Реставрация внуки дажьбога роман

                Р Е С Т А В Р А Ц И Я







                (в н у к и  Д  а ж ь б о г а)

















                2018 - 2022








               
                1


                ВСТУПЛЕНИЕ

      В середине июля 2017 года мы с подружкой Галей, катаясь по окрестностям города Тобольска, закатились из чистого ее любопытства в Абалакский монастырь. Пока набожная моя подруга, повязав на буйную свою шевелюру ситцевый платочек, причащалась, ставила свечки и выполняла всякие другие упражнения предписываемые адептам культа распятого Бога, я, развалившись на заднем сиденье нашего Ниссана, наливался пивом и с наслаждением затягивался душистым табачным дымом, отворив двери машины нараспашку. Подошедший к открытой двери  светловолосый юноша, почтительно поздоровался и предложил моему вниманию красивую книгу, которую держал в руке. Я вежливо послал его вместе с книгой куда подальше и продолжал наслаждаться своим невинным пороком.
     Молодой человек не отправился по указанному мной адресу, но настойчиво просил взглянуть на его книгу. Когда же он сказал, что это не просто книга, но книга настольная и до дыр зачитываемая в свое время парнями группы Битлз – слыхал  про таких?-  Я слыхал. – и невероятную удачу Битлам принесла именно эта книга, я сдался.
     Когда же юноша сказал, что отдает ее за сто рублей, я ответил, что мне совестно брать Битловскую любимицу за смешные деньги и предложил ему хотя бы скромную тысячу. Однако, парень настоял на своем. Взял сто рублей и, пожелав мне удачи и просветления, отчалил. Книга осталась у меня.
     Она называлась: «наука самоосознания» от некоего совершенно просветленного и божественного гуру. Короче, Харе Кришна!  Однако, когда моя Галочка, вернувшись из церковных стен, и, задрав короткую юбчонку, села за руль, я настолько углубился в дебри просветленного, что вытащить меня с заднего сидения она смогла только у нашего подъезда.  Отняв захватившую меня книгу, и,  страстно прижавшись всем телом, Галочка смогла вернуть меня на землю.
      Прошла неделя. Выйдя из подъезда под ручку с неотразимой Галей, я натолкнулся на давешнего паренька. Он обрадовался, узнав меня, и спросил, как продвигается мое самоосознание. Я отвечал, что дело осталось за малым –хотелось бы осознать себя в более ярком и насыщенном удовольствиями виде.  Юноша заметил -  тебе следует  точнее сформулировать свои желания и написать обычное заявление Верховному, - или, - ну, как ты его там видишь.
 



               
                2


    Весело заржав, мы пожали друг другу руки и расстались. Галочка толкнула меня локтем, как обычно, не терпя помех на выбранном маршруте – нас ожидал приятный вечер на природе, а утром мне следовало отвезти ее в аэропорт: -  любительнице старины церковной выпало счастье в виде оплаченной  длительной командировки в Израиль – поход по святым, историческим местам, отдых на Мертвом море, и куча всяческих интересностей. Продолжительность Галкиного турне – около трех месяцев, едва не стала причиной отказа от путевки. Но я, клянясь и божась, что со мною, здесь оставляемым, все будет в лучшем виде, едва убедил мою подружку не упускать такой чудесной богоугодной поездки.
      Вечер и впрямь удался! Настолько, что лежа рядом с моей Галей после всяческих удовольствий и приятных излишеств, я ощутил себя сидящим за столом в золотых чертогах. Однако, кроме Одина, Тора и прочих  штатных завсегдатаев  Валгаллы, среди пирующей  толпы героев весело шумели и величественный Дажьбог, и  суровый Сварог,  и  даже, хмурая всегда Мокошь,  весело отплясывала с лукаво улыбающимся Локи. Удерживая за талию Марию, изящный Христос о чем-то горячо спорил со своим бородатым папенькой.
     Стройные гурии разливали по кубкам напитки,  пузатые матрешки, взявшись за руки, водили хоровод… все было похоже на веселый, бесшабашный, искрящийся и блестящий бразильский карнавал, бушующий под высоченными сводами пиршественного зала Одина.
     Чудом вынырнув изо всей этой круговерти, и вновь найдя себя лежащим в уютной  постели, в нежных Галочкиных объятиях, я, потихоньку покинул широкое, мягкое ложе и прошлепав босиком на кухню, уселся за шаткий  кухонный столик, где, вспомнив слова встреченного утром юноши, взял и написал это заявление.
     Те же  свои  дерзновенные помыслы,  которые не счел возможным доверить бумажному листу, я произнес мысленно,  искренно и вдохновенно.















