Черепаха.
Старенький мальчик.
Не так чтобы далеко от Феодосии , в сторону Старого Крыма, почти от моря начинается курганная степь, а уже за степью гора. Даже не так чтоб гора, а так - сопки. Тем не менее, сопки те называются горы Кудыкины. Кое-кто их называл еще - Чертовы горы. Не так чтобы там, уж и черти водились, но что-то необычное там вполне присутствовало. Старики говаривали, может, что и сам Куд. И хоть на карте эти горы почти и не видно, тем не менее, место совершенно необыкновенное и удивительное. Те же старики говаривали, что попасть на них можно было всего три раза, а больше туда лучше не соваться. Один раз по своему желанию - можно просто дойти пешком. Погулять. И ничего страшного не случится. А вот два других, уже практически в конце жизненного пути, а и не факт, что по своему желанию. Один раз во сне, до Того, и один раз после, когда этому время приходило. В старые времена , местные редко отваживались бродить по сопкам, а уже в наши времена, если это и случалось, то больше по личному невежественному любопытству, так как все в округе было окутано какой-то неведомой таинственностью и тайной. Бывало, что и не возвращались. Ходили, как правило, весной, когда зацветет мак. И хотя это был совсем не тот мак, но кто знал, тот всегда мог найти в нем именно То, что искал. .Приезжие, сюда не наведывались, здесь, вроде как и делать им нечего. Сопки себе и сопки. Бывало, некоторые и не возвращались, то есть исчезали бесследно. и именно эта тайна и толки вокруг этой горы, и притягивала. Однако приезжие так думали – что стоит ли тащиться в гору, когда гораздо приятнее прогуляться до моря. Так-то бы их, эти сопки, было-бы и вовсе незаметно, но в начале лета они еще издалека манили наблюдателя нежно-красными, а иногда и розовыми полянами цветущего мака.
Ну а уж потом, имеется в виду – совсем Потом, туда попадали далеко и не все, но лишь те, кто эту честь усердно заработал в течении всей своей жизни и кому иначе не получалось. Летом, да что летом, иногда еще в конце мая, у подножья холмов зеленая степь высыхала, да и сами холмы вслед за ней на глазах желтели, выгорая на солнце. Собственно и выгорать там было особо и нечему - маки, ковыль, цикорий, полынь, степная трава, да мелкий кустарник - вот и вся растительность. Но что-то в этой степи , похоже, было и еще, до поры до времени невидимое, а если и видимое, то далеко не всем…
Только забравшись по сопкам, что выше, путник начинал понимать, что чего-то не хватает. А не хватало, в том числе и воздуха и жизни. То есть воздух на самом деле там конечно имелся, но его явно не хватало. Сколько не вдыхай – а удовлетвориться вдохом никак не получалось. Он был как бы пустой, голодный, совсем как в горах, на высоте выше трех километров над уровнем моря.. И это не смотря, но то, что и высоты-то никакой тут нет, да и море видать. Уж так хочется его вдохнуть - воздуха. Ан - нет. Наверно сама природа это так придумала, чтоб туда без толку никому не шастать.
По одному из склонов холма поднимался человек. Да и не так чтобы уж и совсем человек, но очень похож, по крайней мере внешне. Еще старики предупреждали, что внизу человек выглядит обычно, потому, как на людях носит маску приличия, а на сопках он настоящий – т.е. похож сам на себя. Так что на самом деле это был не просто человек, а с личиной, как бы не настоящий, но странный. странный, Такой себе старенький мальчик. Старенький, потому как он действительно был уже довольно старенький. А мальчик, потому как он никогда в своей жизни так и не стал взрослым. Хотя многие люди вполне серьезно думали, что этот мальчик на самом деле взрослый. Они так думали, потому что мальчик этот был и женат, а даже имел сына, и даже был профессором по физкультуре, и даже дедушка. Но человек этот сам про себя, все равно знал, что он мальчик. И не просто мальчик, но обиженный мальчик. А обижен он был совершенно на все, что его, когда либо, окружало в прошлом, или окружает теперь.
Когда то высокий - почти два метра ростом и широк в плечах. Но это если смотреть издалека и назад во времени, С возрастом он несколько уменьшился, а может просто съежился. Хотя то, что касалось земли – в частности его "стопала" – так они были достаточно велики. Широкие и длинные «стопала» переходили еще в достаточно крупные голени с мощными икроножными мышцами. А коленками все это и завершалось. Бедра были уже так себе, только что длинные, но худыееее… . А тело теперь и вовсе напоминало резиновый шарик заполненный водою, и форму его как раз и создавала своим объемом и весом - вода, лишь ограниченная кожаной оболочкой. Когда-то, когда Мальчик еще не был таким стареньким, вся вода располагалась вверху, наполняя своим объемом и широкие плечи, и надутые трапеции, и бицепсы и мускулистые предплечья. Можно сказать, почти телячья шея, к верху, плавно переходила в накаченные жевательные мышцы, на широких скулах. А как начнет играть мышцами - прямо культурист настоящий. Но, его головка уже тогда была непропорционально маленькая по сравнению с накаченным телом. Хотя, долгое время этот недостаток удавалось скрывать за счет прически. Со временем, прически оставалось все меньше, а вместе с ней уменьшалась и голова. Правда, еще некоторое время спасали волосы, теперь оставшиеся только по бокам головы, которые можно было отрастить подлиннее, и забрасывать через голую макушку на другую сторону. Со временем и этих волос осталось очень мало и макушку они больше уже не прикрывали, но привычка их туда забрасывать - очень даже осталась.
На полуденной жаре воздух стал совсем голодный , и потому подниматься на Кудыкину гору оказалось очень тяжело. А он, этот Старенький Мальчик, а может, лучше даже сказать - Человек-Пузырь, пока путем и не знал - куда идет, но пребывал в твердой уверенности, что ему туда очень надо. Слипшиеся от пота редкие, светло-мутные волосы, свисая через ухо, безжизненно болталась и действовали на нервы. Забрасывать их наверх больше не имело и какого смысла – никто же не видит, да и сил уже нет. Человек был готов их и вовсе оторвать с корнями, но пока очень жалко. Жалко, потому как они пока есть часть его самого.
