Есть такое выражение: "Море зовет!" Оно, в принципе, аллегорично, под ним понимается, что не какое-то реальное море тебя приглашает, — это внутри себя ты чувствуешь неистребимую тягу к морю, взаимную, определяющую, что ли. Быль, которую я расскажу сейчас, в принципе, прозаична И, одновременно, необычна именно тягой, но, наоборот, тягой моря ко мне, как бы парадоксально это ни звучало. И все это, кстати, документально подтверждено.
Родился и вырос я в Приднестровье. Как; и многие мои сверстники, с апреля по сентябрь, практически ежедневно купался в Днестре, со второго класса переплывал эту довольно быструю и приличную по ширине в наших местах реку. Так как мы росли на Днестре, то наш край был одним из поставщиков кадров для флота, в первую очередь, Черноморского. Такая судьба была уготована и мне.
К седьмому классу я был чемпионом района по бегу на 100-200 метров и прыжкам в длину. На здоровье не жаловался, никаких уколов-таблеток не принимал как больной, а первый свой укол в каче-стве прививки получил, уже когда призвался в армию. Закончив семь классов, решил поступить в Одесское мореходное училище. С парнем из параллельного класса мы взяли справки в поликлинике, поехали в Одессу, сдали документы в мореходку. Там готовили штурманов дальнего плавания и мотористов-механиков. Я подал заявление на штурмана, мой напарник — на моториста
Не знаю, почему, но вступительные экзамены шли тогда в два потока, с 20 июля — штурманы, с 1 августа — мотористы. Экзаменов было два — диктант по русскому языку и математика. Дома я ничего не говорил о том, что поступаю в мореходку, деньги на билеты, тогда они стоили недорого, я все равно собирал месяца три. В то время я уже был учеником токаря в МТС. Учился у классного токаря, Андрея Димитренко, нашего соседа Он меня отпускал в Одессу, и никто об этом не знал
Диктант и математику я сдал на отлично и уже считал себя курсантом — зачисление на наше отделение намечалось на 31 июля.
Ждать всего ничего — неделя осталась. Но когда я приехал в Одессу узнать, приняли или нет, в отделе кадров потребовали свидетельство о рождении. Его у меня просто не было. Не было и никаких архивных данных по предвоенным годам, и хотя я сказал, что родился в 1938 году, и мне уже 16 лет, в кадрах потребовали хотя бы какое-то подтверждение сельсовета или районных властей. Дело в том, что в училище принимали в возрасте не моложе 15 лет, чтобы, проучившись три года, выпускник мог в 18 лет получить загранпаспорт.
Мне вынужденно пришлось рассказать обо всем дома. Мама моя работала тогда главным бухгалтером Слободзейского райисполкома и, конечно, могла взять любую справку о моем возрасте, даже при отсутствии архивных данных. Но когда я об этом ее попросил, она сперва была в истерике, а потом сказала: «Я не хочу, шоб мой сын утопывся дэсь у морях, та ще и с моею помощью».
Никакие уговоры и слезные просьбы не помогли, мама заявила, что не только сама брать никакие справки не будет, но и предупредит об этом всех, кто может их дать. Вопрос был исчерпан.
На следующий день я поехал в мореходку и забрал документы, сославшись на то, что мать меня заставляет идти в восьмой класс. Но уже через неделю я выехал с отцом, в качестве помощника комбайнера, в командировку от нашей МТС в Башкирию.
Так я поменял море воды на море степей. Но впереди была еще целая жизнь, и если я отказался от моря, то море от меня не отказа-лось. После Башкирии я попал в Казахстан, и там еще лет пять меня никто не трогал. Если в Одессе я сам приписал себе лишних два года, чтобы поступить в училище, то в отделе кадров уже в МТС, на целине, мне просто добавили в трудовую книжку два года, потому что посадили на зерновой комбайн — на такой работе младше 16 лет работать не разрешалось.
