Она всегда входит непрошенным гостем и смотрит на вас с иронией (если только вы не занимаетесь чистой математикой), смеясь на ваши гениальные планы и расчеты. Она есть настоящее, в котором рождается будущее.
Стоит только ее помыслить, как в рационально-прекрасный мир Аполлона вторгается хаос Диониса. Здесь мысль выворачивает себя наизнанку, неизбежно впадая в дикие парадоксы или в странные фантазии.
Неопределенность ставит под вопрос саму науку как таковую, с ее выверенной логической определенностью.
Попытаемся попристальней вглядеться в эту ускользающую от нас неопределенность, взяв за основу несколько известных образцов.
1. Соотношение неопределенностей В. Гейзенберга.
Для начала введем общую формулировку проблемы. Прежде всего, когда мы имеем дело с принципиально ненаблюдаемыми объектами, например, объектами микромира, то неизбежно вмешиваемся в объективный процесс в ходе нашего мысленного или физического эксперимента. Результатом такого исследования является искусственный объект или, выражаясь словами В. Гейзенберга, это «не сама природа, а природа, которая выступает в том виде, в каком она выявляется благодаря нашему способу постановки вопросов»(1, с. 22).
Экспериментальный искусственный объект создает видимость самой по себе реальности, поскольку однозначно воспроизводится при тех же условиях, что, в свою очередь, не зависит от воли исследователя. В границах человеческого опыта он условно объективен.
Для физика парадокс выражается, условно говоря, примерно такой школьной формулой: «В разных условиях эксперимента объект ведет себя то как частица, то как волна. В результате, чем точнее определяем импульс, тем неопределеннее становится координата и, наоборот, т.е. невозможно одновременно определить скорость и местоположение объекта.» Переходя от физики к метафизике мы теперь должны заключить, что признавая объект принципиально ненаблюдаемым, мы, тем самым, признаем его трансцендентным (в физическом плане это равносильно, например, следующему утверждению: невозможно, чтобы одновременно объект был волной и частицей) (2).
Однако, это признание трансцендентной (иррациональной) природы объекта отнюдь не равносильно признанию его принципиальной ненаблюдаемости. Ненаблюдаемость предполагает, что объект может быть невидим, но все же отмечен, как нечто определенное. Рационализм, если он последователен в своих принципах, закрывает себе дверь к иррациональным явлениям мира.
2. Проблема формализации значений (парадокс Ст. Лема).
Впервые этот парадокс Ст. Лем описал в своей книге «Сумма технологии» в разделе «Сомнения и антиномии». Между фиксированными значениями слов и смыслами, «между формальным берегом языка и смысловым зияет пропасть»(3, с. 171), и «где бы ни появилось значение, точная и строгая работа становится невозможной – за ним выползают кошмары бесконечности, зыбкости, неопределенности»(4, с. 168).
Этот языковый парадокс неопределенности затронул буквально все без исключения области культуры, научного знания, коммуникации и т.п., но в наиболее обнаженной и острой форме он сказался, говорит Ст. Лем, в математике, как универсальном языке наук: «Царство, где господствует система языка, простирается от пустоты формальных доказательств до полноты смыслов, и можно сказать так: в этом царстве один полюс, математический, характеризуется точностью без понимания; для другого же, напротив, характерно понимание при неточности формулировок. И все это даже не в особенно-то переносном смысле»(5, с. 643).
Попытка формализовать («спрограммировать») живой язык приводит к парадоксу неопределенностей: тут либо интуитивно схваченная актуальная бесконечность смыслов, либо запрограммированная потенциальная бесконечность значений слов. Можно, также, подметить некоторое сходство с соотношением тезисов и антитезисов в знаменитых кантовских антиномиях, однако, Кант, в своем истолковании, искусственно избавляется от парадоксов (антиномий), в то время, как в нашем случае признается неустранимая объективность парадокса. Это значит, что здесь неявно признается лежащее за ним иррациональное основание.
3. Ускользающий акт творчества (парадокс К. Юнга).
Творчество и алгоритм (инсайд и метод, образ и понятие и т.д.) исключают друг друга. Мы знаем, как метко и емко это передается художественным словом: «соловей и кукушка»; «поверить алгеброй гармонию»; «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань» и т.п.
К. Юнг усложнил данную парадоксальную ситуацию, он соединил в одной персоне (как это случается и в самой жизни) художника-творца и логика-аналитика. Характерно, что художник не может быть одновременно аналитиком и, наоборот, одна ипостась сменяется другой последовательно во времени: «Покуда мы сами захвачены творческим началом, мы не видим и не познаем, мы даже не смеем познавать, потому что нет ничего более вредного и опасного для непосредственного переживания, как познание. Однако, чтобы познавать, мы должны выйти за пределы творческого процесса и рассматривать его снаружи, и только тогда он станет образом, выражающим те или иные значения»(6 с. 54).
Парадокс заключается не только в том, что эти две несоизмеримые способности органически принадлежат одной и той же персоне, но и в том, что они – две необходимые стороны самопознания художника. Оставшийся в прошлом сам процесс (акт творчества) непосредственно не познаваем, он теперь познается так, как вообще познается история. История, как известно, всегда интерпретируется (всегда – т.е. вновь и вновь) с позиции настоящего.
Таков парадокс самопознания и человека, и общества: и прошлое, и настоящее здесь поочередно вступают в соотношение неопределенностей.
ххх
Приведенные примеры дают необходимый импульс для следующих догадок и предположений:
1. Каждый раз соотношение неопределенностей образует не противоположности (в гегелевском смысле), а такие стороны, которые несоизмеримы, т.е. эти стороны друг другу – Другое (в кардинальном смысле), однако, как заметил Умберто Эко, «несоизмеримость не означает несопоставимость» (7, 47).
2. В силу несоизмеримости эти стороны, казалось бы, не могут встречаться (или «пересекаться»), но в форме парадокса это непонятным образом случается. Отсюда – вопрос: как вообще это возможно?
3. Каждый раз несоизмеримые стороны соотносятся, наподобие компьютерной дискетки, как «носитель» и «носимое» (существенно здесь то, что нагруженное «сверху» устроено иначе, чем носитель), так что первая сторона – носитель – выполняет роль статичного «базиса», а вторая – роль «надстройки», всегда подвижной и всегда открытой.
4. Взаимодействие сторон носит странный, как бы виртуальный, характер, когда первая (устойчивая) сторона отображается в пространстве второй (подвижной) стороны, и в этом отображении возникает эффект размытости, неопределенности.
--------------------------------
1 Гейзенберг В. Физика и философия. М., 1989.
2 Вот какой комментарий, по этому поводу, дает В. Гейзенберг в своей книге «Физика и философия»: сравнивая между собой волновую картину атома и корпускулярную, «Бор советовал применять обе картины. Их он назвал дополнительными. Обе картины, естественно, исключают друг друга, так как определенный предмет не может в одно и то же время быть и частицей (то есть субстанцией, ограниченной в малом объеме) и волной (то есть полем, распространяющемся в большом объеме)». (Гейзенберг В. Физика и философия. М., 1989. С. 19.)
3 Ст. Лем Собр.соч. т.13. Сумма технологии. М., 1996 .
4 Там же.
5 Станислав Лем Философия случая. М., 2007.
6 Юнг К.Г. Проблемы души нашего времени М., 1994.
7 Умберто Эко Сказать почти то же самое. Опыты о переводе Санкт- Петербург., 2006.