Глава 310
После этого д’Артаньян подхватил сундучок с вещами Принца и пригласил его следовать за собой. Выйдя на улицу и убедившись, что его уже не слышит де Безмо, но ещё не слышат охранники во дворе, д’Артаньян обратился к узнику.
— Выше Высочество, простите меня, что я не обратился к вам с подобающим титулом в присутствии коменданта.
— Я понимаю, господин д’Артаньян, — спокойно ответил Филипп.
Спустившись во двор Бастилии, капитан вежливо открыл дверь, приглашая Филиппа сесть в карету после того, как принц занял в ней место, он сел в неё и велел кучеру выезжать за ворота крепости.
Охрана, ожидающая карету на выходе из крепостных ворот, не видела человека в маске, а гвардейцы, которые видели его в крепостном дворе, ничем не выдали своего удивления.
— Едем в Пиньероль, — сказал д’Артаньян своим двадцати мушкетёрам, составляющим на этот раз довольно скромный эскорт, после велел кучеру трогаться в путь.
Несколько минут пассажиры кареты ехали в молчании, после чего Филипп глубоко вздрогнул и откинулся на спинку кресла.
— Какой-то ужасный сон, — тихо проговорил он. — Всю жизнь провести в тюрьме, после чего в одно утро проснуться в постели Короля и быть целый день Королем, после чего вдруг вновь насильно вернуться в ту же камеру той же ненавистной тюрьмы! Любая другая тюрьма – это уже перемена.
— Вы полагаете, что целый день вы были Королем? — осведомился д’Артаньян.
— А вы в этом сомневаетесь, д’Артаньян. — спросил Филипп, приняв на себя образ Короля.
— Я нисколько не сомневаюсь, что вы считали себя Королем, и что люди, которых вы встречали, также принимали вас за Короля, — ответил капитан. — Вопрос в другом. Были ли вы в этот день Королем Франции?
— Почему же нет? — удивился Принц.
— Вы являетесь Принцем по рождению, но для того, чтобы быть Королем, недостаточно быть Принцем, имеющим право наследования короны Франции, — пояснил д’Артаньян. — Король правит страной, а не только принимает родственников и дворян в своем кабинете, не только истребляет паштеты и не только протягивает руку для поцелуя мужчинам и женщинам.
— Разве я не правил? — спросил Филипп.
— Какие указы вы издавали, Ваша Высочество, когда ощущали себя Вашим Величеством? — поинтересовался капитан.
— Я собирался отменить приказ об аресте Фуке и совершить другие важные действия, — смущенно ответил Принц.
— Если бы людей судили по тому, что они собирались делать, все были бы в Раю, — грустно ответил д’Артаньян. — Я же спрашивал вас о том, что вы сделали в качестве Короля Франции?
— Я ничего не успел, ведь один день – это так мало, — неуверенно пробормотал Филипп. — Со временем я бы научился бы править страной так, как это следует.
— Один день – это достаточно для того, чтобы оставить после себя след, память, добрую или недобрую, — возразил д’Артаньян. — Конечно, лучше ничего не делать, чем делать что-то плохое, но разве Король может себе позволить такую роскошь, чтобы целый день не управлять страной? Государство – не конь, который послушен настолько, что можно время от времени выпустить повод и дать ему двигаться туда, куда ему заблагорассудится. Даже с конём такое проходит бесследно далеко не всегда, и не с каждым конём. Государство ежедневно требует решения очень многих проблем. Ваш отец и ваш дед перепоручали существенную долю дел по управлению государством своим первым министрам, которым целиком доверяли. Но у вашего брата, Людовика XIV, с тех пор, как почил кардинал Мазарини, больше нет первого министра. Он объявил Королевскому совету, что намерен сам править государством. И он справляется с этой задачей. Ежедневный труд по управлению страной – это не только право и преимущество, это ещё и колоссальная ответственность, требующая большой работы ума, большой нагрузки на память, некоторый опыт и умение. Кроме того, ведь вы с епископом Ваннским задумали опасное предприятие, в результате которого вы должны были полностью заменить вашего брата, заменить так, чтобы никто не заметил этой подмены.
