Концлагерь.
На дне моей чашки было два пакета фруктового чая, и 5 кубиков сахара. Я стоял в очереди за кипятком. Поскорей бы набрать воды: думал я. Очередь потихоньку таяла, как рафинад в горячей воде. Вообще люди подобны сахару и кипятку. Ты или растворяешь или растворяешься.
Я подошёл к чайнику. Взял его за ручку и стал лить воду в чашку. Ах, да. Я лежал в больнице. Вы не подумайте. Я по-прежнему был на районе. Больница, правда, была непростая, а психиатрическая, но когда вам это мешало читать мои тупые истории? Я сейчас похоже сломал четвёртую стену. Я такой приём видел у Филипа Рота. Ну, если вы знаете ещё каких-то таких авторов, то ок. Я не знаю. Я вообще не очень начитанный. Что это за тема, типа, писатель должен быть начитанным? Кто эту ***ню придумал!? Для чего мне быть начитанным? Я пишу ради угаров. Стараюсь превзойти свой же идиостиль. Это самое главное. А то что я прочитал за жизнь книг, ну, может быть, где-то 20, так это никого не должно ****ь. Кроме меня. А я как вы понимаете дискомфорта от столь малозначимого факта не испытываю. Ладно, я что-то погнал...
Налив целый стакан чая, я удалился обратно в палату. Палата была рядом с буфетом. Десятая палата. Но нет смысла вам объяснять всё устройство отделения психиатрической больницы. В данном рассказе это абсолютно неважно. Здесь важно другое. Чтобы посыл дошёл...
Зайдя в палату, я сел на незанятый стул за незянятый стол. Взял из больничной робы заранее приготовленное “весло”, то есть свою зубную щётку, и стал размешивать сахар. Оглядел палату. Обнаружил там двух своих соседей. Одного мы ласково называли Гаврюша, в честь бычка из мультфильма про Простоквашино. На самом деле его звали Андрей, но в палате его называли строго Гаврюшей. Второй же парень был с района. Урий. Вы же помните Урия? Ах, да. Это же первый рассказ сборника. Не знаю читаете вы это с экрана цифрового устройства, или держите в руках книгу, но помните, Урий — вечен.
— Гаврюша, будешь чай? — спросил я у Гаврюши.
— Конечно. — сразу же оживился Гаврюша, лежавший до этого на своей кровати на животе.
— Урий, будешь чай? — обратился я к Урию.
— А чо? Фруктовый? Нет, Петрух, не буду. Вот если бы чёрный...— ответил Урий.
Чёрный чай я бы в одного себя залил, а только потом вас угостил: подумал я. Я вообще много думал, а надо не думать, а соображать. Я это знал потому что я всё время был на районе.
Гаврюша подсел ко мне за стол. Особенно не будем останавливаться на внешности Гаврюши. Он был ростом с лепрекона, лицом он скорее напоминал 45-летнего алкаша-бомжа и фаната группы “Ария” одновременно. Да. Вот такие вот особенности внешности были у Гаврюши. Как выглядел Урий я попозже опишу. Не в этом рассказе, ибо тут...да, собственно, ****ь, и в других рассказах внешность Урия особой роли не играла. Представьте себе простого пацана с района. Всё. Это Урий.
Тем временем Гаврюша подвинул к себе мою чашку и сделал первый глоток. Хотя право первого глотка было у меня. Потому что моя чашка. Мой сахар. Чай тоже мой, кстати.
— Гаврюша, ты ведёшь себя, как чёрт. — миролюбиво сказал я Гаврюше.
— Ааа? Что? — переспросил Гаврюша с улыбкой.
— Я говорю, что ты ведёшь себя как чертофан! — прошипел я.
— Чего ты говоришь, Петрух? — неожиданно вклинился в наш диалог Урий.
— Урик, я говорю, что Гаврюша себя как чёрт ведет. —
— Так ты, что, только что заметил!? — спросил у меня Урий.
— Ну, да. — ответил я.
— Ой, да он же Андрей-Еврей. Ты что не знал!? —
— Бля, хорош. — засмеялся Гаврюша.
— Андрей-Еврей, вот ты скажи мне: ты поедешь в Германию? В концлагерь на опыты? — продолжал Урий.
