МЕДЕО
В советские времена, практически во всех отраслях народного хозяйства практиковалось проведение переаттестаций, курсов повышения квалификации и переподготовки специалистов разных уровней. Это было хорошим подспорьем нам, практическим работникам. В период, о котором пойдет быль, относился как раз ко времени начинаемых реформ во многих отраслях, в том числе и в моей родной — сельском хозяйстве. Когда в 1964 году к власти в СССР пришел Брежнев, сразу были предприняты попытки что-то изменить в хозяйстве страны. Был принят ряд крупных по масштабам реформистских решений, в 1965 году — по совершенствованию экономических отношений в АПК, как внутри отрасли, так и ее взаимосвязях с другими отраслями и государством, в1966 году — по мелиорации, где тоже предполагались многие усовершенствования и новые подходы. Был принят еще ряд важных документов по введению гарантированной денежной оплаты труда в колхозах и отмене трудодней. Здесь, кстати, надо сказать, что это было непродуманное решение, а по-простому — величайшая экономическая, политическая и социальная глупость на государственном уровне, сродни будущему введению частной собственности на землю и распаеванию государственной земли.
Короче говоря, в те годы, новое руководство страны пыталось что-то изменить в лучшую сторону, в частности на селе. Все эти новшества надо было переварить в головах исполнителей и применить на практике. Необходимо признать, что, по крайней мере, в те времена в Казахстане была очень сильная экономическая аграрная школа. Честно говоря, я не встречал позже ни научных работников, ни практиков экономистов-аграрников такого уровня. Поэтому, попадая на курсы повышения квалификации в Алма-Ату, мы, сельские экономисты (кто хотел, конечно), узнавали не только много нового теоретического, но и прикладного — практического. Участвуя в различных деловых играх, расчетах отраслевых норм и нормативов, а также дискутируя по тем или иным вопросам с ведущими экономистами-теоретиками,
мы взаимно обогащались, и в этом была основная полезность таких переподготовок.
Но позже, к концу семидесятых, работая на более высоких ступенях аграрной иерархии, я начал замечать тенденции специализированного, можно сказать, специфического отбора кандидатов на подобные мероприятия. Участников уже вызывали на переподготовку по линии республиканских органов, хотя раньше графики учебы составлялись на местах — и не раз в три-пять лет, а по три-пять раз в году. Такие тенденции появились в национальных республиках еще задолго до развала Союза. С вызываемыми на курсы в заранее определенное время шла совсем другая «переподготовка». Они позже стали опорой и основой для возникновения различных "народных фронтов" и проведения демаршей и демонстраций во время всяких там цветных, розовых, оранжевых и подобных революций. Упрощенно можно констатировать, что за деньги Советской власти, готовились разрушители этой власти. Ведь все затраты по "переподготовке" продолжало нести государство.
Что было, то было, не было этого тогда только в России, потому что в России тогда вообще уже ничего не было. Развальные идеи и действия хоть и генерировались в Москве, — но после того, как их утверждали за рубежом. И российских "фронтовиков" не переподготавливали в Москве, как во всех других республиканских столицах, а посылали на "курсы" за рубеж. У себя дома такая переподготовка не прошла бы и не определилась в нужном направлении. Впрочем, это все будет позже...
А пока — 1965-й год, лето, я, главный экономист колхоза, приехал в Алма-Ату на месячные курсы повышения квалификации. Из нашей области в столицу прибыло двое — со мной еще экономист из со-седнего колхоза. Звали его Федор. Сельхозинститут, который был базовым учебным предприятием, кстати, тоже в те времена довольно солидный, не мог обеспечить таких, как мы, курсовиков, общежитием, поэтому организовал договорную систему съема жилья у частных лиц. Так как курсы были постоянно действующими, "скользящими" по всем ведущим сельхозспециальностям, то и договоры найма жилья как для приезжающих на курсы, так и для желающих студентов, особенно семейных, действовали круглогодично. За умеренную плату в 30 рублей сдавалась комната на месяц.
