REX LUPUS DEUS
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Выйдя победителем из кровопролитной гражданской войны со ставленником римской столичной сенаторской олигархии - прославленным военачальником Гнеем Помпеем Магном («Великим») и его сторонниками - «помпеянцами» -, восставший против всевластия столичных олигархов полководец и политик Гай Юлий Цезарь, считавший себя потомком богини Венеры, одним махом ввел в римский сенат ни много, ни мало – четыре сотни новых членов, которых представители прежней, «республиканской», сенаторской клики сочли достойным лишь презрения скопищем представителей самой отъявленной и гнусной черни, когда-либо осквернявшей своими седалищами почтенные скамьи сенатской курии – грубых и невежественных солдафонов, писарей, сыновей вольноотпущенников, неотесанных косноязычных иноземцев, пред которыми, как писал ревнитель римской древности поэт Ювенал в своей сатире, «не грех помочиться, а может – и больше». «Подонков всех народов и земель», сама мысль о необходимости сидеть рядом с которыми вызывала крапивницу у многих надменных «староримских» «нобилей»-аристократов, «потомков Энея и Ромула». Злословие почтенных представителей древних сенаторских родов может быть извинено разве что тем общеизвестным обстоятельством, что единственным утешением проигравшей стороны всегда является клевета и очернение стороны победившей. В действительности (а не в воспаленном воображении тайных «антицезарианцев») Гай Юлий даже в самых смелых своих мечтах отнюдь не был (так и хочется добавить «к сожалению»!) таким «ниспровергателем основ» и радикалом, каким его воображали себе (а главное – представляли «Граду и миру») недобитые им «староримские» олигархи Вечного Города на Тибре. Если не полениться чуть внимательнее проанализировать их гневные инвективы и обвинения новых сенаторов милостью Цезаря во всех мыслимых и немыслимых пороках и грехах, от этих обвинений, право же, мало что останется.
Несомненно, Цезарь щедро вознаградил за верность и исправную службу своих младших офицеров - центурионов, составлявших костяк его армии (как, впрочем, и армий его противников в гражданской войне). Однако представляется сомнительным, что Гай Юлий просто взял да и перевел их одним росчерком пера из состава легионов в состав сената. Все эти люди, независимо от того, заслужили ли они доверие и благодарность диктатора в рядах его войска, на фронте или же в тылу, получили от Цезаря возможность обогатиться, причем нередко – сколотить себе действительно немалые состояния. Цезарь как-то, в приливе откровенности, признался, что, не колеблясь, щедро оплатил бы даже услуги самых что ни на есть отпетых головорезов и разбойников, если бы нуждался в них для защиты его, Цезаря, достоинства – знаменитого аристократического «дигнитас». Тем более щедро Гай Юлий был готов оплачивать аналогичные услуги честных воинов (или, по крайней мере, воинов, способных без особого труда выдать себя, если понадобится, за честных).
Вне всякого сомнения, Цезарь выждал некоторое время или дождался повышения статуса своих кандидатов в сенаторы, прежде чем помог им занять почетные должности формата места в римском сенате. Введенный Цезарем в сенат бывший центурион вполне мог еще задолго до того быть возведен во второе, после первенствующего сенаторского, «всадническое» сословие (ведь для этого требовалось не пройти нечто вроде «посвящения в рыцари», а лишь соответствовать определенному имущественному цензу, то есть – иметь соответствующее финансовое обеспечение, владеть имуществом на определенную сумму, а именно – четыреста тысяч сестерциев; до превращения «всаднического» сословия в наследственное внучатым племянником и приемным сыном Цезаря - императором Августом было еще ой как далеко!); введенный диктатором в сенат бывший писарь мог еще задолго до того стать состоятельным коммерсантом; бывший сын вольноотпущенника – заслуженным римским чиновником-магистратом, и т.д. «Низким» же происхождением спесивая «великосветская» «старосенаторская» клика вечно попрекала кого ни попадя – того же «народного диктатора« Гая Мария (дядю Цезаря) или даже самого «Отца Отечества« Марка Туллия Цицерона, спасшего римский олигархический режим от угрожавшего ему заговора Катилины...
