Чехов (А.П. №2) и женщины
прим. Чехов АП №2 - это Антон, а АП №1 - это ст брат Александр, тоже писавший
Часть 25
Свод фрагментов из текста об итогах исследования Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова», не стибритого в сети Тибра (места знать надо!), а полученного из частной баварской биб-ки в цифровом формате
Справка об авторе и идее материала – см. часть 1
ОЛЬГА КНИППЕР
1899
Лика Мизинова, делавшая первые робкие шаги на французской оперной сцене, была еще более обделена вниманием Антона. Под Новый год он сообщил ей, что молчит, потому что она не отвечает на письма. Это ее разозлило: «Вы бы написали, если бы знали, что Ваши письма для меня что-нибудь стоят! <…> Я Вас люблю гораздо больше, чем Вы того стоите, и отношусь к Вам лучше, чем Вы ко мне! <…> Если бы я уже была великой певицей, я купила бы у Вас Мелихово! – Я и подумать не могу, что не увижу его».
Антон не удержался от того, чтобы поддразнить ее: «Угадай – я женюсь <…> продаю Марксу свои сочинения». И сравнил ее с Похлебиной, которая когда-то пыталась убить себя штопором. Лика поддержала шутку в письме от 21 февраля: «С Вашей невестой я обязуюсь быть вежлива и даже нечаянно постараюсь не выцарапать ей глаз! Но лучше оставьте ее в России! <…> Нет, не женитесь лучше никогда! Нехорошо. Лучше сойдитесь просто с Похлебиной, но не венчайтесь! Она Вас так любит».
Лика переписывалась с Машей и догадывалась о том, что держит Антона в России. У Маши же в этом не было никаких сомнений. В феврале ее пригласили за кулисы МХТа познакомили с труппой: «Книппер запрыгала, я передала ей поклон от тебя <…> Я тебе советую поухаживать за Книппер. По-моему, она очень интересна». Антон ответил незамедлительно: Книппер очень мила, и конечно глупо я делаю, что живу не в Москве. Прошло немного времени, и Ольга Книппер стала наведываться к Маше в гости. Их дружба впоследствии связала семью Книппер с Чеховыми, а Чеховых – с Московским Художественным театром.
Антон только и мечтал о том, чтобы прервать крымскую ссылку. На Пасху он собирался в Москву встретиться с труппой, повидать Ольгу Книппер, Машу и Евгению Яковлевну.
Средиземноморские растения, которые приглянулись ему в Ницце, хорошо приживались в Ялте. Вскоре двенадцать черешен, два миндальных дерева и четыре шелковицы уже шумели листвой; ожидалась доставка бамбука. Именно здесь, а не в Париже назначил Антон встречу с Ликой.
Хорошенькая Надя Терновская, дочь ялтинского протоиерея, уехала в Одессу к брату, чтобы послушать обожаемую ею оперу. Антон купил ей билет и получил в ответ букет фиалок и кокетливое письмо.
Татьяна Толстая, хотя ей не пришлась по вкусу чеховская «Чайка», была очарована «Душечкой», которую ее отец с чувством четыре вечера подряд читал вслух пестрой компании гостей, прерывая чтение всхлипыванием и смехом: «Отец <…> говорит, что поумнел от этой вещи. <…> А в „Душечке“ я так узнаю себя, что даже стыдно».
По уши влюбленная в Антона юная Ольга Васильева, корпящая над переводами его рассказов на английский язык, присылала записки, прося объяснить непонятные слова.
Внучка Суворина, Надя Коломнина, из Петербурга писала Антону игривые письма и посылала ноты вальсов, намекая, что найдутся «чьи-нибудь искусные руки», которые сыграют их на рояле у Иловайской.
Кокетливые послания приходили и от молоденькой Нины Корш.
Ялта смеялась над чеховскими поклонниками. Женщин, которые преследовали его на набережной или по дороге на Аутку, прозвали «антоновками», однако Антон был далек от искушения попробовать эти запретные плоды.
Антон ответил, что читателей следует избавлять от встречи с незрелыми писательскими опытами. В то время как Чехов вполне обоснованно выбраковывал слабые юморески, а в редактуре вырезал из многих рассказов наиболее Великий пост в 1899 г заканчивался в России 18 апреля. Именно в тот день Антон нежданно-негаданно появился на пороге квартиры семейства Книппер. Ольга жила вместе со своей вдовой матерью и двумя дядьями, армейским офицером Александром Зальца и доктором Карлом Зальца. Эти две фамилии составили второе поколение обрусевших, но сохранивших родной язык немцев-лютеран.
До сих пор никто из этого клана не связывал себя узами брака со славянами. Антону прежде не доводилось встречаться с людьми подобного круга: по натуре все они были неутомимыми и стойкими борцами. Испытав на своем веку горести и невзгоды разорения, семейство Книппер упорно стремилось вернуть былое преуспеяние. К тому же они были людьми музыкально одаренными. Ольга не только играла на сцене, но и недурно пела, а ее мать Анна, профессор Московской консерватории по классу пения, на пороге своего пятидесятилетия еще солировала в концертах. Дядя Саша, певец-самоучка, был большим поклонником Бахуса и разудалым повесой. Оба семейства – и Книппер, и Чеховы были немало удивлены своей непохожестью.
