— СПАСИБО, ДОРОГОЙ, ЗА ТО, ЧТО БЫЛ НЕСМЕЛ, - Я ЭТО НЕ ЗАБУДУ НИКОГДА —
Дар видеть будущее во сне я, по заверениям миссис Леграсс, унаследовала от нее, а ей - от ее матери, дамы проницательной настолько, что future разворачивалось перед ее мысленным взором разноцветными линиями, точно карта метрополитена, из которых вычислять наиболее вероятные ей не составляло труда: она безошибочно называла оценки, которые получит на экзамене ее дочь, предсказывала резкую смену погоды, перечащую прогнозам синоптиков, избегала общения с людьми, встреча с которыми не сулила ничего хорошего, дожила до девяноста трех лет и умерла в день, который указала в своем дневнике как дату собственной смерти и, рассматривая старое фото доисторических времен, с которого на меня без улыбки, настороженно и сурово глядела сквозь тонкую пленку потрескавшегося глянца Климена с повязанным на манер чалмы платком предположительно серого цвета (черно-белый снимок искажал реальность пуще нынешнего фотошопа, оставляя невысказанными миллион деталей), и ее миловидные черты лица контрастировали со сжатыми в узкую полоску губами, кажущимися чужими на фоне расслабленных бровей и собравшихся в уголках глаз морщинок, как будто ее серьезность была напускной, и улыбаться эта похожая на ворона женщина умела. В воспоминаниях Мариэтты, моей милой бабулечки, her mother отличалась редкостным для тех времен жизнелюбием, старалась проживать каждый миг так, словно ей на макушку вот-вот свалится метеорит, дымила аки паровоз и обожала скабрезные анекдоты. Если бы госпожа Леграсс задержалась на этом свете подольше, я б неустанно теребила ее расспросами about Clymene, дабы провести аналогию и научиться расшифровывать видения, однако бабушки не стало за четыре с половиной года до моего первого кошмара, просочившегося в реальность, а все записные книжки прабабушки, бережно хранимые Мариэттой в узорчатом целлофановом пакете уничтожила моя мать, предварительно посоветовавшись со своей духовной наставницей из церкви, порекомендовавшей предать очищающему святому огню все, что принадлежало «ведьме».
To my mind, способность пересекать пространственно-временной континуум в своем воображении - вещь неудобная и - да простит меня Климена - бесполезная: никогда ведь не угадаешь, где твой мозг создал чистейшую фантасмагорию с целью упорядочить полученную за сутки информацию, а где показано грядущее, ну а когда все случилось, предпринимать что-либо уже поздно, и ты впадаешь в оцепенение, коря себя за недостаточную внимательность. После того, как мне исполнилось четырнадцать, и соседский мальчишка, перелезая через забор, упал и сломал себе руку - в точности как in my dream, у меня повысился уровень тревожности, я приобрела дурную привычку записывать все сновидения, надеясь, что вот этот эпизод с крушением небоскребе в Сиэддле точно что-то значит, просиживала у ноутбука часами, мониторя ленты новостей на нескольких информационных порталах и вздыхала с облегчением (обошлось, никто не пострадал), смешанным с недоумением (нахуа я убедила себя, что это - пророчество?).
