На днях независимый журналист М. Михайлов, пытаясь разобраться в происходящих в мире тревожных событиях и чувствуя себя совершенно потерянным, мысленно обратился к одному из самых ярких представителей «потерянного поколения» ХХ века Э. Ремарку и вступил с ним в воображаемую беседу.
Эрих Мария Ремарк (Эрих Пауль Ремарк) (22 июня 1898 года, Оснабрюк, Германия –
25 сентября 1970 года, Локарно, Швейцария) – один из наиболее известных и читаемых немецких писателей двадцатого века.
Его жизнь складывалась непросто: в возрасте 18 лет он был призван на службу на Западный Фронт, где получил тяжелое ранение. Эти трудные испытания он взял за основу для написания романа «На Западном фронте без перемен», обличающего жестокость войны, а также других антивоенных сочинений. Наравне с Хемингуэем и Фицджеральдом Ремарка относят к писателям «потерянного поколения». Он писал о любви и о войне, о судьбах людей, о воле и вере, и на его произведениях выросло не одно поколение.
М. М. – Уважаемый господин Ремарк, у известного автора четверостиший под названием «гарики» И. М. Губермана есть такое определения счастья: " На свете столько разных вероятностей, внезапных, как бандит из-за угла, что счастье - это сумма неприятностей, от коих нас судьба уберегла». А что для Вас счастье?
Э. Р. – Счастье – самая неопределенная и дорогостоящая вещь на свете.
М. М. – Поясните, пожалуйста, Вашу мысль.
Э. Р. – На самом деле человек по-настоящему счастлив только тогда, когда он меньше всего обращает внимание на время и когда его не подгоняет страх.
М. М. – Да уж, страх точно исключает возможность радоваться жизни. А деньги приносят счастье?
Э. Р. – Деньги не приносят счастья, но действуют чрезвычайно успокаивающе.
М. М. – Понятно, наличие значительной суммы денег позволяет о них не думать и решать многие проблемы, однако главное в жизни не купишь. Например, свободу и независимость.
Э. Р. – По-настоящему свободен только тот, кто утратил всё, ради чего стоило жить.
М. М. – Звучит как-то безнадежно. Мне кажется, что всё сразу утратить нельзя – что-то да остается. Демокрит эту мысль выразил иначе: «Свободным я считаю того, кто ни на что не надеется и ничего не боится». Часто люди боятся свободы потому, что она ведет к одиночеству, а для многих оно невыносимо. Вы согласны?
Э. Р. – Хорошо, что у людей ещё остается много важных мелочей, которые приковывают их к жизни, защищают от нее. А вот одиночество – настоящее одиночество, без всяких иллюзий – наступает перед безумием или самоубийством.
М. М. – Неужели? Однако я знаю немало одиноких людей, которые вполне удовлетворяются собственным обществом. Более того, они избегают общения с неблизкими им по духу. Например, многие известные философы были весьма необщительными, и их можно понять. Как писал Ежи Лец, «Разделяет не пропасть, а разница уровней».
Э. Р. – Одиночество ищет спутников и не спрашивает, кто они. Кто не понимает этого, тот никогда не знал одиночества, а только уединение.
М. М. – Вы правы: одиночество и уединение – разные вещи. Известный психиатр и психолог К. Юнг полагал, что «одиночество заключается вовсе не в том, что никого нет рядом, суть его в невозможности донести до других то, что тебе представляется важным, или отсутствии единомышленников». Можно чувствовать себя одиноким и в большом семействе, как Л. Н. Толстой или М. Монтень. Кстати, как получается, что люди, прожившие долгие годы в браке, заключенном по любви, становятся со временем совершенно чужими?
Э. Р. – Ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил.
М. М. – Как печально. Что происходит с сильными чувствами, связавшими раньше людей?
Э. Р. – Самое сильное чувство – разочарование. Не обида, не ревность и даже не ненависть… после них остается хоть что-то в душе, после разочарования – пустота.
М. М. – Вероятно, у разных людей всё происходит по-своему.
Э. Р. – Ошибочно предполагать, будто все люди обладают одинаковой способностью чувствовать.
М. М. – Это верно. Возможно, люди, живущие страстями, совершают много ошибок, запутываются в ненужных отношениях, и в результате оказываются в пустоте. Поняв это, можно ли наладить жизнь?
Э. Р. – Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.
М. М. – Считается, что за грехами следует раскаяние. Так учит религия.
Э. Р. – Раскаяние – самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя.
М. М. – Но ведь есть угрызения совести и душеспасительное покаяние.
Э. Р. – Совесть мучает обычно тех, кто не виноват.
М. М. – Может быть, следует просто попросить прощения, чтобы избавиться от чувства вины?
Э. Р. – Не всегда прощения просит тот, кто виноват. Прощения просит тот, кто дорожит отношениями.
М. М. – Да, так бывает: один любит, другой позволяет себя любить. Что бы Вы посоветовали таким страдающим людям, «без вины виноватым»?
Э. Р. – Что бы с вами ни случилось – ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете долго бывает важным.
М. М. – Возможно, Вы постарались бы подбодрить их шуткой?
Э. Р. – Лучше смеяться, чем плакать. Особенно если оба занятия бесполезны.
