Написано в 2008 году. Публикуется впервые. Людям со слабыми нервами читать не рекомендуется.
Так получилось, что обо мне ещё при жизни сложилась легенда. Потому что я изобрела способ убийства без использования любых материальных сподручных средств. Я не буду подробно это расписывать. Как Да Винчи, я всегда держу свои секреты в тайне, если только их не вырвут из меня пытками.
Когда мне исполнилось 7 лет, я поняла, что рождена быть гением. Уже тогда нереальные идеи легко находили воплощение в моём мозгу. Правда, теория не предшествовала практике, потому что для этого мне нужны были материальные вещи, но какие именно – я и сама не знала. Их не существовало в природе.
Я изобрела способ записывать сны, способ лечения душевных ран без слов и медикаментов, ещё я изобрела способ разбивать защиты лозунгов, которые используют политики. Я стала хакером в энергетической защите мощных биополей известных лиц. Я легко моделировала лазейки и причиняла им мелкие пакости. Так, ради удовольствия. Чтобы им не всегда было хорошо.
Потому что надо отвечать за свои слова. А я не люблю, когда люди лгут целой массе народа, облекая свою ложь в красивые предложения, произнесённые задушевным тоном. Не зная, что существует НЛП, я открыла это явление логическим путём. НЛП я использовала для модуляции направленного психологического луча, который проходил сквозь защиты и создавал неприятности у министров и президентов.
Конечно, окружающие их колдуны, засекли меня в первую же вылазку, но поймать меня не удалось. Я использовала ими же собственно разработанные методы защиты, перенаправляя их заклятия на самих создателей. Зеркалить для меня было также легко, как выращивать сорняки на грядках.
Заклятия…
Сколько я себя помню, они возникали в моей голове с тех самых пор, как я научилась говорить и думать. Я быстро научилась ими пользоваться. Сейчас любят жаловаться: «Жизнь такая». Я не жалуюсь, но повторюсь.
Моим первым и любимым заклятием было заклятие про ножик. Если кто-то меня незаслуженно обижал, я сжимала виски пальцами до тех пор, пока с языка моего не сходило заклятие:
Ножик, ножик, где ты был?
Я за тётенькой ходил.
Я в язык воткнул ей шило,
Чтоб она не говорила.
И мои воспитатели, учителя и «учители жизни», замолкали. Кто-то страдал кашлем – продолжительным, изнурительным, не поддающимся лечению. Кто-то заболевал болезнями рта. А моей первой учительнице на самом деле вырезали язык – какие-то хулиганы, наверное. Ей не надо было бить меня линейкой по голове, обзывая кретинкой, и не только меня.
Я тогда была глупее, и надо было бы сочинить заклятие про её голову, но ей с лихвой хватило и вырванного языка. Теперь она мычит и никого не называет «тупицей» или «дебилом».
Я согласна, что в первом классе не все дети умны и прилежны; и вовсе не такие, какими их хотят видеть учителя. Но надо быть точным в подбирании определений.
Например, «дебил» - понятие изначально психиатрическое и настоящий дебил в школе не учится. Разве я не права?
Вторым, кто серьёзно поплатился от моего ножика, был мой собственный отец.
Я не знаю, почему моя мать жила с этим пьяницей и подонком так долго. Папаша в своё время отбил ей почки, от этого она страдала всю жизнь. И всё же я подарила ей остаток жизни без постоянного напряжения и страха.
Но всему своё время.
Отец приходил домой пьяным всегда. Он постоянно придирался и к матери, и ко мне. Он избивал её до тех пор, пока я не научилась действовать заклятиями.
Меня он тоже избивал.
У него была любимая и неповторимая «наука о воспитании», заключавшаяся в том, что он брал меня за шею и бил головой то об стену, то о шкаф, о створку двери; в общем, обо всё, что попадалось ему на пути.
Так насколько велика моя собственная вина в том, что у меня что-то сдвинулось в мозгах?
И в 7 лет я впервые подумала о самоубийстве, когда, придя домой после первого сентября – моего первого дня в школе – отец засунул мою голову в духовку и включил её.
Он объяснил это тем, что ему не понравился мой взгляд: недетский, мрачный, колючий, непочтительный. Ну, к счастью, в духовке я пробыла недолго: отключили свет. Отец, страшно разозлённый, выкинул меня из кухни в коридор. Мне немного обожгло щёки, и ещё у меня испортились волосы. Меня пришлось постричь под болвана. Конечно, меня дразнили.
Но эти дразнилки про «лысую башку» почему-то меня не обижали и не оскорбляли. Это касалось моей внешности, а не ума, а вскоре я обросла новыми волосами, на которые мама повязывала красивый гофрированный, очень широкий белый бант, чтобы он отвлекал зрителя от моих чересчур коротких волос.
Папашу я терпела до второго класса. Однажды он приставил нож к горлу моей матери, выбивая из неё получку. Я появилась в дверях и взрослым голосом сказала: «Мама, отдай!». Она послушалась, и он отпустил её, а потом взял деньги и ушёл из дома. Я засела в туалете, и, обхватив голову руками, сидела так, пока не сочинила:
Ножик, ножик, где ты был?
Я за папочкой ходил.
Папа водкой облился
И пожаром занялся.
Мой отец сгорел в эту же ночь. В квартире его дружка – собутыльника случился взрыв: кто-то неосторожно чиркнул спичкой, забыв завернуть кран газового баллона. На похоронах я не плакала, не целовала обмотанный белыми тряпками папашин лоб. Но три горсти земли, как положено, я ему кинула, на память обо мне. Кидая их, я повторяла про себя:
Будьте горсточки земли
Тем, что в ад всегда вели.
Я не думаю, что папаша заслуживал рая. После этого случая моя жизнь стала протекать более спокойно. Я училась, читала в библиотеке много книг сверх программы, изобретала новые приборы, росла. Мама работала воспитателем в детском саду. Жили мы очень скромно, и всё детство и юность я проходила в перешитых мамой платьях из немодного кримплена зимой и ситца летом. Но мне было решительно наплевать.
Мне было 17 лет, когда меня изнасиловали.
Это случилось во время выпускного бала, и это было групповым изнасилованием.
Участвовало 11 человек.
Несколько из моего класса, несколько из параллельного и ещё парочка, имена которых я узнала со временем. Я лишилась девственности, заразилась гонореей, забеременела.
Но не это было самым страшным. Пока это происходило, в моей голове постоянно звучал голос: «Откажись от своего дара, и этого не произойдёт. Мы умеем управлять временем и обратим всё вспять».
От своего дара я не отказалась.
Это действо записали на видеокамеру, я потом купила в прокате копию этой порнушки. Так, на память, ну, и чтобы решить, кому какой номер присвоить.
Я имею в виду, что, естественно, я собиралась отомстить, но надо было мстить справедливо, и я собиралась пронумеровать насильников в соответствии с тяжестью содеянного со мной.
Например, там было двое парней, которых заставили это сделать, а иначе, пригрозили, что ЭТО случится с их девчонками. Я думаю, вы понимаете меня.
Я не торопилась осуществлять планы своей мести.
Зачем так быстро?
Пусть они забудут, пусть раскаются, пусть им станет жаль, что однажды обыкновенная девочка в белом, разорванном платьице, поднявшись с какой-то тряпки в школьном подвале, еле – еле дошла до дома, оставляя за собой кровавые следы. А потом эта девочка сделала аборт и очень долго лечилась от нехорошей болезни.
Мама думала, что я тронулась умом, потому что я первые месяцы постоянно молчала и смотрела в окно. Я тренировалась. Я была зла и незаслуженно оскорблена, хотя теперь я знаю точно, что я была виноватой, я просто ответила за грех своего папаши. Когда он был ещё школьником, он тоже участвовал в групповом изнасиловании. Мать жертвы прокляла их всех, пожелав, чтобы с их дочерьми случилось то же самое.
Я это знаю, потому что я это видела в ретроспективе. ОНИ показали. Ну, те, кто предлагал мне отказаться от дара убивать. Даже не само насилие, а то, что кто-то пытается отобрать у меня МОЙ дар, обозлило меня настолько, что, сидя у окна, я постоянно играла со своим ножиком.
Наверное, я много покалечила людей, но, увидев однажды и испытав на себе, как действует «грех поколений», я успокоила свою совесть тем, что я просто выполняю черновую работу высших, справедливых сил. И эта мысль помогла мне принять на веру то, что выбранные мною жертвы не были так уж невинны.
Иногда в новостях до меня доходили слухи о моих жертвах. Я это чувствовала.
Хотите знать, как я играла? Я смотрела в окно, отрешившись абсолютно от себя и от окружающей меня реальности. Чтобы позднее узнать, достигло ли моё заклятие цели, я создала мысленно второе кольцо вокруг своей мамы (первое кольцо я поставила в 12 лет – чтобы уберечь её от всех напастей мира) – «кольцо сплетен» - чтобы информация о моей жертве настигала мою маму в виде рассказа где угодно и от кого угодно.
Итак, была осень, прошло полгода после выпускного бала.
Кстати, я не подавала заявления в милицию, сообщив вызванному мамой милиционеру, что всех 11 насильников рано или поздно настигнет божья кара, а что колония – это слишком мягкое наказание.
На меня посмотрели, как на умалишённую, и посоветовали маме показать меня психиатру. Она показывала, после того, как я одолела учебник психиатрии для медицинских институтов. Понятно, у меня ничего не нашли.