С самой неприглядной своей стороны «великоримская» сословная спесь и связанные с нею общественные предрассудки проявились по отношению к выходцам из провинций, сделавшихся, по воле диктатора, римскими сенаторами.
Наиболее едкие шуточки и язвительные, хотя и сомнительные, остроты отпускались «великоримскими шовинистами» в адрес введенных по воле диктатора в столичный сенат галлов, только что снявших привычные им с детских лет штаны и восседающих отныне в тогах с пурпурными полосами на выщербленных от времени сенатских скамьях, не зная, якобы, ни языка, ни топографии «Столицы обитаемого мира».
В действительности же служившие мишенями этих насмешек столичных «великосветских» остряков «галльские варвары» были богатыми, культурными уроженцами областей, подвергшихся основательной эллинизации еще задолго до присоединения их к Римской «мировой» державе. К числу «сенаторов из варваров» относились заслуженные ветераны Цезаря, вроде отважного Валерия Тровцилла (ии же Тровкилла), сына гельветского племенного вождя, входившего в ближайший круг друзей Гая Юлия, или бывшего секретаря диктатора - Помпея Трога, чей отец получил в Нарбонской Галлии римское гражданство за десятки лет до введения его сына в римский сенат. Однако «галлами» столичный «бомонд» честил и граждан процветающих и знаменитых муниципиев из Цизальпийской Галлии, фактически – тех же италиков, чьи родные города в немалой степени способствовали процветанию и блеску Римской «мировой» державы (как, например, Верона – родина прославившего римскую и мировую литературу лирика и сатирика Гая Валерия Катулла, вынужденного всю свою жизнь, проведенную с юных лет не на родине, а в гордом Граде на Тибре, довольствоваться не «первосортным» римским, а лишь «второсортным» латинским гражданством, не дававшим права избирать и избираться в Риме). Уроженцами Предальпийской Галлии были прославленный ритор, домашний yчитель Цезаря Гнифон и известный римский историк Корнелий Непот.
Назначение всех этих «ЗаМКАДышей» (говоря по-нашему, по-«третьеримски») сенаторами было наглядным отражением попытки дальновидного Цезаря, добиться сближения между Римом-на-Тибре и провинциями, ликвидировать прежнее различие, стереть прежнюю почти непреодолимую грань между господствующим Городом на Тибре и покорно служащими ему областями, покоренными им силой оружия и принуждаемыми им к уплате дани. Однако все эти новые сенаторы милостью диктатора были выходцами из состоятельных семей либо же скоробогачами. Они были представителями не столько тех или иных зависимых от Рима областей, сколько вполне определенного класса. Эти столь нежеланные в глазах столичного «высшего общества» люди, обвиняемые во всех и всяческих морально-нравственных дефектах, подлинные, истинные «цезарианцы», были представителями нового, находящегося на подъеме, социального слоя. И потому «ревнителям традиций» вроде Цицерона, якобы внутренне содрогавшегося от необходимости сидеть рядом с этими «пришельцами из ниоткуда» в сенате, следовало бы, наоборот, рекомендовать и всеми силами проталкивать их в этот самый сенат. Ведь они были именно восхваляемыми Цицероном в свое время «почтеннейшими людьми», «гоминес гонестиссими», откупщиками и банкирами, армейскими поставщиками, финансистами и ворочавшими миллионами купцами, приобретшими, на службе Цезаря, не только богатые состояния, но и богатый опыт. Многие из них, под началом «потомка богини Венеры» не только командовали обозными или саперными частями, но служили кавалерийскими офицерами или военными трибунами, так что приобретенные на службе под орлами Гая Юлия знания теперь позволяли им занять должность, скажем, провинциального наместника или армейского легата.
