Живы будем – не помрем
Колонна из боевых машин пехоты и танков укронацистов в километре или чуть больше от танка, на башне которого белой краской аккуратно выведена надпись «Вера, Надежда, Любовь». Вышестоящие командиры не раз ругали за это художество командира танка старшего сержанта Николая Серёгина. «Ну, написали бы «За Победу!» или «За Родину!», ну, что-нибудь патриотичное, а вы имена женские на броне нарисовали». Ругались они беззлобно, так на всякий случай, если их начальство по этому поводу неудовольствие будет высказывать. Поэтому командир танка старший сержант Серёгин с позывным «Угрюмый» отмалчивался. И бойцы экипажа продолжали воевать за Веру, Надежду и Любовь. Сейчас они стояли у кромки леса, в глубине которого замаскировали свой танк. Колонна фашистов приближалась.
- Четыре «Брэдли», впереди колонны Т-64, в замыкании «Челленджер», - подытожил «Угрюмый», рассматривая сквозь оптику бинокля движущуюся по полю вражескую боевую технику.
- И чё, командир, делать будем? – спросил «Чирок». У механика-водителя рядового Виктора Туманова был такой позывной. И не потому, что он роста был не большого. Витя любил рассказывать в минуты отдыха, как на чирков охотился. Все повадки этих пернатых знал. Вот и закрепился за ним этот позывной.
- Они ходко идут, - начал рассуждать заряжающий Гриша Салаватов. Он сибиряк, глаза у него почему-то раскосые, лицо смуглое. Какой он национальности никто не знал, а позывной к нему прилип «Хан». – Минут через семь они мимо нас проползут. Еще через пятьсот метров развернутся в боевую линию и начнут палить по позициям нашего батальона. Вон видите слева бугор, вот с него и откроют огонь.
- Наших дронов не видать, - включился в обсуждение ситуации наводчик рядовой Слава Бородулин. – И укроповских птичек не вижу. Наверное, чтобы не засекли их, они же предвестники какой-нибудь гадости.
- Ты прав «Уралец», - командир оторвался от бинокля и кивнул головой в знак согласия со Славой Бородулиным. – Внезапно обстреляют, гады. И пехота из Брэдли десантируется… Четыре боевые машины умножаем на семь десантников, что в каждой, итого двадцать восемь стволов. Жарковато на наших позициях будет.
На лице командира танка «Угрюмого» несколько ссадин и верхняя губа припухла. Это он так в отпуск съездил. Танк поставили на техобслуживание к ремонтникам. Вот ему и предоставили отпуск. Приехал Коля Серёгин в свой родной Нежинск, пару часов мать уваживал, потом побрился, форму выгладил, начистил армейские ботинки, и отправился к Вере. До войны с ней у Коли был конфетно-цветочный период. Более полугода Вера и Коля чуть ли не каждый день встречались.
В общем, пошел Коля «Угрюмый» свидеться с Верой. Бушлат он расстегнул, так, чтобы медаль «За отвагу» на груди была видна. И вот эта медаль не понравилась трем приезжим из Средней Азии. Он же на них внимания не обращал, шел в своих романтических мыслях, и поэтому пропустил удар в левое плечо. Коля чуток развернуло, а телосложения он крепкого и поэтому на ногах устоял. А затем все трое азиатов сразу на него накинулись. «Угрюмый» рассердился и им навалял. Двое остались лежать на этом поле боя, а третий убежал сильно прихрамывая.
Поход к Вере пришлось отложить. Коля вернулся домой для того, чтобы привести свой внешний вид в порядок. Видуха, как он отметил, рассматривая себя в зеркало, никак не подходила для свидания с Верой. На лице были ссадины, да еще и губа оказалась разбитой. Решил, что к Вере пойдет завтра. А утром пришел участковый.