Осень…
Впрочем, все времена года были для меня как одно. Всегда. Они мне не мешали.
Листья падали с деревьев и красиво ложились на выщербленный асфальт нашего двора. Я сидела на своей кровати у окна, на втором этаже в полной тишине. Обычно я произносила заклятия, когда мамы не было дома. Мне уже не надо было сжимать голову до боли руками. Этот этап прошёл. Заклятия приходили так легко, что я сама удивлялась.
Мне надо было как-то разнообразить свою жизнь, потому что книги вдруг перестали быть для меня ценностью, телевизор ценностью никогда не был, друзей и подруг у меня не было тоже, потому что моя самая первая учительница при всём классе как-то заявила, подняв мой подбородок указкой, что я – дочь алкаша, и, следовательно, «тупица», а оценка «три» - мой высший предел.
Нет, не унижение заставило меня сопротивляться сложившемуся обо мне мнению. Я просто была сообразительна и умна, и я закончила эту чёртову школу с золотой медалью.
Я постоянно отвлекаюсь.
Ладно, добавлю ещё в виде лирического отступления, что я люблю гармонию во всём, а всё, что не гармонично – раздражает меня и бесит. Всё, всё, молчу.
Проводя у окна большую часть своего существования, я через три или четыре недели стала узнавать людей, проходящих мимо моего окна каждый день, или по выходным.
Неважно.
Я была в полном «ауте», и если бы не ножик, то я находилась бы, возможно, в состоянии «аута» и до сегодняшнего момента.
Ножик однажды не выдержал и взревел.
Чтобы больше не повторяться, я напишу, что всё из ряда вон выходящее, происходило в моей голове. Ножик привык к действиям, окреп, он тоже вырос и заматерел, и он не мог больше бездействовать.
Часто ОНИ говорили: «Отдай ножик!». Я спрашивала: «А что взамен?». ОНИ всегда отвечали: «Мы повернём время вспять». Я говорила, что пусть ждут, а я пока не хочу поворачивать время вспять.
В один погожий день наступившего посреди октября «бабьего лета» я поняла, что если я не отпущу ножик поиграть, то он поиграет со мной. Я предполагала такое развитие событий, но не хотела пока этого. Рано, слишком рано.
Я стала пристальней вглядываться в прохожих. Я сказала ножику, что сегодня он поиграет. Я смотрела сквозь стекло и ждала жертву.
Я терпеливая, как матушка Земля, я дождалась.
По тротуару шёл, пиная на все лады тренированной ногой пластиковую бутылку, набитую наполовину мелкими камушками, мальчик. Может быть, 9-ти или 10-лет.
Грохот стоял ужасный, он нарушал продуманный природой последний тёплый день и портил невинным людям слух. Я улыбнулась и сказала вслух (я уже поняла, что заклятия, произнесённые вслух, действуют быстрее):
Ножик, ножик, где ты был?
Я за мальчиком ходил.
Под кровать забрался мальчик.
Я ему отрезал пальчик.
Больше я в жизни не видела этого мальчика, но примерно через месяц, мама пересказала мне историю, услышанную ею от какой-то мамаши в её детсадовской группе: у этой мамаши была то ли сестра, то ли подруга, с сыном которой произошло несчастье – полез под кровать доставать мячик, а, вылезая, напоролся на гвоздик, торчащий из плинтуса.
Всё бы ничего, но палец загноился, лечение и прочие хождения по целителям не помогли, и стопу пришлось ампутировать.
Ну, что я могу сказать.
Не надо было идти и пинать эту бутылку и нарушать гармонию дня. Ещё я подумала, что с той поры, ножик сам загонял во двор потенциальных жертв, он же понимал, что в виду обстоятельств, я не выхожу за пределы своей квартиры. И был прав. В тот же день вырвавшийся на свободу ножик заигрался, как маленький ребёнок. У меня возникло чувство, что мимо моего окна прошло больше подонков, чем их проходило мимо меня за всю мою жизнь.
Вскоре после третьеклассника прошёл подросток с надвинутой на брови кепке и кожаной куртке. Он шёл непринуждённо, будто чувствовал себя властелином мира, в углу рта небрежно зажата сигаретка. В принципе, обычный представитель мужского пола начала 21-го века. Ничего особенного, так, китайская микросхема. Его погубило то, что он постоянно сплёвывал в разные стороны.
Я попыталась чуть-чуть замедлить время и повернуть его назад, и увидела, как он долго и тщательно плюётся за гаражами, отрабатывая «королевский» точный плевок.
Короче, это был чистой воды выпендрёж, и, мало того, он плевал на листья, на чистый асфальт, который рано утром с любовью подмела наша дворничиха тётя Клава.
Я впервые почувствовала обиду за другого человека. Ножик дрожал от возбуждения.
Он ещё не знал, что я скажу, но он знал, что скажу. Я проговорила:
Ножик, ножик, где ты был?
Я за слюнками ходил.
Мальчик много пил воды –
Взял я печень за труды.
Об этом случае мне тоже рассказала мама. Она слышала в транспорте, как недавно похоронили молодого парня, буквально вчерашнего школьника. Закололи в пьяной драке. Прямо в печень попали. Ну, так не надо идти по своему родному городу и плевать на чужой труд!
Прошла Света Лихоманкина. Интересная личность. Моя одноклассница.
Это Света заманила меня в подвал, сказав, что потеряла там серёжку и попросила помочь мне её найти. А теперь Света гордо шагала с модной сумочкой на плече, с пакетом книг – она поступила на юридический факультет. Одета Света была просто блеск: кожаный плащ, разноцветные колготки, длинные, с загнутыми носками сапоги.
Похоже, она сделала «химию» на свои длинные, до попы волосы. Волосы укоротились вдвое, но грива с кудряшками заставляла всех встречных парней глядеть ей вслед.
Света это видела, и гордилась этим, чуть вздёргивая подбородок.
Так, время, давай-ка чуточку назад. Мне же интересно, почему она это сделала?
ОНИ, когда предлагали мне сделку, не учли моей гениальности. Я немного поразмыслила и поняла, как поворачивать время вспять. Опять же, такой прибор создать я не могла, всё происходило в моей голове. Наверное, мой мозг был прибором? Видимо, эта способность пришла ко мне вследствие постоянного битья головы. Просто я не чувствовала, что она врождённая.
Итак, красавица Света.
Дурой же я была. Ну, как можно доверять человеку с такой фамилией: ЛИХО – МАНКИН.
Ведь ключ лежал у меня под носом, и мне не надо было расти, как Алисе, чтобы взять его.
Эх, сказалось то, что у меня не было подруг, и я, как собачонка, бросалась на любую просьбу, с надеждой на дружбу. Это теперь мне дружба не нужна. Ведь человек приходит в мир один, и его сразу уносят от матери – это же первый шок, первая трагедия. Что ж, переживи её, Света, ещё раз. Ножик рвался в бой, и он ускакал, прежде чем я крикнула ему вдогонку:
Ножик, ножик, где ты был?
Я за девочкой ходил.
Девочка стекло разбила
И тайком себя убила.
Я не знаю подробности Светиной гибели, лишь короткие отрывки.
Сдав первую сессию, со Светой стали происходить странные вещи: до этого общительная, компанейская, сексапильная девушка вдруг стала апатичной, вялой, плаксивой. Она стала жаловаться на страх, и она не могла объяснить причины, вызывающие его. Ну, правильно. Разве младенец, способен вербально объяснить свой страх отрыва от родного, материнского тела, даже божества?
Светино состояние ухудшалось. Появились головные боли. Ей поставили диагноз: развивающаяся депрессия галлюциногенного свойства. Через полгода её пришлось поместить в клинику для умалишённых. Однажды ночью Света разбила стекло и вскрыла себе горло.
Печально, но разве волк, переодетый овцой, и продавший доверившегося ему агнца на заклание, заслуживает другого? Может, я и переборщила, но слова пришли ко мне сами.
Кстати, политики отдыхали. И их колдуны тоже. Я иногда проверяла их энергетическую защиту и просто, ради шутки, делала в ней дыру, незаметную при беглом осмотре и запрограммированную пропускать через себя при помощи НЛП проклятия матерей, чьи сыновья гибли на войне и в армии.
Я периодически слышала по радио, что тот или иной министр, так, скажем, похоронил сына, или на него было совершено покушение, или ещё что-нибудь. Я смотрела – дыру пока не нашли, но видела, как усердно колдуны ищут этого невидимого хакера, но моя зеркальная защита, установленная ещё четыре года назад, действовала безупречно.
Мы с ножиком ещё много чего натворили, всего не упомнишь.
Вначале нашего совместного творчества, я было стала записывать заклятия, описание жертвы и последствия заклятия. Но ОНИ посоветовали мне этого не делать. Объяснили культурно, что эти происшествия, раз они обрели материальность, могут быть выявлены всякого рода экстрасенсами и, кто знает, кто мог выйти на меня.
А я не уверена, что если все колдуны мира вместе в один час возьмутся за меня, то я выйду из этой переделки живой.
В принципе, наверное, я так и закончу, но меня ведь ещё ждала месть. Кстати, на Светкины похороны я ходила. Пришлось потратиться на букет гладиолусов, но мне надо было выяснить, что болтают люди.
И я услышала то, что хотела услышать.
