Выхожу из подъезда и выдыхаю. Гора с плеч. Свобода и солнечный летний день. Мир ожил, заиграл новыми красками. Беру на гитаре три мажорных аккорда, и три гармонии света и радости и тепла срываются со струн и уносятся вместе с ветром в верхние этажи здания. Последний музыкальный привет Марье Сергеевне!
«Саня Арзамасцев! Ты что ли?»,- кричит из соседнего подъезда Пашка Смирнов и идёт ко мне на встречу с распростёртыми к небу руками. «Луч солнца золотого, вновь скрыла пелена» , - вдохновенно поёт он, и приблизившись ко мне, переходит на бравурную лесть: «Саня! Ты разбудил во мне средневековый романтизм. Звон гитары в утренней тишине. Что может быть чище и полезней», - он посмотрел на меня, затем окинул взглядом верхние этажи, - «А для кого собственно серенады?...Твоя бывшая, вчера на юга укатила ….В доме заправляет тёща,… бывшая. Для неё, что ли концерт?».
Какой прозорливый! А стоит ли посвящать Пашку в подробности личной жизни? Думаю, обойдётся. Сор из избы мы никогда не выносили. Развелись без скандалов. Пусть хотя бы со стороны останется всё чинно, благородно. Я бы даже сейчас, спел для тёщи, в знак благодарности за гитару. Да опасаюсь, ка бы не прилетело, чего – ни будь сверху на мою бедную голову.
Терпеливо разъясняю : «Гитару свою забрал! Озвучил эту радость тремя аккордами. Что тут такого?». И тут добродушное Пашкино лицо плавно переходит в состояние глубокого изумления: « Так ты что, сапожковскую гитару так и не продал? А я слышу, звук какой – то, глубокий, чистый, серебристый, как из параллельных миров. Прознала бы тёща про твою гитару, не видать бы тебе её, как своих ушей».
- А с какого - такого перепугу я должен был гитару продавать? Две штуки зелёных меня вряд ли осчастливят.
- Не две, а как минимум три…. Квартиру на них, конечно, не купишь. «Тачкой» приличной не обзаведёшься. Но, можно хорошенько пройтись, предположим, по ресторанам, или на худой конец, оставить свой след на берегу какого – ни будь моря. Ну, допустим, самого, что ни на есть ближнего… Чёрного, ну или далёкого… Белого. Будет, что вспомнить.
-Я люблю ходить в лес за грибами. За белыми. А турецкие берега? Бывали. Знаем. Жара, отели, скука, комары.
- Я вижу, ни черта, ты в этом не понимаешь!... А как же тогда ресторация? Ты вспомни, «Элизиум» в каширинском переулке. Мечта поэта! Мы там ещё официанта нечаянно на клумбу уронили. И, к сожалению, пострадало невинное зеркало, времён первой русской революции. Но какая возвышенная атмосфера там стояла! Только - ах! Дамы в вечерних платьях. Водка в чудных, сверкающих графинах. Закуска, излучающая неземной аромат. Хотелось вальсировать, быть галантным и раздавать дамам комплементы. Да вот незадача, зеркало внезапно треснуло, от легкого прикосновения руки Сыроева Генки. И тут уж, совсем не, кстати, возник назойливый официант, и … оказался, на свою беду, очень неустойчивым. Упал в самоё хрупкое место цветочной инсталляции. Бедолага, его было жалко до слёз. Он имел очень неприглядный вид. А сколько было бы ещё прекрасных и незабываемых моментов, если бы не хрупкие зеркала и не шаткий обслуживающий персонал.
- Я хорошую гитару на походы по ресторанам не меняю.
- Может ты в монастырь собрался? Так и скажи. А то я тут распинаюсь, энергию трачу. Вот так друзей и теряем.
- Так и есть. В монастырь …с гитарой. Псалмы петь. Тебя вот приглашаю. Голос у тебя вполне подходящий.
- Не, не, я пас! Что ты! Я только в женский, наставником. Да и то ненадолго, на недельку. Силы уже не те.
- Ну, Паша пока! Счастливо оставаться!
- Ну, давай. Ты на чём?
- Пешком, на чём же ещё. В монастырь Паша уходят, а не мчатся на такси сломя голову.
- Логично. Ну, что я могу сказать тебе на прощание. Помяни мои грехи в своих молитвах.