04. 04. 2024
АЛИСА В СРАНЕ ЧУДЕС
(парафраз)
П Р Е Д И С Л О В И Е
- Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти?
- А куда ты хочешь попасть?
- Мне все равно... - сказала Алиса.
- Тогда все равно, куда и идти, - сказал Кот.
(пер. Н. Демуровой)
…………, - сказал кот и улыбнулся.
Никто не удивился. А кому было удивляться? Никому не было удивляться. Никого не было удивляться. Некого было удивлять. В уме же, всё же, все же подумали: «Наудивлялись же, уж!» - но тоже улыбнулись. Вечер обещал развлечь, обещал стать развлекательным. В небо полетели чепчики… да что там?.. что у кого под руками было, то и полетело… хотя чепчиков ни у кого под руками не было… это так – пардон за «парафраз» - для красного словца. Это ни как у стряпухи в стране чудес, хотя, похоже, но я же уже извинился уже - Je vous demande pardon.
Бросали друг в друга, вверх бросали… так сказать, выразить эмоциональное состояние, (не повредить бы друзей). А эмоциональное состояние – это предвкушение развлечения. Разобраться бы, чем предвкушение развлечения отличается от развлечения в полном смысле этого развлечения. Неужели это осуществляется в нас разными гормонами или разным количеством одних и тех же гормонов? Каждый знает, но нет!.. выразить, как говорят, в полном смысле этого слова, не каждый может.
Вот так! Совершить глупость (commettre une b;tise) и праздновать в душе, загнать самого себя в тупик и развлекаться, Поиграться словами… у нас парафраз, чтоб не хуже оригинала. Парафразы пишутся на смысл произведения, на жанр, на стиль, и даже стилистику можно сделать объектом парафраза. Вот пишет он (автор) «всё странноватее и странноватее» или «хливкие шорьки пырялись по наве...» и тут, в порыве творческого прозрения художнического протеста, Николай Васильич: «О слоге или красоте выражений здесь нечего заботиться; дело в деле и в правде дела, а не в слоге!» А ты ему, Васильичу, Гоголю!.. - тоже не пальцем делан, мол, не лыком шит, стреляный воробей, губа не дура, язык не лопата: - О! как же Вы неправы, Николай Васильич!
- О! как же Вы неправы, Николай Васильич! Порой в «слоге», а ещё больше в «красоте выражений» столько «дела» и «правды», что, с ума сойти, как хочется бросить это нудное хрум-хрум, хрю-хрю (О!.. о хрю-хрю ещё будет), эту жизненную правду и прочитать что-нибудь весёленькое, такое, ну, чтобы хоть «шорьки пырялись по наве».
Нет, конечно, и в живой жизни есть захватывающие моменты, когда слеза непрошенно-негаданно, прошибает… да я сейчас могу и над Красной Шапочкой разрыдаться, но кто сможет утверждать, что «шорьки пырялись но наве» - это не живая правда живой жизни? «Да отрежут лгуну его гнусный язык!» Ой! Это я уж, и как-то, чересчур… перебор, перебрал, хватил лишнего… но, может, и до этого богатыря дойдёт.
Между тем вечер наступал. Наступал, наступал и… наступАл… падал, падал, и падал… а потом снова падал, летал, летал, слетал, приземлялся!.. почти всё равно, что наступал, хотя не совсем.
И вот летим, летим, падаем, он летит, и мы падаем. А мимо?.. чего только нет мимо.
Всё МИМО не пролетит, пока не долетит. Разумеется, тут надо «не долетишь», пока ты не долетишь, но так красивее, можно, красивше... ещё лучше "краше".
- Знать бы, куда летим!
- А не знаете, так и всё равно куда.
Люлька, колыбелька, зыбочка из лозы белой сплетённая. Кору с лозы содрали, ободрали бедняжку лозу и сплели кроватку. А снаружи, а за стеночкой ещё свет от лампы в абажуре, еле пробивается, и разговор тихий, но слышно, хотя не всё ещё понятно – есть слова, которые ещё неизвестны, которые ещё выучатся… потом.
Крепко спит в кроватке детка,
А за стенкой шуры-муры,
Аполлоны и Амуры,
Шашни, страсти, шали-вали
Козни, происки, вась-вась.
Детке сон в кроватке снится.
Снятся шуры, снятся муры,
Аполлоны и Амуры
Снятся козни и подвохи
А потом ещё вась-вась.
И потом, а потом уже поэт, чтоб стряпать песни на весь свет!
Кошка с человеком по ночам летают,
Детка в мышки с кошкой… по ночам играет.
Тут бы можно и про мышек, и про мошек, и про то, что кошки едят мышек… зато не едят мошек…
Потом уже, потом… ах, детки. У деток сны вещие и ушки на макушке… как бы мы без Вас, поручик, «У наших ушки на макушке», лейб-гвардии Гусарского полка?
Г Л А В А П Е Р В А Я
Знаю я, есть края,
Походи, поищи-ка, попробуй,
Там такая земля, там такая трава…
А лесов, как в местах тех нигде, брат, в помине и нет…
Там в озёрах вода, будто божья роса,
Там искрятся алмазами звёзды
И падают в горы,
Я б поехал туда, только где мне достать бы билет.