Светкина тётка кому-то шёпотом говорила, что незадолго до смерти, её племянницу посетил экстрасенс, который сказал, что на Светку сделана очень сильная порча, которую лично он не может снять, и вряд ли кто в этом городе может. А город большой, столичный. Меня позабавили эти слова: «сделана сильная порча…», видимо, у колдунов сленг такой? Казалось, мне нечего опасаться. Но не такой я человек, чтобы пропускать важные слова мимо ушей.
Разговор помог мне призадуматься и усовершенствовать свою «зеркальность». Ведь меня пока и не поймали в виду «зеркальности». Все, кто пытались, видели себя, а снять защиту не могли. Пока Светку зарывали, я прогулялась по августовскому кладбищу. Прошло больше года, как меня изнасиловали. Я, наконец-то, излечилась физически.
Новость, что у меня теперь не будет детей, меня мало тронула. В июле я поступила на математический факультет нашего университета. Поступила бесплатно, потому что мой мозг легко понимал математику. Ведь частично её законы я использовала, строя защиты и пробивая защиты. Я поставила на экзамене в тупик одного профессора своими знаниями, и он, сражённый моим талантом, несмотря ни на что, поставил мне высший балл.
В институт я поступила только затем, чтобы убить время. Ведь ещё одиннадцать жертв оставались безнаказанными, а мне надо было время, чтобы их наказать.
Прощать я никого не собиралась.
И ОНИ сказали мне, что помогут, если я отдам им ножик.
Разглядывая лица умерших людей на памятниках, я мысленно ИМ сказала: «А давайте мы спросим ножик, хочет ли он к вам?». Мы спросили. Ножик отказался. Он у Светкиной развёрзнутой могилы показал мне на пожилую старушку, которая странно смотрела на меня.
Даже не странно – это как-то мелко сказано – она буквально впилась в меня глазами, как волк впивается зубами в оленью шею. Я мысленно её просканировала.
Старушка явно якшалась с чёрной магией, и, возможно, её пригласили на похороны, чтобы узнать, кто навёл порчу, или она собиралась потом взять пару букетиков с могилы – этого я не знаю. Но я поняла одно: бабка почуяла меня.
Перенастроившись на канал её низких мыслишек, я чуть не рассмеялась там, возле разверзнутой ямы: бабка в уме, не замечая моей зеркальности, повторяла нехорошее заклятие, чтобы тот, кто навёл на Свету порчу, упал в ещё не закопанную могилу.
«Ну», - сказал мне ножик, - «Я жду слов».
Глядя бабке в глаза неподобающе дерзко, отчего она несколько смутилась, я чётко проскандировала в уме:
Ножик, ножик, где ты был?
Я за бабушкой ходил.
Зацепила бабка лямку,
И спиной упала в ямку.
Дальше начался цирк. Провожающие кидали три горсти земли. Я тоже подошла, а бабка потянулась за мной ниточкой. Кидая горсти, я мысленно напоминала несостоявшейся подруге:
То, что я пережила,
Не забудешь никогда.
Будешь так же ты страдать,
Вечно, снова и опять.
Мне казалось, что бабка сумела прочесть моё пожелание. Но что она могла сделать со мной?
Когда настал её черёд кидать землю на гроб, ножик полосонул её сзади по лодыжкам, и она, нелепо взмахивая руками, упала в могилу и, ударившись о деревянную крышку гроба, сломала себе позвоночник.
Именно после этого случая городские колдуны сложили обо мне легенду. Меня прозвали «гадюка».
Прозвище мне ужасно не понравилось, и я потратила летние каникулы после первого курса, составляя списочек всех «целителей», ведьм и прочей нечисти в человечьем обличье, обитающих в нашем городе, после чего я посетила каждого в отдельности, попортив им энергетику, биополярную защиту и способность заниматься чёрной магией.
Но прозвище моё от этого мало изменилось. К нему прибавилось прилагательное, и я стала «чёрной гадюкой». В конце концов, я привыкла называть так саму себя. Ко многому можно не просто привыкнуть, а сжиться с этим.
Дальше я прилежно училась на следующих курсах. Особенным чем-то эти годы похвастать не могут. Я мало занималась наказыванием обидчиков. В конце концов, мне тоже требовался отдых, и я мысленно изобретала ускоренную программу для восстановления сил, превращающих мысль в действие.
Одновременно с этим я собирала сведения о подонках, которые изнасиловали меня. Я всё ещё не собиралась им это прощать. Вначале я хотела убить каждого из них, чуть позже желание видоизменилось: я хотела нанести им увечья и обречь на инвалидность.
Но что-то в этом замысле меня не устраивало. Что – я не могла понять, поэтому я отдалась времени, которое взамен одарило меня некоторым опытом.
И я поняла, что надо делать.
Я собралась причинить им душевную боль, например, посредством уничтожения их близких. Готовиться мне не надо было. Надо было только ждать, проводя время со временем. Меня снова посещали ОНИ. Кстати, мне трудно даже сказать, кто это был.
В инопланетян я не верю; просто, в моей голове раздавался голос, и ОНИ говорили со мной. Наконец, я придумала то, за что отдам им свой ножик. Я выпросила себе умение моделировать ближайшее будущее людей, их встречи и столкновения с неодушевлёнными предметами.
Ножик был детством моей «карьеры», иногда мне его не хватает, но получила я гораздо более сильную в энергетическом плане способность. Я тренировалась на людях, которые казались мне недостойными носить даже звание человека. Однако, вначале тоже было что-то не так.
Поупражнявшись, я поняла, что я всё-таки не должна зарываться и делать свой выбор самостоятельно. Я вела долгие переговоры с НИМИ и, всё-таки добилась своего: мне пообещали поставить в мозгах что-то вроде определителя, над кем можно ставить опыты, а кого лучше не трогать. Мало ли по какой причине человек в злости пинает банку или плюёт на пол в подъезде.
Наконец-то я поняла ещё одну вещь: таких, как я, больше нет.
Свою злость я выражала всегда с помощью мощной энергетической силы, заложенной во мне с рождения, а другие могли делать то, что я делаю мысленно – только с применением своей собственной физической силы. Я даже в чём-то стала жалеть людей.
Я окончила институт с красным дипломом, и в первую же ночь после вручения дипломов, я решила, что пора начинать осуществление своего плана мести.
Итак, мне предстояло заставить страдать 11 мужчин.
То, что трое из них покинули наш город, не играло никакой роли. Я изобрела что-то вроде сенсора в своей голове, и в любой момент могла определить, где находится нужный мне человек. Сенсор просто его показывал.
Я начала с конца.
За эти годы я всяко передумала, и поняла, что каждый должен получить в соответствии с содеянным.
Ведь из этих 11 – ти было два человека, которые в принципе не хотели меня насиловать, но выпитое спиртное и подначки друзей заставили их совершить чёрное дело. Одного парня просто заставили сделать это, пригрозив, что изнасилуют его девушку. Но, об этом, я, кажется, уже писала.
Я легко восстановила картину преступления в своей голове и могла с точностью прочувствовать их всех, одного за другим.
Я сделала в своей голове что-то вроде видеокассеты и снова пережила этот кошмар, только в замедленной съёмке. Теперь я знала такие мелкие детали, которые после никогда не помнишь, например, кто засунул мне в рот мои трусики, а кто их убрал изо рта и вставил туда свой член.
Итак, наступили дни мести.
Первым в моём списке шёл Андрюша Чернов, мальчик из хорошей семьи, который в принципе не хотел меня насиловать, и его действия скорее были мягкими и осторожными. Он даже не кончил в меня.
Я даже подумала, а не оставить ли мне его в покое, но потом решила, что это будет неправильно. Вернее, я поняла, что запущенная мною программа изначально была направлена на моральное уничтожение именно одиннадцати человек, и если даже один выпадет из программы, то план мести не осуществится.
Андрей Чернов, по имеющимся у меня сведениям, был более известен, как рок – музыкант, нежели как выпускник филологического факультета.
Он превратился в красивого юношу с длинными чёрными волосами, на котором девки висли, как ранетки на дереве. С ним оказалось сложнее всего, зацепок было мало.
Поэтому мой сенсор следил за ним неустанно с той самой ночи, когда я получила и тут же забыла о своём красном дипломе.
Андрюша жил с мамой и пёсиком – пуделем Чарли. Любимой девушки у него не было. Мне не хотелось причинять зло его маме. Пришлось попотеть.
Кто бы мог подумать, что я потрачу на Андрюшу три месяца! Первый месяц я наблюдала, выискивая лазейки в его душе, но его жизнь сложилась таким образом, что уничтожить его морально стало казаться мне уже почти невыполнимым делом. К тому же я узнала, что он крестился через год после окончания школы, и батюшка отпустил ему грех за содеянное со мной.
Пришлось работать через модулятор будущего. Это было трудно, потому что мне приходилось быть постоянно рядом с Андреем, и в реале я просто сидела молча, смотря перед собой. Так я просидела месяц.
Модулятор будущего работал превосходно. Для начала я удалила из его рок – группы, в которой Андрюша был солистом и основателем - барабанщика, заменив его другим человеком, сознание которого временно было подчинено мне.
Но мои манипуляции сознанием были настолько тонки, что никто ничего не заподозрил, даже когда я закончила свою месть.
