Осень в Ленинграде наступает значительно позже, чем за Уралом, листва зеленеет почти до октября, дожди… дожди явление круглогодичное, осень тут не при чем.
Проснувшись утром под обычный шум дождя, Надежда первым делом нашла взглядом три фотографии, стоящие на столике у кровати. Она теперь каждое утро начинала именно так, это был ее новый ритуал - мысленно разговаривать с фотографиями родных и любимых людей.
На одном фото была молодая женщина с ребенком на коленях, мама с маленькой Надей, на втором – семья казаков в простых одеждах – родные и любимые люди, которые заботились о ней все эти годы, на третьей – невеста в подвенечном платье под руку с молодым и красивым женихом – свадебная фотография мамы.
Тетя Нина позаботилась о том, чтобы эти фотографии оказались в комнате «Надюшеньки», как она ее называла. Надежда уже месяц жила у своей тетки, та сразу сводила ее на телеграф, чтобы послать телеграмму родным, а затем она написала родителям длиннющее письмо, описав во всех подробностях все, что видела. Впечатлений и правда было много.
У людей, живущих в столицах часто складывается неверный стереотип о тех, кто живет «за чертой оседлости», им кажется, что у тех мягко говоря, неполная картина мира. Как же они ошибаются и как искренне удивляются, когда провинциал из деревни Кукуево рассказывает им историю их родных мест, о которой они и не слыхивали, и не читывали.
Надежда, хотя и росла, по мнению тетки, в медвежьем углу, была хорошо знакома с жизнью большого города, гащивала не раз у родственников в городах, на каникулах живала у тетки в Челябинске, но Петербург поразил ее красотой и помпезностью - «Совсем как праздничный торт с розочками,» - думала она, глядя на витиеватые украшения зданий.
Нина Николаевна с удовольствием сопровождала племянницу, показывая ей город, долгие годы ее грустного одиночества остались где-то там, в прошлом, теперь в ее квартире поселилась Надежда.
Они подолгу разговаривали, сидя на диване в гостиной, рассказывали о своей жизни, знакомились друг с другом. Нина Николаевна улыбалась, когда слушала уральский говорок своей вновь обретенной племянницы, нет, речь ее была грамотной и правильной, но этот мягкий выговор согласных и интонации…
Вообще, ее поражала эта умная и сообразительная девочка, она знала и умела абсолютно все и в полной мере компенсировала бытовую беспомощность своей тетки-неумехи. И еще ее поражала сдержанность, Надежда не проявляла своих чувств на людях – «Совсем как самурай, это, наверное, воспитание» - думала она, глядя на то, как ловка Надежда «управляется» по хозяйству. Откуда ей было знать, что самым частым наставлением, слышанным с самого раннего детства было: «Терпи, казак, атаманом будешь!» - и Надежда научилась терпению.
Квартира, в которой они жили, принадлежала отцу Нины Николаевны, который был профессором университета, он отказался от иммиграции и продолжил преподавать в университете, старательно обходя острые углы, в беседах с представителями новой власти – что с нас, с ботаников, возьмешь. Эта его осторожность позволила ему сохранить работу в любимом университете и избежать конфискаций и уплотнений.
Нина Николаевна преподавала музыку, и была поражена, что Надежда играет на всех струнных инструментах. А что тут было удивляться, в семье Полины все семеро детей хорошо играли на гитаре и гармони, отлично пели, без музыкальной школы и консерватории, тогда вообще был культ образования. Муж Полины – Павел боролся с неграмотностью, и начал, как было принято, со своей семьи.
В университете Надежде очень нравилось, она с жадностью впитывала все новое, ловя каждое слово профессора на лекции и общаясь с однокурсниками. В общем, ее новая жизнь на новом месте налаживалась.
***
- Куды ты несесся, Машка! Куды тя черти гонють! - кричал со своей заваленки дед Митя. В последнее время, после смерти старухи, он сильно одряхлел и уже не шастал по селу, разнося сплетни и «получая на орехи» от местных женщин, а сидел у своего дома, щурясь красными слезящимися глазками. А местные женщины носили ему еду и «чисты рубахи», среди его хожалок был и его вечный оппонент – Полина – «Куды его денешь, строго хрыча, он ить наш!»
- Письмо от дочки получила! Из Ленинграда! – и тетка Марья неслась по улице дальше, прижимая большой белый конверт к груди, не обращая внимания на колкости, отпускаемые ей вслед.
- Ишь тыы, из Ленинграада, давно ли голожопая на речку бегала, из Лениграаада! – ворчал старик, ни его годы, ни возникшая в последнее время немощь не лишили его прежней «живости характера» и природной потребности язвить по поводу и без.
- Здорово, тетка Мария, ты че, с цепи сорвалась, или пожар? – посмеивался ей вслед сосед Гриша-Лапша.
- Письмо от Надежды пришло! – радостно крикнула ему Мария, не снижая скорости.
- От, молодца Надюха, от молодцаа!- неслось ей вслед. Гриша-Лапша был человек добрый, свое смешное прозвище он получил, пострадав от местной «высокой кухни». Однажды его жена приготовила лапшу, как было заведено за Уралом, длинную и широкую домашнюю лапшу. На требование мужа с порога: «Ись давай!» Она поставила перед ним тарелку с горячущей лапшой. Гриша так торопился, что, зацепив из еще кипящего в тарелке варева, лапшу решил «ушвырнуть» ее, потянув воздух в рот, а лапша возьми, да и шлепни его по глазу, от чего Гриша окривел и стал не просто Гришей, а Гришей-Лапшой. Так его и звали все от мала до велика.
***
Тетка Мария перечитывала письмо в третий раз. Первому прочтению в значительной степени помешали слезы, от которых строчки расплывались, так, что Николаю пришлось самому читать письмо вслух. Второе прочтение прошло несколько спокойнее, она уже с жадностью ловила каждое, написанное дочкой, слово, а третье прочтение уже вызвало бурю эмоций: «Слава те , Оссподи, все хорошо!»
Полина, присутствовавшая при прочтении письма, улыбалась, прикрывая краешком платка рот.
-Ну воот, тетка Мария, а ты переживала, все хорошо у Надюшки, теперь наша Надя в университете учится, грамотным человеком станет.
- В эту ночь тетка Мария и Николай снова не смогли уснуть, снова и снова перечитывали они письмо дочки и обсуждали, как лучше гостинцы отправить, чтобы «не замерла» Надежда на городских харчах.
- Пишет вот, летом приедет! - повторяла Мария.
И они стали жить в ожидании лета.