Ну, добавили и добавили — я же от этого старее не стал, работаю, как и работал. А в 1957 году нас, всех ребят призывного возраста, отвезли в Новороссийск ( в то время- наш райцентр), там поставили на воинский учет и выдали бронь —освобождение от службы в армии. В те годы из целинных районов механизаторов практически в армию не брали, не было смысла собирать механизаторов по всему Союзу на целину, чтобы потом оттуда забирать их в армию. На следующий год нас уже и не вызывали в военкомат, и я грешным делом подумал, что с армией для меня покончено.
Потом женился, но жить было негде, и решил вернуться домой, в Слободзею. Однако в Молдавии целины не было. Как только я появился дома, через неделю пришла повестка - явиться на сборы призывников. Районный центр тогда был в Тирасполе, там же был и военкомат. Но нас почему-то собрали в клубе села Слободзея, на русской ее части, то есть, в родном селе. Собрали призывников южной половины района — от Слободзеи и ниже, до Незавертайловки. Человек двести молодых ребят. Тут же находилась медицинская комиссия — мы прошли ее, и дней через пять стало известно, что первым от Тираспольского района на флот пойду я.
Но это должно было свершиться через какое- то время, а пока мы маршировали, бегали, ползали по грязным огородам. Один день работали на винпункте, катали бочки, мыли и т.п. Зима, холодно на улице. Вина там любого, сколько угодно. Бочки специально с кранами стоят под навесом. Хочешь белое, хочешь красное, только без закуски. В Казахстане от вина отвык, а тут компания, совместная работа, выпил, конечно.
Утром жена протягивает мне повестку — к 9.00 явиться в сельсовет на молдавскую часть Слободзеи. Зачем — непонятно. Выпил вчера — да, но пришел домой нормально, никого и ничего не трогал. Пошел, по дороге встретил двух призывников, их тоже вызвали. Но вчера на винпункте их не было, тогда зачем же нас вызывают вместе?
В сельсовете нам сообщили, что из слободзейской группы мы трое попали во флот. А с завтрашнего дня здесь же, в Слободзее, в Доме пионеров (он был раньше там, где сегодня в центре молдавской части стоит универмаг) начинаются месячные курсы основ военно-морского дела.
На следующий день там собралось человек тридцать ребят. Это были все те, кто весной от всего Тираспольского района должны были пойти служить во флот. Целый месяц мы втроем — я, Федя Звягинцев и третий, не помню по фамилии, но по школе у него была кличка «Тюня Рыжий» (пусть он меня простит, его уже давно нет на этом свете), ходили на курсы. Основным преподавателем у нас был председатель Бендерского морского клуба ДОСААФ, бывший мичман. Толковый парень. Он нам читал устройство корабля, шлюпочное дело, вел строевую, огневую и физподготовку.
Все у меня получалось хорошо, только была проблема с флажным семафором. Ну никак у меня не получалось сигналить флажками. Я
уже дома себе флажки смастерил, жена там какие-то лоскуты нашла, и по вечерам я упорно занимался. Прорвало меня, простите, при «написании» одного многословного ругательства, и сразу пошло!
Мы закончили курсы. Целый день шли экзамены. Приехала флотская комиссия — три офицера. Старший из них, капитан-лейтенант, лично принимал экзамен по флажному семафору. Так он мне поставил единицу. По всем предметам — отлично, а по семафору — единицу. Я подошел к мичману, тот — к экзаменатору. Мол, не может быть, Гурковский лучший по этому предмету в группе. Они повздорили, но мичман решил не сдаваться. Позвонил в Бендеры — друг у него там был, уже лет шесть-семь как уволился в запас Он на флагманском корабле Черноморского флота был в свое время сигнальщиком. Тот часа через два приехал.