В один из таких домов привели нас с Федором и еще одного парня — Акрама. Был он из соседней с Алма-Атой,Талдыкурганской области и работал там главным экономистом совхоза. 26 лет, женат, двое детей. Надо признаться, что в те времена специалисты колхозов, по всему Союзу, в том числе и в Казахстане, находились в гораздо худших, в материальном плане, условиях. В совхозах специалисты такого же ранга, ежемесячно получали заработную плату, различные надбавки и добавки, стимулировались по итогам года. Нам же, в колхозах, начислялись "трудодни", нечто вроде коэффициента трудового участья. Если по итогам года доход колхоза позволял что-то распределить среди всех колхозников и на все усредненные трудодни, то какие-то копейки начислялись. Если свободных средств не оставалось, значит, и нам ничего не доставалось. Причем, в совхозах заработная плата начислялась в размере 100 процентов оклада или тарифной ставки, независимо от результатов деятельности совхоза Более того, специалисты колхозов были при трудоднях гораздо в более худшем положении, чем рядовые колхозники. К примеру, я, главный экономист колхоза, получал 90 трудодней и 30 рублей аванса за месяц. На трудодни в течение года ничего не начисляли, вот и оставались только 30 рублей аванса. У меня — трое детей. Кроме того, что я экономист, я еще и парторг колхоза. Меня, как экономиста и как парторга (без оплаты), через день куда-то вызывают, в район, область. То партхозактив, то бюро райкома, то какая-нибудь профсоюзная или любая другая конференция, то слет механизаторов, то животноводов, то семинар, то отчет и еще сотни причин для вызова. Расстояние до райцентра — 40 километров, до областного центра — 150. 8 месяцев зима в тех местах. Если вызывают на 10 утра, значит, надо выезжать в пять часов, потом добираться, буксуя, копая, толкая, зарываясь в снег, а в те годы дорог не было, значит, и в грязь. И каждый раз, выезжая, берешь в кассе немного денег, надо же пообедать хотя бы. Немного — 3, 5, 10 рублей, а за год набирается тысячи полторы. Если рублей 300-500 начислят по итогам года, то тысяча зависнет как долг. А с нового года деньги опять брать надо, даже на те же поездки. Заниматься каким-то дополнительным бизнесом, как говорят сегодня, было невозможно, и не только потому, что парторг, но и из-за нехватки времени. Мы работали с утра до вечера, без выходных и без отпусков. Зимой, когда у полевых работников и специалистов появлялось свободное время, у нас, бухгалтеров-экономистов, добавлялось
еще больше работы — с планами, отчетами, анализами и т.д. Колхозникам нашим тоже было не сладко, но они хотя бы не несли ненужных дополнительных расходов.
Так что, когда мы поселились втроем на частной усадьбе, наш с Федором "стартовый капитал" существенно расходился с возможностями Акрама. Он был сыном ушедшего на пенсию директора совхоза, того же, где сам теперь работал, получал 200 рублей зарплаты, в Алма-Ате лет пять назад закончил сельхозинститут, остались кое-какие знакомые и т.д. Поездка на курсы для него была чем-то вроде туристической или развлекательной экскурсии. Так как нам с Федором было не на что ходить по ресторанам, то мы летними вечерами писали рефераты, делали какие-то расчеты, которые просили сделать преподаватели, в будни никуда не ходили, а по воскресеньям отправлялись в центральный парк — полюбоваться его великолепием, посидеть в шашлычной. Разве можно было устоять, когда приличный шампур бараньего шашлыка стоил 24 копейки, а вместе с бутылкой хорошего пива всего 50 копеек! Мы наедались на рубль, отдыхали и шли домой, а Акрам всегда вечером уходил в город.
Уже после недели совместной учебы и проживания мы, с Федором поняли, что, как экономист, он никудышный, разобрались, зачем он приехал, и не обращали на все его походы внимания. Парень он, в общем, был общительный, безвредный, поэтому никаких инцидентов у нас ни в институте, ни дома не возникало.
Прошла первая неделя, и Акрам поехал домой — может, деньги кончились, может, переодеться, или дела какие. До его дома было километров сто, так что в понедельник к началу занятий он прибыл вовремя. Довольный такой приехал, все время шутил, а вечером, как обычно, ушел. Пришел поздно, еще более довольный, чем был днем. "Ну, — говорит, — ребята, я такую девушку нашел, просто чудо. В меру пухленькая, лет 17-18, волос золотистый, как солнце, глаза голубые, даже описать трудно. Я ее еще в пятницу в ресторане "Ала-Тау" увидел, запал на нее, а сегодня она опять там была, Я ее танцевать пригласил, думал, откажется, а она пошла! А назавтра я заказал в ресторане столик в нише. Она немного поломалась, потом, когда мы станцевали еще раз, согласилась. Так что завтра я эту булочку белую обязательно разломлю". На следующий вечер Акрам побрился, надушился. Мы пошли смотреть к хозяевам телевизор, а он направился к той "булочке". Ночью Акрам не пришел, мы не беспокоились, по-
нимая, в чем дело. Не пришел он и утром, и на занятия тоже. Мы и тут не беспокоились, бурный вечер, бурная ночь, трудно, наверное, было, да куда он денется, казах в Алма-Ате знает все входы и выходы.