Товарищи Цезаря по антиолигархической партии народников-«популяров», введенные им в сенат, они были сливками «всаднического» сословия, цветом «новоримского» крупного капитала… Однако среди новых сенаторов при всем желании нам не найти кое-кого из известных друзей и соратников диктатора. Видимо, некоторые из них совершенно не стремились войти в состав столичного сената, хотя отсутствие у них этого стремления, наверно, просто не укладывалось в голове, в косном сознании потомственных членов столичного сословия «отцов, занесенных в списки». Вполне можно себе представить, что для потомков древних этрусских царей-«лукумонов», или знатных аристократических фамилий древних италийских городов, процветавших задолго до возникновения (и уж тем более – выхода на военно-политическую арену) Рима-на-Тибре, населенного, как «город-убежище», гипотетическим Ромулом «голодранцами всех земель и племен», за которых ни один порядочный сосед не пожелал отдать своих дочерей (иначе не пришлось бы «перворимлянам» умыкать себе в жены сабинянок!), включение в состав римского сената если и было честью, то честью весьма сомнительной.
Ну, и, конечно, были среди друзей и приближенных Гая Юлия и такие, в чьих услугах он просто больше нуждался за стенами сенатской курии, чем в ее стенах.
Прежде всего – крупнейшие, могущественнейшие финансисты – умные и дальновидные люди, еще со времен главного спонсора Цезаря на начальном этапе карьеры «потомка богини Венеры» - богатейшего Марка Лициния Красса - сделавшие, подобно самому победителю Спартака, ставку на Цезаря, и не просчитавшиеся в своих ожиданиях и расчетах. Возможно, Цезарь заранее гарантировал этим толстосумам, что вовсе не собирается совершать никакой социальной революции. Встать на сторону Помпея казалось этим «денежным мешкам» слишком рискованным делом, ибо сторонники «Великого», сплошь – бывшие сторонники Луция Корнелия Суллы - ставленника сенаторской олигархии и врага Гая Мария -, разумеется, не побоялись бы, в случае чего, провести для пополнения своей войсковой казны новые проскрипции (внеся в проскрипционные списки, естественно, в первую очередь, самых богатых). Не то, что «милостивый», «милосердный» Цезарь.
Оппий и Бальб – две главные фигуры в сфере римского финансового капитала -, были не только спонсорами Цезаря, но и его усердными агентами, выполнявшими всякого рода официальные и неофициальные, тайные, миссии «потомка богини Венеры» как до начала, так и во время гражданской войны, плетшими без устали интриги, сочинявшими и распространявшими письма и памфлеты, используя в интересах Цезаря свое собственное влияние. Оппий был отпрыском известного римского банкирского семейства. Рядом с ним возвышалась могущественная и зловещая фигура Бальба – выходца из испанского города Гадеса, древнего пунийского Гадира, современного Кадиса, в котором дом Бальба обладал почти царской властью и непререкаемым влиянием на все дела. С Бальбом Цезарь познакомился в свою бытность квестором, а затем – претором в «Испании ультериор», и, по истечении своей легислатуры, прихватил оборотистого испанца с собой в Рим. В Риме «чужак»-мультимиллионер очень скоро добился такого влияния, о котором родовитые сенаторы могли только мечтать. Одно время Бальб сблизился с Гнеем Помпеем. Вообще же гадитанец держал нос по ветру, переходя всякий раз на сторону более сильного из претендентов на власть над «Градом и миром». Видимо, в последнее десятилетие безмерно затянувшейся агонии Римской олигархической республики ни одна более-менее важная политическая интрига не обходилась без прямого или косвенного участия могущественного и таинственного гадитанца. Общая нелюбовь к нему римского «высшего света» привела к тому, что Бальба в конце концов отдали под суд за очередные темные делишки. Однако на его защиту встали все - Помпей, и Красс, и даже Цицерон. А с такими друзьями врагов можно было не бояться – ни в Риме, ни где бы то ни было еще. Так Помпей, Красс и Цицерон общими усилиями спасли Бальба…для Цезаря.