На виду у всей группы и, естественно, комиссии, он начал писать мне произвольный текст. Я его прочитал вслух. Потом я ему написал текст, который мне дал капитан-лейтенант, естественно, незнакомый для сигнальщика. Сигнальщик прочитал один текст, потом второй и сказал: «Этого парня можно уже сейчас брать на службу. Он так быстро и грамотно пишет, что читать приятно». Оказалось, тот член комиссии, что поставил мне единицу, просто не мог читать мое писание из-за скорости. Но в итоге, пришлось и ему поставить мне отличную оценку. Из всей группы я один получил грамоту «за отличное знание основ военно-морского дела».
Это было приятно, но в будущем меня, как оказалось, ждало мало приятного. На следующий день поле окончания курсов нас вызвали уже в райвоенкомат в Тирасполе, как выяснилось позже, — на отборочную комиссию. В итоге того отбора, который проходил в нынешнем здании Тираспольского Дома Советов, мне было записано в заключении — «годен на подводные лодки и торпедные катера». Не прошли отбор двое моих земляков-слободзейцев, они в итоге вообще не попали во флот, а один даже был комиссован по какой-то серьезной причине.
Когда я прошел комиссию, меня подозвала к себе какая-то женщина. Она оказалась слободзейской, бывшей подругой моей мамы. Они вместе раньше в райисполкоме работали, потом мама моя ушла в мир иной, район перевели в Тирасполь, и она перешла работать в райвоенкомат.
Много лет меня не видела, но очень хорошо запомнила. Пожалела, что ушла мама, а потом сказала: «Знаешь, Вася, тебя уже определили в такую-то команду, и недели через две заберут во флот. Я слышала, ты с женой приехал, как же дальше будет? Тебя сейчас призовут, девять месяцев ты будешь служить как бы «даром», а с осеннего призыва — положенные на флоте четыре года. В общем, придется заряжаться на пять лет. А как же будет с женой?»
Я спросил, а что если я уеду опять назад в Казахстан? Я там даже не увольнялся, вроде как в отпуск уехал на два месяца. Работы там сейчас особой нет. МТС ликвидировали, а в колхозе работы пойдут только весною.
Просто так уже уехать нельзя, сказала та женщина, на тебя заведено большое дело, две комиссии, да еще отборочная, курсы, экзамены, решения всякие и т.д. И, тем более, ты уже в команде на отправку!
На мой немой и умоляющий вопрос она все-таки сказала, что решила поставить мне штамп убытия в приписное свидетельство, но в течение недели мы с женой обязательно должны уехать. «А там, на месте, в сельсовете, скажешь, что ездил в отпуск и потерял где-то или оставил его у отца. Но я тебя не знаю и не видела, и ты меня — тоже».
Я поблагодарил ту добрую женщину, и дня через два мы выехали снова в Казахстан. Приехали. Зима, бураны... Я, как ни в чем не бывало, забрал трудовую книжку на автобазе и пошел на работу в бывшую МТС. Она теперь называлась «специализированной ремонтной мастерской». Там я был свой человек — дали мне автомашину, и я как бы продолжил работать после «отпуска».
Прошли весна, лето, наступила осень. Появились объявления о призыве в армию. Всем молодым людям призывного возраста надлежало прибыть в военкомат. Районный военкомат теперь был свой, в райцентре Кос-Истек. Как законопослушный гражданин, я поехал. Но перед этим зашел в наш сельсовет и заявил, что не знаю, где мое приписное свидетельство. Начальник военно-учетного стола, которая меня хорошо знала и видела часто, в течение пяти минут оформила мне новое. Прибыв в военкомат, предъявил его и в общей массе призывников начал проходить медицинскую комиссию.
В военкомате, естественно, не могли найти мою учетную карточку, так как она находилась в Тирасполе. Посчитали, что где-то затерялась при переездах, но виду не подали, сказали позже, что нашли. На самом же деле выписали новую. Какая мне разница, все равно медицинская комиссия определила меня во флот!
