Закрыв за сыном дверь, Олег Викторович приказал ему сесть за стол, после чего расположившись напротив него в кресле, коротко бросил:
— Я обо всем узнал.
У Глеба был такой вид, что казалось ещё немного, и он грохнется в обморок. Неужели отцу стали известны подробности его шальной ночки с Чеховой?!
Он и подумать не мог, что мать его так подло подставит… Видать, он действительно не оценил её намерений сделать все возможное, чтобы не допустить его союза с Чеховой.
Он сам надеялся сообщить обо всем, надеясь встретить понимание, а оно вот как получилось… Но даже если это было и не мать, у него уже не оставалось времени для поиска другого подозреваемого лица, потому что кроме неё, Дениса и Инны, в то утро их с Чеховой никто больше не видел.
— Что с тобой, сынок? — Лобов внимательно посмотрел на сына, заметив, как тот резко изменился в лице.
— Да нет, пап, все нормально, — отмахнулся Глеб, пытаясь не так сильно выдавать свои эмоции, которые отцу все же удавалось безошибочно считать. — И, кстати, о чем ты хотел со мной поговорить? Опять комиссия едет с проверками? — опустив взгляд, он заприметил на краю стола бутылку дорогого коньяка. — Так они вроде были, на прошлой неделе. Чего им ещё понадобилось от тебя?!
Олег Викторович отрицательно кивнул. Нет, горздрав здесь не причем.
— Так уж исторически сложилось, сынок… — горько усмехнулся он, вздыхая; отец с сыном в этот момент были так мало похожи друг на друга, как могла быть похожа старая, с облезшей шерстью, овца на молодую и грациозную лань. — Но что касается тебя, то мне кажется, что за время практики ты успел порядочно начудить, потому что совсем недавно ко мне заходил замдекан и снова жаловался на тебя и Леру… Оказывается, его зрение до конца так и не восстановилось. Он до сих пор лечит свой глаз за счет нашей больницы… Не знаю, что вы там с ним сделали, но как пациент он мне дорого обходится. Врачи говорят, что полностью зрение вернуть не получится, но, по крайней мере, они пообещали сделать все возможное, чтобы он постарался как можно скорее снять с лица эту пиратскую повязку и появляться на людях как есть.
— Значит, ты позвал меня, чтобы поговорить о его здоровье? — равнодушно бросил Глеб, не совсем уверенный, что ему стоит тратить свое время на прослушивание данной информации.
— Нет, я просто хочу знать, как складывается у тебя учебой и руководителем вашей практики, — осторожно добавил Олег Викторович, приближаясь к истинной причине их вынужденного разговора. — В последнее время ты перестал делиться со мной этой информацией, стал невероятно скрытным, и я не знаю… Что происходит в твоей жизни и вообще…
— … переживая, чтобы я не повредил замдекану второй глаз, потому что над первым уже «поработала» Лера Чехова! — закончил Глеб, перестав понимать, почему отец заинтересовался его успехами на медицинском поприще конкретно сейчас, когда раньше ему не было до неё никакого дела.
— Нет-нет, я не о том хотел сказать, — отмахнулся Олег Викторович. — Да и бог с ним, с этим вашим деканом, мне он тоже не нравится… Но думаю, у него все будет хорошо. Я про Гордеева хотел поговорить: как он практику у вас ведет и вообще… Тем более близится время зачетов, и я решил немного поинтересоваться твоей успеваемостью.
— С Гордеевым у нас все нормально, — машинально бросил Глеб, желая поскорее соскочить с этой темы.
— Неужели? — не поверил ему Олег Викторович.
На миг у парня отлегло от сердца. Если этот разговор будет касаться не его личной жизни, а учебы, значит о его вчерашних шашнях с Чеховой отец был пока не в курсе. Тем более ему хотелось увидел, как тот ошалеет, узнав все подробности их далеко не братско-сестринских отношений со вчерашнего вечера.
— Сколько предметов вам надо сдать в этой четверти? — поинтересовался у него Лобов таким тоном, словно что-то раз и навсегда решив про себя относительно судьбы сына.
— Пять, — выдохнул Глеб, справившись с одолевавших его противоречивыми эмоциями, где кто-то другой на его месте начал бить панику.
— А сколько успел завалить?
— Четыре.
Патофизиологию он сдал хорошо, до сих пор удивляясь, как ему за одну ночь удалось выучить конспект по этой дисциплине, ответив без подготовки на все вопросы экзаменатора.
Фармакологией ему, конечно, тоже приходилось интересоваться, пусть он и недолюбливал этот предмет, но поскольку общение с больными никогда не приносило ему особого удовольствия, и вообще в ближайшее время он собирался порвать с медициной насовсем, чтобы полностью уйти в коммерческую структуру, время от времени ему приходилось зубрить то, что могло пригодиться через каких-то полгода.
— Замдекан сказал мне, что специально провалил тебя по анатомии, Глеб, потому что ты совершенно ничего не учил! — неожиданно заявил отец, тарабаня пальцам по столу. — НИЧЕГО! Ты меня слышишь?