С учетом всех изложенных выше обстоятельств, нас с уважаемым читателем не должно удивлять то, что в убежденных сторонниках Цезаря числился и «царь банкиров», римский «всадник»-толстосум Рабирий Постум, чьи обширнейшие деловые связи простирались далеко за пределы собственно Рима и даже Римской «мировой» державы, чьи финансовые ресурсы казались просто неисчерпаемыми (что вполне понятно, ведь еще достопочтенный батюшка достопочтенного Рабирия именовался современниками и согражданами fortissimus еt maximus publicans, или, в переводе с латыни на русский – «могущественным и великим откупщиком».). Рабирий Постум был одним из крупнейших заимодавцев египетского царя, которого Птолемей XII был вынужден назначить главой финансовой администрации (диойкетом) своего зависимого от Рима эллинистического государства. В течение года, пока Рабирий Постум занимал эту должность, он пользовался открывшимися перед ним безграничными возможностями для выбивания долгов. Алчный римлянин сумел не только с лихвой вернуть все деньги, ссуженные им царю Египта под огромные проценты, но и сказочно обогатился на вымогательствах. Под угрозой восстания замордованных подданных Птолемею пришлось в конечном счете отправить его в отставку и даже заключить на время в тюрьму. Впрочем, Рабирий Постум без труда сбежал из заключения и тайно вернулся на корабле в Италию. В Риме он предстал перед судом по обвинению в вымогательстве. Несмотря на защиту Цицерона и колоссальное давление, которое его друзья оказывали на суд, он все же был признан виновным и в 54 году вынужден был отправиться в изгнание. Но впоследствии Цезарь вернул Рабирия Постума, из ссылки в Рим, как и многих других осужденных. В дальнейшем бывший диойкет активно участвовал в политической жизни в качестве сторонника «потомка богини Венеры».
О связях Цезаря с весьма богатой и потому весьма влиятельной верхушкой иудейской общины можно лишь догадываться, но его хорошие отношения с иудеями вообще были общеизвестны, в то время как противник Цезаря Помпей был иудеям ненавистен, как осквернитель святая святых их Иерусалимского Храма Единого бога...
Проводя в жизнь свою новую социальную политику и свою новую политику по отношению к провинциям, Гай Юлий позволил всем этим людям развернуться во всю ширь, «на всю катушку» - будь то оборот капиталов, укрепление кредитной системы в Италии или освоение новых рынков. Ни разу за всю историю борьбы с Цезарем сенатской олигархии не удалось подорвать доверие «денежных мешков» к Гаю Юлию и их веры в его дело. «Денежные мешки» прекрасно понимали, что лучшего проводника в жизнь своих интересов, чем Цезарь, им не отыскать.
В ближайшее и самое доверенное окружение «потомка богини Венеры» входили и те римские «всадники», которых он, в награду за оказанные ими ему услуги, сделал сенаторами. К их числу относились самые разные люди – от кавалерийского офицера «без страха и упрека» Волусена Квадрата до «штаб-офицера» Марка Витрувия Мамурры, командовавшего в Галлии саперными частями, или, если угодно, инженерными войсками (именно под его руководством были сооружены римские укрепления вокруг Алезии и такой шедевр строительного искусства, как чудо-мост через Рен, по которому Цезарь первым среди римских «дуксов» пересек эту реку в 55 году - правда, вероятно, не без помощи греческих мостостроителей).