В жизни Ольга очаровала Антона не меньше, чем в образе царицы Ирины на сцене, хотя ей недоставало классической красоты Лики Мизиновой и страстности Веры Комиссаржевской; у нее были небольшие глаза, тонкие губы и тяжеловатый подбородок. В характере ее актерская живость сочеталась с организованностью; и работе и развлечениям она отдавалась целиком. Ольга была способна на все: и выдержать дальний пеший поход, и выходить больного, и показать себя благородной дамой, и разрезвиться, как девчонка.
Итак, с 18 апреля 1899 г Антон ограничил личную жизнь одной-единственной женщиной.
Он, правда, слегка пококетничал с новой Машиной подругой, девушкой со средствами Марией Малкиель, однако другие женщины были заброшены, даже протоиерейская дочь Надя Терновская, которая обеспокоенно писала ему: «Вы хотите приехать в июне в Ялту только на два дня? <…> Ведь антоновок тогда не будет. А быть может, Вы оттого и не хотите долго здесь оставаться, что их не будет?»
Антон сводил Ольгу на выставку левитановских картин, среди которых были знаменитые «Стога сена при лунном свете». К маю в Мелихове стало уже достаточно тепло, чтобы принимать гостей, и Ольга получила приглашение. Она согласилась приехать на несколько дней, если Немирович-Данченко отпустит ее с репетиций.
5 июля он навсегда оставил таксу Хину и имение, на которое было потрачено так много времени и сил. Чеховы решили переехать жить в Ялту. Маше он велел поручить продажу Мелихова комиссионеру.
Все мысли Чехова были заняты Ольгой Книппер. Он договорился встретиться с ней на Кавказе – при условии, что она не вскружит ему голову. Антон поступил так, как было удобно ему. 8 июля он послал Ольге Книппер телеграмму, назначив ей свидание в Новороссийске; оттуда они вдвоем намеревались на пароходе добраться до Ялты. Спустя четыре дня он выехал поездом в Таганрог, а 17 июля Чехов отправился морем в Новороссийск.
В Ялте Антон остановился в гостинице «Марино», а Ольга сняла комнату в доме доктора Средина. Целых 12дней они провели в Ялте: гуляли по городу, ездили на извозчике на Ореанду полюбоваться видом на море, наведывались в Аутку, где Бабакай уже заканчивал постройку дома, а Мустафа занимался садом. Впрочем, не все между ними складывалось гладко
2 августа Антон и Ольга отправились на лошадях в Бахчисарай – путь туда лежал через горный перевал Ай-Петри. Проезжая залитую солнцем живописную долину Кок-Коза, они с недоумением разглядывали группу людей, отчаянно махавших им вслед руками, – оказалось, что это знакомые врачи из Ялты, которые издалека узнали Антона. Потом путешественники сели в московский поезд. За это время их дружба переросла в нечто большее. Антон две недели не подходил к письменному столу.
Из Москвы в Ялту его провожала Ольга Книппер – с вокзала она ушла в слезах, и утешать ее пришлось Маше. Антон торопился в Крым, чтобы к приезду женского состава чеховского семейства сделать новый ялтинский дом пригодным для жилья. 27 августа Чехов впервые ночевал в своем новом доме.
Надя Терновская, самая хорошенькая «антоновка», показаться Чехову на глаза пока не решалась. Ее отец поссорился с начальницей гимназии Варварой Харкеевич, и Антон из солидарности стал избегать и дочери, и отца.
Провожая Шаховского в Москву, Антон передал с ним для Ольги Книппер запонки в форме птичек – грустной и веселой.
Немирович-Данченко пожелал получить монополию на пьесы Антона Чехова, а Ольга Книппер захотела стать его единственной женщиной. Постепенно она перезнакомилась со всеми его подругами. С Ликой они встретились на следующий день после отъезда Антона в Крым. Повстречав Кундасову, она поняла, что опасности та не представляет, и это становится ясным из письма Ольги Антону от 21 сентября: «Была у меня Кундасова <…> стояла в нашем стеклянном фонаре, в гостиной, говорит, что нашел столбняк и что она забыла, где она; потом отошла; мы болтали, пили чай с лимоном, ели черную кашу. Она была такая элегантная, просто прелесть. А знаете, больно на нее смотреть – такая она истерзанная жизнью, так ей нужен был покой, ласка».
Чехов и Гауптман («Одинокие» были самой «чеховской» из всех его пьес) стали для театра его последней надеждой. Немирович-Данченко и Ольга в два голоса уговаривали Антона написать для МХТа еще одну пьесу.
Однако вместо пьесы Антон послал Ольге шкатулку «для хранения золотых и бриллиантовых вещей».