— Понимаю, пап, — невозмутимо ответил сын, словно заранее зная, что именно так все и случится, но отца он ни в чем не обвинял.
Просто понимал, что спорить с ним пока что было бесполезно.
— И ты говоришь о своем провале с таким спокойствием? — изумился Олег Викторович, исподтишка за ним наблюдая. — Ты совершенно ничего не учил, Глеб! Я сомневаюсь, что ты вообще открывал учебник по анатомии за всю четверть! Открывал? Нет? Только говори правду, сынок!
— Нет, я его, конечно, просматривал… Пару раз.
Знакомый с отцовской вспыльчивостью не понаслышке, Глеб старался поделикатнее выражать свои мысли, но обрадовать отца ему было нечем.
— Всего лишь просматривал? — ядовито переспросил Олег Викторович. — Так вот знай, вчера мне попалась на глаза история болезни твоей пациентки… Не помню точно её фамилии… Кажется, Березнякова.
Парень с ужасом посмотрел на отца. Только этого не хватало! Если он начнет зачитывать её карточку, тогда ему точно не отвертеться перед ответом!
— Так вот, я хочу, чтобы ты подал мне сейчас этот бланк и мы бы вместе обсудили твое «наскальное творчество».
Молча встав из-за стола, Глеб направился к книжному шкафу. Он и подумать не мог, что в его отце могло быть столько яда.
Парень успел десять раз пожалеть, что вообще сюда зашел, зная, что избежать обязательного посещения кабинета папаши вряд ли получится.
Отыскав среди книг и папок с документацией указанный накануне бланк, Глеб взял его с собой, после чего вернувшись на место, передал бумаги Березняковой отцу.
— Думаешь, так легко отвертишься? — хмыкнул мужчина, разворачивая на середине врученный ему бланк. — А не угодно ли тебе послушать, сынок, что ты тут такое понаписывал?
— Да нет, пап, лучше не надо.
Не горя желанием выслушивать отцовские нотации, Глеб попытался встать из-за стола и покинуть кабинет, но заметив, что сын хочет уйти от ответственности, мужчина стукнул кулаком по столу, приказывая оставаться на месте, пока он сам не соизволит его отпустить.
И чтобы хоть как-то скоротать время, отпущенное на прослушивание бреда, который он сам от нечего делать написал в истории болезни тетки Геры, лишь бы не сдавать её Гордееву пустой, стащив с отцовского стола плетку, Глеб принялся внимательно её рассматривать, инстинктивно поигрывая рукоятью.
Выдав вслух часть текста его «сочинения» на вольную тематику, что представляла из себя сделанная им запись, Олег Викторович остановился, чтобы перевести дух, не веря, что это было делом рук именно его сына.
— Впрочем, это ещё ничего… После всех этих гадостей, что ты написал в адрес своей больной, в конце ты сделал небольшую приписку — ЛИЧНО МНЕ! — насупившись, мужчина посмотрел на него как Ленин на буржуазию, заставив парня слегка понервничать.
Тщетно Глеб пытался уговорить от
ца не читать вслух хотя бы это, но чересчур увлекшись воспитательным процессом своего отпрыска, Лобов-старший уже не мог остановиться, расправляя приклеенный к истории болезни листок.
«…вот все, что я знаю по этому заболеванию, пап, — Олег Викторович читал громко, четко выговаривая при этом каждое слово. — Данная тема меня не особо интересует, и хотя госпитальную хирургию Гордеев преподает относительно хорошо, ничего страшного не произойдет, если замдекан провалит меня ещё и по этому предмету. Потому что по всем остальным дисциплинам, (кроме медицинской рентгенологии), я уже провалился. С уважением, твой сын, Глеб Лобов»
Побледнев от переполняемого его гнева, мужчина умолк, вперившись в сына таким взглядом, будто собирался его испепелить. Глеб почти ненавидел отца в эту минуту.
Чтение записки далось Олегу Викторовичу нелегко, но ещё более он был шокирован, когда узнал, что произошло с ещё одним больным его сына, у которого Филюрин не наблюдал пока положительной динамики выздоровления.
Кажется, тот здорово повредил Латухину чем-то мозги, раз тот начал называть себя кем угодно, не признавая даже своей дочери. А ведь все началось когда-то с банального желания Глеба подстричь ему усы…
Отложив треклятую карточку на стол таким движением, словно он укладывал шлакоблок под фундамент, Лобов-старший с укоризной посмотрел на сына:
— Глеб, неужели ты совсем не думаешь о своем будущем?
— Нет, почему же, думаю, — поспешно ответил он. — Но наверное не так часто, как хотелось бы.
— Призадумаешься!!! — внезапно выпалил Олег Викторович, поражаясь легкомысленному отношению отпрыска к дальнейшей своей судьбе. — Потом призадумаешься, да поздно будет!
— Непременно подумаю, — заверил его Глеб, но стоило ему это произнести, как разорвав в клочья историю болезни Березняковой прямо у него на глазах, мужчина вышвырнул её в мусорку.
Все произошло настолько стремительно, что парень даже не успел вмешаться в ситуацию, чтобы перехватить бланк и спасти хоть какую-то крупицу информации.