С каждым шагом, ноги становились все тяжелее, будто их к земле притягивал некий магнит. Солнце нещадно палило прямо в голую макушку. Кругом - ни кустика, чтобы укрыться. Человек Пузырь не взял с собой в дорогу ни еды, ни питья. Там внизу говорили, что наверху все есть. И даже не так чтобы там все есть – просто там ничего не надо. Человек уже с половину дня подымался в гору. А ничего так и нет . Странно… Может, что-то будет выше? Да и где оно это выше? Издали очередная сопка казалась совсем невысокой – рукой подать, а на нее поднимешься, а за ней еще и еше. И теперь не видно ни - где ее подножье, ни - где вершина, да и море зачем-то исчезло…
Человек Пузырь устал, и думал, что идет уже так давно, будто всю жизнь. Иногда ему казалось – вот только пройти еще этот маленький холмик впереди, как увидится вершина. Ан - нет. За холмиком ложбинка, а за ложбинкой еще такой же холмик. И так без конца. А зачем ему нужна была вершина – он мучительно пытался вспомнить, но не получалось, а может и сам толком не знал. Надо – и все тут. Вот, зачем альпинисты ходят в гору? Им так надо, и по-другому они не могут! Ему начинало казаться, что на самом деле он никуда не идет, а всего лишь передвигает ноги на одном и том же месте, идет же только время и прокручивается под ногами сама земля. А само время проходит как-то мимо него.
Надоело.
Так, чисто чтоб занять руки сорвал несколько головок мака. Лепестки с него уже облетели. Он потряс сорванные головки, но внутри не зашуршало. Еще не готов, подумал. Тогда разломил одну из них. Внутри оказалось много еще нге почерневших семян. Он выковырял их пальцем на ладонь и высыпал в рот. Оказалось интересно, но горьковато. Зато ушла жажда. Так он поступил и с остальными головками.
Он, наконец, остановился, оглянулся назад, внимательно осмотрел все по сторонам, чтоб увидеть или понять, сколько же он прошел. Однако, увиденное, его сильно удивило. То, что было сзади – выглядело как-то странно. Это напоминало полукруглую бесконечную диараму. Довольно удачный, хоть и понятно, что муляж земли с не большими камнями из папье-маше и нарисованное гуашью, даже не маслом - небо! Настоящая земля оставалась только под его ногами. Да и он уже начинал сомневаться – настоящая ли? Топнул по ней ногой - настоящая. С большим трудом поднял с земли камешек и в сердцах запустил им в диараму. Камень почти беззвучно ударился о полотно, как в пластилин, и уж совсем не слышно, упал на землю. Захотелось потрогать диараму, но его устрашила мысль, что это в действительности только какой-то странный мираж, который вот сейчас сам собой закончится. Но все равно - вопрос, - как и откуда он возник – этот мираж? Ведь он только что прошел там своими ногами. Когда эта мысль вполне добралась до сознания, то удивление очень быстро переросло в ужас! Меня кто-то дурачит? А где же выход? Может эту диараму стоит порвать? Но…, а вдруг, там, сзади, после нее - ничего!? Тогда чего? Что-то ему очень ясно говорило, что дороги назад, теперь попросту не существует! А главное – туда теперь –страшно. Во первых - потому что ее нет совершенно, а во вторых – потому, как дорога назад это дорога в Никуда! Промелькнула ужасная мысль - а откуда возникло это «Никуда»? И что это такое – ни КУДА. Страх из сознания перетекал в тело, в руки и ноги, медленно, но неизбежно сковывал все члены до тех пор, пока Человек-Пузырь понял окончательно, что не может больше двигаться. Паника охватила все его, теперь совершенно непослушное тело, руки и ноги вышли из послушания, а сил хватило только на то, чтобы безвольно рухнуть на землю. Кроме паники, да и то теперь, какой-то вялой паники, он больше ничего не мог чувствовать, и ничего не мог думать. Куда бы ни устремлялось его сознание, оно везде натыкалось только на бессознательный страх, как на фальшивую диараму! Его, скованный внезапным отчаяньем перепуганный мозг, судорожно пытался зацепиться хотя бы за что-нибудь. Но вокруг не оказалось ничего, за что бы можно было ухватиться его бытием. И впереди, похоже, была вовсе не вершина, но какой-то замыленный мираж, и это пока единственное место, куда его пустят, или могут пустить. Он с ужасом смотрел на свое тело, удивляясь тому, что это теперь будто совсем не его тело, и никогда им не было. Какой-то чужой противный пузырь. Мало того, он теперь его видел не изнутри, а совсем со стороны. А где же та, так горячо любимая, привлекательная, его форма, которая ему когда-то очень нравилась, и которой он очень гордился, иногда надувая крыловидные мышцы и расправляя плечи, как крылья. Но теперь это тело, вдруг, стало казаться совсем чужим, хотя что-то его с этим, казалось бы, не естественным существом, очень объединяло. А где же моё? - стучало в голове. – Это не правда! Я другой! Он понимал это уже даже не своею обычной мыслью, но каким-то другим ЗНАНИЕМ, которое от него самого никак не зависело, и присутствовало само по себе, находясь где-то рядом, как собеседник, что знает если и не всё, то по крайней мере, гораздо больше, чем он сам. Однако, теперь он сейчас чувствовал, что за этого Собеседника, как и за это тело, теперь надо очень крепко держаться, ведь больше совершенно не оказалось, за что держаться, и это единственное, что у него осталось. Собеседник явно обладал настолько широким и глубоким Знанием, что у того знания не имелось ни вертикальных, ни горизонтальных границ и охватывало оно такую глубину, которую даже не возникало желание осмыслить. Человек-Пузырь и чувствовал, и понимал, что Собеседник его туда, в глубину, не пустит, чисто из соображений безопасности. Ибо он там чужой и ничего не понимает, и что знания там так много, что оно обрушит его скудный ограниченный ум. Все, чем он смог бы еще вполне воспользоваться это весьма противное и совсем не родное тело. Тем более, что другого попросту нет. Да и Собеседник его уверял, что это противное тело, похожее на пузырь – все же его тело, и по крайнее мере ему принадлежит, и что этим телом как раз и надо пользоваться. Он захотел воспротивиться Собеседнику:
-Чтой-то вы мне не то подсунули – то же вовсе и не я!