(Гарик Сукачёв)
«И начинается рассказ… Страна чудес встречает нас»
(Льюис Кэрролл)
-Ай-я-яй! Припоздал! – крикнул кролик прямо в ухо Алисе в третий раз подряд. И Алиса не удивилась… все три раза подряд. Некому было удивляться. Некого было здесь удивлять. Все были на уроке.
Но подумать: ««Наудивлялись уж, в прошлый раз!» - Алиса подумала.
Кролик за карманные часы, но и это не помогло.
Кролик задумался.
Алиса подошла к кролику, погладила его «Ну не переживай так», и улыбнулась.
Кролику стало приятно от улыбки, и он даже пропел в уме: «От улыбки станет всем ветлей…», но вслух не получилось. «Их улипки хватит за глазей», - получилось, но Алиса поняла, и поняла даже что такое не вслух «ветлей», что это про дружбу и они, взявшись за ручки… один за ручку, второй… извините, вторая за лапку, пошли к норе. И тут Алиса остановилась перед… чёй-то ей особо не хотелось, как прошлый раз, летать аж через центр земли и вспоминать про долготу и широту, о которых она и теперь понятия не имела, и главной неприятностью было то, что в банках там, на которых написано было на одной «АПЕЛЬСИНОВОЕ», а на другой «КЛУБНИЧНОЕ», в зависимости от переводчика, ВАРЕНЬЕ», было пусто. Может уже кто-то пролетал до неё.
- Нет проблем, - сказал Кролик, теперь уверенный в крепкой их дружбе, и завёл Алису с другой стороны, и не надо было ни летать, ни падать, и они, без всяких падений в Австралию или Новую Зеландию, оказались на месте. На месте да не на месте… сложи стишок в анапесте! не можете в анапесте, тогда и не лезьте.
Столика стеклянного не было, лужа вся давно высохла… Алиса попыталась вспомнить из Сергея Александрыча, «Низкий дом мой давно ссутулился, Старый пес мой давно издох.», анапест всё-таки, трёхстопный, Но получилось, как и в прошлый раз - «Изгоргобить, прихаркиват, хохлится, Оставаться один на стреме», - несуразица со стихами, хотя, казалось, что тоже анапест и тоже трёхстопный, и ещё казалось, всё-таки, что важно, что с прошлого раза, она всё-таки заметно продвинулась. Ишь ты! Всё-таки! Не до Австралии ей сейчас, в Австралию лететь не хочется, притом даже даром, без билета. В один приём: фьють и в Австралии: лежишь себе в савАне (да, в савАне, а не в сАване), среди саваны, если так больше нравится, если так хотите, под эвкалиптовым деревом, а рядом однопроходные, яйцекладущие или яйцеродные, снова же, как вам угодно (Monotremata), могут и сумчатые (Marsupiales) туда-сюда: утконосы, ехидны, матчи-сони (spiat po 15 chasov v sutki, спят по 15 часов в сутки), сахарные летающие поссумы, сумчатые муравьеды, все снуют, снуют туда-сюда.
Эх, Алиса! Посмотрим, что тебе ещё дальше предстоит… у-утконосы ей не нравятся… это Алиса сама в себе, сама про себя, в уме значит. Посмотрим что предстоит…
А предстоял чудесный огород с капустой, а в каждом кочане капустном ребёночек, чтоб прозапас (поразмышляла Алиса) для тех ребёночков, деток, про которых говорят, что в капусте нашли, а не аист принёс . Хотя и аистов, по огороду ходило много, чтоб было чем играть в крокет за неимением фламинго, хотя Алису ещё никто и не приглашал играть. И вообще, пока не понятно было, что с ней делать?
Решили спеть ей песню. Хором из деток, в сопровождении фламинго... нет, у нас же аисты, значит в сопровождении аистов, хотя красивее было бы написать «фламингов». Ну а как? Все должны были быть заняты, как в капустнике, это же, в конце концов, не рапсодия в стиле блюза, не индивидуальный сценический образ, не сольный номер, а капустник, в котором поёт хор из деток из капустных кочанчиков, другими словами, детский хор.
Что мне снег, что мне зной,
Что мне дождик проливной,
Когда мои друзья со мной! – вспомнили?
«И так, - как сказал великий Иоганн, - Избытком мысли поразить нельзя, Так удивите недостатком связи», - в переводе Борис Леонидыча. А пастернак – это овощ… он тут пока ни при чём. Дальше видно будет.
«Что мне снег, что мне зной, Что мне дождик проливной, Когда мои друзья со мной!» – спели ещё раз, поддержав мысль Иоганна, детки, из капустных кочанчиков, в сопровождении ансамбля аистов, будто все были готовы тут же в друзья к Алисе. Да они и были все готовы, только Алиса сразу отказалась. Она вспомнила историю с герцогининым поросёнком и подумала: «Зачем это мне надо?.. тащить всю эту ораву, свору, стаю, стадо, косяк за собой?.. да и как? Да и куда? Это был, пока что, главный вопрос.
Да, и куда?
- Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? - А куда ты хо-чешь попасть? - Мне все равно... - сказала Алиса.- Тогда все равно, куда и идти, - сказал Кот.
- Это ж если что, так целый свинарник будет! «Не отнимешь!.. стала думать», - подумала про себя Алиса. Наверное, это после Иоганна в переводе Леонидыча.