— Не ну хорош. — с улыбкой ответил Гаврюша.
— Не ну ты сам смотри. Я вот лично тебя хочу туда отправить на опыты за 10 штук евро в месяц. Ну 2 тыщи тебе. Там ещё тачку дают служебную. Жильё предоставляют. Одежду выдают. Соглашайся, Андрей-Еврей. — продолжил юморить Урий.
— Хорош. — чуть грустно ответил Андрей.
— Нет. Ты подумай. — уже более серъёзным тоном произнёс Урий. — Вот во вторую мировую многие твои соплеменники рода Иегова работали в концлагерях Германии. На них ставили опыты, и придумали так галоперидол и аминазин. Весомый вклад в науку между прочим внесли пархатые. —
— АХАХАХАХ. — я не выдержал и засмеялся в голосину.
— Ну хорош. — мрачно произнёс Гаврюша.
— Андрей-Еврей, ты вот смотри. Приедешь в Германию. Тебя там встретят в аэропорту. Будет встречать человек с табличкой “Андрэ Юде” . Он посадит тебя в свой БМВ. Повезёт в концлагерь. Там тебя переоденут в пижаму. И сразу начнут опыты. Ну, там будут колоть тебе всякие уколы, таблетками кормить, ингаляция газом делать там. Согласен ехать в Германию на опыты? — продолжал Урий.
— ХОРОШ. — заорал я и стал дико угорать, например.
Я в голосину смеялся, прихлёбывая чай, и плохо слышал что там Урий предлагает Гаврюше. Кстати, фруктовый чай. Другой в больнице было нельзя. Люди на опыте говорят что в тюрьме лучше чем в психиатрической больнице. В тюрьме не дают психотропные таблетки, можно пить чай и кофе, а ещё...
— Гаврюша, да ты пойми. Все мы актёры, только кто-то до последней, а кто-то дал дёру. Ты же согласен ехать в концлагерь на опыты? Не волнуйся, мы бумагу составим. Контракт на оказания помощи немецким врачам. Ты внесёшь весомый вклад в науку. Побудешь там годик. Ну, максимум, 6 лет. Зато ты представляешь сколько пенсий накопится у тебя здесь? Так и там зарплата нехуйская. 2 тысячи. Евро. Стабильная валюта. Поднакопишь денег. Вернёшься обратно в Россию, и в запой уйдёшь. Ты всё ещё думаешь? — тут Урий обратился уже ко мне. —Петрух, дай листочек и ручку, пожалуйста. Мы сейчас будем дарственную народу Германии на Андрея-Еврея писать. —
— Какую дарственную!? Ты же сказал что мне будут платить в концлагере...— с грустнявым азартом сказал Гаврюша.
— Да, естественно будут, Гаврюш. Ты не переживай так. — перебил его я, вернувшись с ручкой и листочком за стол. Я хлебнул чая из чашки, и сказал: А ведь Андрею-Еврею будет лучше в концлагере чем нам здесь. В концлагере можно иметь ручку, пить чай, кофе там. —
— Петрух, да ты чего!? Там же только для евреев концлагеря. Нас-то русских не возьмут. — ответил мне Урий.
— Везде блат у этих евреев. — сказал я.
— Ну, а что ты хотел? Кругом одни евреи. Сами же для своих построили синагоги и концлагеря. А потом переписали историю, типа, им в конлагерях плохо было. А им там было хорошо. Им же денег давали. По 10 тысяч евро...ну, то есть марок. Тогда марки были. Прикинь просто какая у них там жизнь была. Выходишь из барака, вокруг одни евреи. Чай идёшь пить с евреями. Обед с евреями. Пейсы подстригают с евреями. Хорошая жизнь. Не то что у нас здесь...—
В этот момент в палату зашёл Кефир и Дядя Андрей.
— О, Петь. Чай пьёшь? Можно с тобой? — спросил Дядя Андрей.
— Да, конечно. Присаживайся Дядя Андрей. — сказал я, указав на свободный стул.
— Спасибо. — сказал Дядя Андрей, хлебнув из чашки. — Что вы тут обсуждаете? —
— Да, вот тут Гаврюша не хочет ехать в немецкий конлагерь на опыты. — сказал я.
— Не Гаврюша, а Андрей-Еврей. — поправил меня Урий.