На что Собеседник равнодушно ответил:
-НЕ плачь мальчик, пользуйся тем что дают.
Теперь понимая, что выбора у него нет, Человек-Пузырь скорее усилием воли, чем мышцами, поднял руку этого чужого противного тела. Рука послушалась и поднялась. С этим движением он неожиданно вернулся к себе. Появились свои, внутренние мысли. Много мыслей. Как муравьев в муравейнике. Но Собеседник со своим знанием куда-то исчез, лишь оставив в мозгу глубокий шрам. Собственное Я, вдруг, и откликнулось и успокоило:
-А не такое уж оно и противное. Тело как тело. Моё! И никакой не пузырь! В доказательство тому он напряг все мышцы и они послушно вернули его телу былую привлекательность.
- А?!… тело то моё!
-Дааа…
-А кто тогда я?
-Эта вторая мыслеформа, которую удалось вырвать из муравейника, однако, его крепко озадачила, и сильно потревожила.. За ней неизбежно последовали и другие:
-Где я?
- Что я здесь делаю?
Но чтоб ответить на эти вопросы, наверно надо бы было отмотать назад , потому как некая интуиция ему подсказывала, что все ответы на его вопросы остались где-то там, далеко, сзади. Он стучался назад, в попытке нырнуть глубоко в свою память, но кроме этих вопросов в голове - НИЧЕГО. Кроме этого «ничего» имелось еще очень сильное чувство куда-то вернуться. Его губы, вдруг, сами прошептали -- домой! Да! Да! Конечно же домой! Но он совсем не понимал - где это «домой», и что такое -«домой». Хотя, что то ему говорило, что домой, это там где можно спрятаться и где его пустят. Что-то ему подсказывало, что там, дома ему смогут что-то объяснить. Ну да, А кто? Кто-кто - Родные – вдруг, осенило его!
-Домой, домой, но кто такие родные и где они? Наверно надо скорее к ним.
- А кто они такие? И где дом? Что такое родные? Это как? Родные это что-то очень близкое – вот -рукой подать. Почему мне надо к ним? Ну да. Объяснить… Где-то в голове непременно должно быть место, где раньше он и обитал, где все понятно и должны быть быть и родные и ответы. . Он судорожным сознанием и всей своей волей теперь искал это место. И его там любят. А что такое –Любят? Любят – это хорошо?. А может, и просто делают вид. Но это теперь не важно. Главное найти хоть какие-то ответы. Но кругом, куда он только пытался прорваться уже своим собственным сознанием, он натыкался на свои же, почему-то бессмысленные и совершенно непонятные мысли которые , как потревоженные муравьи, пришли в беспокойное движение, подозревая вторжение чужака. Он судорожно пытался их ухватить, хотя бы одну из них, чтобы попытаться что-то понять . Но мысли только ударялись о его собственную черепную коробку, и возвращались назад, добавляя только ощущение беспокойства, хаоса, агрессии, и какого-то тотального бессмыслия и смущения… Кто Я? Кто Я? Где Я?
Кроме неизвестности осталось только чувство, как амок – безудержное желание, если и не домой, то хоть куда-то двигаться.
Человек-Пузырь непрестанно, озадаченно озирался по сторонам. Земля, сухая трава, кусты, камешки, небо, солнце – это он уже понимал. Надо идти.
Надо наверх. Это куда? Страшно. А назад это в Никуда, он это чувствовал, совсем не мыслью, но пониманием. Назад - нету. А и ничего другого больше нет. Что угодно, только не это.
-Разве я для этого? – думал он. Что-то про себя надо срочно вспомнить. А что? Откуда Я вообще есть ? Единственное, что хоть немного, его успокаивало, это то, что он удивительно ясно и четко осознал все вокруг. Это солнце, это земля, это небо. Это воздух, которого, хоть и осталось очень мало, но который можно вдыхать; камешки, сухая травинка, куст. Еще есть верх и низ, право-лево, а главное – это тело, которое опять любимо, вполне слушается, не смотря уже, что все же немножко противное, но, его еще можно использовать! Он резко вспомнил про диараму. Оглянулся. Небо! Оно же должно где-то соединиться с не понятным полотном?! Он испуганно посмотрел наверх. Просто гуашевое полотно, а потом просто небо. Границы нет. Где же он ее видел до того? Диараму. Откуда бы он знал, что это диарама? Ведь видел! А где? Откуда она взялась здесь? Почему он понимает, что это именно диарама? И что прячется за этим гуашевым миражом? Мозг судорожно искал ответы:
- Меня наказали? Зачем? Я больше так не буду. Я больше так не хочу! А что, и как - я больше не буду?
ОН был согласен даже понести наказание, и даже в какой-то мере его ожидал, потому как наказание это хоть что-то, а еще и продолжение сознания, а продолжение сознания это теперь самая важная часть бытия! Только было непонятно – наказание - а за что? Хотя чувство какой-то страшной вины очень даже присутствовало.
- Я что-то сделал не так? Это я, Я, что-то сделал не так! Что?