— Мне кажется, что никто и не заметил, разве не так? — спросил Филипп. — Во всяком случае, все обращались ко мне как к Королю.
— Вы забываете, что я это заметил, и предпринял кое-что для восстановления status quo, — возразил д’Артаньян. — Может быть, заметил и кто-то другой, но побоялся признаться себе в этом, или же не поверил своим глазам или ушам, поскольку представить подобное очень трудно. Невозможно поверить в ваше существование, в то, что вас скрывали столько лет, и что вы остались настолько похожи на своего брата, что подмена не видна с первого взгляда. Достаточно было отсутствия одного зуба, или слегка другой цвет волос, пары иначе расположенных родимых пятен, или лишь слегка другой осанки, словом чего-то почти неуловимого, чтобы подмена стала очевидной! Судьба сыграла с вами злую шутку: вы идеально похожи на своего брата, при том, что ваш брат – Король Франции, причём он уже коронован, так что ваши права на наследование этой короны фактически и юридически ничтожны. Для того, чтобы подмену никто не заметил, вам следовало бы научиться говорить, как он, повторять жесты, даже те, которые он делает неосознанно. Кое-какие ваши жесты похожи на его даже без подготовки. Вероятно, это объясняется вашей природной одинаковостью, но что-то приобретено им в процессе воспитания и взросления, чего нет в вас, а что-то приобрели вы, чего нет в нём. Ваш брат бегло говорит на испанском, неплохо понимает по-английски, по-итальянски, он обучен танцевать, фехтовать, стрелять из мушкетов и охотничьих ружей, загонять дичь, ухаживать за женщинами, говорить комплименты, он умеет быть добрым и жёстким, умеет соглашаться или требовать безоговорочного повиновения, в зависимости от обстоятельств. Он, в конце концов, имеет индивидуальный почерк и подпись, которой подписывает самые разнообразные государственные документы. Эта подпись может изменяться от случая к случаю, но всё равно остаётся его подписью, то есть недостаточно срисовать одну из вариантов его подписи и предельно точно копировать её на каждом документе. Надо просто расписываться как он – одинаково и по-разному одновременно. Его почерк должен был бы стать вашим, его оттенки голоса – вашими, его манеры держаться во всех бесконечно разнообразных ситуациях – вашими. Вы надеялись, что всё это придёт само собой?
— Я вижу теперь, какая это была безнадёжная авантюра, — проговорил пристыженный Филипп. — Скажете мне ваше мнение, чем она могла закончиться, если бы вы не вмешались?
— Я не могу сказать наверняка, но, вероятнее всего, нашлись бы люди, которые были бы достаточно наблюдательны и умны, чтобы по истечении нескольких дней или нескольких недель окончательно убедились бы, что тот, кто занимает трон Короля и выдаёт себя за него – не Людовик XIV. — Сказал д’Артаньян. — У этих людей мог появиться какой-то план по извлечению личной выгоды из этой ситуации. Кто-то мог пожелать свергнуть вас, как, например, официальный брат Короля, Филипп, называемый Месье, то есть Герцог Орлеанский. В случае, если бы Король Людовик XIV официально был бы признан отсутствующим, а вы – самозванцем, его двойником, то я не убеждён, что за вами сохранилась бы корона и власть. Если бы вас свергли, а настоящего Короля нашли, в стране воцарился бы хаос, потому что нашлись бы те, кто выступал бы за ваши права, искренне считая это справедливым, или же надеясь нажиться на такой перемене, но нашлись бы и те, кто горой стоял бы за вашего брата, законного Короля Франции. Государство раскололось бы на две приблизительно равные части, чего так опасался герцог Ришельё. Возможно, кто-то выдвинул бы идею посадить на трон Месье, поскольку сын Короля ещё слишком мал. Могли найтись и другие претенденты на трон, учитывая, что Месье вовсе не имеет тяги править государством, его так воспитали, чтобы он не повторял судьбу своего и вашего дяди Гастона Орлеанского, который постоянно участвовал в каких-то заговорах против своего старшего брата и суверена. Так что даже если бы он сам не претендовал на трон, могли бы найтись те, кто насильно выдвинули бы его и стали добиваться утверждение его в качестве Короля Франции. В любом случае я не думаю, что обстоятельства могли бы быть благоприятными для Франции и для вас лично. Только если бы Ар… Если бы господин д’Эрбле постоянно и тщательно опекал вас, подписывал бы за вас государственные бумаги, пока вы сами не овладели бы почерком Короля, подсказывал бы вам, что отвечать на вопросы, заданные не только по-испански, но и по-французски, если бы он стал для вас постоянным наставником, эта идея могла бы сработать.
