После окончания факультета Кибернетики совершенно неожиданно меня направили работать в Институт Прикладной Физики. Председатель комиссии по распределению был сильно удивлен, когда озвучил персональную заявку от Института. Ошибки быть не могло, и я отправился в ИПФ в отдел кадров. Солидный мужчина встретил меня приветливо, и на мой вопрос, нет ли здесь ошибки, усмехнулся: «В нашем ведомстве ошибок не бывает». После этого я был отправлен в положенный мне после окончания ВУЗа месячный отпуск, который и провел с семьей, одновременно пытаясь узнать какие-либо сведения об ИПФ. Приятель с факультета Теоретической Физики сказал, что открытых сведений об ИПФ нет, это типичный «почтовый ящик» и, если туда попал, то остается лишь подчиниться судьбе и не выпендриваться. Тем не менее все студенты факультета мечтают там очутиться. Почему – непонятно, но мечта такая есть. Наверное, потому, что несколько преподавателей на факультете, так или иначе сотрудничавшие с институтом, излагали физику не так, как в учебниках. А некоторые из них допускали существование потусторонних сил и даже Бога, что для физиков-теоретиков было полнейшей крамолой.
Отгуляв отпуск, явился в отдел кадров ИПФ к тому же солидному мужчине. Он меня сразу признал и у нас состоялась небольшая вводная беседа. На мой повторный вопрос, почему они захотели принять меня на работу, ответил: «Нам нужны сотрудники сумасшедшие, но с устойчивой психикой. А ваша дипломная работа заняла первое место на конкурсе дипломных работ». Не поняв, причем тут моя дипломная работа и сумасшедшие, спросил: «А почему вы полагаете, что у меня устойчивая психика?». «А вот это мы сейчас выясним», - ответил он и пригласил меня пройти за ним.
Немного следует сказать о расположении ИПФ и его внутреннем устройстве. Это интересно для понимания дальнейшего. Чтобы в него попасть, надо было доехать на метро до Юго-Западной, а потом ехать полчаса на институтском автобусе. Они курсировали от метро до института каждый час. Вся его территория института была обнесена высоким забором, поверху, как было принято в те времена на почтовых ящиках, протянута колючая проволока. Территория была солидная. Неподалеку от проходной располагался главный, он же административный корпус, по бокам от него два корпуса – вычислительные центры, где мне предстояло работать, сзади – новый корпус, где, в основном, обитали теоретики. Позади нового корпуса располагался огромный парк с уютными аллеями. В его глубине был виден огромный экспериментальный корпус. Названия и назначения всех корпусов я уяснил позже, проработав в институте солидное время.
Мы вышли из главного корпуса и направились в правое здание вычислительного центра. Я полагал, что меня ведут представлять коллегам и начальству, но ошибся. В этом институте не было ничего принятого у нормальных людей. В этом я убедился сразу же по выходу из Главного корпуса. Навстречу нам шел деревенский мужик в шапке-ушанке (как никак было начало марта), в красной косоворотке, черных штанах, онучах и лаптях. Мой провожатый почтительно поздоровался с ним за руку, напомнил о каком-то мероприятии, и мы пошли дальше. «Это начальник отдела Исторической физики», - пояснил он, - «очень интересный человек». «А разве у физики есть история, которую следует изучать?» - спросил я. И по взгляду, которым меня «одарил» провожатый, понял, что сморозил глупость, не простительную для выпускника столичного ВУЗа. Поэтому решил больше смотреть и молчать.
По дорого в корпус встретили еще пару-тройку ничем не примечательных личностей. Все они были бородаты, лысоваты и в очках. С каждым из них провожатый здоровался, как с хорошим знакомым. А в их приветствиях было что-то теплое, как будто они давно мечтали о такой встрече. Сделал вывод: «Начальник отдела кадров здесь в авторитетах, и поэтому надо быть осмотрительнее».