Хор снова запел:
Что мне снег, что мне зной,
- а Алиса стала вспоминать из Сергея Александрыча, потому что на-до было всё-таки что-то делать, как-то наладить эту ментальную (ох, как сейчас задумалась Алиса… ментальную, сентиментальную… фронталь-ную… фундаментальную… ну и так далее) связь. Стишки надо было какие-то привести или прозой блеснуть как-то… простите, привести в божеский вид эти «Изгоргобить прихаркивать, хохлиться…» Ничего не приходило в голову, и Алиса изо всех сил рявкнула: «Снип-снап-снурре, пурре-базелюре!!» - и правильно рявкнула! Такое всем, всегда помогает. Сразу пришёл в голову Иоганн в переводе не Леонидыча, правда, а Лев Владимирыча: «В хороший час согреты Любовью и вином, Друзья! Мы песню эту О дружестве ля-ля».
«Не мытьём, - подумала Алиса, - так катаньем! Мы же в школе их всех проходили, этих другарей немецких… ну, как их там?.. как их? как? «Буря и натиск» - движение… движуха… бунтари, буяны! Ну вот! Опять думать-то стала! Так-то лучше, и с памятью всё в порядке. И «Изгоргобит, прихаркиват, хохлится…» значит, Низкий дом мой давно ссутулится…»
Хор детский, что молчим? А ещё в друзья набивались. А в хоре все детки уже стали розовыми, всех деток в хоре уже выкрасили в розовых (по приказу Королевы, о ней ещё будет), так как все они должны были стать тем, кем они должны были быть. И всем хором, уже розовые детки, розовым хором все запели:
Хрю-хрю-хрю, Хрю-хрю-хрю,
Хрю-хрю-хрю да хрю-хрю,
Когда мои друзья хрю- хрю!.. хрю,хрю.
«Ну, я же говорила: свинарник, детский сад, поросёнковые ясли - эти научат! - сказала в назидание себе Алиса, - но что-то снова звучало не так… опять что-то!.. - «поросёнковые»… как-то не так… ладно, дальше разберкнёмся… разберкнёмся… разберкнёмся… запали, припали буковки откуда-то…»
Подошел кролик: «Всё так! Разберёмся!» - И он был рад, что всё так хорошо обошлось. Ведь он был друг. И выходило совсем по Иоганну Вольфгангу: «Скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты!».
Правда, тут же объявился Кот и сквозь зубы, улыбаясь, спросил: -- А что, друзья решили уже куда идём? Уже радуемся, веселимся, ликуем?
- Так это главный вопрос! – сказала Алиса.
- Ну и?.. – сказал Кот, будто он, в выборе направления, был тут са-мым главным, будто разумом он был с самого Иоанна… ой, ошибочка вышла… Надо было поразмышлять. Надо было сказать «Иоганна, Вольфганга». «А что, - поразмышляла ещё раз Алиса, - Иоанн тоже разумом ого-го - семи, может и восьми пядей во лбу. Это ж надо такое придумать, что в начале было слово, и слово было у бога, и слово было бог»... может,был бог?..
Заседать надо, и там решать?.. – неробко, после заявления «Ну и?..» Кота с зазубренной (может правильнее было бы «зубчатой» или за зубами скрываемой) улыбкой, заявил Кролик.
Тут же Соня и Шляпник и вся публика, кроме Королевы (о ней и о публике будет) выразили согласие с Кроликом.
Г Л А В А В Т О Р А Я
З а с е д а н и е «к у д а и д т и?»
«Сочинить бы такой стих, чтобы шум в голове стих.
Или был бы такой шум, чтобы думали, что ум.
Елена Казанцева
Сначала Алиса подумала, что лучше бы вернуться в ту, первую нору. Чтобы сорваться вдруг и лететь, лететь, падать, падать, а там, куда упадёшь или прилетишь, там туда, куда и надо попадёшь. И не надо самой выбирать: на повариху пойти учиться,как Тося Кислицына, кашу варить, или на лётчицу. То есть, где приземлился, размышляла Алиса, там и пригодился.
Но Гусеница, единогласно выбранный (он был мужского рода) председателем заседания (ну-у, по большому счёту, не выбирать же председательшу), был своего мнения. И он стал размышлять вслух, исходя из своего опыта и знания жизни, пока комиссия сидела, переглядывалась, и перемаргивалась.
Да, собрали комиссию. Из прошлых были Кролик, Соня, Кот, Шляпник и Королева (притащилась всё-таки, очень хотелось покомандовать), ну и сам Гусеница. Из новеньких: три цыплёнка (Цыпь, Цапь и Цопь), были и другие, будто случайно попавшие, будто случайно проходившие мимо и будто захотевшие по случаю сказать… разумеется весь хор деток тоже числился за новеньких, не было только от Поварихи и от Лётчицы никого, наверное их мнение было неинтересно. Алиса сама в комиссию не входила. Решили её голос считать голосом обвиняемой, позже нашли более верное определение - «обсуждаемой», что, конечно, не далеко ушло от осуждаемой.