Пубертатный период и дружба с фаталистами, весело повторяющими «it doesn’t matter, just relax» позволила мне на восемь долгих месяцев махнуть рукой на неумелые попытки разума воссоздать из всплывающих на поверхность обрывочных миражей целостную картину и, отплясывая на танцполе с Токкарой, а затем присасываясь к кальяну я успешно поборола свою нервозность, вернувшуюся ко мне после теракта на автограф-сессии нашего любимого рок-исполнителя, устроившего гастрольный тур по соединенным штатам, и мы с сестрицей, разумеется, стояли в первых рядах, выкрикивая кумирам слова любви, предвкушая, как подойдем к ним после концерта с маркерами и плакатами (hermana загорелась идеей набить под лопаткой новую татуировку - росчерк, который оставит обожаемый ею барабанщик), но как только сцена опустела, и мы стали собираться в фойе, ожидая выхода музыкантов, воздух странно завибрировал, раздался хлопок, и мы, придавленные несколькими телами, рухнули на холодный гранитный пол, трясясь от ужаса и не смея вздохнуть. Помещение наполнилось едким дымом, лежавшая в метре от меня девочка хныкала, прижимая пятерню ко рту, а по ее виску вместе с потом стекала тоненькая струйка крови - несколько осколков оцарапали кожу малышки. Мое тело сделалось резиновым, утратив чувствительность, слух пропал; я крепко сжимала запястье побледневшей Токкары и старалась не шевелиться, а когда раздалась стрельба, преодолев брезгливость, обмазалась в луже чьей-то крови, заставила sister последовать моему примеру и притвориться мертвыми, - чокнутые фанатики из Габаннистана не гнушались расстреливать женщин и детей, - те, кто не поклонялся Оллахусу, считался у них иноверцем, не заслуживающим милосердия, так что если те, кто установил взрывчатку, нацелены добить всех уцелевших, we were doomed to lose our lives. К счастью, полицейские подоспели вовремя и обезвредили свору вооруженных шакалов за рекордные сорок восемь минут, и, дозвонившись до миссис Силберклейт и сообщив ей, что мы не пострадали, я показала одному из мужчин из группы захвата фотографию Уолдена Аппендаля, составлявшего нам компанию приятеля, отлучившегося в уборную как раз за секунды до того, как начался этот звездец.
- Возможно, он смылся через окно, - предположила Токкара, морщась, пока медсестра, усадив ее на поребрик, обрабатывала ссадины на плече. - Проклятые террористы, гори он в костре Люцифера!
Повернувшись на вскрик, я увидела заливающегося слезами мальчика с оторванным ухом, визжащим «where is my mommy?» и, не в силах продолжать наблюдение за людьми, трясущимися от страха и гнева, села прямо на газон, пытаясь совладать с головокружением и вспомнить, что снилось мне на протяжении последних недель, однако из-за того, что я перестала фиксировать свои видения по утрам, память меня подводила, я забыла все, а известие о гибели Уолдена (его не сразу опознали, поскольку от тела остались одни ошметки, - он оказался почти в эпицентре of the blast) подкосило ментальное здоровье, и у меня началась нервная анорексия: я полностью утратила аппетит, а мой рацион состоял из пресных крекеров, которые я высыпала в контейнер, хорошенько его трясла, чтобы печенья разломались на мелкие кусочки и поедала один «осколочек» размером с фалангу пальца каждые пять часов. Аппендалю совсем недавно стукнуло шестнадцать, он любил косметику и надеялся по достижении совершеннолетия накопить на курсы и стать визажистом. Уол не был виноват ни в чем перед уродами, в очередной раз решившими запугать мир, заставить говорить о себе, строить предположения, вновь и вновь обсуждать лишенную логики и здравого смысла террористическую атаку, и мы с Токкарой потратили два года, чтобы избавиться от чувства вины перед товарищем за то, что выжили, and every fucking time, когда по телевизору крутили ролики о гражданских войнах в восточных странах, я уносилась в прошлое, вновь и вновь таращась на меднокосую девчонку с разбитой головой и зовущего маму мальчика с месивом на месте ушной раковины. Порой мне приходилось заставлять себя веселиться, улыбаться, не терзаться думами о том, что стало с сотней подростков, пострадавших тогда. Сестренка основала онлайн-группу психологической поддержки, делилась в каких-то чатах своими переживаниями и испытывала после переписки с виртуальными друзьями по несчастью облегчение, ну а я в очередной раз убедилась, что люди, поклоняющиеся богам, представляют угрозу для общества, и на месте президента Северной Гомерики, этого дряхлого, с трудом передвигающегося без костылей дедули, нацелившегося в свои восемьдесят пять на второй срок и путающим слова (его оппонентом стал красномордый полоумный миллиардер с диктаторскими замашками, так что лично я проголосовала за старика, посчитав, что из двух зол нужно выбирать то, что импонирует больше) я бы объявила религию вне закона, тем более что около восьмидесяти процентов эмблян nowadays являются агностиками или атеистами, а те, кто посещает храмы и осеняет себя крестным знаменем, делают это в большинстве своем потому, что их воспитали католики, и нет никаких гарантий, that these people стали б верующими, вырасти они в иных условиях.