                3


                Тому, Который Наверху
                Внука Дажьбожьего
                Меня Любимого

                Заявление

     Выслушай меня, Отче!
Вижу, слушаю, участвую иногда, мыслю по мере возможностей моих.
     Картину нашего мира и все в нем сущее Ты знаешь. Да будет Воля Твоя и да святится Имя Твое во веки веков. Укрепи же, Отче силу мою и душу мою и дай мне свершить во славу Твою следующее:
     Начну с Порошенки Петра Алексеевича и присных его. В железной клетке, на телеге, запряженной двумя волами, каждого провезут гайдуки мои шляхами Малороссийскими до города Донецка маршрутом через Одессу, Луганск и все селения, пострадавшие в Богопротивной войне нынешней.
     На центральной площади Донецка отдам сих нелюдей женам и вдовам
Доблестных воинов-защитников Малороссии во славу Твою.
     Саму Малороссию, как она есть сейчас,- делаю свободной суверенной державой. Вече определит необходимые пути и силы управления при обязательной – преемственности власти!  Договор с  Россией и все прочее. Дядя Вова Российский, да продлятся годы его, возражать не станет.
     В Донецке и Луганске возведу православные храмы во славу Твою, разрушенные храмы восстановлю.
    Прочие  слабые духом земли русской Украины объявляю «Землями Войска Донского в составе Киевской Руси» ( по согласованию с Дядей Вовой Российским) с сильными казачьими гарнизонами во всех значительных населенных пунктах. В Киеве, Харькове, Одессе, и во всех областных центрах возведу православные храмы во славу Твою, разрушенные храмы восстановлю.
     Земли Западной Украины будут область Галиция в составе Киевской Руси с административным центром в Галиче и сильными казачьими гарнизонами во всех значительных населенных пунктах.  Также во всех областных центрах возведу православные храмы во славу Твою, разрушенные храмы восстановлю.








                4


     всюду устрою бесплатные:
- систему начального, общего, высшего профессионального образования на базе советского образования. Обязательно с идеологическим стержнем – православием. (по желанию другие базовые конфессии)
-систему здравоохранения включая охрану материнства и детства в т. ч. детские учреждения.
-системы общественного транспорта
-систему ЖКХ
-систему общепита в базовых пределах
     Судебную и банковскую системы сведу к минимуму. Текущие вопросы решаются на местах по способу принятому в Войске Донском.
Никаких репрессивных органов не оставлю ни мытарей ни инспекций.
     Нигде и ни в чем не будет еврейских ухищрений типа «процентов», «скидок» и пр. каждый станет трудом своим добывать хлеб насущный.
Средства производства группы А, недра и их разработка, ж/д, водный и авиатранспорт, энергетика, связь, СМИ  национализирую полностью.
Упырей олигархов ликвидирую, имущество и средства возьму в казну.
    Немедленно велю восстановить все памятники, имена и названия бывшие во время великой Империи. Жидов же, разоряющих ныне мою землю, и тех, кто с ними соберу всех и станут они строить храм великий небывалый во искупление преступлений своих и во славу Твою, Отче. Место великого строительства Митрополит Всея Руси укажет по воле Твоей.
     Государственные языки в Киевской Руси установлю русский, украинский.
Регулярную армию и вооружение создам на базе и по образцу Российской.
    Позволь мне, Отче, быть помазану на царство в Киевской Руси  во славу Твою митрополитом Всея Руси и пр. Кириллом во Владимирском Соборе в городе Киеве. Стольный град же мой будет с соизволения Твоего город Львов в котором на горе «Высокий Замок» воздвигну я храм во славу Твою и при нем палаты мои каменные, чтобы быть ближе к Тебе да будет Воля Твоя и благословение Твое на Это, Отче.
     Затем возьму Европу прогнившую под руку свою с соизволения Твоего, Отче. Очищу от скверны всяческой и нечестия. Управлять провинциями  во имя Твое, Отче поставлю атаманов Войска Казацкого людей честных, храбрых, достойных христиан православных. Во славу Твою, Отче, во всех столицах и городах воздвигну храмы православные.







                5



 Столицей Великой Руси теперь будет Царь – Град во славу Твою, Отче. Воздвигну в Царь – Граде Храм великолепней храма Соломонова и Давидова, что ныне есть Айя-София, мечеть басурманская, - быть ей памятью о минувших веках волею Твоею, Отче.
     Устройство сделаю как в Киевской Руси. Государственный язык русский и местный, ныне родной для здешнего люда. Да будет Воля Твоя и благословение Твое на Это, Отче.
     Затем возьму Египет, страны Магриба, Индию под руку свою с соизволения Твоего, Отче. Во всех столицах и городах воздвигну храмы православные во славу Твою, Отче. Устройство повсюду одинаковое с учетом местных особенностей. Государственный язык русский и местный, родной для здешнего люда. Да будет Воля Твоя и благословение Твое на Это, Отче.
          Затем возьму Америку Северную и Америку Южную под руку свою с соизволения Твоего, Отче. Во всех столицах и городах воздвигну храмы православные во славу Твою, Отче. Все также, как ранее. Отныне и до веку в Америке будет править Русский Царь. По всей Великой Руси искореню безбожное лютеранство и всякую прочую ересь, противную Богу.  Да будет Воля Твоя и благословение Твое на Это, Отче. Аминь.
                30 Июля лета 2017 по Р.Х.  Россия   Аз есмь.               
.
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
                ОТПУСК

     В первый день Августа 2017г. Вечером,  Я, Григорий Андреевич Новиков,  родившийся в городе Львове в Августе же 1982 года, а ныне прораб на стройке в славном городе Тобольске, обмывал в дружной компании   трудяг среднего руководящего уровня начало своего выстраданного и с кровью и слезами вырванного в разгар короткого сибирского строительного сезона отпуска, а заодно и День Строителя, отмечаемый всенародно в начале Августа.