Да какая там комиссия? Кот сразу вызвался в прокуроры, обвинители, то биш… (Алиса знала, что нужен мягкий знак после "ш", но так ей казалось красивее), Кролик, Соня и Шляпник тут же записались адвокатами… остальные решили быть публикой в судебном заседании, Королева тоже с ними, хотя очень, очень хотелось, как уже было сказано, покомандовать… но здесь уж, не всегда пускали. Словом, какая комиссия?.. Суд настоящий и судебное, судейное заседание… как уже сказалось, хотя не будем пока тыкать пальцАми. Кто, в результате, окажется обвиняемым, подсудимым, подследственным, как в случае со мной (это Алиса размышляла про себя), а кто прокурором и обвинителем, а хоть и следователем по особо уголовным делам (это она про них), ещё посмотрим. Как спросил наш не менее могучий, правда, менее везучий, чем немецкий Иоганн Вольфганг, наш Александр Сергеич (пока не Пушкин, думаю, о Пушкине ещё будет… как обойти такой кусок) в бессмертном своём произведении «Горе от ума» (это Алиса хорошо помнила, на это не раз указывала учительница), «А судьи кто?».
А помнила Алиса ещё и потому, что учительница сказала ни за что, как ей казалось, ни про что: Выйди вон из класса, там тебе интереснее!
- Так там же Кроличек!..
- Ах, это горе от твоего ума, Алиса! Кр-р-роличек!!!
- А судьи кто?! - не спросила, конечно, как наш Александр Сергеич, учительницу Алиса, да и ум её, её оплошность были тогда только в том, что она, в какой-то момент увидала заглядывающего в окно Кролика и помахала ему ручкой, а учительница Кролика не увидала, ручкой не помахала, зато выгнала Алису из класса. Тогда-то они с Кроликом и встретились в этот раз.
Гусеница, как избранный председатель, задал темп, и даже можно сказать темпо-ритм.
- Граждане! - сказал он. Может даже сказал: «господа!», может: дамы и господа – может даже: кавалеры и дамы, может, обратился прямо к народу в судебном заседании, мол, уважаемая публика!.. а может просто сказал: «товарищи!»
- Largo Andantissimo на ;!
- Когда весна придёт, не знаю…
- Ой, это я знаю, это «Весна на Заречной улице»… - улыбнулась Гусенице Алиса. Она понадеялась, что как с Кроликом, они тут же станут друзьями.
- С приходом весны… - искоса взглянув на Алису, продолжал Гусеница…
- Да, весной, и это не секрет, приходят мир, дружба и жвачка!
- Обычно это происходит весной... сбился с темпа Гусеница, и тут же получил негласное неодобрение публики.
- Товарищи! Весной происходит разное. Я, например, в нужный срок, пройдя, при этом, прошу заметить, стадию куколки, это тягостное время вынужденного безмолвия и бездвижия, превращаюсь в бабочку, И вот – поля, луга, речки и озёра… после кукольной темницы, свобода!
- «Нас встретит радостно у входа»… - заметила вежливо Алиса, не оставляя надежды сделать приятное председателю.
- Есть такие, конечно, враги и недруги, недруги рода бабочкина… - и тут Алиса вспомнила: «И умру я не в летней беседке, От обжорства и от жары, А с небесною Бабочкой в сетке, На вершине дикой горы»
- А я в бабочку превращаюсь, - настаивал, теперь уж совсем потерявший всякий контроль над темпами и размерами и над своим терпением Гусеница, - летаю туда и сюда, блестя невероятными цветами своих чешуек, пока меня не ловит в сетку, этот сочинитель, этот щелкопёр, этот стряпатель, извините, этого ouvrage , опуса, я бы сказал, этот энтомолог…
- Ле-пи-до-пте-ро-лог! – с трудом выговорила, но настырно произнесла Алиса.
- Спасло провидение, отбился, убежал, улетел, то бишь, и, по воле провидения, я откладываю яйца, и вот он перед вами, мой зеленоватый герой…потом снова в куколку, и долго лежу недвижим и безгласен, и лишь потом – прорывая безгласие, порывая с безмолвием и разрывая неподвижность, я снова обретаю крылья, чешуйки которые снова овевает ветер, и луга тут тебе, и поля, и озёра…. не прямо, да, не прямо из бабочки в гусеницу, а из гусеницы в бабочку.
- Из грязи, - каламбурит Кот, - прямо в князи.
- Не бывает, не бывает, чтобы прямо… - и тут Гусеница совсем сбивается с размера и запевает: «Ваш путь извилист жарок и опасен… А Ваша бабка банщицей была»...
- Особенно здесь хорошо про банщицу, ну прямо в тему!
- ...и не думайте… - не обращая внимания на конструктивное замечание Кота, продолжал Гусеница, - и не думайте… прямо не пройдёт… некоторые, думают, некоторые, думают, - и председатель устремляет острый взгляд на Алису, - что вот так просто, прямо в князи. Не просто и не прямо! Да-да! - и возвращается председатель в свои любимые 3/4, чтоб бабкой быть, надо банщицей побыть!
Волнение в зале пришло к закипанию, и среди адвокатов образовался некоторый гвалт.
- Ну, это Вы про своё, - сквозь образовавшийся гвалт прошелестела Соня, разбуженная вовремя Кроликом. Правда, Соня не знала вовремя это или не вовремя, мало того, она не очень понимала, вписалась ли она в темп, и, что немаловажно, в ритм, как бывает, кларнет в оркестре собьётся вдруг и не в такт, не в лад, невпопад скулит, как щеночек, которому прищемили хвостик.