Я уже не помню, как звали того, другого, потому что мне пришлось менять много людей в жизни Андрея. Просто перечислю: переехали соседи по площадке, в их квартиру въехала семейная пара с ребёнком, муж которой попивал и частенько избивал жену. Я поменяла директора школы, в которой Андрей преподавал литературу (вот так-то!). Директору было внушено, что новый учитель с длинными волосами – позорище школы. Барабанщик оказался «наркомом» со стажем.
Оксана, соседка Андрея, часто приходила жаловаться матери Андрея на побои мужа. А мать пересказывала Андрею. Матери я внушила, что это идеальный тип снохи, и она делала для меня хорошую работу: долбила, как капля камень, мозги Андрея, что вот бы женился он на Оксане. И ребёнок не помеха, так как Андрей не может иметь детей, после перенесённой в детстве травмы. Осталось главное: смоделировать ситуацию.
Когда все участники были полностью под моим контролем, начался спектакль.
Если бы не прибор для восстановления энергии, я бы просто прогорела в начале первого акта. Конечно, и я страдала. Мать говорила, что меня иногда просто трясло, как эпилептика, видимо, когда во мне происходили энергетические перегрузки.
Всё-таки это только рассуждать легко о том, как собрать в одном месте нужных людей и заставить их делать то, что надо только тебе. Я сразу поняла, что без потерь не обойдётся.
Я не хотела приносить в жертву Оксану, но это был единственный верный вариант осуществления задуманного мною плана мести.
Итак, первый акт начался с того, что муж Оксаны праздновал свой день рождения.
Оксана находилась в деревне у своих родителей, но обещала приехать. Ребёнка она оставила у родителей. Когда она вошла в квартиру, было 21 августа, девять часов вечера. Мужа она не нашла. Заблаговременно я отправила его со шприцом какой-то дряни, с небольшим передозом, в ванную, где он свалился и пролежал почти сутки, пока не очухался.
Однако его друзьям отсутствие именинника не помешало продолжать праздник. В половине восьмого вечера возвратился с репетиции Андрей. Обычно он приходил около двенадцати, и в этот день мне пришлось положить жену бас – гитариста с приступом язвы в больницу.
Модуляция совершалась в пределах квартиры Оксаны и лестницы. Попав в это поле, Андрей стал моей марионеткой. Я заранее слегка изменила в его крови химический состав, и он пребывал в лёгкой депрессии.
Услышав весёлые голоса из квартиры напротив, Андрей позвонил в неё, а не домой. Сам себе он объяснил это тем, что, зная о том, что муж бьёт Оксану, он якобы решил удостовериться, что она в безопасности. В его глазах стояло моё распростёртое тело, с задранным, разорванным белым платьем. Лицо я ему не стала показывать.
Итак, Андрей был встречен пьяной компанией вполне миролюбиво. Он присоединился к празднующим, и быстро опьянел. За пять минут до появления Оксаны я смоделировала во всех головах пирующих соблазнительные женские формы, настроив модулятор таким образом, чтобы у всех присутствующих появилось желание обладать женщиной: любой – пусть даже страшной на вид, староватой, несексуальной – но обладать.
Настал второй акт. В квартиру вошла Оксана. Она неудачно захлопнула дверь, от звука упала вешалка, загородив выход. Оксана нагнулась, чтобы подобрать упавшую панамку своей дочурки и забытую в городе свою соломенную шляпку.
На звук в прихожую ввалилась толпа пьяных, алчущих секса мужиков. И пока муж Оксаны грезил в облупленной ванной, толпа, гонимая, как саранча, лишь вожделением, набросилась на бедную женщину.
Впрочем, особенной жалости к ней я не испытывала. Я прошла через это, и могу с уверенностью заявить, что пройти через этот ад не так уж страшно, как им стращают.
В девять тридцать начался третий акт: очередь дошла до Андрея. Он сделал это как самый последний подонок. Мне было так надо. Сам процесс занял у моего героя минут восемь, я точно не засекала, после него была ещё очередь, повторная, но Андрея я не стала больше мучить. Я заставила его выпить полбутылки водки и отправила к маменьке под крылышко.
Я очень устала.
Как только Оксана нагнулась над вешалкой, я перестала управлять её мыслями. Так что она страдала по-настоящему. Остальные меня не волновали.
Я отправила мертвецки пьяного Андрея спать и отключилась. Слава Богу, мама не сдала меня ещё в психушку.
Когда я отключилась, она сидела передо мной и уговаривала поесть. Я еле встала – ослабла – и поплелась, поддерживаемая матерью, в кухню – есть борщ. Потом я поставила таймер времени на пять часов утра, и сама уснула, не хуже Андрея, беспамятным сном.
Мы проснулись одновременно: начался четвёртый акт моей мести. Я убрала ему головную боль, включив модулятор на него и на попадающие объекты в радиусе десяти метров. Огляделась. Переключила сенсор в глазные нервы Андрея. Показала ему вчерашнее вечернее веселье и его поганое участие в изнасиловании. Потом я увеличила мучения его совести до такой степени, что он, долго сидел, объяв голову руками, и пытался представить Оксану.
Я показала ему соседние комнаты. Муж Оксаны всё ещё валялся, как мешок с дерьмом, в полном забытье. Друзья, протрезвев, ушли. Оксана лежала на кровати, недвижимая. Она смотрела в потолок и плакала, особенно обильно её слёзы текли, когда она вспоминала, как её насиловал сосед по площадке, в которого она тайно влюбилась.
Потому он увидел, как она встала, стянула с кровати простынь, усеянную пятнами спермы и, морщась, понесла её в ванную, чтобы бросить в стиралку. В ванной она обнаружила ничего не подозревающего мужа, и это её окончательно доконало. Она села на пол и взяла бритву.
На этом моменте я вошла в её сознание и положила бритву на место. Потом заставила её встать, улыбнуться зеркалу, игнорируя разорванный уголок рта, синяки под глазом и засосы на шее. Оксана умылась и молча пошла убирать комнату после пьянки.
Я вернулась к Андрею.
Воспользовавшись управлением временем, я ускорила его до десяти часов утра.
Теперь Андрей оделся и, не позавтракав, вышел из квартиры. Он не переоделся и вид у него был не из лучших. Ноги повели Андрея к барабанщику. По дороге он встретил директора школы, что, опять же, было не в его пользу. Когда он позвонил в дверь барабанщика; а, я вспомнила, его звали Павлик, начался пятый и последний акт моей постановки. Павлик понял при моём участии, что нужно коллеге.
Андрюшенька не сопротивлялся, когда Паша шырнул ему героина в вену. Андрею стало легко и приятно, и какая-то там Оксана забылась через 15 минут.
Это было началом его конца.
Больше моего вмешательства не требовалось. Расскажу его историю вкратце. Через какое-то время Андрей, вкалывая себе дозу в учительском туалете, забыл закрыть дверь, в которую вошёл директор.
Это сработала программа моделирования дальнего будущего. Андрея выгнали с работы. Он стал играть в игровые автоматы, потом связался с компанией картёжников, залез в огромные долги.
Ровно через год я навела на него свой сенсор и увидела стриженного наголо трясущегося парня в рваных носках и с немытыми подмышками, который ширялся в грязном подвале с такими же трясущимися идиотами. Этого мне было достаточно.
Я уже говорила, что на моральное уничтожение Андрея у меня ушло почти три месяца.
За второго кандидата я взялась только через месяц, мне требовалось восстановление сил, ну и надо было навестить моих старых друзей – местную нечисть, подпортить им энергетические барьеры, чтобы не обманывали людей.
Как-то за ужином, рассеянно глядя новости, я услышала, что умер какой-то министр экономики. Где-то перед защитой диплома я проверяла на нём убийство на расстоянии плюс через определённый срок; смоделировала ситуацию: его застрелил киллер. Я не стала выставлять точную дату, просто решила, что пусть это будет сентябрь.
Кстати, я не трогала его энергетическую защиту, чтобы проверить действие модулятора и на этот предмет. И вот: результат. Сработало, я даже удивилась.
Подумала, что надо помоделировать, пока я ещё жива, потому что ОНИ мне сказали, что сам процесс моделирования сильно изнашивает мозг, и я проживу очень недолго, если буду заниматься этим постоянно и выходя за рамки предписанного напряжения.
А ради чего мне, собственно, было жить?
И, потом, я осознавала, что мне отведён малый срок, потому что я очень опасна для общества.
Целый месяц я придумывала устройство для обновления мозговых клеток после работы с модулятором, и я придумала. Но внедрять пока не стала. Там оказалась одна закавыка: я могла обновить мозг с помощью энергии самого модулятора, но в этом случае мощность его действия уменьшалась в десятки раз. Меня это не устраивало.
Оказалось, что и меня можно поймать. Но хоть не люди сделали это, а ОНИ – так до сих пор неведомые мне существа. Мы сейчас общаемся почти постоянно. ОНИ просят секрет воспроизведения событий прошлого в замедленном темпе. Я не торгуюсь, просто, не знаю, как им объяснить. Не отрезать же кусок от своего мозга.
За время моего отдыха я понемногу, и – что самое главное: уже безо всяких эмоций – собирала материал о моей следующей жертве №10, или №2, кому как удобно их обозначать.
Этого гражданина звали Миша Зайцев.
Уже из самой его фамилии становилось ясно, что этот человек – трус. Однако, от Андрея Чернова его отличало то, что он втайне хотел удовлетворить свои сексуальные потребности, так как его внешность не позволяла ему до сих пор наслаждаться этим сполна. По-моему, из таких вот людишек в будущем вырастают маньяки, особенно если правильно их воспитать.
