минералкой виски, и Джонстон, до синяков сжав мое запястье, promised, что дождется подходящего момента и ликвидирует мертвячку Элорди, а вслед за ней в Иркаллу, Тартар или Хельхейм последует бессменная руководительница засекреченного проекта, финансируемого госпожой Ланнистер, и разумеется, донельзя влиятельная родительница отмажет ее, не позволив копам возбудить уголовное дело, а я так и не смогла признаться самому близкому человеку из своего окружения, понимающему меня с полуслова, что наняла частного детектива и поручила ему не привлекая к себе внимания выяснить все о биологическом отце и проревела, стоя под ледяной водой, узнав, что мужчина переехал в Кристобальд, женился на прехорошенькой блондиночке с голубыми глазами и воспитывал сыновей-погодков, водя сорванцов в парк развлечений every saturday, катая на своих плечах и покупая норовящие уплетнуть в открытый космос шарики, накачанные гелием. Я ни в коем случае не винила father за то, что он не пытался бороться за меня, потому что это гиблое дело, чреватое потерей свободы или жизни, просто окажись я на месте батюшки, то, бесспорно, поступила бы как безрассудная Мирелла, но, пусть неискренне, с горечью, с натяжкой и не от чистого сердца I was glad, что он не пострадал и даже баюкала призрачную надежду когда-нибудь, обретя тотальную независимость, наведаться в Эвропу под Рождество, со всей дури надавить на звонок и выпалить застигнутому врасплох старику:
- Hello, dad. Did you miss me a little?