Можно ли эту историю назвать таёжной встречей? Пожалуй, что да, поскольку произошла она в Костомукше, в небольшом приграничном карельском городке, вокруг которого тайга, тайга, тайга…
Случилось это на излёте августа 2013 года на центральной усадьбе Костомукшского государственного заповедника.
В те дни мы занимались обустройством экологической тропы под названьем «Удивительное рядом», её самым сложным участком – строили мост через речку Контокки, что вытекает из одноимённого озера. Работы по подготовке досок, брусьев, их нарезка на циркулярке, покраска и просушка велись под стенами конторы заповедника.
Аккурат во время очередной пятиминутки на «рабочий перекур» подлетает к нам «Жигулёнок».
- Мужики! У меня птица раненая погибает! – подбежал к нам водитель «шестёрки», - как бы спасти бедолагу? Я в офис кинулся, да закрыто у вас, рабочий день закончился… Что делать-то?
- Ну мы же заповедник, мы не ветлечебница.
- Да были мы в ветлечебнице… Отказали нам. Таких птиц, говорят, мы лечить не берёмся. Доча, вишь сидит в машине, в семь ручьёв ревёт…
Мы обернулись в сторону машины. И в этот момент девчушка лет восьми, с нарёванными глазами, выскочила из машины и, прижавшись к отцу, разрыдалась:
- Папа! Папа! Здесь тоже не помогут? Я же вижу – не помогут!
И, пристально вцепившись своим взглядом в мои глаза, процедила:
- Эх, вы! А ещё заповедником называетесь, природу охраняете… Приходили мы к вам весной всем классом. Тётенька интересно всё так рассказывала про заповедник. И что? – всё враки, да? Всё враки!
Мужики, что работали вместе со мной, покраснели и потупили глаза…
Отец девчушки умолительно глядел мне в лицо. В глазах его смятение, отчаяние и мольба о помощи…
- Дочу жалко, - прошептали его уста.
Эта секунда, этот миг заставили нас принять самовольное решение. Без лишних слов и обсуждений, нас троих накрыла одна и та же мысль.
- Ну, показывайте вашу птичку, - ответил я за всех на умоление отца.
Он открыл багажник, вытащил и открыл коробку из-под бананов.
- Мать честная, курица лесная! – с присвистом ахнул один из моих со-работников, - ничего себе, птичка!
- Это не курица, это ястреб-тетеревятник. Но молодой. Видишь - глаза жёлтые. У взрослых они или тёмно-оранжевые или красные. Что произошло-то, где вы его нашли?
- Да на дачном участке всё приключилось. Он у нас на краю, у самой стенки леса. Я в домике был, слышу доча кричит во всё горло: «Папа! Папа!». Выскакиваю, а на грядках Бимка наш сцепился с этим орлом.
- С ястребом.
- Ну, да – с ястребом. Есть-то малец собачий, дворняжкин сын, а в обиду себя не дал.
- А что ж вы птицу-то в багажнике везли по таким дорогам таёжным, ухабистым?
- Так в салоне, на заднем, поглянь, Бимка перевязанный лежит. Спина у него когтями шибко поранена. Его ветеринары взялись подлечить, а от сокола отказались.
- Ястреб это. Молодой ястреб-тетеревятник, - вновь поправил я папашу.
- Ну, да. Ястреб, значит… тетеревятник… Доче тоже в той драке досталось.
И тут я заметил смазанные йодом ссадины и царапины на руках и коленках девочки.
- Я… я побежала Бимку спасать, - всхлипывая, взялась рассказывать смелая девчушка, - а пришлось спасать птицу. Бимка в этой драке как-то укусил этого… как его… тетерева… тетеревятника. У него зубки-то острые как иголки! Тот Бимку отпустил, а Бимка сразу как схватил его за крыло и давай трепать! Пришлось не Бимку, а птицу спасать. Вот только глядите – он совсем двигаться не может, лежит как чучело. Но живой. Пока ещё живой…
- Так, тебя как зовут?
- Настя…
- Настёна! Давай договоримся – больше не реветь! И не хныкать. Ты ж такой герой, не испугалась ястреба, побежала спасать своего Бимку.
