Только лишь в детстве мне было так бесконечно грустно от музыки. Тогда я готов был умереть от Рахманинова, теперь меня вводит в сомнамбулическую грусть Чайковский. После часа игры откладываю гитару и смотрю в себя: прозрачное стекло, покрытое инеем. А в его отражении - букет сиреневых флоксов, стоящий в хрустальной вазе на деревянном столе. Зелёной сумрачности листья и темные виноградины лепестков...
Замечаю, как в последнее время становлюсь необычайно чувствителен и к свету. Сегодня весь день холодно, и я с жадностью ловлю моменты, когда покажется из-за туч солнце, чтобы подставить лицо и руки. Руки сразу преображаются, становятся волшебными по красоте, и я могу минуту-другую глядеть и гадать, отчего так прекрасно. Конечно, от солнца. Хорошо освещённые предметы выглядят совсем по иному, будто вообще не из этого мира, будь то кот или лист лопуха. В такие моменты понимаешь, что всё вокруг - ты, деревья, цветы - один огромный инопланетный корабль, запущенный из космодрома Запредельности и мчащийся на неизвестную нам Землю. В нем музыка Чайковского звучит посланием всем иным запредельностям, мгновенно налаживается контакт за тысячи световых лет. И эта грусть - бесконечно великая в бесконечно малом. Один ключ в другом, меняющиеся ключами.