Да и потом – за наказанием обычно следует прощение. Конечно, лучше в наказание, чем в Никуда!?! Чтобы попытаться что-нибудь понять, или хотя бы ухватиться за что-нибудь сознанием, он, в поисках ответа, еще внимательнее огляделся по сторонам. Должна же быть подсказка! Кругом все та же желтая, выжженная земля, сухая трава, на тонких стебельках-прутиках - маленькие, пересохшие коробочки мака, камни, не высокие, не живые кусты, небо, солнце и картина гуашью, однако настолько реальная, что от настоящего пейзажа и не отличить. Ааааа! Он вдруг увидел ошибку - все кругом давно сухое, а на диараме маки - цветут! Подумал. С другой стороны, на то и диарама, они на ней всегда цветут. Все, вроде очень знакомое. Назад нельзя. Наверх больше нет сил. Но очень надо.
- Аааа! Надо искать ответ именно в ней - это же подсказка – что там, за маковым полем? Диарама, как бы показывала путь назад, словно карта, и вместе с тем оставалась удивительным реальным продолжением существующего унылого пейзажа, не считая маков.
Вдруг, там, на этом гуашевом полотне, как раз по тропе, которая должна была бы вести назад, он увидел фигуру пацана, поднимающегося как раз в его сторону. Фигура показалась до боли родной и знакомой. Как же он сразу его не признал? Это же был его родной брат! Но брат, который почему-то был еще маленький, наверно, дошкольного возраста. Человек Пузырь обрадовался:
- Так это же Серый! Младший братишка.
Но одет, почему-то, совсем не по сезону. На нем было, хорошо знакомое Человеку зимнее пальто с потертым заячьим воротником. Знакомое, потому как брату это пальто досталось от него самого по наследству. На голове черная шапка с длинными ушами, вроде танкистского шлема, со значком якоря, а длинные уши еще и можно было застегивать под подбородком. На ногах черные ботинки с хорошо, сбитой на носках , стертой до бела, кожей, и темные, протертые на коленках шаровары, заправленные в носки. Одна варежка на руке, а вторая болтается на длинной резинке почти возле колена.
- Серый!? – хотел было радостно закричать Человек. Но воздуха не оказалось, и кричать оказалось нечем, а потому он просто прошипел что-то нечленораздельно. Но и тут же его что-то одернуло, и он подумал, что и хорошо, что не получилось закричать, потому как, от Серого теперь надо зачем-то прятаться.
- Если он брат? Тогда я кто??? И почему надо прятаться?
В голове Человека завертелось, что-то очень знакомое и близкое, и точно когда-то известное, но это «что-то» ухватить никак не получалось. Казалось, что вот-вот ухватит, но оно ускользало.
- А что такое брат?
-подумал Человек Пузырь и как бы ища поддержки, вопросительно, еще раз, огляделся по сторонам. И не смотря на то, что теперь брата надо зачем-то бояться, он решил его спросить – а что это и он тут делает? Тогда Человек Пузырь, набрав побольше воздуха, оглянулся в сторону диарамы, чтобы спросить. Но брата на месте уже не оказалось. Странно, подумал, зачем это я знаю, что это брат?
Неожиданно, впереди, чуть повыше, как раз на тропе, на которой он сам и сидел, и которая и вела снизу наверх, он увидел древнюю старуху, неподвижно сидящую на большом круглом камне. Старуха показалась очень знакомой. Он ее не просто где-то когда-то видел, но он ее хорошо знал, но не мог понять – кто она такая? Странно, а где она была раньше!? Почему я ее не видел раньше?
Неожиданно накатила тошнота, закружилась голова, исчезло солнце и тут же выключили свет. Кромешная тьма и нечем дышать! И вдруг, что-то скользкое и теплое очень сильно сдавило голову, нос, уши, глаза и всё лицо, а главное – неимоверно сплющило нос. Давление было такое сильное, что в голове что-то затрещало, лопнуло, как будто прорвалась плотина, и увлекая его за собой теперь неслась в бездну.
Вдруг, стало невыносимо светло и ярко, он куда-то падает, как в пропасть, но ему не дают упасть, его хватают, его держат мягкие женские руки, поднимают очень высоко, а он пускает на окружающих его людей в белых халатах сверкающий желтый фонтанчик, смеётся, и все смеются!
Мамин запах, отец, Серега – брат, бабушка, Севастополь, деревянная лестница, Барсик, Джульбарс, море, примус, манная каша, школа, диарама, детский дом, бабушка, мама, брат, Новый год, поезд, лето, Львов, школа, бассейн, стадион, институт, армия, Ялта, Николаев, жена, сын, внучка. Стоп! Я все понял! Я же Влад!
Он озадаченно посмотрел на старуху.
Старуха, не моргая, уставилась в одну точку перед собой, но он понимал, что она все видит. Ее неподвижное, морщинистое, как пересохшая, растрескавшаяся земля, лицо, выражало абсолютную пустоту. Ничем не прикрытая голова, казалось, была выполнена из воска. Огненно-рыжие, редкие, с не прокрашенной по корням проседью, волосы, легко трогал ветер. На старухе был мешковатый, непонятного цвета, с широким воротом обвисший свитер и длинная темно-фиолетовая, похоже, как цыганская, свободная и безразмерная юбка, закрывавшая часть камня и часть ноги до щиколотки. Съехавшие с растоптанных, совсем не женских, башмаков, растрескавшиеся пятки опирались наполовину о камень, а наполовину на землю, уж как-о совсем набекрень. . Ее узловатые и совершенно искривленные артрозом пальцы рук, с длинными желтыми, загибающимися внутрь, очень давно не ухоженными, но местами под красным облупленным лаком, ногтями, бессмысленно перебирали драный край свитера.
-Мама!?!
Сказал, а может просто подумал Старенький мальчик. Но сам себя услышал. И уже, скорее всего совсем не для того чтобы спросить, но чтобы еще раз услышать свой голос, он, как можно громче, спросил:
-Шо ты здесь, на Горе делаешь? Тебя же уже не должно… -Влад осекся, только лишь подумав о том, какое он хотел произнести слово.