Мамурра, право же, заслуживает того, чтобы рассказать о нем несколько подробнее, чем о других представителях «цезарианской старой гвардии» – уж очень яркой личностью он был, даже на общем фоне окружения Гая Юлия, состоявшего из людей весьма незаурядных. Марк Витрувий Мамурра, отпрыск «всаднического» рода Витрувиев из города Формия (давшего Риму и миру немало строителей, архитекторов и инженеров), сын гражданского инженера Марка Мамурры, в юности принял семейное дело, учился у отца. Начал самостоятельную деятельность в период диктатуры Суллы в конце восьмидесятых или начале семидесятых годов. Благодаря умениям и таланту сумел составить конкуренцию в области возведения частных домов и гражданских объектов самым известным греческим и египетским инженерам и архитекторам, которых приглашали в Град на Тибре римские патриции и «нобили» плебейского происхождения. В 64 году талантливый формиец вместе Луцием Корнелием Бальбом был назначен префектом мастеровых или инженеров (лат. prаеfеctus fabrum) в армии Помпея Магна во время Третьей войны римлян с могущественным царем эллинистического государства Понт Митридатом VI Евпатором. Бальб и Мамурра отвечали за материальную и инженерно-техническую часть римского войска. В ходе Восточного похода Мамурра составил себе значительное денежное состояние. По возвращении в Рим в 62 году он принял предложение Цезаря, став префектом мастеровых, или инженеров, в период испанского наместничества Гая Юлия. Затем возглавил все инженерные службы во время Галльской войны в 58-50 годах. Мамурра был и опытным судостроителем - в 54 году он спроектировал новый тип корабля накануне второго похода Цезаря в Британию, чем способствовал новому успеху римского войска. В 49 году одаренный формиец активно поддержал «потомка Венеры» во время гражданской войны с Помпеем. На службе Гаю Юлию Мамурра чудовищно обогатился и, купаясь в немыслимой роскоши, вел столь предосудительный, с точки зрения «нравов предков», или, откровенно говоря - распутный образ жизни, что даже был заклеймен позорным прозвищем, или кличкой, «ментула» (означающем, на вульгарной, «нецензурной», латыни, мужской срамной уд – пенис, вкупе с тестикулами, и переводимым на русский язык обычно как «хрен») в бессмертных строфах стихотворца Гая Валерия Катулла, на дух не выносившего ни Цезаря, ни «цезарианцев», о чем свидетельствует хотя бы следующая эпиграмма:
«В чудной дружбе два полных негодяя,
Кот Мамурра и с ним - похабник Цезарь!
Что ж тут дивного? Те же грязь и пятна
На развратнике римском и формийском.
Оба мечены клеймами распутства,
Оба гнилы и оба - полузнайки,
Ненасытны в грехах прелюбодейных.
Оба в тех же валяются постелях,
Друг у друга девчонок отбивают.»
Или другая эпиграмма, сочиненная еще до разрыва Цезаря с Помпеем, в которой достается от Катулла на орехи всем – и Мамурре, и Цезарю, и «Великому»:
«Кто это в силах видеть, в силах вытерпеть.
Коль не развратник, не игрок, не взяточник?
Все у Мамурры, чем владела Галлия
Косматая и дальняя Британия.
Распутный Ромул (Цезарь – В.А.) , долго ль будешь все сносить?
А он (Мамурра – В.А.) теперь, надменный, загордившийся,
По всем постелям вдосталь нагуляется
Невинным голубком, самим Адонисом!
Распутный Ромул, долго ль будешь все сносить?
Ты сам развратник, и игрок, и взяточник.
Не с тем ли, полководец ты единственный,
На острове том был, на крайнем, западном (то есть в Британии – В.А.),
Чтоб этот ваш блудящий хрен истасканный (Мамурра – В.А.)
По двести и по триста тысяч клал в мошну?
Какая щедрость – но с руки не левой ли ?
Ужель еще он мало проблудил, проел?
Сначала он добро мотал отцовское;
Стал Понт ему второй добычей (под командованием Помпея – В.А.); третьей же –
Иберия, - то помнит златоносный Таг (ныне – река Тахо – В.А.);
А днесь трепещет Галлия с Британией (под командованием Цезаря – ВА.)!