— Он обещал мне именно это! — воскликнул Филипп.
— Обещал? — скептически переспросил д’Артаньян. — А сколько часов он провёл рядом с вами за те сутки, пока вы изображали из себя Короля?
— Кажется, не более двух часов, — ответил Филипп и густо покраснел.
— Не более получаса, — уточнил д’Артаньян. — Если же считать с того момента, когда вы впервые предстали перед кем-то другим, кроме него, и когда его помощь понадобилась вам особенно остро, он не провёл с вами и двух минут. Возводя вас на трон, он преследовал только свои интересы, но не ваши, и как только его интересы стали противоречить вашим, его и след простыл. Он даже не забежал попрощаться с вами и дать вам пару-тройку советов напоследок.
— Это так, — согласился Филипп и погрузился в мрачные думы.
Около получаса путники проехали в полном молчании, каждый предавался собственным размышлениям.
— И всё же я ни о чём не жалею! — вдруг твёрдо сказал Филипп.
— А я жалею, — откликнулся д’Артаньян.
— О том, что не оставили меня на троне, сделавшись моим советником вместо господина д’Эрбле? — спросил Филипп с оживлением.
— О том, что вы заняли трон не тогда, когда стали к этому готовы, а тогда, когда это понадобилось человеку, способному извлечь вас из Бастилии и осуществить дерзкий план по похищению настоящего Короля и занятию его места вами. —ответил д’Артаньян. — Ваш первый шаг на свободе, ваше первое действие в качестве Короля состояло в том, что вы стали игрушкой в руках обстоятельств и в руках человека, который остро и срочно нуждался в изменении этих обстоятельств. Ваши права и потребности никто не принимал в расчёт, поэтому ваши действия и не могли привести к их удовлетворению. Вам не была предоставлена возможность подготовиться к этой серьёзной миссии, поэтому вы были обречены на провал.
— Как же я бы мог приготовиться к этой миссии? — спросил Филипп.
— Этого я вам не скажу, поскольку второй шанс вам едва ли представится. Хотя, если бы я собирался совершить подобную дерзость, я, по крайней мере, почитал бы, как минимум, две книги. Во-первых, историю Франции и окружающих её стран, хотя бы за последние двадцать-тридцать лет. Во-вторых, не лишним было бы прочитать небольшую книжку мессира Николо Макиавелли. В-третьих, не худо было бы научиться хотя бы понимать по-испански, ну или хотя бы читать. Вот, например, я нашел в библиотеке господина Фуке любопытную книгу. Обратите внимание, здесь есть главы по истории Франции, Италии, Испании, Англии и Голландии и здесь же упомянутый мной труд Макиавелли. А вот, к примеру, издание той же самой книги на испанском языке. Любопытно, для чего господину суперинтенданту понадобилась точно такая же книга на испанском? Я собирался спросить его об этом, у нас была с ним небольшая совместная поездка в этой карете, но мы отвлеклись разговором, так что я не удовлетворил своё любопытство, — с этими словами д’Артаньян небрежно бросил обе книги на сиденье, находившееся напротив того, на котором они оба сидели.
Филипп с любопытством посмотрел на обе книги.
— Вы полагаете, господин капитан, что чтение книг способно сделать из узника Короля? — спросил он.