Hermana, менявшая любовников каждый месяц и не спешащая связывать себя узами брака, вдохновила меня на то, чтобы самой сделать первый шаг и познакомиться с понравившимся парнем, а не стрелять глазками в надежде, что облюбованный тобой garcon окажется телепатом и определит суть посылаемых ему невидимых сигналов. В конце концов, мы не в девятнадцатом веке живем, и если мне откажут, на моей самооценке это отразиться не должно, - я ведь не стоталлеровая купюра и не обязана нравиться абсолютно всем. Мой отец (я его никогда не видела и не особо рвалась сократить дистанцию) на двадцатилетие подарил мне лошадь, которую я назвала Хель и отправила на ранчо под Сан-Фалассаром, every week навещая каурую красотку и приучая ее к своему запаху и голосу. Мистер Вильштеттер пообещал оплачивать расходы на питомицу и переводил деньги на счет Ксантеи даже после того, как государство вручило мне удостоверение личности, дающее право устроиться на полную ставку и заботиться о себе самостоятельно. Я никогда не задавалась вопросом, есть ли у father другая семья, или он предпочитает ни к чему не обязывающие встречи с ночными бабочками, - it was not my business, однако поскольку в раннем детстве я, помнится, рассмешила Мариэтту своей сказкой, в которой храбрая принцесса сбежала из своего замка, оседлала коня и поскакала на поиски прекрасного принца, и она, видимо, пересказала this stupid fairytale батюшке, изредка звонившим удостоверяться, что я в порядке, так что было безумно приятно, что daddy я не настолько безразлична, и раз уж свою любовь выразить присутствием in my life он не хочет, финансовой поддержки и дорогих подарков более чем достаточно, - рядом с second mother и драгоценной сестренкой я не ощущала себя сиротой при живых родителях и не притворялась, обращаясь к миссис Силберклейт «матушка», - сия женщина защитила меня от самого страшного врага, научила вещам, о существовании которых Диондра не догадывалась, и никаких слов в гомериканском языке не хватит, чтобы выразить ей мою признательность.
Несмотря на то, что моя детская мечта перестала быть актуальной, и мчаться галопом по степям мне расхотелось еще в отрочестве, к ответственности за Хель я отнеслась серьезно и предприняла попытку заняться конным спортом, приведшую к новым приступам отказа от еды и нездоровому похудению: не желая отягощать свою любимицу, я снизила суточную норму потребляемых калорий с тысячи до шестисот, при росте 164 весила тридцать семь килограмм и поняла, что еще немного, и одежда из «Детского Мира» станет безбожно велика. Мне было некомфортно восседать на спине лошади, я не могла отделаться от мысли, что ее хрупкий позвоночник вот-вот разломается, и она с тихим ржанием упадет на траву, кося на меня своим умным янтарно-золотистым глазом, that’s why я приняла decision не насиловать себя и животное и просто брала с собой сборник стихов Моники Пигфорд, выводила Хель из стойла и, пока она паслась, иногда подходя ко мне и тычась мордой в плечо, чтобы получить кусок рафинада, я сидела в тени гикори, привалившись спиной к шершавому стволу. Молодой человек, подрабатывающий здесь инструктором, понравился мне далеко не с первого взгляда, но поскольку о нем судачили как об эскортнике, соглашающимся на более тесное общение с владелицами породистых скакунов, заводящих интрижки втайне от супругов для тонуса, я поняла, что исподтишка наблюдаю за мистером Соррентино как озабоченный тинейджер и, поразмыслив, умозаключила, что в интимной близости нет ничего предосудительного, и если мне рано или поздно придется пройти через дефлорацию, то