— Ахахахах. — засмеялся Кефир.
Стоит отметить что Кефир тоже был тем ещё деятелем. Но его мы любили. А Гаврюшу не очень. Во-первых, Кефир вытирал задницу туалетной бумагой, а во-вторых...бля, да нам и первой причины хватало, ибо Гаврюша задницу бумагой не вытирал, и не подмывался, а запах говна от него исходил не потому что он еврей, а потому что он никогда не стирал свои трусы, тупо чередую две пары трусов.
— Андрюша-Гаврюша. — встрял в спич Урия Кефир. — Так ты поедешь в Германию на опыты? Я слышал там платят хорошо, ещё и кормят неплохо.
— Иди нахуй, Кефир. — ка-то равнодушно и совершенно незлобно сказал Гаврюша.
— Чё сказал!? Я тебя прям тут сейчас положу. — резко дёрнулся в сторону Гаврюши Кефир.
— А ты попробуй, петух бледный. — прикрикнул Гаврюша отскакивая на пару шагов от стола вставая в “левшу”.
Сейчас точно была бы небольшая драка, ибо за слова в дурдоме спрашивали, но драку остановил крик Москвы из коридора.
— Все сюда. Скорее. Тут друг Куркова выступает по всем каналам. — кричал Москва, зазывая всё отделение к телевизору.
В моей палате зазвучали смешки, разряжающие обстановку.
— Ладно, Андрей Еврей, я тебя попозже распишу. — миролюбиво сказал Кефир, и первый вышел из палаты.
— Пацаны, а чего сидим-то!? — поинтересовался у нас, изрядно охуевших, Дядя Андрей.
Он тоже достаточно быстро удалился. Урий продолжил лежать на койке. Андрей-Еврей всё ещё стоял в стойке.
— И что делаем, пацаны? — спросил непонятно у кого я.
— Снимаем штаны и бегаем. — донёсся из коридора знакомый нам всем голос.
— Таракан, иди нахуй! — заорал ему в ответ Урий.
— Кусай за ***.— донеслось в ответ из коридора. Возможно это уже был и не голос Таракана.
— Урий.
И тишина.
— Урииий.
И снова тишина.
— УРИЙ!— уже кричал я.
— А, чего, Петрух?
— Идём смотреть что по телику скажут? — спросил я у него.
— Неее, Петрух, я не пойду. —
— А чего так? —
— Да я же с мусорами не контачу, братан. Западло мусора слушать. — как и всегда сказал как отрезал Урий.
— А я схожу. Посмотрю. — сказал я и вышел в коридор.
Подойдя к телевизору я увидел небывалый ажиотаж. Все сидячие места были заняты. Пол у телевизора тоже. Собралось почти всё отделение, а мой друг всё говорил и говорил. И говорил, и говорил, и говорил, и говорил...
— Мальчики, ужин. — крикнула медсестра.
Я пошёл на ужин самый первый. Не потому что хотел есть больше всех, а потому что уже знал к чему этот монолог моего друга. Мне захотелось стать трушным биполярником, как Ван Гог, а ещё сжечь свою одежду, и долго сидеть под тёплым душем.
На ужин в этот раз была хряпа, а не просто тушёная капуста. Хряпа - это такая отвратительная смесь тушёной и квашенной капусты. Я сожрал свою порцию даже не жуя. Всё равно не наешься. Вышел из-за стола. Сдал тарелку и ложку дежурному “козлу” по столовой. Ну, т.е. отдал всё это Москве.
— Петр, а ты заметил что в меню макароны, а дали хряпу? — спросил он ехидно улыбаясь.
— Конечно, я, ****ь, заметил. Один раз за неделю макарики с печенью на ужин, а тут...—
— Это всё по случаю выступления твоего друга. Ну, ничего. Сейчас наши ёбнут хохлов и заживём. — заржал Москва.
Мне стало противно. Я взял и плюнул этому ебаклаку в лицо. Он ёбнул мне по челюсти. Я его в живот.
— Эй, бойцы, разошлись. — крикнула повариха из окошечка кухни. И продолжила перекладывать питьевой йогурт из коробки, которая давалась на всё отделение, себе в сумку. Она не воровала. Просто работа такая. Не один повар ещё не умер от голода, а если и умер, то пряча кусок мяса за пазуху: как говорит моя бабушка.