Как примитивны человеческие создания.
Таких, как Миша – боязливых, гадких, лживых – мне доводилось встречать чуть ли не ежедневно. Хорошо, что я могла временами отключать телепатию. Да я ею почти и не пользовалась.
Ненавижу чужие грязные мысли.
Но в случае с Зайцевым, как на видеокассете, существующей в реальности, так и на видео, замедленное в моей голове, я очень хорошо прочла Мишины мысли.
Групповое изнасилование – был его единственный шанс реализовать свои гадкие мыслишки, почёрпнутые из дешёвых порно – фильмов. Я видела, как он, в ожидании своей очереди, изнемогал и трясся, зажимая рвущийся из штанов член.
Я не буду описывать его восторг, когда, наконец-то, он врезался в меня, сжимая в потных ладонях мою обнажённую грудь. Это было особенно неприятно. И ещё он был абсолютно трезв. Однако, не особенно жесток, и, Слава Богу, кончил он быстро, почти мгновенно. Именно этот факт сделал его номером десятым в моём списке.
С Мишей я не собиралась долго церемониться.
Он заслуживал только одного: чтобы его посадили в тюрьму за изнасилование, и чтобы его в тюрьме сделали «петушком».
Это было просто, мне не пришлось много тратиться на моделирование ситуаций ближайшего и дальнего будущего.
Мозги у Миши были куриные, и мне ничего не стоило убрать из них некий запрет, который он сам себе поставил после случая со мной.
Конечно, он испугался того, что ему понравилось насиловать. Но его все эти годы сдерживал страх быть пойманным и посаженным за это преступление. Он проявил интерес и прочёл много материала по этому вопросу. Он отлично знал, что происходит с насильниками в тюрьме, и именно на этом страхе строился план моей мести.
Я дольше собирала в своей голове прибор, позволяющий звучать моему голосу в голове другого человека. Но, когда мой голос зазвучал, Миша даже не особенно испугался. Я говорила с ним день и ночь, около недели.
Я убедила его, что он в моём случае был абсолютно прав, потому что наказал стервозную девчонку, которая ничего другого не заслуживала. Пока шло моё убеждение, Миша учился на последнем курсе медицинского института. Он собирался стать гинекологом.
Так он хотел объединить свою гадкую страсть к женскому полу и одновременно отомстить всем женщинам за то, что они его не любили: полного, рыхлого, с вечно блестящими носом и щеками и маленькими свиными глазками, которые некрасивые очки делали ещё меньше и гаже.
Я внушила Мише, что он – избранный и что он явился в этот мир, чтобы мстить всем наглым бабам, которые презрительно отказывали ему в свиданиях.
Я сказала, что они не только должны вкусить Мишиной спермы – кстати, чистой, не отягчённой ни алкоголем, ни сигаретами, ни венерическими болезнями, но и заплатить за его одиночество.
Миша упирался недолго.
Когда он со мной согласился, мне пришлось ненадолго отключиться от реальности и произвести нужные манипуляции. Пришлось смоделировать ситуации дальнего будущего.
Мне не хотелось, чтобы его поймали сразу же после первого преступления. Я обещала ему, что всегда буду рядом, и что всегда смогу его защитить от милиции. Мне это было не трудно. Так Миша стал маньяком.
Правда, кроме Светки Лихоманкиной мне и подсылать его было не к кому. Пришлось включать телепатию. Я стала часто гулять по городу, ходить на дискотеки, в ночные клубы, мамин бюджет трещал, но я дала себе клятву исправить это после того, как с Мишей будет покончено. Я легко сканировала глупые мозги красивых, длинноногих девиц, которые гордились своими внешними данными.
Я уже составила список, но вдруг попала на показ мод, и все звенья сошлись в одну цепь.
Миша вошёл в историю криминалистики как «Модельер» - его прозвали так потому, что он убивал исключительно фотомоделей и манекенщиц. Кстати, на показе мод я встретила мужа для своей мамы. Но об этом чуть позже.
Первую Мишину жертву я выбрала наугад. Имени её не знаю. А внешне они почти не отличались друг от друга. Дело происходило ночью. Я сказала Мише, чтобы он сел на двадцатый автобус, доехал до конечной остановки и прошёл ещё два километра, удаляясь от города. Это была просёлочная дорога, ведущая в небольшую деревеньку. Я приказала Мише затаиться в кустах и ждать.
Девица ехала на иномарке от родителей в город. В десяти метрах от Мишиного укрытия я сломала ей двигатель, а двумя часами ранее я руками её младшей сестры спрятала её сотовый телефон под сиденье.
Дальше всё было понятно.
Она вышла из машины, сзади к ней подкрался Миша – я подсказала, куда ударить, чтобы оглушить – и вскоре он насиловал её в кустах. Я дала ему волю, создав вокруг них что-то вроде энергетического кольца. Мучил он её часов пять. Ведь это была его вторая близость с женщиной.
Никто не проехал мимо. Не пролетел и не прошёл. Когда Миша устал, я сказала ему, что её надо убить. Он бил её камнем по голове, пока она не престала дышать.
А потом мне захотелось немного пошутить, и я сказала ему, что надо разбить её красивое лицо, превратив его в кровавую кашу. Миша с радостью исполнил моё приказание. Он даже был горд называться рабом. Потом я приказала ему идти домой.
Я заранее выбрала наименее опасный в смысле столкновения с людьми маршрут, а попадавшимся ранним прохожим я стёрла из памяти Мишины приметы начисто.
Так началось золотое время «Модельера».
Я позволила ему творить бесчинства целый год, пока однажды не сняла энергетическое кольцо вокруг него и позволила его последней жертве остаться в живых.
Это была самая крутая девица нашего города – она мнила себя законодательницей мод, вела на телевидении передачу «Какой должна быть женщина», тусовалась в крутом обществе и носила самые модные наряды.
Я сомневаюсь, что она восстановила лицо.
Мишу приговорили к пожизненному заключению в колонии строгого режима, и стал он «петушком», а дальше, до конца своих дней, он жил по будущему, смоделированному мной. И это будущее было предтечей его последующего ада.
Разобравшись с двумя своими жертвами, я почувствовала, что сильно устала, и хотя бы с годик мне требуется что-то вроде восстановления сил, хорошего питания и бассейна каждый вечер.
Я решила выдать маму замуж.
Она родила меня рано и на тот момент была всего лишь сорокалетней симпатичной женщиной. Я уже говорила о человеке, которого я встретила на показе мод.
Впервые на него посмотрев, я поняла, что он будет мужем моей мамы.
Я включила свой видеосенсор и навела о нём справки. Звали этого человека Лукьянов Валерий Анатольевич, но я всегда звала его дядя Валера.
Работал он в банке, был одним из учредителей. Правда, водился за ним один грешок: любил дядя Валера молоденьких девиц. Пришлось его немного подчистить. Это оказалось делом простым. Где-то в глубинах подсознания дядя Валера понимал, но боялся высказать вслух, что девицам нужен не он, а его милости, деньги, шмотки, походы в рестораны и поездки на модные заграничные курорты.
Для начала я вытащила эту мысль из его подсознания в сознательную сферу и немного покопалась в его мозгах, после чего он стал видеть себя и всю ситуацию провождения времени с красивой, но тупой и безмозглой стервой, немножко с другой стороны.
Я позволила ему не уснуть после лошадиной дозы снотворного, брошенного в бокал одной из таких вот – даже не знаю, как культурно мне выразиться – шалав.
Дядя Валера ясно видел, как она обшарила его костюм, переложила из бумажника себе в сумочку большую половину его содержимого, и взгляд – презрительный и нахальный – которым она посмотрела на якобы спящего «папончика». Так они его звали между собой.
Дядя Валера проснулся и выгнал ею в шею в чём была – в кружевных стрингах и таком же бюстгальтере на лестницу. В окно он выкинул её одежду и сумочку, забрав предварительно свои деньги, которые вскоре должны были стать мамиными и моими.
Я оставила дядю Валеру до утра наедине со своей совестью. Я придерживаюсь мнения, что совесть – это врождённое понятие. Но моих способностей хватало, чтобы создать в голове нужного мне человека так сказать, искусственную совесть. И её муки ничем не отличались от мук совести врождённой.
Но не затем я выбирала дядю Валеру, чтобы ставить ему искусственную совесть. Она у него была, но пребывала в спящем состоянии, как спящая красавица из сказки, я её просто разбудила, а так как совесть спала очень давно, то и муки её были гораздо сильнее.
Дядя Валера поклялся себе, что с шалавами покончено и вдруг осознал, что ему чуть за 50, а семьи у него нет, и детей нет. Годы растрачены на карьеру и проституток.
Почва была подготовлена и увлажнена.
Не без моей помощи в его мозгах создался образ милой женщины лет сорока, можно с ребёнком, и желательно взрослым – особенно ему вдруг захотелось иметь дочь – короче, я впечатала ему мамин портрет, как некий идеал. Осталось только смоделировать встречу.
У дяди Валеры был ещё один маленький грешок, но грешок в моей шкале ценностей не такой уж и страшный: любил дядя Валера скачки, даже не сколько скачки, а риск - поставить на лошадь, полагаясь на свою интуицию и выбрасывать в кровь адреналин – в ожидании, как завершится забег.