Мне нет необходимости в такие годы говорить неправду, ведь все можно, в конце концов, проверить, но меня призывная комиссия ошарашила уже второй раз в жизни — я первым и единственным в 1959 году из Степного района Актюбинской области был определен во флот!
В тот же день вечером всех, кто прошел комиссию, отвезли в Актюбинский облвоенкомат. Не знаю, как сегодня, а раньше он располагался в центре города, напротив колхозного рынка. На второй день снова была медицинская комиссия уже для всех, прибывших из разных районов. Комиссия не стала мудрствовать лукаво и оставила в силе районный диагноз — флот. Парадокс ситуации состоял в том, что ни из одного района, так как основная территория области — сухие степи и полупустыня, не было кандидатов во флот. Да и вообще, не было, видимо, заказа во флот от этой зоны. Не знаю, кто и что там думал, но я на тот момент был единственным флотским кандидатом от области. Всех тех, кто проходил со мной комиссии и в районе ,и в области, в течение пары дней распределили по командам и раздали приехавшим за ними «покупателям». Из той партии я остался один. Однако меня никто везти не собирался — все флоты далеко, в разных сторонах от Актюбинска. Так я пробыл в облвоенкомате целых пятнадцать дней.
Призывники приходили, формировались в команды, потом их увозили, а я оставался. Меня сделали за старшего, типа коменданта. Я расставлял часовых из призывников, вручал им учебные с просверленными стволами автоматы ППШ, утром строил в одну шеренгу и прогонял на территории двора военкомата, чтобы собрать окурки и прочий мусор. Ребята меня кормили, потому что все свои запасы продуктовые и денежные я закончил еще в первую неделю. По ночам я отпускал местных актюбинских ребят «прогуляться». Приходили в основном их девушки, я записывал адрес, оценивал «клиента» на увольнение до утра по внешнему виду, и ни разу никто меня не подвел.
Наверно, я так долго бы «служил» в облвоенкомате, все меня уже там знали, если было надо — ругали, был уже кем-то наподобие нештатного работника. Я никому не мешал, наоборот, постоянно по-могал, но все равно надо было как-то меня отправить. Я уже подходил к заместителю военкома, просил перекомиссовать в любые сухопутные войска, но он сказал, что никто уже ничего переделывать не будет, жди своего часа.
Наконец, попалась и для меня оказия. На Балтийском флоте был такой крейсер — «Комсомолец Узбекистана» или «Узбекский комсомолец», уже не помню, да это и неважно. Ежегодно на этот крейсер отправлялась команда достойной молодежи для службы на нем .Поезд из Ташкента шел через Актюбинск, и там стоял приличное время. Вот к этой команде меня и прицепили, на флот же едут. Но те узбекские комсомольцы довезли меня до Калининграда, там сдали военному коменданту, а сами поехали куда-то дальше. Я же в их команде не числился и не был, наверно, по их мнению, достойным чести служить на их фирменном крейсере. Комендант, посмотрев мои документы, отправил меня на какой-то сборно-пересыльный пункт. На пункте было много людей — призывников, все они были потенциальными моряками, из которых ежедневно формировались группы, которые отправлялись по разным частям Балтфлота. А меня опять неделю никто не брал. Я уже ходил во всем флотском, так как обменял новую телогрейку на бушлат, костюм — на комплект «робы», туфли — на ботинки. Осталась на мне только шапка своя, неплохая кожаная, черная, но не нашлось клиентов на обмен, слишком была большая.
Сидеть без дела я не мог, сам ходил к старшине, просил работу: то сено на замерзшем озере два дня косил для наполнения матрацев и подушек, то помогал на кухне, в общем, делал, что поручали.
