Соня

               
У Иволгина ныло колено. Старательно перенося вес тела на здоровую правую ногу, он с трудом доковылял до радоновых лечебных ванн. Каскады природных  резервуаров, соединенных между собой потоком струящейся воды впечатлили Иволгина сразу. И даже больше, чем восторженные рассказы о них его Соней, которая часто бывала здесь. Без него.
 Тело благодарно откликнулось на погружение в теплый бурлящий поток целебной воды. Иволгин облокотился о твердую, чуть шершавую, стену природной выемки и с наслаждением замер, как ящерица на камне. Вид отсюда открывался великолепный. Маленькие уютные домики тонули в сочной зелени. Прямо перед ванной рос фикус бенджамина, принятый Иволгиным за старое оливковое дерево. Сквозь колосья жёлтой травы Иволгин смотрел на чистое небо и на видневшиеся вдалеке макушки гор. Первой покой Иволгина нарушила семейная пара, в которой он сразу распознал их с Соней, вернее жизнь с бывшей женой Соней накануне их развода. Мужчина в ковбойской шляпе ворчал и говорил на повышенных тонах супруге: «Ну как можно быть такой дурой? Я же тебе уже много раз объяснял. Неужели так трудно запомнить то, что я говорю?»  Соня..Вернее, женщина похожая на Соню смущённо смотрела затравленным взглядом на свидетеля их семейной драмы, а именно на Иволгина. Он сделал вид, что невероятно увлечен осмотром своего больного колена. Пара примостилась рядом, и они долго  сидели молча. Пока не появилась Она. Активная пенсионерка в большой панаме с полотенцем на плече, градусником и часами на подставке шумно обустраивалась на лавочке перед купальней.
–Вы время засекали, граждане? Больше двадцати минут нельзя! – она деловито завела будильник и измерила градусником температуру воды.
«Граждане» во главе с Иволгиным, сидевшим здесь дольше всех, неуютно поёжились. Молчание присутствующих  вынудило пенсионерку немного сдержать свой организационный пыл. Под  мирное журчание воды каждый думал о своём. Семейная пара  и пенсионерка, даже не подозревая об этом, размышляли   практически об одном и том же – о несправедливости к ним мира и об ужасной глупости ближнего.  Иволгин думал о Соне.

«Вот и точка, –подытожил свои раздумья Иволгин. –  Я старый, у меня больное колено, седая щетина, впалая грудь. Голова набита воспоминаниями о прошлой жизни с Соней и ничего в настоящем кроме рутины, тоски и боли в колене».
Тем временем, активная пенсионерка больше не могла сдерживать себя. Она призвала всех, не откладывая в долгий ящик, прямо сейчас воззвать к  Господу с мольбой об избавлении от грехов и тут же, не вылезая из радоновой ванны, очиститься от всякой скверны. На пенсионерке был белый купальник с изображением черешни.
Соня любила черешню. Спелые, крупные, почти шоколадного цвета ягоды. Соня называла черешню ягодами. А Иволгин всегда поправлял её: «Плоды! Черешня–это фрукт, Соня! Ну сколько можно повторять?!»
Иволгин прикрыл веки и восстановил в памяти образ Сони. Вот её пышные мягкие руки лепят пельмени на их старой кухне. Она и их тогда ещё совсем маленький сын Гриша перепачканы мукой. От воспоминаний об этом незамеченном им тогда в прошлом тихом счастье – защипало в глазах. Иволгин открыл глаза как можно шире, и некоторое время сидел так,  глядя в небо, чтобы слезы вернулись в свой подвал внутри его головы. Потом он начал сосредоточено тереть больное колено, пытаясь игнорировать вернувшееся привычное теперь уже для него чувство пустоты. Пенсионерка повторила свой монолог об избавлении от грехов, так как в первый раз ей никто не ответил.
– Помолимся! Дай Господь нам исцеления от воды. С чистым четвергом вас всех! Очищения от грехов и всякой скверны!
На пригорке две пожилые женщины говорили о том, что у их священника много детей и как это хорошо, что они растут в добре и чистоте. Место тихое. Слышно было прекрасно. Наблюдавшая за ними из ванной пенсионерка-активистка неодобрительно покосилась в их сторону и потом выдала: «Не понимаю, как из бывших комсомолок получается вот такое. Они, наверное, ещё лбом в церкви об пол бьются». Соседи Иволгина, сидевшие вместе с ним и пенсионеркой тесным кружком в радоновой ванне, дружно уставились в сторону. Уже в гостиничном номере Иволгин вспомнил вдруг, как пытался вернуть Соню. И как впервые искренне сказал Соне, что любит ее.
Она  ответила тогда, что что-то перегорело в ней, она устала и уже ничего не изменится. Они были здесь в Пятигорске. Он прилетел на один день после её сообщения о том, что она уходит он него.
– Всё уже изменилось, – с жаром говорил Иволгин. –  Ты просто не хочешь в это верить. «Не хочешь» в том смысле, что легче и проще, когда всё идёт по накатанной. Допустить, что может быть как-то иначе – для этого нужно сделать усилие. Попробуй со мной без нашего прошлого бэкграунда. Могли же мы познакомиться с тобой вчера в Пятигорском бювете, например, или на экскурсии?
Иволгин  прикурил сигарету, заметив вскользь, что у него дрожат руки.
– Пожалуйста, оставь  на один вечер свой категорический императив Канта. Завтра утром я улечу. Но сегодня давай попробуем всё исправить!
Соня тогда странно посмотрела на Иволгина, как на клинического идиота. Соня работала медсестрой в психоневрологическом диспансере и её опыт общения с разными категориями граждан с девиантным поведением, постепенно сделал ее практически неуязвимой к различного рода манипуляциям Иволгина. Когда Соня ушла, забрав сына Гришу, Иволгин обнаружил себя в безвоздушном пустом пространстве. Оказалось, что без Сони ему невозможно дышать. А Соня дышала ровно, даже теперь как-то ровнее, чем вместе с Иволгиным.
Иволгин сунул ноги в тапки и пошаркал в ванную. Там долго тёр зубы старой щеткой. Побрился. Вытер лицо гостиничным полотенцем. Вернулся в комнату, не включая свет, сел в кресло и глядел в окно, пока небо не погасло окончательно. На экране неба Иволгин смотрел фильм о первом дне, проведенном с Соней. В тёмном небе он и Соня, вместе с другими  студентами,  гуляли после пар по весенней Москве и потом зашли в кофейню на Арбате. Уже на выходе, Соня отлучилась в уборную и сунула ему в руки свои вещи. Он помнил, как держал тогда в руках ее джинсовую куртку, сидя на подоконнике у выхода из кафе. Воротник пах её духами. Он физически чувствовал нежность Сони, как будто это она сама лежала на его коленях, а не её вещь. Он прижал куртку к груди и, не стесняясь посторонних взглядов, втянул её запах. Тайная связь с ней  через её аромат продлилась недолго. Соня выпорхнула из уборной и забрала куртку у него из рук. Она что-то говорила о преподавателе и о своих планах, а он еле сдерживал себя. Так хотелось обнять её прямо здесь, поцеловать  или хотя бы взять за руку. Иволгину вспомнились странная цитата о том, что любовь - это  всего лишь кость, брошенная Богом людям.  Кость застряла у Иволгина  в горле. Сидя в кресле гостиничного номера, внутри себя он лежал, положив морду на лапы и скулил по-собачьи.