Зачем же зло (Мамурру – В.А.) пригрели вы (Помпей и Цезарь – В.А.)? Что может он?
Лишь прожирать наследства за наследствами?
Не для того ли, в Граде первомощные,
Вы, тесть (Цезарь – В.А.) и зять (Помпей – В.А.) , все привели к погибели?»
Если верить римскому исорику-биографу Светонию, «Цезарь не скрывал, что в стишках о Мамурре Катулл заклеймил его (Цезаря – В.А.) вечным клеймом». Впрочем, согласно тому же автору «Жизни двенадцати цезарей», поэт из Вероны со временем одумался, извинился по всей форме перед Цезарем, был приглашен незлобивым и незлопамятным (когда ему это было выгодно) «распутным Ромулом» на обед и даже причислен к интимному кругу друзей всесильного диктатора (после чего странным образом исчез из политической и из литературной жизни)…
Что же до «блудящего истасканного хрена», то, осознав полную безуспешность и бесперспективность своих настойчивых попыток войти в римскую столичную элиту, «замкадыш» (выражаясь современным языком) Мамурра в отместку бросил «нобилям» открытый вызов и выстроил себе, так сказать, на самом видном месте, а именно – на Целийском холме, роскошный дворец, облицованный самым дорогим эвбейским и каррарским мрамором и украшенный мраморными же колоннами (именно Мамурра первым «открыл» каррарский мрамор и начал использовать его при строительстве). Этот умышленный вызов «нобилитету», столь дерзко брошенный Мамуррой, доставил много неприятностей Цезарю, не желавшему портить отношения со знатью, и вынужденному после 45 года пожертвовать Мамуррой, отдалив от себя раздражавшего аристократов «Хрена», получившего назначение в африканскую провинцию и сумевшего скупить там обширные земельные владения.
«Старые гвардейцы» Гая Юлия были людьми самого разного происхождения, но Цезарь не взирал на их происхождение, поскольку в них во всех нуждался. Вертидий был еще ребенком проведен по Риму в триумфальном шествии, став затем из военнопленного рабом, со временем же, по прошествии целого ряда темных, не известных никому лет своей бурной биографии, стал войсковым поставщиком и обладавшим широчайшими полномочиями начальником всей обозной службы войска Цезаря в годы Галльской войны. Панса и Матий (или Маций) были выходцами из римского «всаднического» сословия. Подобно провинциалам Тровкиллу, Трогу и Галлу (у которого даже само имя говорило о его «варварском» происхождении), вошли сначала в секретариат проконсула, а затем, по мере служебного роста – в «негласный кабинет» диктатора. Секретарь Гая Юлия - Авл Гиртий - был не лишен литературных дарований. Именно он дописал за Цезаря его «Записки о Галльской войне» (а, возможно, был также автором некоторых других фрагментов «журнала боевых действий» проконсула, всегда перегруженного работой – не зря о Цезаре ходили слухи, наделявшие его способностью одновременно слушать, читать, писать и диктовать), и составил свод сообщений о ходе войне гражданской. Говорят, Авл Гиртий был невероятным обжорой и чревоугодником, опасным для всякого хлебосольного хозяина, ибо, явившись на званый обед или на пир по приглашению, мог запросто один слопать – «как за ухо кинуть» - все угощение, оставив всех других гостей и самого хозяина голодными.
Но не стоит думать, что Цезарь набирал себе сторонников только из числа «всадников». Нам с уважаемым читателем уже известно выдающееся положение, занимаемое его центурионами, и ловкость, с которой эти бывшие рубаки-солдафоны, щедро вознагражденные диктатором за верную службу, вписывались (или, говоря по-современному – «интегрировались») в социальную структуру римского рабовладельческого общества, умело приспосабливаясь к своим изменившимся жизненным обстоятельствам.