— Нет, монсеньор, но я полагаю, что пренебрежение к чтению способно сделать из принца раба, вечного узника и человека, навсегда лишённого желания и способности мыслить, принимать решения, брать на себя ответственность за них и за их реализацию, — ответил д’Артаньян. — У вас имеется весьма существенная привилегия в сравнении с господином Фуке. Ему запрещено держать в камере за раз более одной книги, на вас же подобного распоряжения не было. Вы можете держать у себя хоть целую библиотеку. Так что скучно вам не будет. Но вы не сможете передавать на волю никаких сообщений, так что вы даже не сможете попросить прислать вам какую-то конкретную книгу, поскольку это может оказаться зашифрованным посланием. Вам придётся довольствоваться теми книгами, которые вам предоставят, или же теми, которые вы успеете попросить у меня, пока мы с вами едем в Пиньероль. Общаться с вами не запрещено только мне. Правда, если Король вдруг решит посетить вас в вашем заключении, вы сможете изложить ему ваши просьбы, но я бы не рассчитывал на это посещение. Скорее всего, его не будет никогда.
— В таком случае, господин д’Артаньян, я прошу у вас эти две книги! — воскликнул Филипп.
— Хорошо, но только не пытайтесь возвратить их мне или господину Фуке, — ответил д’Артаньян. — Всякая книга, которая попадёт к вам, не должна будет после этого выйти из вашей комнаты. Либо вы оставите её у себя, либо она будет сожжена немедленно после того, как вы её вернёте, вам велят сложить её в непрозрачный конверт и сожгут вместе с конвертом, не вскрывая его. По этой причине прошу вас не заказывать для себя дорогостоящих произведений искусства и антикварных книг, представляющих большую историческую ценность для грядущих поколений. Но как я узнаю, какие книги вам следует прислать?
— Я целиком и полностью полагаюсь на ваш вкус, господин д’Артаньян, — ответил Филипп. — Умоляю вас задержаться на сутки в Пиньероле после того, как вы доставите меня в мою новую тюрьму и собрать для меня там такие книги, которые, по вашему мнению, мне следовало бы прочесть для того, чтобы соответствовать той миссии, которую я провалил.
— Вы надеетесь вернуться? — с недоверием спросил д’Артаньян.
— Я всего лишь хочу быть тем, кем я рождён, в не меньшей степени, чем им является мой брат! — горячо воскликнул Филипп. — Пусть мне это никогда не пригодится, но я имею право получить образование, достойное меня. Если для меня не найдётся учителей, я займусь самообразованием!
— Вот такой разговор мне по душе, Ваше Высочество! — ответил д’Артаньян. — Вам, конечно же, захочется получить также и несколько книг на испанском языке попроще, чтобы выучить родной язык вашей матушки Королевы?
— Непременно! — воскликнул Филипп. — И если найдётся, то словарь, в котором объясняется произношение испанских слов!
— Вы полагаете, что такие книги существуют? — с сомнением спросил капитан. — Хорошо, если хотя бы одна такая книга имеется в Пиньероле, она будет вашей. Если же я не найду таковой, я сделаю всё от меня зависящее, чтобы вы получили такую книгу чуть позже.
— Вы чрезвычайно добры, господин д’Артаньян! — воскликнул Филипп.
После этих слов он схватил книгу, написанную по-французски, и стал внимательно читать её.
—Ваше Высочество! — сказал д‘Артаньян. — Я устал и намереваюсь слегка вздремнуть. Советую и вам сделать то же самое, но если вам больше нравится читать, пока ещё достаточно светло, я не возражаю. И не пытайтесь сбежать. Я сплю очень чутко, двери заперты на ключ, окна зарешечены, и с обеих сторон кареты едут по десять мушкетёров, которым велено убить вас, если вы попытаетесь сбежать, а они не смогут вернуть вас обратно. Я бы не хотел столь печального завершения нашей совместной прогулки, которая началась со столь интересных и поучительных для нас обоих разговоров. Покоритесь своей судьбе, думайте, что это – лишь на время, и тогда вам будет легче перенести все невзгоды, и, возможно, когда-нибудь Судьба покорится вам.
После этих слов капитан поднял воротник, надвинул шляпу на лоб и почти мгновенно заснул.
(Продолжение следует)