«Ну, сказала и сказала. Как говорится: Слово не воробей, вылетит, назад не поймаешь», - подумала Алиса, и ещё странно, - продолжала размышлять Алиса, - почему её зачислили в обсуждаемую? Почему разговор идёт не о ней, «куда идти?», а о жизненном цикле гусеницы? Пусть даже она он, а он не она. И он произносит это как бы для неё, как бы в поучение ей.
- Так вот я и говорю,- продолжал настаивать Гусеница, - без труда не выловишь рыбку из пруда! Выучиться на лётчицу… смешно! А научиться швырять чем попало в друзей? И не только чепчиками, но, и поварешками, и кастрюлями, и ложками, и кочергами, и из кофейника лить друзьям кофе на голову? Это не смешно? Да будь ты хоть лётчицей, хоть залётчицей, но кашу варить надо уметь? Вот что я скажу! Или как?!
«Откуда, откуда ему известны мои глубокие мысли… о кашеварении, во-первых и, тем более, о воздухоплавании?..» - восклицала сама в себе Алиса и хотелось оказать отпор… хотела, конечно, рявкнуть «Снип-снап-снурре, пурре-базелюре!!», но перебил Кот.
- А и правда!
- Голову отруби… голову оторва… - попыталась встрять, тем временем, выкрикивая из публики Королева и пока подыскивала нужный для данной диспозиции глагол, вернее правильное его окончание, её перебил тот же Кот, воспользовавшись Королевиным… Королевиной пертурбацией, мазурик этакий.
- А и правда!Хотелось бы знать!.. или, "знать, хотелось бы!" Слово "знать" - это глагол, существительное или экспрессивная частица!.. в смысле члена предложения?
- Примеры, пожалуйста, примеры! Аргументируйте, аргументируйте! - запыхтели в публике.
- Примеры - сказал Кот, - да, пожалуйста: в «привилегированная знать...» – знать это что - существительное? «Знать, пошёл добрый молодец Илья Муромец супротив... ну скажем, Соловья-разбойника!» – что это, как не экспрессивная частица?
- Эх! Смотри-ка, не растерялся! - выпискнуло из зала. Может это был Цыпь, а может и Цоп, и никакой тут пертурбации не случилось.
- Он в дискуссиях не слабак! – это уж точно был Цыпь.
- Смотри на них, ещё пищать не научились, а горланят уже за будь здоров! Головы с пле… оторва… отруби… - ух как хочется кому-то покомандовать.
- Пи, пи, пи! – загорланили, выразили своё несогласие с Королевой, хором Цыпь, Цапь и Цоп,и были тут же поддержаны детками из кочанчиков: хрю-хрю - ввиззгг!
- Вот и я про это, - продолжал на ; гусеница: В яйце сначала посиди, потом цыплёнком стань, потом пищи, потом горлань вовсю свою горлань… вволю, - снова сбился на прозу Гусеница, - прежде, чем кудахтать, попищи сначала, а потом уже, если повезёт, если мужская судьба случится, жребий выпадет, то и петухом кричи по утрам, как бешенный.
«Но чьо-то, - казалось Алисе, - он был не на её стороне». Это замечание касается Кота. «Ну, ещё посмотрим, не надо указывать пальцем, как уже было сказано…» Было сказано «пальцАми», но Алиса уже стала, как было сказано, думать и вспоминать грамматику (из начальной школы пока, конечно), и размышлять могла. Она ведь не так уж плохо училась в школе, хотя бывало, заглядывалась, как уже было сказано, на кроликов за окном. А это было какое-то наваждение: «Изгоргобит, прихаркиват…». Ну, да и как не быть?.. Попала снова куда-то, сама не знала куда! Один Кролик с карманными часами, чего стоит, а Кот… и говорить нечего… хоть сердится, хоть хмурится, а улыбается на все зубы, или во все зубы… или во весь рот! Но это не главное. А главное это собрание, эта комиссия! Цыпь, Цапь, Цопь! - при том уже не совсем и жёлтые, так как все они должны были стать тем, как уже было сказано, кем они должны были быть. Перекрашиваются все понемножку… Знать бы, где их мама, квочка… может ещё придёт. А эти поросёнки розовые в капусте - совсем спятить, сбрендить, рухнуть можно… не хватает мамы - свиной мамки… матки… может тоже ещё придёт.
Г Л А В А Т Р Е Т Ь Я
т а к к у д а и д ё м?
- Так куда идём? – спросил, ломаясь, улыбчивый, тот же Кот.
«Нет, он таки за меня, - раскинула умом Алиса, - потому что, если уж попала…
- Попасть впросак, может каждый дурак, но если ты не дурак, не попадай в просак! – промяукал, хотя не совсем это можно было назвать мяуканьем, Кот, при этом, не пряча улыбку за зубы и этим высказывая всё-таки расположение к Алисе.
- И я не дура!.. как некоторые не пытались меня здесь изобразить «изгоргобит… прихаркиват…, хохлиться!» - не дура, и ни в какой просак не собираюсь! Я и в Австралию не захотела, потому что желаю знать, что ждёт меня впереди, а не валяться среди сумчатых и однопроходных.
«Желаем знать, желаем знать
Устроены как люди!
– это Цыпь, Цапь и Цопь в сопровождении хора… детского хора… хора из деток… некоторых, ещё розовых деток… некоторых, которые ещё не подросли и других, которых ещё не перекрасили, не докрасили ещё которых.