- Коля, двое из азиатов, напавших на тебя, в городской больнице, ты им на физиономиях что-то сломал, и сейчас они под протокол рассказывают следователю, как ты на них беспричинно напал, - сообщил ему участковый старший лейтенант Вася Никишин. Коля с ним в одном классе учился. – А тот, который убежал, первым и написал заявление в полицию. И побои они уже сняли. Могут тебя задержать до выяснения обстоятельств. Я бы на твоём месте уехал туда, откуда приехал, на войну.
Всё это он рассказал парням из экипажа, когда досрочно вернулся из отпуска. Экипаж его понял, поддержал и даже посочувствовал, что с матерью не много побыл и с Верой мимолетом пообщался.
- У меня ведь также отпуск в прошлом году не радостным был, - поддерживая «Угрюмого», напомнил парням механик – водитель Витя Туманов. У «Чирка» всегда кулаки сжимались, когда рассказывал друзьям пережитое в отпуске.
Добрался на попутке он в свою деревню за полночь. В дом входил на ощупь. Оказалось, что электричества в деревне уже как двое суток не было. Мать рассказала, что народ к этому, похоже, привык. «Отключают электроэнергию часто и на несколько суток, а то и на неделю», - пояснила она. И утром Витя Туманов, опять же на попутках, поехал в райцентр узнать, что к чему.
Он нашел офис местной «энерго – электрической» компании. Сотрудники компании ничего толком объяснить не смогли, и он пробился к директору. «Деревня на ладан дышит, - сказал ему начальник, - одни старики остались, на хрена им электричество, пусть уезжают». После того, как этот директор сообщил, что деревня под снос запланирована, с ухмылкой этакой сообщил, Витя сказал ему кое-то нелицеприятное. После перепалки хозяин кабинета и «Чирок» схватились за грудки. Прибежали охранники и Колю сдали подъехавшему наряду полиции. Когда его выводили из кабинета начальника, он успел ему сказать, что если электричества в деревни не будет, то отвернет ему башку.
Из полицейского отделения Туманова отпустили, а протокол составили. В общем, приехал он из райцентра в материнский дом с невеселыми мыслями. А электричество было уже во всех домах.
- Да там вообще непонятное творится, вступил в разговор «Уралец» Слава Бородулин. -
Письмо от друга получил, он с войны с ампутированной ногой вернулся. Так вот уже как год ему протез не приладят. Медики и военкомат ссылаются на задержку финансирования из Министерства обороны. Мол, поступят деньги, и будет у тебя протез.
- А я за мать беспокоюсь, - начал рассказывать «Хан» Гриша Салаватов. – Ей пятьдесят семь лет, до пенсии еще три года. Она болеет, и работать-то не может. Да, если бы не болела, то кто бы её взял на работу в её возрасте. Если сейчас ей оформить пенсию, то будет получать восемь тысяч в месяц, а если через три года, то двенадцать тысяч.
«Хан» витиевато ругнулся, вспомнив при этом всех, кто повысил людям пенсионный возраст и добавил:
- Когда же в России людьми займутся, ну, чтобы все в достатке жили. Вроде показатели в экономики вверх прут. Рапортуют же о великих достижениях. Денег, также сообщают, в казне не меряно. И воруют миллиардами опять же… Здесь, на войне всё понятно. Враг вон он. Только голову высуни, и он о себе напомнит. И понятно всё сразу становится. Врага бить надо! А там, в стране моей далекой хрен его знает, что творится. Враги не понятно, где засели, а по людям они стреляют больно. Ладно, придем с войны разберемся.
Парни о не веселых делах рассказывали. На самом деле они хотели поддержать командира. Старший сержант с виду и вправду угрюмый, под стать своему позывному. И брови у него к переносице сведены, и взгляд тяжелый. А ведь он добрый человек и командир заботливый. Он старше всех по возрасту в экипаже. Ему тридцать пять. И для пацанов, как отец. И поругать может, и похвалить, и приободрить. А еще он им, когда время было, «Василия Теркина» наизусть, ух, как здорово, рассказывал: «Не зарвемся, так прорвемся, Будем живы — не помрем. Срок придет, назад вернемся, Что отдали — все вернем…» И это он придумал на броне имена невест написать. Вера – это «Угрюмого» невеста. Надежда – «Уральца» Славы Бородулина. А невесту «Хана» Любой зовут. У «Чирка» невесты нет. «Ну, как встретишь, - пообещал он механику-водителю, - так и допишем еще одно имя».