Но на втором перерыве пришел дежурный с вахты и спросил: "Кто из вас Гурковский?" Я сказал: "Я — Гурковский, а в чем дело?" "Вас на вахте ждут!" Кто меня может ждать на вахте в Алма-Ате? Пошел. Смотрю, какой-то молодой милиционер-казах стоит, а у крыльца — милицейский "газик" с работающим двигателем. Не понятно. Поздоровались. Лейтенант спрашивает: "Вы знаете Акрама?", — и называет фамилию. У меня в голове другой Акрам, у нас в колхозе заведующий овцефермой был Акрам Садыков, я не понял фамилии и говорю: "Нет, не знаю". "А он вас знает, и попросил найти!" Тогда я понял, о ком идет речь, мы же Акрама по фамилии никогда не называли — Акрам и Акрам. "А, говорю, извините, — знаю, конечно, мы вместе живем и учимся". "Тогда я вас прошу проехать со мной, — сказал лейтенант, — так надо!" Ну, надо, так надо. Поехали, оказалось — в самый восточный в городе участковый пункт милиции. Там я увидел Акрама. О, вот где надо было иметь фотоаппарат! В отдельной маленькой комнате он сидел... в набедренной повязке, сплетенной из какой-то травы. "Потом все объясню, — сказал Акрам, — а пока съезди с этим лейтенантом, он мой знакомый, к нам на квартиру, там у меня несколько пар брюк, рубашки, белье, туфли. Возьми весь комплект, чтобы можно было одеться и поехать домой".
Я все так и сделал. И вот мы сидим в нашей комнате. Хозяйка ничего не знает — милиционер нас до угла улицы довез и уехал. И Акрам мне поведал следующее. Как и договорились, он пришел в ресторан, ему показали столик в зашторенной нише, он сел, немного подождал — пришла его благоухающая желанная. Посидели, выпили шампанского. Тут к столику подходит еще девушка, как оказалось, — подруга его знакомой. Минут через пять пришел какой-то парень — представился другом подошедшей подруги. Потом подошли еще парень с девушкой, и за столом их стало шестеро. Ну, шестеро, так шестеро. Горя желанием побыстрее разделаться с ужином, Акрам подошел к официанту и попросил расширить заказ с двух до шести персон. Официант все записал, Акрам вернулся к столу, и все вместе снова выпили шампанского.
"Больше я ничего не помню, — продолжал Акрам, — очнулся от холода, горы вокруг, я лежу на траве, недалеко вода журчит. Одежды
— никакой. Солнце из-за горы выходит, смотрю — рядом старая пачка от папирос, из нее деньги выглядывают, вытащил — 3 рубля. Нарвал травы, сделал повязку на бедра, пошел к шоссе, оно — метрах в двадцати, рядом. На мое счастье "Волга" с шашечками откуда-то ехала Взял меня таксист, за три рубля довез, как раз хватило. Эти сволочи меня аж в урочище Медео завезли. Раздели и бросили».
«Но самое неприятное, — Акрам понизил голос, — у меня в кармане были 300 рублей своих и 1000 рублей отцовских, которые я должен был передать, нашему бывшему партийному секретарю. Он теперь в Алма-Ате живет, юбилей у него скоро, отец пообещал ковер подарить. Но так как ковер здесь можно быстрее и дешевле купить, то передал деньги. Деньги, эту тысячу, я потом привезу из дома, а вот как прожить неделю, ума не приложу. Выручайте, чем можете, я ведь те триста рублей взял у жены, она у меня кассиром в совхозе работает, в счет зарплаты, стыдно через день опять просить".
Дали мы ему вечером с Федей по 15 рублей, а когда он дождался выходного, съездил опять домой, и вроде бы все успокоилось. Потом несколько раз Акрам и его знакомый милиционер дежурили у ресторана "Ала-Тау", но ни пышной блондинки, ни ее подруг, по крайней мере, пока мы там были, — не встретили.
Акрам загрустил и в оставшиеся две недели никаких знакомств уже не заводил, а наоборот, знакомые еще по институту приходили к нему, но это были уже другие встречи.
Не знаю, чему научился главный экономист Акрам за период тех курсов. Но все же, надеюсь, время не прошло для него даром. Чему-то все-таки научился. Хотя, кто его знает. Материальный ущерб для него, как мы поняли, был копеечный, а вот другой ущерб, человеческий, может быть, и обошел его стороной. Не будем гадать. Тогда случившееся с ним было необычно, дико и гадко. Слава Богу, что живым оставили, да три рубля на дорогу. Сегодня уже бы не оставили — ни жизни, ни денег. Тогда даже для подонков жизнь что-то стоила, сегодня это потеряно и, наверное, навсегда.
Что хочется добавить. Тогда я впервые услышал это выражение — "урочище Медео". Уже позже пошли сообщения, что под Алма-Атой целенаправленным уникальным взрывом была устроена противоселевая плотина, чтобы обезопасить чудесное урочище Медео. Позже сообщали, что там планируется строительство современного высокогорного катка. Потом этот уникальный комплекс был построен. Самый быстрый лед считался на Медео. Туда съезжались конькобежцы всего мира.
Все это было в нашей жизни. Не знаю теперь, что там осталось в том ущелье, может, каток, а может, голое место, не знаю. Знаю одно, когда я слышал слово "Медео" по разным поводам все эти годы, я сразу представлял себе Акрама в набедренной повязке из дикой травы, ползком подбирающегося к шоссе. И мне всегда было непонятно — смеяться или грустить по этому поводу. Это тоже жизнь.