В ближайшее воскресенье я отправилась на ипподром. Одна. Надо же было как-то знакомиться. Тем более, что с интуицией у него было не в порядке, и он редко выигрывал. Но я собралась пополнить его карманы, а равно как и свой будущий семейный бюджет.
Расскажу ещё об одной своей способности: я умела видеть будущее.
Естественно, при его моделировании без этой способности не обойдёшься. Я просмотрела «видео» забега ещё до того, как доехала на ипподром в общественном транспорте.
Я загадала, что это первый и последний раз, когда я еду на ипподром в переполненном, вонючем троллейбусе.
Дядю Валеру я нашла быстро – я ведь уже знала, где он обычно сидит, и на какую лошадь поставил. Я готовилась к этой встречи тщательно: ничего от шалавы.
Скромное чёрное платье, прикрывающее колени, но с обнажённой спиной на шнуровке. Босоножки чёрного цвета на среднем каблуке, волосы собраны в хвост, никакой косметики.
Дядя Валера сидел в так называемой “VIP - ложе”. На самом деле это были обычные скамейки возле самого бордюра, просто так сложилось, что на этих местах собирались местные «сливки».
Моё появление носило программу «загадочной незнакомки», мне легко удалось внушить людям, что я молода, красива и опасна, если встать у меня на пути. Я сделала так, что позади дяди Валеры освободилось место и села, дыша ему в затылок. Он уже сделал ставку, и я тоже.
Но я подсела к нему в такой момент, когда менять ставки было уже поздно – лошади вот – вот должны были вырваться из своих конюшен.
Когда жокеи ударили хлыстом лошадиные спины, я нагнулась к дяде Валере и негромко произнесла: «Зря вы поставили на Грома, Валерий Анатольевич, он придёт шестым».
Дядя Валера повернулся ко мне и с заинтересованностью спросил: «А на кого же поставили вы?».
Я ответила: «Я поставила на лошадь номер три, не знаю её имени».
«Молния», - рассеянно произнёс дядя Валера. - «Она никогда не приходит первой».
«А у неё сменился хозяин», - нежно прошептала я, - «И, похоже, сегодня я буду единственной, кто сорвёт здесь большой куш».
С этими словами я встала и пошла прочь, в плебейские ряды. Я немного посидела на скамье рядом с орущими гражданами, а когда Молния вырвалась вперёд, я пошла забирать свои деньги.
Я ничем не рисковала, и поэтому тайком взяла мамины сбережения, которые она откладывала на то, чтобы сменить в квартире окна. Что-то около 10 тысяч рублей. Я поставила десять к одному и ушла со ста тысячью рублями в сумочке. Я вышла одной из первой, потому что на ипподроме стоял настоящий ажиотаж – на Молнию ставили разве что новички, делающие ставки из любви к словам.
Я взяла такси и незамеченная уехала домой. Я вернула на место мамины деньги, а вечером рассказала ей о том, как выиграла 90 тысяч на скачках, и предваряя её шок и любые предложения, сказала, что эту сумму мы всю потратим на себя, а если надо, то я выиграю ещё. Мама смотрела на меня со страхом.
В ближайшую субботу мы совершили грандиозный шоппинг по бутикам. Я одела маму с головы до ног. Потом повела её в салон красоты, где ей делали какие-то массажи, ванны и шикарную причёску.
Мама всю жизнь носила длинные волосы, но мастер уговорила её подстричься, и надо отдать должное мастеру из дорогого салона: сделав маме озорную стрижку «боб», она лишь лишний раз доказала своё мастерство и оправдала своё рабочее место в одном из лучших салонов города. Мама сразу стала похожа на девочку, я бы дала ей лет тридцать, не больше.
На следующий день я забронировала два места в ресторане «Чёрная дыра», отделанном в стиле high tech. Себе я купила только красное платье с маленькими рукавами, глубоким декольте и длинной, «летящей» юбкой. Причёска мне не требовалась, я лишь помыла голову и расчесала волосы.
Мама надела костюм: лёгкий пиджак с кружевными вставками, топ и шикарную юбку в несколько слоёв, скроенных неровно. Маленькие туфельки на шпильках дополнили её наряд в бежевой гамме и сделали похожей на первую леди.
О себе я мало заботилась, вернее, я не стала скалывать волосы сзади, а закрыла отросшей чёлкой одну половину лица.
Наверное, понятно, почему я выбрала именно этот ресторан.
В это воскресенье, вечером, в нём ужинал с друзьями по бизнесу дядя Валера. Какая удобная штука – иногда видеть будущее. Я заранее заказала обед и вина и оплатила всё тоже заранее, чтобы не шокировать маму ценами. Я даже распорядилась убрать меню с нашего стола.
Когда нужно, я умею подчинять себе людей, и они подчиняются мне, как принцессе – наследнице.
Мама никогда не ходила по ресторанам, и поэтому отсутствие меню на нашем столике её нисколько не удивило. Я уже не помню, что точно я заказала. Я не стала рисковать и пробовать устрицы или креветки, все блюда были изысканными, но из наших продуктов.
Мы пришли немного раньше, чем дядя Валера. Я спланировала наш ужин таким образом, чтобы он обратил на меня внимание во время третьего блюда. Кажется, это была курица по-тайски. Совершенно не помню её вкуса.
Когда я «работаю» я не замечаю ничего вокруг себя и мне всё равно, что есть и что пить. Да, мы пили красное вино. «Изабеллу», мама его не очень любит. Но это было частью моего плана. Я знаю, что мама любит шампанское. Просто я не собиралась за него платить.
Встреча состоялась именно так, как я её расписала в своих ненормальных мозгах. Едва я подцепила вилкой куриное мясо, мой взгляд встретился со взглядом дяди Валеры.
Он узнал меня и смотрел на меня, как на ожившую покойницу. Я сделала вид, что тоже узнала его и приподняла бокал в его сторону, чуть качнув головой.
Мама спросила, кто это. Я ответила: «Да так, банкир какой-то». Она чуть не подавилась.
Дальше было скучно.
Просто я уже это видела, и с того момента, как официант принёс нам на стол бутылку шампанского «Клико», в посуде со льдом, сказав, что это подарок от господина в сером костюме.
Мама заоглядывалась, а я расслабилась и дала себе отдых. Это было, наконец-то, то, что мне нужно: полноценный отдых.
Официант разлил шипящее шампанское по бокалам, мы с мамой подняли их, перед тем как выпить – мама немного раскраснелась от вина и повеселела.
Я понимаю, ей хотелось просто жить и наслаждаться каждым мгновением. Что ж, она этого заслужила. И в тот же момент за своим столиком поднял бокал и дядя Валера.
Я глазами показала маме на него, и роковая встреча двух одиноких сердец состоялась.
Дальше мне вообще не интересно писать.
Дядя Валера подсел к нам для знакомства, мама ему понравилась сразу же; правда, на меня он поглядывал с некоторой опаской. Вообще-то на меня так многие смотрели.
Ну, а дальше всё пошло по плану: отдых на берегу реки с шашлыками, ужин у нас дома, ужины ещё в каких-то ресторанах… Так длилось примерно полгода.
Чтобы не показывать, что мы нищие, я каждое воскресенье ездила на ипподром и дошло до того, что мне приходилось делать ставки тайком, так как я быстро обрела популярность. Не было ничего проще. Я платила букмекеру и делала ставки за два дня по телефону. Он тоже начал сколачивать себе состояние. Я не была против. Он молчал, а на всякий случай я поставила вокруг него энергетическую защиту от разной шпаны.
В феврале мама и дядя Валера поженились, и мы с мамой переехали в его шикарный особняк.
Я попросила оставить нашу квартиру себе, чтобы посещать её, когда мне захочется одиночества. Со мной никто не спорил. Они вообще со мной не спорили.
Дядя Валера повёз маму в свадебное путешествие по Европе. Меня он тоже прихватил, так как я им нисколько не мешала. Мне действительно было как-то параллельно, куда они ходят, чем занимаются, мы даже жили в разных гостиницах.
Я бродила по городу, в котором мы решали задержаться, ела обычно на ступенях какого-нибудь памятника, купив себе пиццу и кофе. Я была счастлива.
Уехав из своего города на неопределённый срок, я, конечно же, позаботилась, чтобы мои личные дела шли в моё отсутствие, как положено.
Я запустила программу восстановления мозга за счёт энергии модулятора будущего, ОНИ тут же зазвенели в моей голове, что, пользуясь этой программой, я смогу действовать только через несколько месяцев.
Но мы немного поторговались, и дело кончилось тем, что я отдала им эту программу насовсем – а это значит, что я уже не смогла бы ею воспользоваться, даже если бы захотела – но ОНИ взамен дали мне большее: теперь я могла использовать модулятор без угрозы воспаления своих мозгов. Мы договорились, что пока я заграницей, я никому не причиняю зла. Я согласилась без каких-то сожалений.
Я открыла для себя другую сторону жизни: без унижений, без выживания, без вечного вопроса – а что мы будем есть на ужин? И я наслаждалась ею.
Я знала, зачем меня взял дядя Валера. Иногда, сговорившись, мы, тайком от мамы ходили в казино, и нам всегда везло. И не потому мы туда ходили, что нам не хватало денег, а просто ради адреналина, а ещё дядю Валеру восхищала моя способность ВСЕГДА угадывать безошибочно нужный номер.