Он едва узнал свой голос, что не столько прозвучал, сколько сухо провис в воздухе, как эхо в пустой комнате. Почему пустая комната? Я же на горе. Ах, да! - диарама сзади. Он обернулся в сторону диарамы, как бы ища одобрения или поддержки со стороны младшего брата, и в тоже время, совершенно не желая его там увидеть. Но брата там опять не оказалось. Влад растерянно посмотрел на старуху. А откуда у меня эти «Шо» и «Гэ»?! Ну да, ну да, это же Львов…
Старуха не шелохнулась, но он ясно услышал ее голос:
-Жду.
Голос ее был Владу слишком хорошо знаком. Это совсем не был голос старухи. Это был очень сильный, пронзительный и почти стальной голос его матери, еще с тех времен, когда она была молода. С возрастом ее голос почти не изменился, только набрал еще больше холода и стали.
Владлен напряженно вздохнул:
-Кого?
-Тебя сынок. Тебя.
Она недвижимо продолжала смотреть в одну точку перед собой, как буд-то в зеркале смотрела себе же в глаза.
-Откуда ты знаешь, шо это я? Ты даже на меня не смотришь. И откуда ты знаешь, что я приду сюда?
-А тебе пока больше некуда.
-Да и не забывай - Я тебя впустила в этот мир. А могла и не пускать.
Казалось, старуха и не собирается дышать, хотя воздуха совершенно не хватало, и почти с закрытым ртом продолжила:
- Вот уж не думала, что пустила для того, чтоб ты меня из него вытолкнул!
Эти слова ударили Человека Пузыря прямо в грудь, как выстрел из дробовика с близкого расстояния. Он даже на мгновение отшатнулся и попытался закрыться руками, но не успел, и только было не упав, отшатнулся назад. Ему мгновенно пришлось вспомнить, то, что он когда-то заставил себя навсегда забыть.
Мать саркастически улыбнулась, и не глядя на сына продолжила:
- Страшно?
Помолчав, тихо добавила:
-Я тут про тебя очень много узнала. Я даже про тебя теперь знаю и то, что ты про себя сам не знаешь.
Влад засуетился и его начало крутить. Зачем-то сразу все зачесалось, а руки не могли найти место, где бы им было спокойно. Еще бы! Еще секунду назад он был маленький безответственный заблудившийся мальчик, которого возможно следовало бы наказать, но потом непременно пожалеть, а теперь ему опять надо играть роль взрослого, и еще и держать самый страшный ответ в жизни. Он был уверен, что этот ужас остался навсегда в прошлом, и никогда к нему не вернется, а он, этот ужас – вот он! Но, не смотря на то, что ему теперь надо было быть совсем взрослым, он так испугался, что решил притвориться, будто ничего не понимает.
-А шо ты такое можешь знать?
-Не строй из себя дурака, и не делай из меня дурочку! За все в жизни приходится отвечать!
-А ты что? Уже ответила? – привычка нападать, когда следует обороняться – это у Владлена было от матери.
- Я? - Старуха первый раз глубоко и надрывно вздохнула, хотя до этого казалось, что воздух ей вообще не нужен:
– А ты думаешь, я тут что делаю? Время пришло… Ответить. Надо по правилу ответить еще на земле, но у меня не получилось. Не успела.
Влад продолжал сидеть на земле, широко расставив длинные ноги и безвольно опустив плечи. Везде чесалось - будто муравьи, бывшие до этого мыслями, теперь разбежались по всему телу и искали место, с которого надо его начинать рвать. Но он их даже не пытался стряхнуть, зная, что это их только раззадорит. Посмотрел вокруг – нет ли где присесть покомфортнее – сидеть на земле оказалось совсем не удобно. Почти посередине между ним и матерью был какой-то толи бугор, толи камень, но этот бугор почему-то никак не внушал доверия. Некая в нем была то-ли опасность, то-ли тревога.
-Не ищи. Здесь всего один камень, и он в моем сердце. И сегодня тебе даже на нем нет места. – Стальной материнский голос резанул по перепонкам.
Влад растерянно зачесался:
- А вообще, что нам тут надо?
-Не делай вид, что не понял. Я знала, что тебе надо, когда ты был еще у меня внутри. Знаю и сейчас. Удобнее тебе здесь не будет. Потому как это очень не удобное место. И ты нигде, и,… чуть помедлив, старуха почти прорычала : - НИКОГДА! – - больше не найдешь удобного места.
Старуха замолчала, похоже, сама испугавшись своего голоса и того, что она сказала. Отвернув голову в сторону, почти шепотом добавила:
- А что нам здесь надо? Я знаю? Догадываюсь. Похоже, не знаешь ни ты. А вот, Серый наверняка знает. Только где он?
-Да я его только что видел, почему-то еще маленького – - Но маленького Серого здесь точно не может быть! –
Влад опять посмотрел по сторонам: – Но он куда-то смылся.
-Это он может. – вздохнула старуха:
- Но я могу находить. А возраст здесь не имеет никакого значения.
-Это почему?
-Потому, что здесь нет времени.
У Влада все зачесалось еще сильнее, и сильнее , и он теперь пытался этот зуд стряхнуть неловкими, дёргаными движениями рук. Старуха усмехнулась:
- Не ёрзай, только хуже будет, это зуд у тебя в голове.
Мелкие камешки врезались в ноги и ягодицы с назойливым упорством. Холодные капельки пота с подбородка падали на живот спереди, а сзади стекали по спине, там, где рубашка отлипла от тела. Сил совсем не осталось. Тем не менее, он с большим трудом встал, скорее из упрямства, отряхнулся, и еще раз осмотрелся вокруг. Нового ничего не прибавилось. Впереди выжженная солнцем земля, не живые кусты, сухой ковыль, маковые коробочки, и эта непонятная диарама сзади. Брат больше не появился.
