Первый сердечный приступ случился у Кати в тот год, когда она закончила университет. В день после сдачи последнего госэкзамена.
Катя приехала из университета домой и пошла к сестре, мать была там. Сестра с мужем жили недалеко от родителей, в небольшой двухкомнатной квартире. Квартиру получил на заводе муж сестры, как говорила мать, не без ее участия: она была директором одного важного в поселке предприятия, и, конечно, имела определенный вес.
Была у матери в то время одна привычка : приводить в гости, неожиданно, кого-то из своего вышестоящего начальства или своих подчиненных, или кого-то из поселковых «шишек», главврача какого-нибудь, например, или директора школы. Ну или толпу своих друзей - это самое безобидное, потому что это были люди «попроще» и перед ними Кате было не так стыдно. Причем, одинаково бодро мать тащила гостей и в свой дом, и в дом сестры - она везде была хозяйкой.
В лучшем случае, она могла позвонить и сказать, что вот, сейчас будем! Никакие аргументы про «не убрано» или «пустой холодильник» ее не интересовали - не барское это дело думать про быт. «Я вас всех на свете держу», - летело в дочек оплеухой, и поэтому они, «ноль без палочки» и «пустое место», могли только краснеть, если в доме было что-то не так, и подчиняться. Потому что дом - это их, дармоедок, ответственность.
Была еще одна вещь, изрядно омрачающая Катину жизнь, и являющаяся главной причиной ее стыда перед гостями - отсутствие в доме нормальной еды.
Мать любила повторять: «Приготовить и накормить с деньгами любой дурак сможет, а ты без денег попробуй прокорми всю семью» .
Через много лет, когда Катя вспоминала это, ей показалось, что мать просто брала тогда ее на «слабо», считая своим особым талантом умение кормить семью «без денег». Деньги, как позже стала понимать Катя, шли на «великие» дела матери.
Старшая сестра Кати, Татьяна, была замужем, и еда у них в доме водилась. А у младшей сестры, студентки, денег своих практически не было, поэтому не могла она побежать в магазин перед приходом гостей, которых тащила мать, и что-то купить. Да и если дома нужно было приготовить ужин , можно было готовить только из того, что есть, докупить что-то не было возможности - ни мать, ни отец денег на еду не оставляли. Нет, продукты покупали, конечно, но «из магазина», как называла это мать, еда не приветствовалась, это считалось расточительством и всячески осуждалось. Покупные продукты были редкостью и быстро съедались. Основной едой были консервированные помидоры да огурцы, картошка из погреба, сало, засоленное в банках, варенье и мука для бесконечных пирожков и оладий.
Когда в погребе заканчивалась, например, морковка, приходилось просить у сестры или у бабушки, денег у Кати не было, а к приходу родителей ужин надо было приготовить. Иначе скандал был бы гарантирован.
Мать готовила еду обычно утром, перед работой. Она легко заменяла одно на другое, например, крошила в оливье соленые зеленые помидоры вместо огурцов, потому что огурцы закончились. Когда она готовила, для Кати это был ад. Она должна была стоять и подавать все матери и выполнять ее команды.
В ночной сорочке, с растрепанными волосами, мать металась от кухонного стола к обеденному. Тут же она секла капусту, тут же ополаскивала наскоро какую-то тарелку, стряхивала воду, все это летело на пол и постепенно под ногами было мокро и скользко. Она бросала под ноги тряпку, вешала перед собой на газовую колонку пакет для мусора. Туда шли и картофельные очистки, и бумажки, и мусор, сметенный с пола. Все это висело над кухонным столом, на печке из кастрюли валил пар, время поджимало, скоро должен был приехать водитель, который забирал мать на работу, а она только заводила тесто на пирожки, которые зачем-то надо было начинать делать в полвосьмого, хотя муки не хватало, и дочка каким-то чудом должна была успеть сгонять за нею к сестре. Раньше Катя просила:
Мам, ну не надо! Ты ведь опаздываешь. Я все сделаю сама, собирайся спокойно на работу. Потом что-либо говорить и как-то противостоять действиям матери девушка перестала - это только злило и раззадоривало мать и продлевало утренние мучения Кати.
- Подай мне то! - не поворачиваясь к дочери, раздраженно бросала мать.
- Что подать? - дочка растеряно оглядывалась по сторонам.
- Что ты смотришь, как дура! Луковицу подай! - дочь быстро, чуть ли не дрожа от напряжения передавала матери луковицу и пошла переодеть старый ситцевый халат с разными пуговицами , чтобы бежать к сестре за мукой.
- Что ты наряжаешься! В халате иди, говорю тебе! Кто тебя там увидит! Как начнете вечно наряжаться, чтоб из дому выйти! Ты понимаешь, что у меня сегодня проверяющий, я не могу опаздывать!
Катя не послушалась и продолжила надевать штаны и футболку. Неповиновение дочери еще больше распалило мать, и вся ее злость полетела на Катю и, заочно , на старшую дочь:
- Дуры! Две тупые дуры! Учились они, ночами сидели зубрили, в институты попоступали! Кому нужны ваши институты! Вон Верка никаких институтов не заканчивала, а зайди к ней, у нее чистота! А у вас!? Вечно все заплеваное и заблеваное! Ничего сделать не умеете! Людей боитесь!
Капли воды, которой мать быстро и небрежно мыла кастрюлю, разлетаются в разные стороны. Жирные плямы остаются на обоях, пол становится еще более скользким.