Поднялись в корпус, но повернули не направо, где располагался вычислительный центр, а налево в неприметный коридор. Рядом с одной из дверей висела вывеска «Психологическая лаборатория». Вошли, мой провожатый меня представил гладко выбритому сотруднику в белом халате, произнес непонятное для меня: «Стандарт» и удалился. Так я попал в руки главного психолога института. Он сразу же представился: «Семен», - и предложил перейти на ты. Я машинально назвал себя, на предложение кивнул утвердительно, но все мое внимание было приковано к содержимому кабинета. На стенах висели картины, диаграммы и таблицы, как в обычном медицинском кабинете, которые мне приходилось посещать. Слева стоял стол хозяина кабинета, а всю правую часть кабинета занимало устройство непонятного назначения, центральной частью которого было большое, мягкое кресло, на него сверху свешивались разноцветные провода, оканчивающиеся разъемами, штекерами, клипсами и пр. Для кабинета психолога это было необычно, но я решил не задавать вопросов, чтобы не попасть в неловкое положение. Таинственный прибор я принял. Но слева не крючке висела клетка, в которой сидела ворона. Похоже она издевательски пялила на меня свой желтый глаз, наверняка зная каким испытаниям я буду подвержен. Этого для моей юношеской психики было уже слишком. Поэтому я вытаращил глаза и сжал губы, чтобы не сморозить очередную глупость, а Семен расхохотался и поставил отметину в какой-то таблице на столе. «Так, первое исследование пройдено! Пациент отличается впечатлительностью. Приступим к дальнейшему. Прошу». И он указал на кресло.
Что оставалось делать? Я сел в кресло. Как только мои руки удобно легли на подлокотники, откуда-то выскочили два бархатных ремня, и крепко их зафиксировали. После этого прибор мягко зажужжал, какие-то лампочки на его панели загорелись желтым и зеленым, и Семен надел на меня шлем, отличающийся от мотоциклетного лишь тем, что к его поверхности он прикрепил массу проводов. При этом он постоянно что-то говорил: о погоде, о психологии, как науке будущего, о физике, как о науке загадочной, даже о Боге, который по невнимательности допускает существование такого богопротивного места, как наш институт. Вставить даже краткую реплику на его тираду было невозможно. Ворона напротив нервно открывала и закрывала клюв. Что она этим демонстрировала было неясно. Потом Семен начал задавать разные вопросы. Один меня крайне удивил: «Если бы тебе предложили на выбор ванильное или шоколадное мороженое, чтобы ты выбрал». Я ответил вопросом: «А оба можно?», - чем вызвал хохот Семена. Ворона вздрогнула и переступила с ноги на ногу на своей жердочке. Но все, как известно, кончается. Кончилась и эта экзекуция, мои руки освободились, Семен снял шлем и нажал большую зеленую кнопку на панели. Из прибора полезла широкая лента с какими-то графиками. Взяв ее, он сел за стол и начал переносить данные в таблицу, лежавшую перед ним на столе. Что случилось потом повергло меня в состояние, которое я еще никогда не переживал.
Семен открыл клетку, вынул из нее ворону, протянул ей таблицу и сказал: «В отдел кадров. И никаких вольностей по дороге». Ворона каркнула, взяла в клюв лист бумаги с данными эксперимента и вылетела в форточку.
Увидев мою вытянутую физиономию, Семен опять расхохотался: «Привыкай! Первое время будет трудновато. Но потом принюхаешься. Только там – в миру, не особенно распространяйся, не поймут и могут отправить в психушку».
Потом мы долго беседовали о психологии и физике. Семен ругал какого-то академика – председателя Ученого Совета института, называя его ретроградом и другими неприличными словами, которые я не могу воспроизвести по причине врожденной интеллигентности. Этот почитаемый в физическом сообществе председатель завернул Семенову диссертацию на тему «Влияние Большого Взрыва на внутренний мир выпускниц физико-математической школы №245 города Москвы». Он раскритиковал ее, голословно утверждая, что представленных экспериментальных данных мало, что сам Большой Взрыв – это условность и существование его под большим вопросом. На возражение Семена, что в сборе экспериментальных материалов о Большом Взрыве ему помогал отдел Истории физики, в сборе материала о выпускницах – директор школы, председатель ничего вразумительного не сказал, но проголосовал против. Кроме того, против диссертации выступил отдел Теологии, который напрочь отрицал Большой Взрыв, но не отрицал выпускниц, и предложил подумать о смене темы, приблизив ее более к воздействию Божьего Промысла. Семена это крайне огорчила, т.к. в процессе экспериментов с выпускницами он видел многое, что можно было связать с Большим Взрывом, но не видел ничего, что можно было связать с Божьим Промыслом. В результате, сошлись во мнении, что тема крайне революционная и ее революционность выходит за рамки даже такого толерантного во всех отношениях заведения, как ИПФ. Один научный сотрудник из отдела Теология, отведя Семена в сторону, предложил для экспериментов Воскресную школу при столичном Богородском храме, где он преподавал. И сейчас Семен настойчиво обдумывал это предложение.