Разговор этот был дня четыре тому назад. А вчера на этом небольшом поле был бой. Мотострелковая рота пошла в атаку на укров. БМП, как обычно прикрывала пехота. На усиление им придали танковый взвод, в составе которого и был экипаж «Угрюмого». До траншеи укронациков не дошли, откатились назад. Артиллерия укров снарядов не жалела. Одна ротная боевая машины пехоты сгорела. Обгоревший её остов не далеко от места, где сейчас стояли танкисты старшего сержанта Николая Серёгина. Экипаж успели эвакуировать.
Когда начали отход, «Угрюмый» приказал механику-водителю закатиться в лес, опасаясь, что дроны укров, которые роем кружили над полем боя, накроют танк. Потом он решил, что позиция среди деревьев, несмотря, что случайной оказалась, лучше не придумаешь. «Угрюмый» доложил командиру взвода о местонахождении танка и попросил подвести снаряды. В бою экипаж израсходовал весь боекомплект. Командир дал своё «добро» на действия «Угрюмого» и пообещал, что снаряды подвезут. Пока подвоза не было.
- И чё, командир, делать будем? – опять спросил «Чирок».
Командир танка Николай Серёгин почти скороговоркой изложил суть своего решения. И как-то не по-военному, буднично отдал команду:
- По местам, парни!
Головной фашистский танк напротив танка с белыми на башне надписями «Вера, Надежда, Любовь».
- Вперед, «Чирок»! – услышали в своих шлемофонах бойцы голос командира. И следом: «Будем живы – не помрем!
До вражеской колонны по прямой метров пятьдесят. Танк, подминая кусты, выкатывается на поле. Башня приходит в движение и замирает, когда ствол оказывается над кормовой частью. Семьсот лошадей разгоняют танк до пятидесяти километров в час, к тому самому моменту, когда на пути оказывается вторая в колонне американка «Брэдли». Теперь в шлемофонах танкистов «Угрюмого» послышался даже не громкий голос механика-водителя Вити Туманова, а рык «Чирка»: «У-у-х! Получи сука!»
«Брэдли» вылетела из колонны, её гусеница сползает по тракам. Крышка командирского люка русского танка откидывается и «Угрюмый», появившийся над бронёй бросает гранату в «американку». Взрыв. И взметнулось пламя. «Брэдли» горит. «Чирок» задним ходом откатывает танк от колонны, разворачивает боевую машину и понужает все лошадиные силы, которые заложили в движок советские конструкторы.
Вслед по дерзкому танку открыл огонь англичанин «Челленджер», за ним ударили из своих стволов американские «Брэдли» и гордость Советского Союза в прошлом, а ныне укронацистский Т-64.
Шум, как и задумал «Угрюмый» получился. Над вражеской колонной появились батальонные беспилотники. И следом заработала полковая артиллерия. Появившимся на поле ротным БМП, и трем танкам из взвода, в котором служили парни старшего сержанта Николая Серёгина, работы не нашлось. Колонна фашистом горела. И только англичанин «Челленджер» улепетывал на всех парах туда, откуда и прикатил.
Танк с надписями на башне «Вера, Надежда, Любовь» занял свой капонир за линией обороны мотострелков. Старший сержант Николай Серегин заметил командира мотострелкового батальона и командира танкового взвода, которые, судя по их скорому шагу, очень спешили повидаться с экипажем. «Угрюмый» построил возле танка экипаж.
Потом командир батальона матерился, но беззлобно, командир танкового взвода улыбался, разглядывая, как в первый раз, своих подчиненных. «Угрюмый», как всегда отмалчивался.
Александр Плотников, полковник в отставке.