Я отскочил от Москвы. Пытаясь встать в стойку, как умею, короче. Но за моей спиной мгновенно нарисовались (*** сотрёшь) Урий и Таракан.
— Хули ты Петруху трогаешь, чертофан старый!? — забасил Таракан. Урий же как КМС по боксу распрыгивался, готовясь к драке.
Москва ретировался. Точнее он трусливо съёбывался, ибо с пацанами никто из этих шнырей связываться не хотел.
— Пидорасина! — крикнул ему вслед Урий, снова как отрезав.
— Чё, Петрух, живой? — поинтересовался Таракан.
— Нет. Я уже давно мёртв внутри. — ответил я.
Пацаны засмеялись. Я тоже. Заебись всё таки иметь друзей на районе. И в больнице с тобой, и на улице не бросят...
— Вот. Куркова надо в первую палату. — шипел Москва прячась за спинами санитаров.
— Курков, пойдём. — грозно сказал один из них.
— Чё!? Да, пошёл ты нахуй! Москва старый пидор первый начал. — заорал Урий.
Я молча пошёл с санитарами. Дежурная у первой палаты медсестра уже ждала меня, набирая четыре куба галопередола в шприц.
— Так, Курков, спускай штаны. Пижаму позже выдам. Сейчас важнее твой психоз погасить. — сказала она, и вколола мне 4 куба в жопу.
— Это не психоз. Это отчаиние. — грустно сказал я, и пройдя в первую палату занял свободную койку, подальше от параши.
Я смотрел в белый потолок, а в голове крутилась песня ВИА Свидетельство о смерти “Рваная дыра”. Я потихоньку начал отрубаться, но тут из коридора стали доносится крики “Гойда! Гойда”. Бля, это же у Сорокина было в рассказе, или это ёпту бля из романа Льва Толстого. *** его знает. Я нехотя встал с кровати, а под галопередолом это сделать действительно непросто, уж поверьте. Дошёл до дежурной медсестры, и попросил у неё огоньку. Она прикурила мне сигарету. Я тут же максимально быстро ретировался в туалет, где смолило уже половина отделения.
— О, Курков. Ты из-за макарон так растроился? — тут же съехидничал Москва, которому наверное целую пачку сигарет дали за то что он побежал жаловаться на меня.
— Нет.— ответил я, и затянулся сигаретой.
— Шнырь патлатый, ещё чё-нибудь в сторону Куркова скажешь, и ****ец тебе. — крикнул ему Урий. — Петрух, садись. — это он уже обращался ко мне.
Я сел на край ванной, и снова затянулся.
— Петр, оставь мне пару затяжечек. — тут же как чёрт, но не из табакерки, откуда-то выскочил Гаврюша.
— Бля, ****уй в Освенцим на опыты. Заебал. Каждый раз такая ***ня. Сиги утром выдали, а у тебя уже после ужина курить нечего. Заебал. — еле ворочая языком ответил ему я.
— Я вообще-то русский, а не еврей. — неожиданно серъёзно сказал мне Андрей-Еврей.
— Ага, русский. 100% славянин, Петрух. — заугорал Урий.
— Бля, Гаврюш — я передал ему окурок — ты вообще понимаешь что начинается? —
— ДЦП. — тут же выпалил Гаврюша, затягиваясь окурком.
— У тебя, ****ь, ДЦП, дебил. А друг Куркова объявил о начале СВО. — вставил свои 5 копеек Кефир, который сейчас сидел на унитазе.
— А в чём разница? — искренне не понял Гаврюша.
— Тебя ****!? Ты всё равно в Германию в концлагерь на опыты едешь. — сказал Урий, и все засмеялись.
Я встал с края ванной, и расталкивая народ, пошёл на выход из туалета.
— Скажите, а можно мне ещё 4 куба вколоть? — спросил я у дежурной медсестры.
— Пока нельзя. Если не уснёшь, то вколю ещё на вечерних уколах. — ответила она.
“Фашисты, бля. “: подумал я. Зашёл в палату. Лёг на кровать.
Проваливаясь в сон, я думал славную мысль о том что все государства — это концлагеря, а планета карцер откуда ещё никто не съебался.