Хор отдельно от Цыпа, Цапа и Цопа:
Желаем знать, желаем знать.
Желаем знать, кем будем.
- Им-то зачем?! - рявкнула, опять без окончаний, Королева. - головы оторва… головы отруби…
- Можно… и «оторва…» и «отруби…» для примера другим! Может другим неповадно будет!
- Ну, ладно! Совсем средневековье развели! Какие ещё «оторва…», «отруби…»? Сказали б ещё сжечь заживо! А кого это «других» он имеет в виду? Тех, которые пытались фальсифицировать мои познания в русском языке и литературе? или «другие» – это я?
Посмотрела на Кота. Тот всё ещё улыбался, - «Значит - тех!»
«- Ах! Мне б туда, где лесов, как в местах тех нигде и в помине и нет. Где в озёрах вода…»
- Это, пожалуйста! Вон, как Гусеница: и луга тебе тут, и поля, и озёра…. предложил Кролик, от всего сердца.
- Ваш путь извилист жарок и опасен… - съехидничал Кот, с не сходящей улыбкой…
«А может она, улыбка, нарисованная», - подумала Алиса.
- Вроде бы Она, сама - не нарисованная, а написанная маслом? – спросила сквозь сон кого-то Соня.
Цыпь, Цапь и Цопь, не задумываясь:
- Рембрандт!
- Модильяни!
- Леонардо!
Королева: Они встряют! Головы оторва…
- Ну, в любом случае, я же не могу тут ухудшаться до бабочки.
- Ухудшатся… улучшаться, - поразмышляла сонно сама с собой сонная Соня.
«Лошадь не надо
Лошадь слушайте –
Чего вы думаете, что вы сих плоше?
Деточка,
Все мы немножко лошади…»
- прочитала очень правильно, притом, стараясь, чтоб было очень правильно, из Владимира Владимирыча, Алиса, чтоб всё-таки все не думали, что альтернатива ей дорога в бабочки.
«Станешь бабочкой, проткнут тебя булавкой, высушат и будут всем хвастать: вот, мол, какая у меня Алиса-бабочка! – а рядом будет про-ткнутый Шляпник: вот, мол, какой у меня бабочка-Шляпник!» - пронес-лась у Алисы мысль о бессмертии… о славе, пережившей несколько поколений… о причислении к сонму и, наконец, к всенародному признанию…
А рядом сидит в позе "стояния на коленях", или, теперь уже трудно сказать, в какой позе, но, вполне возможно в "позе лотоса" Шляпник и, чтоб усугубить свою медитацию, настойчиво повторял из Владимира Владимирыча:
«Лишь один я
Голос свой не вмешивал в вой ему…»
И действительно, Шляпник давно не наблюдал и давно не вмешивал свой голос, но припоминал, иногда, когда не мешала медитация (Алиса бы сказала: «когда ни одной мысли не было в голове»), стишок одного затейливого поэта из Всемирной Паутины:
Стакан пустеет, мысли гаснут
....................................................
....................................................
Принять, что он не стоит свеч.
Тут же он размышлял, когда не мешала та же медитация и стихи Владимирыча и Дениса Готье, о том, что Панама должна сидеть свободно и не слишком плотно облегать голову и особенно гармоничный вид её достигается, когда цвет шляпы также отражается в остальной части наряда…
Наш путь извилист, и опасно,
Принять, что он не стоит свеч.
"Ах, актриски, певички, представительницы так называемого бомонда! Для вас шляпки-колокольчики, шляпы-клош, вы всегда окутаны тайной и готовы на приключения и авантюры, роковые кокетки!"
Порой приходили ему мысли, туда же: о бессмертии, о славе, пережившей несколько поколений, о причислении к сонму и о причислении, же к тому, же всенародному признанию.
«Ах, в некоторых шляпках так приятно было бы лежать, защищаясь от солнца, среди однопроходных и сумчатых в саване», - медленно подумала Алиса и чуть сама не сказала Ом... но вместо этого спросила:
- Хочу спросить Вас, Шляпник, когда Вы в последний раз кого-нибудь оболванили? Ведь правильно Вас звать Болванщик?
- Слово болванщик имеет для меня неприятную коннотацию, потому что имеет с некоторой стороны отношение к слову болван. Но я же не болван!
- А я не дура!
- И мы все, немножко… нарисованные… - будто во сне повела закрытыми глазам Соня.
- Вот так! Во сне может присниться,- сказал вдруг, ни с того, ни с сего, Кролик.
Королева: Голову отруби… или оторва…
- Да, хоть бы одному, чтоб другим неповадно… - Кот уже подустал направлять разговор в нужное русло.
- А Вы бы, хоть одно дельное предложение… - Коту насупротив, предложила Алиса.
Кот, растопырив передние лапы и поигрывая мышцами, будто он был борец вольного стиля вышел, будто на ковёр, против грозного противника в полутяжёлом весе, заурчал, при этом улыбка не сходила с… с … а пусть будет просто: не сходила, и Алиса подумала: «Ах, мазурик! Точно подрисовал!»
- Цыпь, Цапь и Цопь подумали хором: Ну, сейчас начнётся!
Видел бы кто-нибудь выкрутасы, которые стал выделывать Кот перед… перед… перед… а «перед» никого и не было. Это же был не чемпионат по вольной борьбе, а…
- А и, правда!- Что я тут выёживаюсь, будто я какой-то Ёжик?