пусть это будет не обнаглевший мажор from night club, а опытный, зрелый мужчина, умеющий доставлять партнерше pleasure. Мне казалось неправильным смотреть на Кэлана свысока только потому, что у него репутация ловеласа, поэтому, набравшись смелости, я пригласила его на свидание, и он, не скрывая удивления, согласился поужинать в ресторанчике недалеко от центра с видом на фонтан, и наш роман, разгоревшийся со страшной силой, лишил рассудка, превратил Юфимию Леграсс в порочную искусительницу, жаждущую ласк своего избранника, - мне наконец-то стало ясно, отчего Токкара изнемогала по своему бойфренду, меряя комнату шагами и скуля «ну когда же он возьмет трубку?». Удовольствие от соития однозначно стоило нервотрепки, ссор и эмоциональной зависимости от другого человека. Соррентино объяснил, что переспал с одной политикессой только потому, что та разводилась с мужем и пребывала в депрессии, а эта гарпия вместо благодарности начала распускать грязные сплетни, самоутверждаясь засчет поливания дерьмом того, чей социальный статус недостаточно высок, чтобы противостоять ей.
Я пребывала в уверенности, что мне несказанно повезло, и мы с Кэланом образуем семью, я попрошу отца задействовать своих знакомых и подсобить будущему зятю с повышением на службе, - молодой человек хотел перебраться из пригорода в Сан-Фалассар, устроиться в ветклинику, и мне очень импонировало его стремление творить добро. Год спустя мы отправились к его родным в Иудалию - получить благословение his parents, и три дня в огромном доме в горах, окруженном хвойным лесом, превзошли мои самые смелые ожидания, а мачеха Кэлана, потрясающая дама с превосходной для своих сорока пяти фигурой, пообещала сшить мне свадебное платье, а Соррентино-старший, поцеловав тыльную сторону моей ладони, осыпал комплиментами, тактично умолчав о вульгарной серьге в носу, вытатуированной на правом предплечье антилопе, выбритому виску и убитой бесконечными перекрасками шевелюрой, а затем появился волоокий юноша, Умберто Бертолуччи, оказавшийся первой любовью моего жениха, и между ними вновь вспыхнула страсть. I didn’t want to notice their little looks, когда он бесцеремонно присоединялся к ужину, устраиваясь напротив Кэла, мне претила мысль вести себя как злобная мегера, ревнующая своего возлюбленного к каждому столбу, я понадеялась на порядочность своего без пяти минут супруга, доверилась ему целиком и полностью, игнорируя сновидения, где он сжимает в объятиях смазливого пацаненка и стонет ему прямо в рот, ритмично двигая тазом, но мой мармеладный, наплевав на клятву не причинять боль и не бить ножом в спину, посчитав, видимо, что секс с представителем своего пола полноценной изменой назвать нельзя, переступил черту, и я застала их на месте преступления, как в дебильных романах миллионерши-графоманки, списывающей, как правило, героинь с себя, а героев - с известных актеров или певцов, присваивая им притягательные большинству черты характера, но, увы, в нашей паре, вне зависимости от гендера обладателем стальных яиц являлся не тот, у кого между ног болтался пенис, ибо this boy элементарно не смог собраться с духом и сообщить о разрыве помолвки лично и просто отправил сообщение «детка, мне жаль» как типичный плохиш, разбивающий corazon втюрившейся в него простушке, благо, я восприняла подобный поворот спокойно и, оглядываясь назад, understood: нас связывала всего лишь легкая влюбленность, поэтому я не сильно расстроилась, не рыдала на плече у Токкары и не глушила текилу литрами, клеймя предателя последним мудаком осипшим от злости voice.