Влад, вдруг, вспомнил июньский поезд из Симферополя в Севастополь, любимую севастопольскую бабушку, что их с братом встречала в Симферополе со львовского поезда. Вспомнил вареную кукурузу и крабов - всегдащние бабулины гостинцы, когда она их встречала после учебного года на каникулы. Вспомнил поля, до горизонта покрытые розовым ковылем, вперемешку с голубыми пятачками васильков и полянами красных маков, по которым мягкой, бесшумной волной пробегал ветер. Впереди тоннели. Очень захотелось, чтоб скорее тоннель, и чтобы все, что теперь происходит, осталось в темноте того последнего тоннеля, а после него будет яркая вспышка света и бесконечное голубое, настоящее небо и залитое золотом солнца, синее-синее море. Он понял, что опять маленький, и хочет плакать. Но вместо этого надо что-то говорить. Будто в словах можно найти какое-то оправдание. Влад безвольно опустился на землю. Но испугавшись близости земли буквально вскочил на ноги.
Старуха тяжело вздохнула.
- Похоже, пока не поймем, зачем мы здесь, - дальше нас не пустят. Дальше, пока, дороги нет.
-А я-то тебе здесь зачем?
- Да вот здесь – ты мне уж точно не нужен. А на земле – еще очень даже.
-Зачем?
-Ты, пока на земле, мне нужна твоя молитва.
-Так что же ты сама не молишься. Ты же библейский колледж закончила. Умеешь.
- Да нет… мне нужна твоя молитва.
-А шо ты?
- Я уже не могу. Я опоздала. Хотела, но опоздала. Могут только живые, которые там – она махнула рукой в сторону берега моря.
-А ты где?
-Я там, куда ты меня послал.
Влад засуетился и сделал несколько шагов в сторону матери, но наткнулся на какую-то неосязаемую, жуткую преграду, преодолеть которую с хода не решился. Точнее, преодолеть, может быть и можно, но ужас был в том, что за этой невидимой преградой его ждало нечто такое непонятное, от чего мгновенно леденела кровь. Стоило только протянуть руку за эту невидимую преграду, как из руки сразу исчезало сознание. Там не было ни боли, ни мурашей, ни страха, там не было никаких ощущений, там не было ничего. Но самое страшное – там не было никакого сознания, ни в одном пальце, ни в одной мышце, ни в одной клеточке.
Это длилось секунды, но ошеломляюще реально! Он отшатнулся от преграды, будто его ударило током. Руке освобожденной из небытия сразу вернулось сознание. Усомнившись, он попробовал еще раз, и после второго раза он туда больше никак не хотел. В тихом ужасе отпрянув от этой преграды, он автоматически сделал несколько шагов назад. С опаской оглянулся на диараму. Там, за ней - прошлое. Но он однажды уже твердо себе сказал – Прошлого нет! Ему туда не надо. И брата надо поскорее забыть. Кажется, он начал понимать - зачем какая-то неподвластная ему сила затянула его на эту гору. И еще теперь твердо знал – другого пути нет. Чтоб туда, дальше пройти, надо еще раз перешагнуть через мать, а значит уже окончательно утратить СОЗНАНИЕ. Один раз он уже это сделал. Но тогда сознание, хоть и кривое, но все же вернулось. Должен быть еще какой-то выход. Та сила, что его сюда привела, теперь сковала его руки и ноги, и только леденяще спокойный голос матери вернул его в чувство.
-Будущего нет, если мы не ответим на вопросы прошлого. Не бойся, сынок, все ответы правильные. Только вот обманывать нельзя. Здесь всем, все известно. Тебе надо ответить на эти вопросы самому себе. Только от ЭТИХ, которые здесь, зависит самое главное – какая тебе дальше откроется дверь. Здесь оставаться долго нельзя.
-Это почему? – испуганно спросил Влад и почувствовал, как его тело начинает сдуваться и снова медленно опускается вниз.
-Не ищи здесь сынок того, чего здесь быть не может – это не гора вопросов, на которые ты бы хотел услышать ответ, это гора твоих ответов.
-Что это за место?
- Кудыкина гора.
-Это, какая-такая Кудыкина? Что-то я уже в детстве про эту гору слышал.
До этого невозмутимая старуха, похоже, тоже заволновалась:
-В жизни мы иногда пытаемся спрятаться от своих близких, а иногда и от самих себя в какое-нибудь несуществующее место, даже, и не подозревая, что оно на самом деле существует. И я от вас и от мамы туда часто пряталась. – Господи, простонала старуха - как же я теперь хочу просто посидеть с вами и с мамой и никуда от вас не убегать.! А здесь у меня даже нет слез, чтоб выплакать хоть немножко боли. Вы хватали меня за юбку, не пускали, и спрашивали: - Мам! Ты куда? А я отмахивалась и говорила – на Кудыкину гору… Сама не знала, что такое место на самом деле существует… Вот и пришла…. И хорошо что ты сюда попал еще при жизни, чтоб осознать ужасную реальность этого места. Это я тебя сюда привела. И очень плохо, если сюда затянут сами преты. Я сюда никак не собиралась, это они меня сюда затащили. Наверно они слишком хорошо меня знали еще при жизни, теперь мне не отвертеться. Мы – на Кудыкиной горе. Только ты там, где ответы еще имеют смыл. А там где я – ответов уже нет. Может и есть, но в них уже нет смысла. Отвечать надо было на земле. Ты еще там, за этой невидимой стеной, которая тебя так напугала, и тебе время ответить самому себе. Мне ты уже все сказал. Я вот уже у них. Здесь безысходно холодно и бессмысленно страшно. Здесь имеет смысл только молитва. И уже не моя! Я кричала, но, похоже, меня никто кроме тебя и Сереги здесь не слышит. Правда есть тут еще Одна - скоро познакомишься. Про Кудыкину гору Мама предупреждала, а я ей не верила. И Серый говорил…
Старуха перестала перебирать край свитера и резко выстрелила взглядом точно Владу в переносицу. Но теперь за ее холодным, еще зеленым, но сильно помутневшем взглядом не было ничего, кроме ошеломляющей пустоты.