М. М. – А что вообще полезно? Как можно помочь близким?
Э. Р. – Что человек может дать другому, кроме капли тепла? С другой стороны, а что может быть этого больше?
М. М. – Больше этого может быть реальная помощь в трудной ситуации, что, конечно, не исключает душевного участия.
Э. Р. – Странное дело – нам всегда кажется, что если мы помогли человеку, то можно отойти в сторону; но ведь именно потом ему становится совсем невмоготу.
М. М. – Вы это знаете по собственному опыту?
Э. Р. – Удивительно, как начинаешь понимать других, когда самому подопрет. А пока тебе хорошо живется, ничего такого и в голову не приходит.
М. М. – Наверное, это естественно: чужая боль познается через собственную. А почему в жизни так часто люди страдают от желания чего-то недоступного, хоть и обладают необходимым?
Э. Р. – То, чего не можешь заполучить, всегда кажется лучше того, что имеешь. В этом состоит романтика и идиотизм человеческой жизни.
М. М. – Я бы скорее согласился со вторым определением. Это касается и любви?
Э. Р. – Если женщина принадлежит другому, она в пять раз желаннее, чем та, которую можно заполучить, - старинное правило.
М. М. – Но ведь если ее «заполучить», она может оказаться неподходящей именно для вас. Как понять, что это ваш человек?
Э. Р. – Твой человек не тот, кому «с тобой хорошо» — с тобой может быть хорошо сотне людей. Твоему «без тебя плохо».
М. М. – Как следует относиться к любимой женщине, чтобы ей без вас было плохо?
Э. Р. – Женщина – это вам не металлическая мебель; она – цветок. Она не хочет деловитости. Ей нужны солнечные, милые слова. Лучше говорить ей каждый день что-нибудь приятное, чем всю жизнь с угрюмым остервенением работать на нее.
М. М. – Может ли любовь длиться всю жизнь?
Э. Р. – Всякая любовь хочет быть вечной. В этом и состоит её вечная мука.
М. М. – Вступая в брак, влюблённые клянутся друг другу быть вместе всю жизнь.
Э. Р. – Человек всегда хорош в своих намерениях, но не в выполнении. В этом и заключается его очарование.
М. М. – Этим «очарованием» объясняется такое огромное количество разводов?
Э. Р. – Женщин следует либо боготворить, либо оставлять. Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец.
М. М. – Боготворить, по-моему, можно только незнакомку. Потом чувство теряет остроту, но не силу. Возможно, следует все-таки объясниться?
Э. Р. – Любовь не терпит объяснений. Ей нужны поступки.
М. М. – А любящему возможно удержать уходящего?
Э. Р. – Кто хочет удержать – тот теряет. Кто готов с улыбкой отпустить – того стараются удержать.
М. М. – Значит, кто кого переиграет. Тогда любовь ли это или борьба самолюбий?
Э. Р – Человеческая жизнь слишком длинна для любви.
М. М. – Это опыт Вашей жизни или общие размышления?
Э. Р. – Самая тяжелая болезнь мира – мышление! Она неизлечима.
М. М. – Этим мы отличаемся от прочих животных, возможно, себе на беду. И каков результат этой болезни для Вас?
Э. Р. – Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником – когда видишь, что делает из нее большинство людей.
М. М. – Но Вы ведь не считаете себя циником?
Э. Р. – Самый легкий характер у циников, самый невыносимый у идеалистов. Вам не кажется это странным?
М. М. – Нет, не кажется. Все дело в определениях. Циники принимают жизнь и людей такими, как они есть на самом деле, а идеалисты – какими они нарисовали себе в мечтах, и требуют от других невозможного. Впрочем, это небесспорно. На Вашу жизнь выпало много испытаний, Вы познали любовь, успех, гонения, настоящую славу и признание. Скажите, в чем смысл человеческой жизни и есть ли он вообще?
Э. Р. – Главная цель человека – обрести себя. Это удается единицам. Все остальные слишком ленивы или трусливы, чтобы идти по этой тропке над бездной. Зато тот, кто прошел по ней, — получает в награду настоящую жизнь, а не серое существование.
М. М. – Да, «идти по тропке над бездной» далеко не каждый решится. Для этого нужно не только видеть цель, но иметь достаточно сил и мужество. Тем не менее, большинство людей старается жить достойно, по мере своих возможностей. Известный писатель Ю. Олеша заметил: "В конце концов неважно, чего я достиг в жизни, — важно, что я каждую минуту жил». А еще мне нравится парадоксальное высказывание известной американской писательницы Кэтлин Норрис: «Жизнь легче, чем кажется: нужно всего лишь принять невозможное, обходиться без необходимого, и выносить невыносимое». Вы с ней согласны?
Э. Р. – Жизнь – это болезнь, и смерть начинается с самого рождения. В жизни больше несчастья, чем счастья. То, что она длится не вечно – просто милосердие.
М. М. – Однако от этого акта милосердия люди пытаются уклониться как только могут.
Э. Р. – Уж лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть.
М. М. – Конечно, дожить до этого никому не пожелаешь. Но тут уж как судьба распорядится.
Э. Р. – Пока человек не сдается, он сильнее своей судьбы.
На этой жизнеутверждающей фразе закончилась беседа с замечательным писателем.