По возвращению на родину дядя Валера взял меня к себе в банк, на работу. Моя должность звучала «аналитический консультант». Прошло два месяца, и на меня в банке смотрели со смесью страха и почтения.
Я же не говорила никому, что владею телепатией. Я сидела на переговорах, как красивая кукла, а как оказалось, я была внешне красива – ну, понятно, не обошлось без салонов, прикидов и так далее; и я легко читала мысли людей, а после сообщала дяде Валере какими картами играют их клиенты.
Банк начал процветать, так как я легко отделяла зёрна от плевел и не позволяла кому-то надуть или наколоть нас.
Когда выдавались свободные недели, я валялась на надувном матраце в бассейне, загорая и наслаждаясь маминым счастьем.
Я знала, что она сделает дядю Валеру счастливым, и ещё я знала, что он каждый день возблагодаряет Бога за то, что в тот день в ресторане познакомился с моей мамой. Теперь дома его ждал не холод гостиной, а тёплый, уютный приём, ужин в семейном кругу и настоящая любовь.
Правда, мы частенько ходили с дядей Валерой на бега, тут уже мы не могли удержаться. Дядя Валера заключал со мной маленькие сделки, но обычно он проигрывал.
А когда я сказала ему, что могу отследить ход его интуиции и сделать так, что первой придёт та лошадь, на которую он поставил чисто случайно, он не просто зауважал меня, он сказал, что я и моя мамы, ангелы, посланные ему Богом.
Я понимаю, что маму можно было сравнить с ангелом, но только не меня. В один из дней я сказала, что мне надо закончить кое-какие свои дела, и что я временно поживу на своей старой квартире.
Когда он высаживал меня у подъезда, в его глазах застыло напряжение – он быстро привык к моим отчётам после переговоров с крупными вкладчиками или акционерами.
Я, предупредив его вопрос, ответила, что банк будет нормально работать без меня полгода. Я не знала точно, сколько жертв мне удастся наказать за это время, но я смодулировала работу дяди Валеры на этот срок и пообещала ему, что через полгода я вернусь.
Он сказал, что не смотря на мои дела и желаемое одиночество, они с мамой будут приезжать ко мне. Я знала, что он так скажет. А напоследок я отдала ему листок с датами на полгода вперёд. Напротив каждой даты стояло имя лошади. Дядя Валера пробежал его глазами, и сказал, что лошади по имени «Зарница» на ипподроме нет.
На что я пожала плечами, улыбнулась и сказала, что она выиграет 12 декабря. Я вышла с сумкой в августовский сумрак и почувствовала, как всё моё тело истосковалось по работе.
Почему-то все дела я начинала в самом начале осени.
Интересно, а была ли в этом какая-то закономерность? Пожалуй, это единственное, на что я так и не смогла ответить.
Не зажигая света, я прошла в свою комнату, разделась и легла в свою постель, в которой я спала большую часть жизни. Я не спала всю ночь. Я включила видеосенсор, который слегка запылился от бездействия, и с его помощью начала собирать информацию о жертве №3.
Это был, в принципе, неплохой парень. И именно его припугнули тем, что если он не изнасилует меня, то это произойдёт с его девушкой.
Я окунулась снова в чужую жизнь – пока что сторонним наблюдателем.
Мальчика, который был десятым насильником, звали Алёша Рукин. Мы учились в одном классе. Был Алеша середнячком, ни злым, ни добрым, а скорее нейтральным. По мне, так – безвольным.
Был Алёша хорош собой, с девочкой дружил из параллельного класса – красивой девочкой, с длинными светлыми прямыми волосами. После школы отслужил армию, причём в армию он пошёл, чтобы смыть грех изнасилования – вопреки воле родителей и невесты, той светловолосой девочки.
Армию он отслужил, но после в институт не пошёл. Занимался страхованием, потом работал продавцом автомобилей в престижном салоне города. Жена – та девочка, родила ему дочку, такую же блондиночку, занималась хозяйством.
Ну, не семья, а идиллия!
Я даже было собралась оставить его в покое. Тем более, что, как насильник, он был очень робок и мягок. Пожалуй, он был единственным, кто старался причинить мне как можно боли. Я прокрутила эту сцену с участием Алёши. Оказывается, этот добрый молодец представлял на моём месте свою девочку.
Я очутилась в трудной ситуации: со мной стали происходить странные вещи.
После жизни – нормальной жизни – с дядей Валерой, я уже не чувствовала того накала ненависти, необходимого для мести.
Впервые в жизни мне надо было с кем-то посоветоваться.
ОНИ сразу же явились на зов. И сказали мне, что если я не выполню заданную мной программу, то потеряю все свои способности, дядю Валеру, маму.
ОНИ показали автокатастрофу, в которой выживу только я одна, крах банка и постоянное пребывание в психушке. Моё пребывание. Я сказала, что мне плевать на себя.
Тогда ОНИ показали мне ещё одну сцену альтернативного будущего, которым я не смогу управлять: я полюблю человека, выйду замуж и захочу родить ребёнка.
Как только я рожу, у меня отнимутся все способности, и я повторю судьбу своей матери, а с моей дочерью произойдёт тоже самое, только дяди Валеры в нашей жизни не будет.
Причём, всё это произойдёт помимо моей воли, мне лишь оставят воспоминания о моих блистательных способностях, отчего я буду спиваться и стану законченной проституткой.
Я завопила, что это нечестно, но ОНИ бесстрастно посоветовали мне не рождать у себя внутри добрых чувств, а побыстрее расправиться с насильниками и прекратить эту дурацкую нумерацию, а покончить со всеми в течение полугода.
Только в этом случае я сохраню все свои способности, и что с сегодняшней ночи ОНИ будут меня контролировать…
Я не была в таком шоке даже после изнасилования.
И всё-таки я спросила, а что будет, если я не соглашусь. Тогда мне сказали, что те, кто управляет ИМИ, вернут меня в моё прошлое, только без этих способностей.
Вот это было самым кошмарным. Я согласилась. Тогда ОНИ сказали, что те, кто управляет ИМИ, решили урезать мою свободу и взять меня на «работу», после выполнения плана моей мести. И оттого, насколько она будет жестокой, зависит жизнь моих близких, и моя судьба.
Я была вынуждена согласиться, чтобы мне в голову поставили ещё один прибор: что-то вроде подсказчика с невероятным ресурсом энергии, чтобы я быстрее могла осуществить свой план.
Я подчинилась.
Только попросила, чтобы у меня убрали совесть и жалось. Но мне их оставили.
Итак, началась самая настоящая работа. Труднее всего было с подсказчиком. Он не знал жалости вообще, а если я отклонялась от его линии, то меня мучили страшные головные боли, и меня временно лишали способностей. Мне стали снится кошмары.
ОНИ вообще поселились у меня в голове, зная мою бунтарскую натуру. Только ОНИ и верили, что я способна плюнуть на всё и очутиться в том дне – 1-е сентября – когда папаша засунул мою голову в духовку…
Но подсказчик был даже сильнее меня. Я стала безвольным орудием слепой мести.
С Алёшей Рукиным мы справились за три дня. Я пишу «мы», потому что с той ночи такого понятия, как «я», больше не существовало.
Подсказчик прочно сидел в моём подсознании, как ненавистный горб у какой-то принцессы из сказки. Я помнила, что принцесса избавилась от горба, кажется, выявив у последнего вредные привычки, но пока я не собиралась ничего предпринимать. Надо было усыпить бдительность подсказчика, и я знала, что сделаю это. И я даже знала, какую цену я заплачу за это.
Что мы сделали с Алёшей, было просто ужасно. Мы спланировали похищение его семилетней дочурки педофилом. Короче, девочку нашли через неделю на заброшенной стройке. Она была изнасилована и задушена. Мать её повесилась, а Алёша стал пить по-чёрному. Что самое важное, он понял, почему ЭТО случилось с его дочерью. Я видела его будущее: окоченевший труп в закрытой, всеми забытой квартире, валяющийся среди раскатанных по полу пустых водочных бутылок.
Дальше пошёл один и тот же сценарий.
Мне сказали, что я нужна для более важных дел, чем убивать и сводить людей с ума, и поэтому нечего готовить каждый акт мести тщательно, с модулятором будущего.
Кстати, последний больше мне не был нужен.
Мне достаточно было подумать. Просто подумать, даже не говорить.
Оставалось восемь человек. На них у меня ушло три месяца, так как даже подсказчику требовалось иногда время для отдыха. Пока он отдыхал, я изобретала защиту своих мыслей от его всевидящего ока. Жалко, что отдых у него был коротким.
Но я знала, что добьюсь своего.
Я не буду подробно описывать историю наказания восьми оставшихся насильников, но могу сказать, что за эти три месяца, пока мы работали, я перестала их различать, как и тогда, в школьном подвале.
Да и происходило каждый раз одно и тоже. Честно говоря, меня не устраивала такая месть: я любила творчество во всём, даже в преступлении, а получалось, что мы действуем, как мясник, который каждый Божий день рубит туши.
И, несмотря на это, через месяц я немного стала договариваться с подсказчиком, предлагая ему более извращённые варианты.
Например, с женой зачинателя этого гнусного преступления, я уже не помню ни имени его, ни лица, мы не просто поступили подло и гнусно, мы сделали копию того, что произошло со мной. Только немного видоизменили коллаж: её изнасиловали и убили, отсняв на плёнку по заказу важного чиновника.
Пожалуй, это была самая гнусная месть.