Влад съежился. Он и раньше встречался с этим взглядом. Но раньше за ним открывалось очень многое – конечно и любовь, но больше эгоизм, который она принимала за свою любовь. Однако чаще из этих пронзительных ярко-зеленых глаз – стреляло раздражение и недовольство, как какая-то вечная неудовлетворенность, но иногда и лестное заискивание, и даже возможно искренняя, но почти мгновенная, быстро проходящая теплота и привязанность, а иногда и необъяснимый, неподконтрольный гнев, что возникал на совершенно ровном месте, без видимых причин и что был неизвестно кому адресован. Но, тогда всё это было живое, и сразу было ясно, как на это реагировать. Тем более мать сама не понимала причину агрессии, но не могла ее контролировать. Потом жалела, но ничего с собой поделать не могла. Теперь в этом взгляде была пустота, зеленая, мутная бездна, и Влад совершенно не понимал, как на это отвечать.
Старуха медленно отвела взгляд и сказала, казалось, больше для себя, нежели для Влада:
-Тут, за этой невидимой стеной, которую живым не пройти, и есть вход в мир претов, это она, эта стена, тебя так напугала..
-Каких таких претов?
-Преты…
Она какое-то время сидела молча.
-А преты, это и есть души, когда-то живых людей, которые попали в НИКУДА. Ни в Рай, ни в Ад. Это души людей, которые не правильно жили и не правильно умирали. Из-за своего невежества, эгоизма, слабости, страха, зависимости, или нерешительности. Из-за своей сильной привязанности к земным вещам, местам, или событиям, эти души не могут никуда попасть, и, не обладая силой оторваться от земли, роятся там, на земле, с одной лишь целью - наброситься в любой удобный момент на слабые души, еще живых и, в оправдание, или утешение себе, подтолкнуть эти души живых, к дурным поступкам, чтоб насладиться чьим-то падением, или неправдой, или каким-то запрещенным удовольствием. Наслаждение чужим падением это их единственная еда. Больше они ничего другого не знают и не умеют. Пытаясь оторваться от земли, они могут попасть только сюда. Но мало, кто хочет. Однако, некоторым таким душам претов удается получить шанс, освободиться от этой постыдной зависимости и обязанности, и вырваться из этого мрачного облака вечного холода и неудовлетворенности.
- Какой же тут холод? Жара невыносимая.
-Это тебе пока жарко, но ты же еще не прет! А вон на Маму посмотри – она уже не то, что зябнет, она совершенно остыла, хотя еще совсем не прет. Одежда здесь не греет. Холод приходит изнутри.
Старуха на мгновение задумалась, но скоро, почти возбужденно, продолжила:
-Но для того, чтоб от сюда вырваться, нужна сила, а сила эта только на земле, у живых близких, пока они не расстались со своим телом. И главная сила в их молитве. Нам, когда мы еще на земле, иногда дают возможность ее обрести, эту силу, зачастую через веру, болезнь или страдание, но мы от нее отказываемся по своему неверию. А иногда нас лишают этой возможности по нашему же невежеству и нашему страху, или по предательству, или подлости и малодушию, нас самих или наших близких. Эту силу можно обрести в течении жизни в искренней молитве, или, иногда, уже только в предсмертном страдании. Я молилась, но у меня не получилось. Я очень боялась. И ты хорошо знаешь. Кто мне помог его избежать.
И вот я у них. И буду одним из них. А вы с братом еще на земле и только вы мне можете помочь. Больше некому.
- Да кто они такие ЭТИ? Почему я никого не вижу? Ты о ком?
- А ты их и не увидишь. Их может увидеть только тот, кто с ними близок по природе, кто не только познакомился с ними на земле, но и им служил. Наивные люди. Думают, что духи им там помогают. Духи никому не помогают. Духи играют в свою игру, в которую наивный человек верит, думая, что он ими повелевает. А на самом деле они только морочат голову, всасывают в трясину зависимости, из которой на земле самому, никак не выбраться, а потом ВЕЧНОЕ рабство.
Влад задумался.
Старуха уже спокойно продолжила:
- Да ты их не бойся. Ты их совершенно не интересуешь, ты пока не их добыча. Ты обычный злодей, а злодеям проще.
-Это почему обычный?
- Ты с духами ни о чем не договаривался, ты действовал по своей воле.
Влад, нервно заиграл руками, не понимая, куда их пристроить:
- А где Серый?
Старуха посмотрела на Влада:
-Что? Боишься посмотреть ему в глаза?
Тяжело вздохнув, добавила:
-А придется!
Влад оглянулся на диараму, брата там больше не было, заерзал и потащил разговор в сторону:
- И что? Только за то, шо ты не настрадалась перед смертью, ты попадаешь к ним?
- Да нет. Сюда попадают за свои поступки. Но я лишь в конце жизни, уже почти перед смертью начала понимать, сколько страдания я доставила своим - и родным, и близким, и дальним… А и сама себе… Уравновесить это зло можно было только долгой и страшной мукой и личным осознанным страданием, пусть даже в самом конце жизни. С молитвой. Без личного страдания нет покаяния. В удовольствиях наша душа быстро засыпает, а вот в страдании начинает просыпаться и обретает смысл. И это еще совсем не прощение, это только возможность, к нему приблизиться. А ЭТИМ, что здесь, я всю жизнь служила, думала они мне помогали, теперь понимаю, что просто морочили голову, и теперь они меня хотят к себе. Слабый человек еще при жизни становится претом, только он до времени об этом не знает. Просто попадает как мышка в живоловку. В ловушку, где сыр есть, а выхода нет.
-Это как?
-А вот так – например, из личного эгоизма, гордыни, жадности, или неудовлетворенности, - не важно - ты замышляешь совершить дурной поступок, отлично понимая, что это дурной поступок. Но что то тебе мешает. А мешает твоя добрая воля, или совесть, как принято думать. Не знаю. Может душа. И, тем не менее, ты этот дурной поступок совершаешь вопреки своей доброй, но слабой воле, но благодаря активной поддержке прета, но ради какогото личного интереса, кусочка сыра. Это то, что ты практически делаешь вместо него - за прета, но из каких-то своих интересов. ЗаПРЕТНЫЕ поступки, понимаешь?