Катя бегом бежала к сестре, чтобы взять пару стаканов муки. Совсем скоро приедет Василий Петрович, материн водитель. И если мать не успеет к этому времени одеться (а одевание ее - это отдельная история) будет очень стыдно. Он будет сидеть в машине под нашими окнами, мать будет метаться и психовать, а Катя будет искать для матери то одно, то другое из того, что она не может найти, чтобы наконец-то собраться на работу. Потом мать сядет в машину, выдохнет и скажет:
- Опять пока всех управила! Простите, Василий Петрович, семья же у меня теперь большая: дочки, зять - всех накормить надо , на всех приготовить! Знаете, я ведь готовлю одна на всех.
Василий Петрович заводит машину, качает головой:
- Да, Раиса Павловна! Без Вас никак, все на Ваших плечах держится, Вы всю семью на свете держите!
* * *
В тот день Катя сдала последний госэкзамен. Еще накануне ей было как-то не по себе - то ли устала , то ли переволновалась. Дорога из института казалась такой долгой и воздуха не хватало, и хотелось все время присесть. Сердце как-то странно бУхало и проваливалось, и вместе с ним будто проваливалась сама Катя. Но длилось это всего по несколько секунд, поэтому наверняка ведь ерунда какая-то, - думала девушка.
Когда она пришла к сестре, там была мать с очередным незваным гостем. Незваный гость - инженер из предприятия матери, молодой мужчина со смешной фамилией Карась. Несмотря на смешную фамилию, был он высокий и красивый, одетый модно, с иголочки, всегда улыбающийся и не боящийся перебивать свою начальницу и спорить с ней. В его присутствии Кате было особенно неловко и стыдно от вечных издевок и приказного тона матери, от высмеивающих шуток, которые мать так любила при гостях отпускать, от нелепой и невкусной еды, небрежно накрытого стола и старого покрывала на диване.
Как только Катя зашла в комнату, мать тут же сказала:
- Так, иди быстро переоденься. А то заляпаешься.
О том, что сегодня дочь закончила университет, мать не вспомнила. Да и никто не вспомнил.
Старшая сестра Кати, Татьяна, стояла рядом с диваном и как-то неуклюже, с глупой улыбкой, приглашала гостя за стол:
- Александр Иванович, садитесь к столу.
На столе стояла жареная картошка с солеными огурцами и толстые куски хлеба в глубокой тарелке.
Катя понимала, что в такой ситуации самое уместное было бы налить гостю чашку кофе или чая. Но кофе вечно не было. Мать не покупала его - вредно и дорого. И сестре не разрешала. А за чай тоже могло прилететь по первое число: мать его просто ненавидела и начала бы стопроцентно высмеивать и говорить, что «чай подают, когда хотят, чтобы гости ушли», хотя этого-то как раз Катя с сестрой и хотели.
Катерине было очень стыдно от этого «иди переоденься» ,ведь она должна была надеть какой-то старый халат сестры, наверняка мятый, хорошо, если не дырявый. И вернуться в зал, сесть за стол, опускать от стыда глаза перед этим модно одетым инженером. Но больше этого позора и унизительного наряда младшая дочь боялась гнева матери. Поэтому поплелась молча и безропотно выполнять ее команду.
Лучше сделать, как она хочет, - тогда это был главный лейтмотив ее жизни.
Спальня сестры, куда зашла Катя, была небольшая, в ней едва помещались кровать, шифоньер и тумбочка. На стене висел синий ковер. Катя закрыла дверь и обреченно начала снимать юбку. Это было последнее, что она помнила.
А дальше - ничего. Провал. Пауза. Или конец. Тишина и темнота. Но потом все же появились голоса. Будто растянутые, как в замедленной съемке.
Голоса звучали как-то далеко, тягуче и глухо, и Катя была словно в другом мире - одна. Она слышала и ощущала происходящее, но как-то отдельно от себя.
Они все - в одном мире, а она - в другом. Что и о чем говорили голоса, Катя не знала.
Через время девушка стала ощущать, что она лежит на кровати , и кто-то держит ее за руку. Еще через время Катя поняла: это врач скорой помощи, потому что говорил он о заболевании сердца, и несколько раз звучало слово «приступ».
Было немного тяжело дышать и хотелось плакать. Катя была совсем одна в своем мире. Голоса были рядом, но они были словно за толстым стеклом: девушка могла видеть людей, которым принадлежали голоса, но никак не могла почувствовать их близость и тепло. Это было невозможно и очень больно.
Кате так хотелось, чтобы доктор оставался рядом с ней как можно дольше. Она чувствовала его неравнодушие и заботу. Он сочувствовал ей. шо он Он был, хоть немного, в ее мире.
Как и когда исчез доктор, она не помнила. Осталось только ощущение, что он был рядом достаточно долго.
И вот голоса совсем близко. Громкие, будто нависшие темной тучей.
- Я знаю, почему Катерина такая больная родилась, - теперь девушка четко понимала, что это голос матери. - Я ведь за месяц перед тем, как нею забеременеть, аборт сделала. Тебе тогда два года было, ну какой там еще один ребенок!
- Ну да, - голос Татьяны звучал глухо и заискивающе. Несмотря на то, что ей тоже часто и много прилетало от матери, она всегда была на ее стороне и никогда не стремилась проникнуть в мир сестры, отвергнутый матерью.
- Так вот я и говорю тебе! - мать назидательно повысила голос, обращаясь к Татьяне - Если вдруг придется тебе сделать аборт, не думай, что в том же месяце уже не забеременеешь! И такое бывает. Я вот тогда только аборт сделала, и тут же Катериной забеременела. Стыдно было опять к тому же врачу идти, пришлось рожать. Вот она больная и родилась.
Как и когда Катя окончательно пришла в себя, она не помнила. Но очень хорошо запомнила то ощущение ненужности и отверженности, которое накрыло ее с головой после слов матери и молчаливого согласия сестры. Теперь это чувство почти всегда было с ней.