Я плыл по бурному морю. Лавировал сквозь острова тучности, стройности скалы и неопределенные объекты унифицированных размеров. Плечи в кожаных курточках, помятых сорочках и немнущихся пиджаках, в облегающих поло и растянутых майках. Плечики в воздушных сарафанах, блузочках и платьицах… Руки и ручки, ручищи, кисти и ладошки занятые и свободно-болтающиеся… Они сжимали меня. Толкали, мяли, щупали… Я ощущал себя кусочком пирожкового теста в пухлых лапках кондитера или постельным партнером БДСМщиков…
Море бурлило. Ругалось, грубило и огрызалось. Кипело и вспенивалось, изгибаясь подводными течениями неклассифицированных Гольфстримов. Море пахло гнилыми и начищенными зубами, нервным потом подмышечных дезодорантов и разнонеприятных духов. Море было злым, невыспавшимся и одиноким. Море было утренним московским метрополитеном.
— Ну что же вы, люди?! — ворвался вдруг в шум метро надтреснувший голос. — Почему вы такие хмурые?! Улыбнитесь, люди, и прибудет вам счастье!
Голос смеялся. Стекал по эскалатору вниз, будто воплощение благородных небес. Будто амбассадор этих самых небес, сертифицированный проводник их священной воли.
Голос принадлежал неопрятному мужечку, затерявшемуся между пятьюдесятью годами и неопределенностью, приписанному к социальной группировке бичей. Он крутил головой, словно химическое оружие исторгая ядреный перегар. Он раскланивался комично, кричал и кривлялся. И улыбался всем и каждому. Всякому тучному острову. Всякой стройной скале. Всем рифам и отмелям, всем прочим обитателям океана московского метрополитена в пиковые часы.
И он был прекрасен! В своей откровенной простоте. В собственной открытости и бескорыстном стремлении поделиться с незнакомцами крохами тепла. Пробудить в них крохи эти, упрятанные за масками серьезности и отчужденности. И получалось у него! Раскалывались маски, соскальзывали с людских физиономий, обнажая улыбающиеся лица добрых и отзывчивых существ, упрятанных в наших оледенелых душах…
О, этот лохматый пьяница, в штопанных одеждах с пятнами сомнительных приключений на рукавах! В кедах, стертых сотнями дней и километров! В тот миг был он чище и лучше всякого из нас! Был он величественен и огромен. Был он героем и рыцарем — Ланселотом и Зигфридом. Был Человеком, бескорыстно делящимся с окружающими крохами сердечной доброты. Был он Пророком, побуждающим людей поступать подобным образом…