Присоединялись к Гаю Юлию и откровенные авантюристы, банкроты и азартные игроки. Цезарь платил за них долги, после чего они либо переставали быть авантюристами, банкротами и азартными игроками, либо исчезали из жизни своего благодетеля (да, скорее всего, и из жизни вообще). Тот факт, что Цезарь считался по своим взглядам «популяром», что он поднял оружие на господствующий олигархический режим, что его долгое время на полном серьезе считали «мятежником» и бунтарем», что он охотно использовал в своей пропаганде старые, ходкие лозунги партии «популяров», не должен скрывать от нас той простой истины, что Гай Юлий принадлежал к «нобилитету», что он использовал свое происхождение и положение своей семьи для захвата власти, что он постоянно искал и постоянно находил себе союзников в рядах своего собственного класса.
Почти все легаты и военные трибуны, с чьей помощью Цезарь выигрывал битвы, были такими же «нобилями», как и сам «потомок богини Венеры». И все они (за несколькими исключениями) хранили своему полководцу-«дуксу» нерушимую верность (в отличие от изменившего ему «вернейшего из верных» - военачальника Тита Лабиена, не являвшегося ни римским «нобилем», ни даже уроженцем Рима). Знатные молодые люди, явившиеся в свое время под знамена Гая Юлия, чтобы добиться воинских почестей и славы, и ныне, повзрослев, заматерев, были по-прежнему связаны с Цезарем узами дружбы (по-латыни – amititia).
Упрочив, наконец, свою единоличную власть над «Градом и миром», Гай Юлий стал всеми средствами искать (и находить) себе друзей среди прежних сторонников Помпея. По «Кассиевому закону», или «lеx Cаssia», некоторые сенаторские семейства плебейского происхождения были возведены в патриции. В данном случае «клементия» и деньги Цезаря слились в заманчивую «амальгаму», чарующему блеску которой многие не смогли противостоять. Некоторые древние патрицианские фамилии – Эмилии, Сервилии и другие – также стали сторонниками Цезаря – не в последнюю очередь благодаря влиянию былой «сударушки» диктатора - Сервилии, по-прежнему связанной с ним узами верной и сердечной дружбы, одинаково хорошо разбиравшейся как в политических, так и в денежных вопросах. Сервилия даже планировала женить своего сына Брута на дочери Цезаря – Юлии (что, между прочим, ставит под сомнение версию о зачатии Сервилией Брута от Цезаря – в тогдашнем римском «высшем свете», в отличие от египетского, подобные кровосмесительные связи приняты не были; исключения, вроде связей народного любимца Клодия Пульхра со своими сестрами, не были оформлены как брачные отношения), но Гай Юлий предпочел, исходя из высших для него, на тот момент, тактико-династических соображений, выдать Юлию за Помпея «Великого». Впрочем, расстройство Цезарем задуманного Сервилией брачного союза между Брутом и Юлией нисколько не поколебало ни верности Сервилии своему былому возлюбленному, ни ее веры в его выдающиеся таланты государственного мужа.
Верными сторонниками достигшего наконец-то вожделенной высшей власти Гая Юлия были также патриции Клавдий Нерон и Долабелла.
Лагерь приверженцев диктатора был крайне пестрым и неоднородным, а мотивы, побуждавшие их присоединиться к Цезарю, – самыми разными. Не вызывает удивления тот факт, что реабилитированный и возвращенный Гаем Юлием в Град на Тибре из изгнания консуляр поклялся в вечной верности «до гроба» своему «спасителю». Но то, что консул, в свое время торжественно вручивший перед всем сенатом меч Помпею для защиты Отечества от «мятежника» Цезаря, внезапно вспомнил о своем родстве с Цезарем, после того, как Цезарь одолел Помпея, невольно заставляет усомниться в искренности этого «забывчивого» господина хотя бы в одном из этих двух случаев…
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!
ПРИМЕЧАНИЕ
В заголовке настоящей исторической миниатюры помещена фотография скульптурного изображения поэта Гая Валерия Катулла - «бича» Цезаря и «цезарианцев».