В это время за окном загудело и громко бабахнуло. Семен прикрыл форточку, звук стал глуше. Недовольно произнес: «Опять без предупреждения включили Иерихонскую Трубу. Интересно, что они сейчас натворят. В прошлый раз перевернули авианосец в Средиземном море. А пусть не шастает!». Увидев мой заинтересованный взгляд, Семен объяснил, что тема Иерихонская Труба была открыта по заданию министерств Обороны и Иностранных дел. Ответственным исполнителем был назначен отдел Истории физики. Они провели год в зарубежной командировке, вернулись загорелые, с множеством ящиков, полных артефактов, и надолго заперлись в экспериментальном корпусе. Наконец, после множества экспериментов, при этом чуть не спалив институт, они создали модель Иерихонской Трубы. С тех пор, по запросу заинтересованных ведомств, включают установку, которая своим направленным звуком через стратосферы, ионосферу, ноосферу и другие сферы, открытые еще Архимедом, проникает в самые отдаленные точки, производя там неизгладимое впечатление. В институте настойчиво циркулировал слух, что к этой тематике на каком-то этапе подключился отдел Теологии, откопав в своих архивах древние свитки с загадочными письменами. После чего пожарная опасность для института была ликвидирована, а проект перешел в финальную стадию. Вначале модель мелодично попискивала, не вызывая раздражения, потом звук ее стал громче, а потом бабахнула так, что на несколько километров в округе вылетели стекла. Теологи еще покопались в архивах и нашли листок бумаги, на котором, похоже, резали селедку, но он-то и внес решающий вклад в успешное завершение темы. Физики научились делать излучение направленным. Стекла в округе перестали вылетать, но в разных местах, главным образом, на военных американских базах, начались необъяснимые явления. Американские ученые назвали это явление Гласом Небесным, и потребовали от Конгресса миллиард долларов на его исследование. Конгресс деньги выделил, но порекомендовал переименовать Глас Небесный в нечто иное, учитывая противостояние демократии и коммунистического тоталитаризма. Наши физики были совершенно спокойны, ведь селедочный листок был надежно спрятан в институтском сейфе, о котором ходили слухи, но который не видел никто из рядовых сотрудников.
Семен взглянул на часы, сказал: «Пошли на шахматный турнир». Взял с полки шахматную доску, и мы вышли из кабинета. За дверью Семен сказал: «Сим-сим, закройся». Дверь ответила: «Не волнуйся. Побеждай». И мы перешли в большой машинный зал вычислительного центра, где посередине был установлен длинный стол, заставленный шахматными досками. По одну сторону стола сидели шахматисты, другая была свободна. Семен уселся тоже, расставил шахматы. Я обосновался позади. Таких же болельщиков, было множество. Как я понял, за столом собрались самые сильные игроки института. До начала турнира оставалось время, и я начал оглядывать игроков и болельщиков. Самый обычные люди. Правда на голове одного из игроков размещалась странная конструкция, похоже из какого-то редкого сплава. Нечто наподобие шлема, но с какими-то висюльками, наподобие елочных игрушек. Как объяснил Семен – это начальник отдела Космической энергии. Рядом с ним сидел священник в рясе. Как я понял – из отдела Теологии.