С остальными произошло примерно то же самое. Причём, я оценила за это время подсказчика.
Оказалось, он, как кофе «три в одном»: и сенсор, и модулятор, и энергосборник, но мало того, я выявила у него главную его способность: он знал, как вызывать демонов из одного параллельного мира и давать им на время человеческий облик.
Таким образом, мы избежали любой огласки.
Насильников могли описать, но не могли найти. Я нарочно придавала им облик обычных, ничем не запоминающихся людей.
Я закончила свою месть раньше поставленного мною и ТЕМИ срока.
Мне дали отдохнуть. Я снова переехала к маме и дяде Валере, и так как стоял январь, мы вскоре полетели отдыхать на Бали.
Но если ранее я лежала в бассейне и отдыхала, то теперь я лежала в волнах океана, и мне было страшно. Я много плакала. Я плакала потому, что на время, по моей просьбе из моей головы убрали подсказчика.
Я плакала оттого, что не сумела простить своих обидчиков, оттого, что не согласилась обменять свои способности в тот момент, когда меня насиловали на возвращение в прошлое; я плакала от неизвестности.
Когда я не плакала, я изобретала что-то вроде «экрана» от ТЕХ и от подсказчика.
Кажется, у меня получилось.
Кстати, мне оставили мои способности; все, кроме способности убивать.
ОНИ сказали, что с годами во мне стала развиваться жалость к людям, что было совершенно неприемлемо для человека с моими способностями.
Мы вернулись в феврале, я «настроила» работу в банке ещё на полгода и приготовилась к смерти.
Почему к смерти? А к чему же ещё?
Я знала, что не буду работать на ТЕХ, потому что они, не подумав, показали мне три самых страшных вариантов развития моего будущего, в случае если я не откажусь от своей мести.
Но подсказчик как-то сказал, что в дальнейшем эти варианты не сработают, потому что они уже участвовали в одной программе, и их нельзя применять в другой. То есть, если я поняла правильно, эти варианты будущего уже никогда не смогут воплотиться ни в какой из моих жизней.
До назначенной миссии оставалась ровно неделя, когда я попросила у ТЕХ дать мне модулятор и позволить подсказчику подчиняться мне, ну, вроде как отгулять напоследок.
ТЕ, подумав, согласились. И зря. Они не учли моей гениальности. И моего абсолютного равнодушия к собственной жизни, потому что ТЕ, перед тем, как разрешить мне действовать по своему усмотрению, показали мне несколько жутких картинок МОЕГО будущего, если я что-нибудь сделаю вопреки их воли. Но в ответ я потребовала политики невмешательства в мои дела в течение этой недели, что бы я ни делала.
Я опять переехала в нашу старую квартиру. Я не сорила, не ела, я лежала и исправляла те ошибки, которые я натворила.
За один день я изобрела такой нематериальный прибор, позволяющий возвращаться в прошлое и изменять ситуации. Вначале у меня была мысль вернуться в свой выпускной бал и изменить будущее одним простым действием: не ходить за Лихоманкиной в подвал.
Почему я не стала этого делать: я посмотрела, что будет дальше, если я не пойду за Светой и меня не изнасилуют.
Картина оставляла желать лучшего: этим подонкам было всё равно, кого насиловать, и на своём месте я увидела девочку из нашего класса. Мы не общались, но я не считала, что она заслуживает того же.
Пришлось дать прибору случиться этому снова. Я снова пережила акт насилия. Я всё пережила снова. Но я изменилась, и я не хотела, чтобы такому насилию подверглись другие женщины.
Но и это я не смогла изменить.
Короче, ещё два дня я изобретала прибор что-то типа модулятора прошлого, который сразу выдавал мне информацию, что я могу менять, а что нет.
Но всякий раз, когда я моделировала изменение, дальнейшее будущее оказывалось более худшим. Я совсем впала в отчаяние. У меня оставалось всего три дня жизни, чтобы понять, что можно смоделировать ситуацию будущего, ведь раз мне показывали альтернативы того, что может произойти, значит, я это тоже могу увидеть и могу изменить.
Я изобрела новый прибор: он менял будущее людей.
Но это отнимало у меня столько энергии, что я уже не вставала с постели.
И я опять плакала, потому что я не могла без подсказчика изменить всё. Только некоторые моменты. Ладно, я взялась за них. Но результат оказался таким, что одна мысль о нём меня убивает. У меня даже нет сил писать об этом, потому что моё время истекает.
Я уже чувствую в своей комнате дыхание ТЕХ, их нетерпение, чтобы наказать меня.
Я только надеюсь, что моя программа сработает на 5 минут раньше истечения срока.
Я так рассчитала время этой программы, что на её исполнение уйдёт ВСЯ энергия, которой я обладаю. Когда часы пробьют назначенный срок, я умру, но то, что я заложила в будущее близких мне людей, будет работать до конца их дней, и никто не сможет причинить им боль…
* * * * * * * * * * * * * * * * *
Андрей Чернов только что вышел из психиатрической больницы, где он больше года лечился по просьбе матери. Засыпая в своей постели дома, он впервые с наслаждением подумал о том, как хорошо быть дома, какой приятный запах у свежего белья, выстиранного матерью. Он уснул быстро и, засыпая, чувствовал себя абсолютно счастливым человеком.
Когда он уснул, мать выскользнула на площадку и постучалась к соседке Оксане. Оксана полгода назад стала вдовой – её муж пьяный попал под поезд. Оксана не расстроилась, хотя ей тяжело было одной растить дочку, но неожиданно появилась помощь в виде матери Андрея, которая приходила к ней жаловаться и просить прощения за содеянное, так как Андрей однажды признался ей в том, что участвовал в групповом изнасиловании дважды.
Оксана простила его, она сама удивлялась, как легко она пережила весь тот ужас и кошмар, который делает из женщин неврастеничек. Они быстро сдружились.
Мать Андрея помогла Оксане найти хорошую работу в отделе кадров, сидела с её дочкой, когда малышка болела, и обе навещали Андрея раз в месяц. Андрей, уже перед выпиской покаялся перед Оксаной, и она его простила.
* * * * * * * * * * * * * * * * *
Прошло два года.
Андрей окончательно поправился, он жил с Оксаной уже два года, окружённый заботой трёх любящих его женщин, и, наконец, произошло то, о чём они давно и долго мечтали: врач разрешил им зачать ребёнка. Оксана забеременела. Андрея восстановили в школе, и он снова преподавал.
Прошло ещё много лет.
Их старшая дочь закончила школу, поступила в институт. Наклеив в семейный альбом фотографии с выпускного их дочери, Андрей и Оксана в порыве ностальгии достали старый альбом Андрея.
Андрей внимательно вглядывался в лица своих бывших одноклассников, и перед его внутренним взором встала картина изнасилования.
Он расплакался, и Оксана предложила найти ту девочку из его класса и, может быть, сделать для неё что-то хорошее…
Андрей вспомнил, что девочку звали Таня Одинцова.
Она робко и застенчиво улыбалась с фотографии, вся в белом, воздушном платье, с длинными, тёмными волосами.
После долгих поисков они разыскали телефон Таниной матери.
Оксана позвонила, и добродушный мужской голос сказал ей, что Таня умерла 15 лет назад от разрыва сосудов головного мозга.
Оксана проплакала весь вечер, глядя на Танину фотографию с выпускного бала Андрея. Ей было безумно жаль эту девочку, которая умерла в 25 лет, совершенно одна, без друзей и будущего.
В один из тёплых августовских дней Андрей и Оксана разыскали на кладбище Танину могилу.
Оксана поразилась, увидев её фото на памятнике.
Это был совершенно другой человек, нежели на выпускном фото.
Это было лицо всё испытавшей женщины, мрачное, вызывающее, очень красивое, но одновременно очень трагичное.
Они долго стояли возле Таниной могилы, пока их не окликнул приятный женский голос: «Вы знали мою Таню?».
Они обернулись.
Перед ними стояла женщина, которой можно было дать и 50, и 30. Женщина точно сошла с обложки модного глянцевого журнала.
«Мы вместе учились в школе», - хрипло ответил Андрей.
Он понял, что это Танина мать.
«Вас ведь там не было?», - спросила она Андрея со страхом и надеждой.
«Нет», - соврал Андрей и заплакал.
Оксана не выдержала и зарыдала в голос.
Мать Татьяны обняла её со слезами.
Потом она отодвинула от себя Оксану и сказала: «Спасибо вам», она улыбнулась и, отвернувшись, быстро ушла.
* * * * * * * * * * * * *
Андрей Чернов умер, не дожив 45 лет.
Оксана сильно горевала по мужу, но всякий раз, когда она открывала его школьный альбом и смотрела на Таню Одинцову, она странным образом успокаивалась.
Она стала разговаривать с Таней, и это ей помогало больше, чем утешения близких.
Оксана сделала отдельную фотографию Тани Одинцовой с выпускного бала, потому что её поздние фотографии, которые она видела в доме Таниной матери, были совсем другие.
На выпускном Таня казалась эльфом, спустившимся на землю, чтобы дарить людям добро, а на остальных это была женщина со страшным и красивым лицом.
Таня Одинцова, которую Оксана никогда не видела, спасала её от многого.
Её глаза, такие невинные и счастливые, придавали Оксане уверенности, и помогали жить дальше в этом страшном, нестабильном мире, полном одиночества и горестей.
Потому что такова была программа.