Осень в Ялте выдалась на редкость дождливой, что не замедлило сказаться на здоровье Антона. Он снова заговорил об операции по поводу геморроя, мучителен был и «кишечный катар», от которого Антон быстро терял с трудом набранный вес. Тяжело переносил одиночество; в письме к доктору Россолимо пожаловался: «без писем можно повеситься, научиться пить плохое крымское вино, сойтись с некрасивой и глупой женщиной». Слухи о женитьбе Антона, которыми уже столько лет питались Москва и Петербург, зациркулировали с новой силой, однако на сей раз они были не столь злоехидны. Первым об этом Антона спросил Александр в письме от 11 октября: «Господин Чехов! Петербург женит Вас упорно и одновременно на двух артистках. <…> Ничего не имея против Вашего двоеженства, я все-таки прошу Ваших инструкций – что мне отвечать вопрошающим». (Кроме Книппер, за Антона прочили еще одну актрису и к тому же редкой красоты женщину – Марию Андрееву.) Докатились эти разговоры и до Нижнего Новгорода, откуда Антону написал Горький, пока еще наслаждавшийся семейным счастьем: «Да, говорят, что Вы женитесь на какой-то женщине-артистке с иностранной фамилией. Не верю. Но если правда – то я рад».
Премьера пьесы «Дядя Ваня» состоялась 26 октября, после четырех генеральных репетиций и через два года после появления в печати. Из всей труппы лишь Немирович-Данченко и Ольга Книппер поначалу были не вполне довольны постановкой. Ольга обвиняла Станиславского в том, что он заставил ее сыграть роль Елены Андреевны чрезмерно чувственно. Сам же Станиславский, игравший Астрова, прошел роль под бдительным оком Немировича «буквально как ученик школы». (Увидев его в роли Тригорина Антон отказывался верить, что тот будет способен сыграть охочего до женщин Астрова: «Впрыснуть спермину, что ли», – советовал он Немировичу.) Второе представление пьесы состоялось 29 октября – на этот раз Маша, как полномочный представитель брата, разделила его блистательный театральный успех. Теперь Московский Художественный театр, по слову Немировича-Данченко, держался на трех китах: А. К. Толстом, Чехове и Гауптмане.
Между тем дружеские связи между семействами Чеховых и Книппер продолжали крепнуть. Маша писала Антону 5 ноября: «С Книппер видаемся очень часто, я обедала у нее несколько раз и хорошо познакомилась с мамашей, т. е. твоей тещей, и с тетенькой, которая любит выпить». Ольга сблизилась с Машей, несомненно, увидев в ней один из подступов к сердцу Антона. Маша нахваливала ее: «А какой она прекрасный человек, в этом я убеждаюсь каждый день. Большая труженица и, по-моему, весьма талантлива». Ольга нередко оставалась у Маши с ночевкой – та жила неподалеку от театра, – хотя и без нее в квартире был дым коромыслом: из-за карантина в гимназии
Однако по мере сближения Чеховых и Книппер не только брата, но и сестру стало беспокоить одно обстоятельство: отношения Ольги и Немировича-Данченко не ограничивались делами театральными. Талантливый педагог, он уже давно держал ее в плену своего обаяния, несмотря на недовольство Ольгиной матери. В российских театрах ведущая актриса часто становилась любовницей режиссера, и роман Книппер с Немировичем не прервется даже тогда, когда Ольга с Антоном станут вести себя как будущие муж и жена (кстати, по этому поводу Немирович ревности не выказывал). В свою очередь Антон был дружен с женой Немировича, Катишь, которую недолюбливала Ольга. Маша предлагала Антону свою помощь: «Немирович <…> был у меня, сидел долго, много болтали, и у меня явилась мысль отбить его у Книппер».
Впрочем, у Антона, в отличие от Ольги, в то время других сердечных увлечений не было. Лика Мизинова уже вернулась в Москву и томилась в одиночестве, однако он не жаловал ее письмами, а Маша не одобряла ее попыток влиться в богемную театральную компанию. Все мысли Антона были об Ольге Книппер, и 11 ноября он с грустью писал Маше: «Завидую ему [Немировичу-Данченко], так как для меня теперь несомненно, что он имеет успех у одной особы». По его признанию, он чувствовал себя, как стоящее в его доме пианино: «на нас тут некому играть».
Для «Русской мысли» он написал классический рассказ из жизни ялтинских отдыхающих, «Дама с собачкой». Его герой, циник и курортный ловелас Гуров, заводит роман с молодой и несчастливой в браке Анной; в результате он настолько увлекается ею, что приезжает вслед за ней в ее родной провинциальный городишко, и мимолетное увлечение обращается в сильное, неотвязное чувство. Рассказ в некотором смысле оправдывает супружескую неверность и, таким образом, отрицает толстовский роман «Анна КаренинаТема прелюбодеяния, затронутая Чеховым в рассказе, воскресила интерес к нему читающей публики; в «Даме с собачкой» он дал ей понять, что, несмотря на слухи о безнадежной болезни, он еще далеко не исчерпал себя как писатель.
В письме от 24 ноября Антон окончательно подтвердил Немировичу-Данченко, что обдумывает новую пьесу: «У меня есть сюжет „Три сестры“», – писал он, но взяться за нее собирался только после завершения начатых рассказов.