Ровно в полдень прозвучал гонг, и на досках произошло движение. Но не на стороне шахматистов, а на противоположной. Фигуры двигались непонятно кем или чем. Турнир начался. На шлеме начальника отдела Космической энергии висюльки нежно зазвенели и задвигались. Создавалось впечатление, что активизировалась космическая связь. В отличие от шахматистов, которые надолго задумывались, ходы вычислительной машины следовали почти мгновенно. Болельщики активно обсуждали игру, предлагая свои варианты развития партий. Но почти на всех досках ситуация складывалась на в пользу игроков. Несколько лучше выглядела позиция начальника отдела Космической энергии. Стоявший рядом со мной болельщик завистливо прошептал: «Конечно, Сева, мухлюет». Кто такой Сева и почему он мухлюет я тогда не понял. Но через час со всеми игроками было покончено. Последним сдался начальник отдела Космической энергии. Удивительно, но после такого глобального поражения в зале раздались аплодисменты. Аплодировали все – игроки, болельщики, даже молоденькие лаборантки вычислительного центра. Аплодисменты предназначались невысокому человеку, который стоял возле пульта вычислительной машины и, в ответ, смущенно кланялся. Это был автор шахматной программы и механизма исполнения ходов. Программа прошла проверку и теперь будет выступать против американского шахматного монстра. Все были очень довольны исходом испытаний. Семен, немного расстроенный, начал собирать фигуры. Как всегда, после проигрыша всегда винишь себя в допущенных ошибках и не отдаешь должное победителю.
С Семеном все здоровались, как я отметил, немного опасливо. Судя по всему, все прошли через его аппарат с вопросами относительно мороженого. Неожиданно стоявшая поодаль девушка с распущенными черными волосами сделала шаг вперед и встала на середину небольшой круглой платформы, по краям которой была нарисована красная полоса. Платформа взлетела совсем чуть-чуть, сантиметров на десять и понесла девушку к выходу из вычислительного центра. В этом полете было столько необыкновенного, что мне сразу пришли на ум летающие волшебники. Но никто, кроме меня, не отметил необычность этого. Для всех это было нечто заурядное. Хотя все расступались перед ней, не здороваясь и молча провожая взглядом.
Семен прошептал: «Хватит пялиться. Она из отдела Физики земли. Между нами, ее зовут Бабой Ягой. Пойдем я угощу тебя чаем. Да и ворону пора кормить».
Ворона, действительно прилетела и нервно ходила по столу Семена. Судя по всему, была недовольна тем, что за выполненное задание не получает положенного вознаграждения. Семен поставил перед ней блюдце с сухарями, и мы уселись пить чай с плюшками, которые у Семена никогда не переводились.
Разговорились о шахматной программе, выигравшей турнир. Семен сказал, что отдел Искусственного Интеллекта, который создал программу, был немного не по основной тематике института. У него была не совсем обычная история. Однажды, высшее партийное руководство страны, считавшее себя непревзойденными шахматистами, в одной из поездок в Штаты напрочь продуло американскому шахматному монстру. Местные газеты связали это с отсутствием демократии и нарушением прав человека в СССР. Огорченные партийцы потребовали от Академии Наук СССР создать программу, которая «надерет задницу» оскорбителям коммунистической идеологии. Программа была создана и в первом же турнире «надрала задницу», но американцы не признали поражения, сославшись на то, что турнир проходил в СССР, где вся обслуга, пренебрегая техникой безопасности, постоянно находилась в состоянии крепкого подпития. В результате этого, водочные пары проникли в программу, и она играла не в полную силу. Поэтому должен состояться матч-реванш между США и СССР, результаты которого будут официально признаны. При этом вычислительные машины будут обмениваться шахматными ходами по трансатлантическому кабелю. Тем самым, исключался риск того, что американская обслуга опять напьется. Предстоящий турнир был разрекламирован во всей западной прессе. И теперь вся планета ожидала встречи за шахматной доской двух противоборствующих идеологий. Непревзойденный Бобби Фишер предсказывал безусловную победу американского монстра, всячески понося советских разработчиков.
Тот маленький человек, который принимал поздравления в машинном зале, был шахматным гроссмейстером, выступал в международных турнирах и создал программу, основываясь на собственном опыте и представлениях о природе шахмат. В нее он заложил стратегии, которые были квинтэссенцией лучших шахматных партий, зафиксированных в учебниках. Пока его программу обыгрывал, да и то изредка, только один человек – бывший чемпион мира.