- Я… я испугалась… но потом.
- Давайте домой, к мамке, а мы постараемся помочь этому… Джонсону – произнёс мой напарник по работе.
- Почему Джонсону?
- Да ты погляди на него! Вылитый Джонсон с американского доллара.
- А Вас как зовут?
- Дядя Саша.
- Дядя Саша… а можно… можно я завтра приеду навестить Джонсона?
- Конечно! Поверь – всё будет хорошо! Главное – верить о хорошем и всё будет хорошо.
Девчушка впервые улыбнулась, поманила меня к себе пальчиком.
Я присел рядом с ней на корточки.
Настя прошептала мне на ухо:
- А за животных можно Боженьке помолиться?
- Можно, - прошептал я в ответ.
Настёна чмокнула меня в щёку и убежала в салон машины.
- Поехали пап, я знаю – теперь всё будет хорошо.
Ещё недавно нарёванное лицо было теперь озарено детской радостью аки ангельское.
… Спасатели Джонсона уехали, а мы призадумались – где ж поселить нашего пернатого пациента?
- Так вот же, сарайка есть! Барахло всё выкинем и устроим Джонсону «таёжный домик». Три глухих стены, четвёртая из сетки рабицы, крыша над головой. Правда протекает кое-где… Когда-то это был вольер, специально для рыси сделали.
- Для рыси?..
- Ну да, на санитарной передержке в нём жила. Так же раненую нашли.
- Ну тогда за дело, чего время терять.
- Ага. Мы вдвоём справимся, а ты давай дуй в город, купи чего-нибудь пожрать Джонсону.
- Что б ему купить?.. Ему ведь пища таёжная нужна – птаха какая, зайчишка…
- Голод не тётка! Окорочка Буша пусть клюёт! Если поднимется…
- Поднимется. Судя по всему у него болевой шок от всей той истории, в которую он попал «как кур во щи». Скорее всего он собачонку по неопытности своей за зайца принял, но получил от Бимки хорошую трёпку. Кстати, если заяц во время атаки тетеревятника успеет перевернуться на спину, то будет дубасить налётчика всеми четырьмя ногами, пока тот не отступится от ушастого.
«Таёжный отель» для Джонсона получился «пятизвёздочным». В двух углах соорудили ему под потолком присады из коряжин. Под одну из них накидали елового лапника для таёжного духа. Под другой – коротенький пенёк, как стол для предлагаемой пищи, навалили всяко-разного бурьяна. На него и уложили нашего раненого пациента. Кроме того по центру воткнули от пола до потолка сучкастую сушину.
На утро следующего дня, подойдя к «таёжному отелю», я обнаружил Джонсона сидящем на присаде.
- Здрасте Вам, мистер Джонсон!
Тот поглядел на меня словно Ленин на буржуазию и издал приветственный клёкот – «ки-ки-ки-ки». В его когтях был зажат «окорочок Буша».
- Ки-ки-ки-ки-ки! – вновь проклёкотал ястреб и принялся дальше выдирать мясо из большой куриной ножки.
- Не знаю Джонс, будешь ли ты летать, но чучелом в музее заповедника точно не станешь. А от директора нам за тебя сегодня точно достанется.
Джонсон прервал свою трапезу, разомкнул когти, выронив остатки окорочка, и начал передвигаться по коряжине-присаде то влево, то вправо.
-Да не нервничай ты! Прорвёмся! Никто тебя не выкинет на произвол судьбы. Уж если здесь когда-то рысь спасали, то и тебя спасём. Даю слово!
- Ки-ки-ки-ки…
Взбучку от директора за самовольность мы получили, но после рассказа о геройском поступке Настёны, пересказа её слов как тётенька интересно вела экскурсию, а на самом деле «всё враки-враки», лицо его передёрнулось и он сказал:
- Зайди к заму по науке, возьми у неё все мышиные живоловушки, чтоб…
- Я понял. Для лучшего пищеварения, чтоб настоящие погадки были, а не кефирная струя на три метра против ветра, не считая брызгов…
- Вот именно.
После обеда директор привёз мёртвую белку.
- На вот, передай Джонсону на ужин. На обочине нашёл, машиной дурёху сшибло.