-А если по своей воле?
-А если по своей воле - то ты обычный злодей, или негодяй. Со злодеями проще, они сами определились в своем зле еще на земле. Но им легче осознать свою неправду, или злодейство, потому, как они всё совершают по своей воле, ни кто их не понуждает, а потому им и легче прийти к покаянию. Кроме себя больше некого винить. А кто делает зло за прета, тот, как правило, не хочет понимать, и даже запрещает себе думать о том, что он делает, всегда находя какое-то себе оправдание, а потому и не ищет - ни пока я ни я, ни проще ни я.
Оказывается, есть еще и хуже того – У человека проблема. Он пришел спросить совета. Я бросаю ему карты и сообщаю, как оракул, один из вариантов развития событий, тем самым лишая его возможности принять решение самому и отрезая от него все другие возможные варианты. Тем самым, лишая его свободы воли - этой величайшей благодати данной нам от самого Господа. Мне это не понятно. Как? Ведь он сам ко мне пришел, и никто его не тащил. Я думала, что сама обладаю силой видеть будущее людей. Я молилась. Наивная, думала, что это Бог открывает мне знание о будущем. А на самом деле , получается, что преты морочили голову мне, а я людям.
- А ты откуда все это знаешь?
- Серый мне говорил, но я его тогда не услышала, а вот сейчас все вспомнила. А вот с Серым из-за этого сколько раз мы ругались. Когда я гадала он говорил, что это не Бог, то преты омрачают мой разум. Я ему не верила. Обижалась. Ведь, то, что я гадала – практически всегда все сбывалось. Тут тебе и сыр, тут тебе и мышеловка.
- Ерунда какя-то! А кто здесь-то главный?
-Ты.
- Почему я тогда не могу через тебя пройти.
-Можешь. И один раз ты уже это сделал. Но тогда с тобой возможно были и преты, злодеев они тоже обожают. А теперь ты один. Там где ты сейчас, их там нет, они тебя на время оставили, чтоб ты смог сделать свой свободный выбор - с кем ты. Свобода воли – закон везде и для всех! А выбор за нами. И только теперь ты покажешь свое истинное лицо. Ты уже понял, что вперед тебе нельзя? Ты уже пришел! Или хочешь попробовать, как не только твоя рука, но все тело утратит сознание?
- А куда я могу пройти, кроме этой стены?
-Ты что? Так и не понял, что ты уже пришел? Еще ничего не понял, а уже хочешь сбежать?
Старуха надрывно вздохнула.
-Как же я прозевала, когда ты стал трусом?! А ведь еще там, знала.
- А что всё-таки нужно, чтоб от сюда выбраться?
-Трус… Безнадёга. Ты непробиваем, и все о себе…
Старуха тяжело вздохнула:
- Нужно тебе совсем немного. Всего-то вернуться туда, куда ты возвращаться никак не хочешь и боишься. Ответ там. И любой ответ правильный. Дальше все без обмана. Но ты боишься ответить даже самому себе.
-Как мне туда вернуться? – Влад махнул рукой в сторону моря.
Старуха безвольно опустила руки: - Ты безнадежен!
-Не надо никуда возвращаться, ты всегда там. И я теперь навсегда там, это был мой последний день на земле, Последний день моей памяти. А ты? Ты просто ответь себе всего на один вопрос: - Да, да, ты прекрасно знаешь на какой.
-Но ты же сама просила! И я… - дальше Влад не смог найти правильные слова, а старуха, подняв руку, перебила его и тяжело вздохнув, добавила:
- Только не торопись с ответом. Ты прекрасно знаешь,
Владу очень захотелось спрятаться, куда-то исчезнуть, или даже провалиться под землю. Но прятаться здесь совершенно некуда, тем более, что спрятаться предстояло от самого себя.. Туда, куда теперь посылала его мать, Влад никак вернуться не мог. Он себе уже однажды сказал, что этого не было, и надо только скорее всё это забыть! Он не настолько верил в Бога, чтобы понять, что главный ответ держать перед Ним. Поэтому он боялся ответить себе и брату, и уж никак не ожидал, что ответить надо прежде всего матери!
Вдруг, скорее сознанием, чем глазами, он уловил некое странное движение и почувствовал на себе еще один пристальный взгляд. Он посмотрел на мать, но она продолжала, не моргая, смотреть в свое пустое зеркало. Влад с опаской еще раз осмотрел все вокруг и его взгляд споткнулся о еще одно живое существо. То, что он до этого принял за некий странный холм, или камень - это была черепаха. Как же он сразу ее не разглядел? Так здесь, оказывается, есть и другие живые существа! Очень странная черепаха – закрутилось в его голове с некоторой надеждой, что из живых существ он тут не один. Гораздо больше обычной степной черепахи, но может чуть поменьше, скажем, галапагоской, которую он однажды, видел в зоопарке. Черепаха, неторопливо вытянула из панциря настоящую бронированную черепашью голову на длиннющей сморщенной шее, приподнялась на передних, толстых, круглых, как у слона, но совершенно кривых ногах, и казалось, с большим любопытством огляделась вокруг. Черной бусинкой левого глаза пристально посмотрела Владу - не то чтобы в глаза, а куда-то сквозь него, и как ему показалось – весьма осмысленно.
Влад наёжился, и каким-то чужим голосом спросил:
-Ты кто-о-о?!
Черепаха медленно повернула клюв в сторону Влада и на этот раз, сверкнув обеими черными бусинками глаз, совершенно деревянным голосом проскрипела:
- Сло-о-о-ни-и-и-ха!
И тут же так задорно рассмеялась, что из ее, теперь зажмуренных кругляшек глаз, выпрыгнули несколько хрустальных слезинок….
-А тебе то тут что? - Увидев этот необычный персонаж, Влад оживился.
-Не волнуйся Мальчик. Проводник я. Проводник.
-Проводник куда?
-Да вот проводник ни как не Куда, а проводник от Куда…