Мои родители родились и жили, когда разрушались церкви, когда вера в Бога, практически, была под запретом. В доме, конечно, не было икон, не велось разговоров о Боге, но моя бабушка – мать отца… Ребёнком я видела, как она молится, как прячет, от всех, маленькую иконку, как радуется при виде крашенного яйца.
В день Праздника Пасхи бабушка вся светилось каким-то необыкновенным светом, на лице появлялась скупая улыбка, одними губами, за которой пряталась какая-то тайна, одной ей принадлежащая. Я во все глаза смотрела на неё, но слишком была мала, чтобы спросить о чём-то, а в памяти осталась эта улыбка её и радость её, которую она испытывала в этот день Праздника Пасхи.
Моя бабушка Наталья была очень молчаливым человеком, замкнутым. Она мало разговаривала, совсем не вмешивалась в жизнь моих родителей, жила как-то от всего отстранённо. Только теперь я поняла почему. Зачем и о чём говорить с людьми, которые тебя никогда не поймут, которые тебя могут лишь высмеять…Да и сын её – мой отец, после потери мужа и младшего сына на фронте, был единственным сыном у неё и самым дорогим на свете человеком. И она молчала… Всегда молчала… Но однажды…
Это случилось в день Праздника Пасхи. Во дворе лежала неимоверно огромная куча берёзовых чурок. Отец взял топор и вышел. Бабушка следом, босиком выскочила за ним на холодное, апрельское крыльцо и, вдруг, неистово, громко стала кричать:
-Ваня! Не смей, Ваня! Ваня, сыночек, Пасха, грех-то какой!
-Иди в дом! – Как-то мрачно, почти закричал отец, но тут же, уже мягче стал объяснять ей – Снег начал таять… День, другой и поплывут эти чурки по ограде, а мне потом придётся сырые их колоть…
Я прильнула к окну. Было жалко их обоих… В дом бабушка вошла со слезами. Я хотела кинуться к ней, но неожиданно в окно увидела… Увидела, как отец, придерживая крупное палено рукой, рубанул топором себе по пальцу. Большой палец его левой руки держался на одной шкуре, а руки отца были все в крови. Всё это произошло на моих глазах, в одно мгновение... От ужаса я, словно, онемела и не могла ничего говорить.
Отец же, прижимая свой отрубленный палец, побежал в больницу. Я не знаю, кто и как смастерил ему эту операцию, но палец пришили, правда, он у него не сгибался, и шрам, большой, остался на пальце на всю жизнь. Больше на Пасху отец дрова не колол. Однажды он даже сказал бабушке: "Ну, что ты там прячешь свою икону?! Хочешь молиться, так молись!" Я думаю, бабушка отмолила его… Отец прожил 98 лет, оставаясь до последнего дня на ногах и в твёрдой памяти, и ушёл из жизни три года назад.
В этой истории нет ни одного придуманного слова. Моё детское впечатление – очень сильное… Всё и навсегда осталось в памяти. Я не знаю молитв, разум мой не может принять религию, вернее, многое в ней не могу принять, но я верю, уверена, что какой-то высший разум над нами есть. И я очень сожалею, что не сохранились бабушкины иконы, что не подержала я их в руках, что поздно приходит осознание и понимание нас самих. Скоро Праздник Пасхи, и я буду радоваться, как в детстве.
Фото автора.