«Шёл и насвистывал, - тут же, не упустила шанс Алиса и засвидетельствовала свои познания в литературе, - и ещё там есть: «Дырочкой в правом боку!»
А Кот стал пускать искры из глаз, в ус не дуть, выгибать спину, когти точить, внушать тревогу, лизать и заглядывать прямо, пристально смотреть…
Вот!.. от этого пристального взгляда Алиса враз поняла, что Кот мог бы быть друганом, если бы не эта его нарисованная улыбка.
«Нарисованная - это что, препятствие к дружбе?»
- Последний раз я подсунул одному зяблику хомбург вместо борсалино! Ну и смеху было!
«А у Шляпника было всё натуральное. Одна медитация чего стоила! Профессионал! И никак по-другому»
- Видишь ли, Алиса, "болванщик", в вашем понимании этого слова, значит тот, кто оболванивает, дурачит, объегоривает, мошенничает, обмишуривает, я, правда, однажды подсунул одному зяблику хомбург вместо борсалино: «А ты опять, опять с другим… » - Смеху было, смеялись все! Один зяблик не смеялся. Но скоро забылся… с другой! И смеялись оба, обе… обое… обои… да какая теперь разница? У них ведь, у зябликов, не так с этим строго и с «Любовь до гробовой доски», не очень-то - хотя встречаются и среди них…
-Так значит, ты относишься скептично, и, может, даже цинично к любви до гроба, как между лебедями… лебедьми?.. а!.. сейчас не до лебедёв, - Алиса разволновалась и снова сбилась с норм произношения! – относишься цинично до красоты… к красоте такой любви?..
- Красота страшная сила! Красота спасёт мир! Красота требует жертв! - запищали по очереди, с мест Цыпь Цапь и Цопь.
- Красотки, красотки, красотки кабаре… - забрасывая ноги (лапы) на манер красоток кабаре, спел, Кот.
- И это всё, по-твоему, не признаки любви навсегда?
- Да признаки, признаки! Но ведь зяблик-то «скоро забылся с другой», с другой стороны – тоже фасон! Свой шик, свой фортель, свой кандибобер. Этакий намёк: хомбург вместо борсалино! Каждый исповедует свой фасон, например: «восьмиклинка».
«Сумей любить одну навеки…» - насвистывает, дефилирующий мимо форточки любовницы любовник в кепи восьмиклинке, и одной восьмиклинки уже достаточно, чтоб тронуть сердце кокотки в форточке, чтобы познать насколько это бездна, насколько это глубина, насколько это вечность - эти его любовничьи преданность, влечение и симпатия…
«Нет, всё же Шляпник классный!» - поразмышляла про себя, то бишь, в уме Алиса. И Кот ничего себе! – юморист этакий, мазурик, и Кролик – друг».
Кот, прочитавший мысль Алисы, что он, мол, ничего себе - юморист, вышел наперёд и сделал такой реверанс Алисе, что у всех присутствовавших только и вырвалось, что восхищённое «Вау!»
А Кот тут же запел: «Три танкиста, три весёлых друга, Симулякр, давайте на троих!»
В публике резко закончилось «Вау» и началось снова переглядывание и перемаргивание, а в голове у всех завертелось, как на заборе или на сарае написанное: Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно»
«Что непонятного? «Симулякр»?- так набери в Википедии, там всё прописано; «давайте на троих»? - так это каждый детка с детства знает»; ну а уж: «Три танкиста, три весёлых друга», так это и к бабке не ходи», - в защиту друга подумала Алиса.
«И что это я принялась так его защищать? Да так! Нравится он мне! Уж лучше в друзьях быть у того, кто тебе нравится, чем недругом у того, кому ты не нравишься», - тонко и мудро заметила, в стиле Мигеля Сааведры, или Клода Адриана, или Вольфганга, или славного автора «Пелиады», сына Мнесарха и Клейто, Алиса.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
(отступление)
«Над вами потешаться будут!»
(Воланд Канту за завтраком )
Некоторые, неопытные юноши, могут считать всё это говорение за бредятину выжившего из ума умника, как сказала одна моя подруга, но Алиса, выгнанная из класса из-за кролика, а с другой, учительской точки зрения, из-за глубокого её ума, достойна моего внимания и заслужила моего интереса, хотя бы уже по тому, что заслужила интереса Кролика, Кота и Шляпника и стала их другом, а если кому-то неймётся, то и подругой!
Знаете, я вам скажу, что в десятом классе дружить с Кроликом, который носит часы в жилетном кармане, Котом, который цитирует песни времён боёв на Халкин-Голе, и Шляпником, который всё знает о «восьмиклинке», это вам не фунт изюма и уж точно не хухры-мухры… хотя, с другой стороны – выпускница, заканчивает школу, а до сих пор не знает на кого лучше ей пойти учиться – на лётчицу или на повариху, чтоб кашу варить.
Словом, теперь уже три друга, и могут всей своей мощью противоречить хоть и самому председателю Гусенице.
- А и правда, чьо нам тут выжмуриваться, - сказал Кот, - собираем манатки и идём, куда нам хочется! А поскольку мы не знаем куда нам хочется, то собираем и идём!
Манатков было немного, но возмутилась публика.