Сменялись команды, а я оставался. Но все-таки через неделю вызвали меня на беседу. Приехал капитан третьего ранга, позже я узнал, что он был замполитом учебного отряда подводников. Я даже не знал, что в Актюбинске мне сделали ту же запись, что и в Тирасполе, — «годен на подводные лодки и торпедные катера». Поэтому подводник меня и вызвал. Расспросил, что и как, откуда, где и т.д. А потом сказал: «Знаешь, Вася, я вижу ты уже не пацан, пять лет отработал, ме-даль имеешь, почетный знак ЦК ВЛКСМ за освоение новых земель, на баяне играешь, я слышал в ленкомнате, ты физически крепкий, нам такие ребята нужны. Но, у тебя жена, маленькая дочка, и каково им будет четыре года без тебя? Да потом служба у нас непростая. Попадешь на атомную лодку, будут проблемы со здоровьем, да и домой вернешься не скоро. Старые лодки сейчас списывают, попадешь на такую — опять вся служба кувырком пойдет. Даже если будет со-кращение армии, а слух такой идет, так тебя, как молодого, не сократят, а будут опять кидать с места на место. Что же с тобой делать?».
Я сказал, что можно направить туда, где хотя бы три года служить, естественно, в рамках флота. Замполит порылся в своей записной книжке и сказал, что есть у него знакомый сослуживец, морской летчик, тоже майор или, как говорят на флоте, «кап-три». Он, дескать, сейчас командует учебной ротой в одной спецшколе, входившей раньше в систему Балтфлота. Сейчас, мол, он ему позвонит и узнает, что и как.
Действительно позвонил, и в итоге трое человек, находившихся вместе со мной на сборном пункте, в сопровождении старшины первой статьи ,были направлены в Москву, в годичную школу командиров взводов для береговых служб флота. И осталась у меня от флота только буква «Ф» на погонах. Потом и ее убрали — на красном знамени школы был пришит флаг — Военно-морского флота Еще, прав-да, начальником школы был капитан первого ранга, старый морской волк. Вот и вся история с моей флотской службой. Проучившись в той школе (она, кстати, находилась в поселке Бирюлево-товарная, а это сегодня уже Москва) четыре месяца, я сдал экстерном экзамены за полный курс, и в связи с тем, что наш командир учебной смены был направлен на учебу, я еще восемь месяцев «доучивал» своих же сокурсников.
Но флот не сдавался. Он пытался меня догнать и позже. Где-то года через четыре я работал освобожденным комсоргом войсковой части и одно время замещал отсутствовавшего помощника по комсомолу в нашем кустовом политотделе. Пригласил меня капитан, начальник особого отдела, и так серьезно произнес: «На тебя, Вася, розыскные документы из нашей конторы пришли, ищут тебя по стране уже пять лет почти. По заявке Тираспольского военкомата. Ищут тебя, как дезертира, сбежавшего из команды, готовой к отправке на флот. И теперь вот нашли. Так что, собирайся, лет пять отсидишь, а потом опять на флот отправят, дослуживать будешь. Сейчас в армию призывать некого, даже девчат брать начали. Так что готовься, дезертир».
Ну, посмеялись. Я ему все, как было, рассказал. Он кратко куда-то отчитался, что я не такой-сякой, и на том уже окончательно моя флотская эпопея закончилась.
Позже я не раз думал, а как бы повернулась моя судьба, если бы я поступил тогда в мореходку? Или пошел бы в подводники? Или в первый, или во второй раз? Как бы жил и кем бы стал? И что было бы лучше?
История не знает сослагательного склонения — «если бы» да «кабы». Значит, так было определено судьбой. Наверняка, я бы стал хорошим моряком, стал же я, как люди говорят, хорошим экономистом. Поменяв море на степь, я всю жизнь учился после московской школы — техникум, потом институт, университет, аспирантура. Профессор, академик. Но, признаюсь, где-то там, в глубине душе, живет моя генетическая страсть к новому, особенно к новым местам, не зря же я пытался стать штурманом дальнего плавания, чтобы постоянно видеть новый мир. За всю жизнь и так довелось многое увидеть, но с земли, а не с моря.