Помимо шахматной программы в отделе Искусственного Интеллекта (кстати, его сотрудников называли искусственниками) сделали ряд интересных открытий в физике, и он основательно вписался в структуру института. Дело в том, что искусственники создавали модели, в которых отсутствовал здравый смысл, и такие модели демонстрировали всякую чушь и белиберду, без которых в современной физике делать нечего. Это Ньютон, сидя под яблоней, мог открыть закон тяготения простыми наблюдениями и почесыванием черепа. Нынешние физики, желающие открыть нечто новое, должны напрочь забыть, что такое здравый смысл. Как сказал один из них: «Когда я наблюдаю элементарную частицу, то у меня есть стойкое ощущение, что она смотрит на меня. И не только смотрит, но еще и похохатывает. Доказать не могу, но ощущение есть».
«А почему ту девушку зовут Бабой Ягой?», - осмелев, спросил я.
Семен помрачнел.
- Ты видел эту платформу, на которой она летает? Так вот, управлять ею никто, кроме нее, не может. Хотя она долго разрабатывалась, в результате чего были открыты неизвестные законы гравитации. Экспериментальный образец был создан, но управлять им могла только Баба Яга. Остальных экспериментаторов платформа просто сбрасывала. В отделе был даже объявлен конкурс, кто дольше всех простоит на ней. Но когда третьего участника конкурса скорая помощь отвезла в травмопункт, приказом директора конкурс был прекращен. И тут появилась Баб Яга, которая после окончания Физфака МГУ поступила в институтскую аспирантуру. Она что-то прошептала, встала на платформу, и понеслась с фантастической скоростью. Из экспериментального корпуса вылетела во двор и пронеслась по всем аллеям парка. Что было после, не описуемо. Начальник отдела, со слезами на глазах, назвал ее «Наше золотце», даже пытался обнять за талию, но безуспешно. Однако … увы, платформа продолжала вести себя как норовистый конь, признавая только одного хозяина, вернее хозяйку. Еще трое увечных оказались в травмопункте с травмами средней тяжести. Тема, которая должна была завершиться триумфально предъявлением опытного образца и затем серийным выпуском на предприятии оборонки, с треском валилась в тар-тартары. Это был заказ Министерства Обороны для десантников. Представляешь картину, из самолета вылетает армия десантников на таких платформах и перемещается с огромной скоростью. Но пока все тормозится. И еще одна странность, в присутствии начальника отдела Теологии – отца Серафима, платформа не работает. Уже открыто говорят, что тут замешана чертовщина, хотя в нашем заведении это слово запрещено. Здесь все изыскания, так или иначе связаны непонятно с чем, может быть, и с этим самым.
- Можешь себе представить? Министерство Обороны требует, опытный экземпляр налицо, а институт не может сдать изделие по причинам, которые никак не назовешь объективными. Сам понимаешь, субъективизм в нашей стране не поощряется. Наше начальство нервничает. Оно ведь еще помнит те времена, когда за субъективизм можно было отправиться на лесоповал.
Я крепко задумался.
Этим закончился мой первый рабочий день. Из институтской проходной я вышел одновременно с начальником отдела Космической связи. На его голове по-прежнему красовался шлем с висюльками. Он подошел к своей машине, снял шлем и приладил его на крыше Москвича. Помимо него, в машину набились еще сотрудники института. Я подумал, что Москвич не сдвинется, но он очень лихо стартанул. Похоже, что у него был мотор Мерседеса. Стоявший рядом со мной на автобусной остановке, обращаясь к соседу, завистливо сказал: «Ишь, как Сева рванул на космической энергии». Мне очень хотелось узнать кто такой или такая Сева, и на какой такой космической энергии он рванул. Но памятуя, что из-за своих вопросов попадал впросак, промолчал.
Дома на вопросы, как прошел первый день, что было интересного, кто начальник и пр., отмалчивался, объясняя это тем, что заведение закрытое и разглашение информации о нем строго карается. Домашние с пониманием отнеслись к объяснению.