Тут зал выразил своё гласное неодобрение. Ну а чьо! Если сподобились на коллективное «Вау», чего бы не найтись в «ух ты!» и «ого-го!» - только теперь эти словечки означали негатив и раздражение, и неприятие этого образа действия. Все, конечно боялись, что их мнением будут пренебрегать впредь и считать их мнение ни за что. Особенно это касалось Королевы, и она тут же провозгласила своё… а-а, все знают, что может провозгласить Королева.
Да, Королеве надо были головы, чтоб рубить, а если часть эвентуальных голов уходит из... лучше, с поля боя... зрения?.. то возможности командовать этим кодлом, - думала Королева, (извините, я тут не сравниваю: «думала Королева» и «Алиса думала»), возможность командовать этим кодлом и любым кодлом сокращается, и вся la commedia, в конце концов, finita.
Да… так, собственно говоря, и думала вся комиссия, включая публику с мест, ну, тем они и представляли всю свою мощь против всей их мощи, мощи трёх друзей, и никто не хотел на этом finita la commedia.
А чьо хотели?
Две вещи, две главные вещи: Куда идти и чьо хотели?.. это примерно как что делать? и кто виноват? И ещё, так и чешется язык: кому на Руси жать... жить хорошо?
Так, чьо хотели?
Хотели, конечно, каждый своего. Тут приходит на ум: «кесарю кесарево, а богу богово», и «… каждому по путям его», и каждому свой сон снится, и каждый должен получить своё, и дорогу осилит идущий, и jedem das sein, или: «нечего делать, ломай дверь, ребята».
- Ой, только не надо из себя строить философа-размышлителя, - сказал Кот.
- А кому сказал?
- Да, тебе и сказал! Видите ли, изображает из себя инкогнито. Может, ещё скажешь: Создатель, Творец, Источник жизни, Вселенский Разум, Начало и Конец, Вседержитель, Царь царей, Всемогущий, Всеведущий и Вездесущий, Вечноживущий, Царь славы, Вечный Дух, Святой Дух, Дух животворящий, Сердцеведец, Победитель, Судья, Спаситель, Искупитель, Целитель, Творец чудес, Любовь?
- А чьо думаете? Возьму вот сейчас и сотру всех и, всё… к дьяволу, и перережу … как сказано, и поминай, как звали!.. Пиранделло этакий, Луиджи! (мальчик и девочка – оба не произносят ни единого слова ), - а у нас будет и без мальчиков, и без девочков.
Тут все испугались. Все стали воображать… А что без и мальчиков, и без и девочков будет?
- Мы, конечно, раскаиваемся, просим прощения, так сказать, - заелозил Кот.
Кот, как ни странно, первым, среди всех, догадался, что "Перерезать волосок может тот, кто подвесил )… могут парки, могут мойры, могут и наши воржеи: Макошь, Доля и Недоля.
Три старухи, одна с другой схожи,
У дороги сидят,
И прядут, и сурово глядят…
Все такие противные рожи!
«Вот мазурик" - тут же подумала Алиса.
А мазурик подумал: – так лучше с ним не связываться, превратит в колоду, а то и в чурбак, а то и в чурбачок какой-нибудь, ни ноги не поднять, ни рукой не обнять.
Любой писака, чего только не напридумывает, чтоб было только, как в жизни, чтоб только написать: «основано на реальных событиях».
Итак, выгнатая ни за что с урока Алиса. В классе её называли просто Алиска.
Ничего, так себе девочка. Формы округлые, как и должны быть у всех ничего себе девочек. Мозги… с мозгами пока надо подождать ибо, как уже сказано, неизвестно кто, в результате, окажется обвиняемым, подсудимым, подследственным, или подстреленным, а кто прокурором и обвинителем, а хоть и следователем по особо уголовным делам, ещё посмотрим.
Справедливость в большей, но не в меньшей мере касается богов. Правда, справедливость в большей мере доступна тем, кто сильней… т.е. кто сильней, тот и справедливее. Поэтому в конце, в результате никого и не остаётся, задать вопрос: «А судьи кто?»
Если ты всю свою жизнь ютился сверчком за припечком и подавал свой голос, только, когда все уснут, в надежде, конечно, что найдётся какая-нибудь Алиса, которая не спит и только и ждёт твоего одинокого, обездоленного голоса, потому, что сама одинока и нерасчётлива, и с учительницей никак не может прикинуть что делать, то рассчитывать тебе на справедливость это, как плевать в потолок – себе дороже выйдет.
ГЛАВА ПЯТАЯ
(ну, хватит философствовать)
- Ну, хватит, философ…ф…ф…фст… - начал было Кот, но тут же вспомнил, что может всех стереть к дьяволу, заглох и сделал вид, что и не заводился.
Зато запел Сверчок. Как запел!.. вы бы слышали. Это совсем не то, что «и кузнечик запиликает на скрипке….», и не «три танкиста», и не гицель в восьмиклинке - «Сумей любить одну навеки…» - и даже не "а ваша бабка банщицей была"... тут такая любовь, такая любовь!
Он пел так, что горы
переставали тянуться
вверх.
Трилло , трилло, трилло-ло.
Любовь!
Он пел так, что в одну
речку можно было
войти дважды, трижды и четырежды.
Трилло, трилло, трилло-ло.
Любовь!
Он пел так, что любой
дурак мог сойти
за умника.
Трилло, трилло, трулли-ля
Любовь! тут такая любовь, такая любовь!