Отец был решительно настроен его наказать. И предчувствуя, что уйти отсюда без скандала вряд ли получится, Глеб просто стал ждать, что произойдет дальше, поражаясь собственному хладнокровию.
— Как бы мне объяснить тебе, сынок, — продолжал Олег Викторович, сокрушаясь. — Как вдолбить в твою голову то, что нужно? Ведь я пытаюсь тебе помочь, понимаешь? А ты снова меня позоришь, вынуждая исправлять твои ошибки…
— Знаю, пап, — сказал Глеб, поигрывая плеткой, — и спасибо тебе большое. Я ценю твою заботу, правда.
Делать зрелище из своей слабости он уже научился, каждый раз отрабатывая этот прием перед посещением отца. Только в этот раз что-то пошло не так. Осталось научиться проливать «крокодиловы слезы» в нужный момент, воздействуя на тонкие струны души жалостливых людей, чтобы получить желаемое, а это было уже мастерством высшего пилотажа, и для развития подобного таланта требовались годы тренировок.
— Ты, я вижу, парень у нас самостоятельный, — спустя время обратился к нему Олег Викторович, слегка запинаясь от переполнявших его эмоций. — Но в последнее время совсем отбился от рук! Проходишь практику, работаешь с настоящими пациентами, а серьёзности ни на грамм! И прекрати, пожалуйста, играть передо мной плеткой, пока я с тобой разговариваю!
Отобрав у сына орудие БДСМ-игрищ, Олег Викторович швырнул плеть на стол, тяжело дыша. Не выдержав подобного с собой обхождения, Глеб резко поднялся из-за стола.
Общество пьяного отца, отпускающего в его адрес оскорбительные комментарии, осточертело ему до такой степени, что он больше не мог здесь оставаться. Лобов-старший попросил его остановиться, но сын лишь развел руками в ответ.
— Извини, но мне пора, — сообщил ему Глеб, останавливаясь у дверей. — Должен же кто-то, в конце концов, отвезти Емельянова на рентген.
Посмотрев на сына, Олег Викторович покачал головой. У него было настолько серьезное и одновременно грустное лицо, что Глебу на некоторое время даже стало его жаль. Он никак не мог поверить, что причиной треволнений отца было его несерьёзное отношение к учебе.
— Тебе это больше не понадобиться, — внезапно отозвался он. — Емельянова отвезет на рентген Тертель.
— Это ещё почему? — спросил Глеб.
— Потому что с сегодняшнего дня ты отчислен из института и назавтра в больницу можешь не приходить.
Услышав эту новость, Глеб снова побледнел, будучи не на шутку ошеломлен. Это походило на удар в спину. Причем со стороны того, на кого он мог подумать меньше всего.
Впрочем, удивляться было нечему. Медиком он становиться не собирался, поступив в институт по наущению отца, просто он не думал, что его оттуда выставят раньше времени. Но возможно это к лучшему, как знать.
Заметив как изменился в лице сын, но давно все решив для себя, Лобов-старший продолжил, понимая, что теперь у него появился законный повод сегодня напиться, отмечая исключение сына из института:
— Это было не совсем мое решение. Так посчитал ваш замдекан, и я поддержал его мнение. Мать пока ничего не знает, но я ей сообщу об этом позже. Ты пойми, сынок, я долго закрывал глаза на твои проделки с пациентами, но больше так продолжаться не могло… В конце концов, мне пришлось вмешаться и принять меры. Такие поступки не должны оставаться безнаказанными.
— Знаешь, пап, ты все правильно сделал, не переживай! — собравшись с духом, холодно бросил ему на прощание Глеб, направляясь к двери. — Медицина — действительно не мое, так что принимая подобного решение с замдеканом, ты верно поступил, избавив меня от ненавистной профессии и подарив шанс моим пациентам на выживание.
— Ох, не знаю, не знаю, Глеб… — протянул Олег Викторович, потягиваясь за бутылкой и рюмкой. — Я думал, ты хоть чуть-чуть сожалеешь о содеянном, но тебе, похоже, действительно на все плевать.
— Правда, не стоит так из-за меня переживать, — заверил его сын, открывая дверь. — Честно, я посидел бы с тобой ещё часок, но мне надо идти и собрать свои вещи. Я ведь завтра сюда уже не приду.
— Конечно-конечно, — рассеянно протянул Лобов-старший, наливая себе впопыхах спиртное. И оставив своего отца в одиночестве, Глеб подался прочь, испытывая ощущение, будто с его плеч свалилась тяжелая ноша.
Одногруппники, конечно, удивятся этой новости, но им не привыкать. А что касается Чеховой…
У неё, конечно, могли возникнуть вопросы, но он придумает, что ей сказать, чтобы она не расстроилась из-за него. Тем не менее покидать стены больницы он не спешил, вспомнив об одном уговоре с Фроловым. И посчитав, что именно сейчас наступил подходящий момент для воплощения нового плана, передумав идти к раздевалке, Глеб взял курс в сторону палаты, где лежала теща одногруппника.
Глава 77
http://proza.ru/2024/04/27/813