Осадок

               

В арке пятиэтажки зависла над молодой особой черная, как смоль, цыганка и что-то упорно втолковывает ей. Знать, выпрашивала «копеечку». А на шажок от них торчала на заснеженной дорожке ещё одна. Живой буфер, готовый ошарашить всяк любопытного вопросом столь нелепым, что тот покрутит башкой, да и отойдёт подальше.
И я хотел уже вмешаться, вызволить бедолагу из случившейся оказии, да что-то остановило. И это «что-то» имело вполне конкретный облик.
Ну, вмешался я в такую же  оказию прошлым летом, да только сам себе на шею…
Я тогда может и не остановился бы: стоит в стороне от дороги похожая на армянку крупная тетка в черном платье с мальчонкой лет четырех и пусть стоит. Рядом несколько цыганок. …Да вот седенький старичок вдруг ко мне обратился: 
- Сынок, помоги бабе! Я бы и сам вступился, да, боюсь,  давление подскочит: два приступа уже было!
А цыганки, знай себе, галдят: особенно усердствовала бровастая молодуха. Так и наседала на армянку. В одной руке у неё уже был паспорт жертвы, а в другой пачка разномастных купюр. Чай, готовилась передать одной из товарок. 
И что удивило: увидев постороннего, не делающая даже попыток вырваться из цыганского круга, армянка вдруг взмолилась: 
- Мужчина, уведите меня отсюда! Спасите…
А сама ни шагу!
- Ну, - вмешался в катавасию, - отпустите женщину!
И ухватил бровастую за рукав кофты! Та, не ожидая подобного, растерялась, и тогда я выхватил у нее и паспорт и деньги.
- На, - сунул добычу хозяйке, - все цело?
И какой же поднялся гвалт:
- Зачем беременную толкаешь?! – кричала бровастая. И, будто бы даже, норовила уцепиться золотыми зубами за мою руку.
- Ах, так?! …Пойдем в милицию!
- Ты, что, дядя, бешеный? – изумилась та.
Бешеный! С вами иначе нельзя…  Поэтому их «гадания» без криков да слез не обходятся.
А женщина та и вправду армянкой оказалась. Горе у нее, полгода назад муж умер. А гадалки ей свое: знаем от кого зло пошло! …Да  такое ей сказали, что прямо, как мыльная стала, прямо обезножела вся. Потому и отойти никак не может. …А в паспорте  у неё тоже деньги были: на самолётный билет. И если бы не попался я, то и грошика медного бы не осталась.
На том, вроде, мои приключенья и кончились, да зуд вдруг вечером начался - хоть на стенку лезь!
- И правильно, -  сказала соседка бабка Оля, – это тебе цыганки наворожили! Кричали ведь: «Пропадет твоя голова!»?
- Кричали… Ну и что? 
- А то! – добавила жару бабка. – Жизнь   простаков и учит… А ты в это учение не лезь! Иное диво пропускай мимо. Иначе и будут   люди дураками расти: и армянка, и внук.
Цыган ведь сам Бог возлюбил! …Когда   приколачивали к кресту Иисуса нашего – кто палачам гвозди ковал?  Цыган и ковал… Четыре гвоздя сделал, а пятый - не стал. Тот, что для сердца   Христова предназначен.
Ему и говорят: «Делай ещё один гвоздь, да и лезь наверх, вколачивай!» …А  Иисусу пчела в этот момент на грудь села. Тогда спрятал цыган гвоздь в карман, да и слез: «Все, - говорит, - вбил!»   
Вот как дело было! Господь и полюбил цыган за это. Всю землю, мол, вам теперь дарю, делайте с ней, что хотите!
- Дядя, а, дядя! – окликнула меня самая бойкая цыганка из кучки напротив арки. – Вон автобус к остановке идёт! Прозеваешь…
Поняла бестия, что уж больно внимательно гляжу на арку, где витийствовала, внушая уже что-то новое доверчивой молодой особе  разбитная товарка.
И будто бы по цыганскому заказу к остановке неподалёку   подкатил автобус. С деревянным стуком распахнулись двери, выпуская на волю мужика в полушубке и, если бы не сунулся я в салон, то укатил бы автобус без меня.
Прошел в салонную оконечность к огромному, как витраж магазина, стеклу. Бежала вдаль автобусная остановка, арка пятиэтажки вблизи её, где выжимала, судя по времени, у молодой клиентки уже не копеечку, а всю зарплату хваткая ворожея.
Н-да… «Полюбил Господь цыган… Делайте, что хотите!»
Нет, баба Оля! Поди, иное говорил Господь… Да забыли мы то «иное» в суете своей. А оно живёт, живет сейчас в моей душе жгучим осадком и не дает покоя. …Надо  было сунуться к цыганкам, вызволить из беды  ту горемыку, надо!