… Вечером мы продолжили работу над строительством экологической тропы.
- Ки-ки-ки-ки-ки! – услышал я громкий клёкот Джонсона.
У его домика, вцепившись пальчиками в рабицу, стояла Настёна. Бусинки слёз светились на её щеках.
- И чего это мы опять плачем?
- Это от счастья! – улыбаясь, ответил ребёнок, - можно я буду приходить к Вам и к Джонсону каждый день?
- Конечно можно! Даже нужно! Смотри как он обрадовался твоему приходу!
Он же понимает, кто его спас.
Ещё через три дня «пациент» стал перелетать с одной присады на другую. Делал он это неловко, видимо боль от нанесённых ран ещё давала о себе знать. Я стал трижды в день заходить к Джонсону внутрь вольера, чтобы проводить с ним лечебную физкультуру. Но при моём подходе Джонсон не дёргался, а спокойно сидел на своём месте и пронзительно глядел на меня. Ох уж этот взгляд тетеревятника! Тогда я хлопал в ладоши и ястреб перелетал на другую присаду. Я переходил к ней и вновь хлопал. Это упражнение с перелётами я заставлял его делать по несколько раз.
С каждым днём было заметно, что птица поправляется.
- И как ты не боишься заходить к нему? – спросил меня директор. Из окна его кабинета вольера Джонсона была хорошо видна.
- А мы с ним сразу сдружились. Он будто и язык человечий понимает. Я и разговариваю с ним. Видели бы Вы как он внимательно и будто с интересом слушает меня. И будто всё понимает. А сколько эмоций, когда приходит Настёна!
Прошло две недели. Было уже хорошо заметно, что Джонсон выздоровел и надо было выпускать его на свободу.
Провожать «пациента» вышла вся контора заповедника. Приехала и Настя с родителями.
- Вот тебе краги, - подошёл ко мне директор.
- Зачем? – изумился я.
- А если Джонсон не захочет уходить в открытую дверь, придётся же его ловить. А это чревато.
- Ничего страшного. Мы ж с ним друзья. Он доверяет мне, я доверяю ему.
- Джонс! Пора домой! Домой, в тайгу!
Дверь в вольеру отворилась, но ястреб сидел на своём месте и никуда не собирался не выходить, не вылетать.
- Конечно! Привык жрать нахаляву! А тайге ещё потрудится надо, чтоб добычу словить, - послышалось из толпы провожающих.
С призывом «Домой! Домой!» я шагнул внутрь вольеры и стал подгонять ястреба на выход. То никак не хотел покидать свой отель. Джонсон то перелетал с присады на присаду, то бегал от меня как курица в курятнике, но на выход никак не хотел, даже когда в этих пробежках оказывался у самого выхода. Мы уже оба устали от этих салочек и Джонсон сдался, забившись в угол. Я спокойно взял его со спины голыми руками, аки голубя, вышел из «таёжного домика» и со словами «Домой, на свободу!» подбросил Джонсона вверх. Ястреб чуть не упал оземь, но взмах крыльями, второй, третий… - и через секунду, под аплодисменты провожающих Джонсон скрылся в лесной чащобе, что окружает центральную усадьбу заповедника…
***
На следующий день после выпуска ястреба мы дня на четыре ушли на Каменное озеро. Пока стояли редкие в сентябре тёплые безветренные денёчки, надо было «поправить» кровлю на береговом кордоне урочища «Финская пристань».
Вернувшись после той «командировки» к работам на усадьбе заповедника, едва появившись на экологической тропе, я услышал знакомый ястребиный клёкот.
- Джонсон! Это ты, дружище?!
- Ки-кики-ки-ки! – прозвучало в ответ.
Я вернулся в домик для приезжих, в котором жил сам, достал из морозилки оставшийся последний окорочок Буша и забросил его на крышу ястребиного отеля. В тот же миг из лесной чащи пестрой стрелой бесшумно и на большой скорости вылетел Джонсон. Не садясь на крышу, не прерывая стремительного и совершенно безшумного полёта он схватил своими «клещами» куриную ножку и скрылся из виду, оставив уже издалече в воздухе благодарственное «ки-ки-ки!».