                6


       Я только что вернулся из аэропорта Рощино областного центра, удачно без проволочек посадив в самолет свою подружку Галочку Волкову, оставившую меня без присмотра на целых три месяца.  После семи часов, проведенных за рулем, я был несколько заторможен, хотя и ощущал всем своим естеством полную, ничем не ограниченную свободу.
     Веселье пело и плясало как магомаевская свадьба на втором этаже нашей стройки – полностью готовом к сдаче этаже- с  действующими удобствами и даже частично меблированном. К услугам присутствующих были все возможные удовольствия, деликатесы, вкусности, вредности и безобразия – кому что любо.
     Нижние чины гуляли на площадке у строительных вагончиков.
Там жарко полыхали угли в мангалах, аппетитный аромат свежих шашлыков поднимался к звездному небу и четыре белобрысые учетчицы высоко задирая цветастые юбки, надетые по случаю торжества вместо полагающихся по штату джинсовых штанов, с пронзительными воплями сигали через разложенный для этой цели костер из деревянных плинтусов и руберойда.
     Костер ужасно чадил битумным черным дымом, и, стоящая рядом, рыжая стряпуха из управленческой столовой  повизгивала соблазнительно, подбадривая отважных тружениц учета и отсчитывая такт сочными шлепками по плешивому черепу Павла Ильича Савощенко – мастера участка, крепко сидящего на упакованном в глянцевую бумагу германском унитазе возле костра и жадно вожделеющего весело скачущих девиц. Всех. Четырех. Сразу. Слюну, сбегавшую по  щетине упрямо выпяченного подбородка, он смахивал газеткой «вечерний Тобольск», которую держал элегантно в двух пальцах, похожих на сдобренные горчицей и посыпанные мелким перцем, жирные, лоснящиеся сардельки. При этом мастер не забывал прихлебывать из горлышка бутылки, удерживаемой свободной волосатой лапой, «столичную» и вкусно хрустеть свежим пупырчатым огурчиком, взятым из тазика, бывшего рядом с прочими закусками на ржавом донышке  возвышавшейся справа перевернутой вверх дном бочке из-под солярки. Девицы с каждым прыжком прокапчивались все больше, и Пал Ильич вскоре не мог различить одну от другой даже по разноцветным  трусикам, ставшим теперь у всех барышень одинаково черными, равно как и русалочьи волосы и физиономии прыгуний. Бесовски сверкали глаза, снежно блестели зубы, визг и вопли достигли Луны. Пал Ильич млел, хрустел, унитаз раскачивался, рыжая стряпуха барабанила по лысому его черепу уже обеими ладошками с визгом ставшим  вовсе истошным.  Приближалась кульминация.




               
                7


    На господской половине, сидевший во главе длинного стола, составленного из шести обычных, Петр Петрович Петров, наш главный инженер, вскочив ногами, обутыми в адидасовские тапки, на свое кресло, держал речь. Яркий поток русских  и болгарских слов, нанизанных на веселую нецензурную основу, лился широкой рекой вдоль пиршественного стола и разбивался раскатистым эхом о стоящий на кожаном кресле, у нижнего конца стола, громадный, в великолепной позолоченной раме, портрет Валентины Васильевны  Корневой,  единственной хозяйки и директорши нашего предприятия. Валентина строго смотрела на сборище, сдвинув широкие брежневские брови, аккуратно пририсованные, заодно с гитлеровскими усиками, жирным плотницким карандашом.
      Этот портрет владелицы, стоящей в  полный рост на высоченных шпильках в шикарном вечернем платье при роскошном, умопомрачительно соблазнительным декольте и преизбытке ювелирных изысков, был творением известного мастера областной художественной школы и стоил хозяйке уйму времени и денег. Висел он  в нашей конторе в огромном директорском кабинете, призванный поражать и сражать на месте как своих, так и всех прочих посетителей богатого кабинета, демонстрируя всю их ничтожность и никчемность. Прошлым летом после очередной энергичной и шумной разборки в кабинете начальницы, облаянный и обиженный, как обычно, несправедливо, Петр Петрович, руководя самолично заменой поломанной мебели на новую, сменил и шикарный портрет. На громадное зеркало. Мол, исчезло в круговороте ремонтной суеты.
     Был скандал. Еще скандал. И еще…
     Украденную картину не нашли. Петр Петрович поселил ее  на нашей стройке в огромном зале заседаний за фальшивой стенкой, отгораживающей зону для хозяйственных нужд.  Она прижилась. Мы полюбили приходить к нарисованной хозяйке по любому поводу.  Она всегда спокойно выслушивает ходока  и  никогда не обижает пришедшего.  С ней можно говорить откровенно, ей можно доверять! Петр Петрович после каждого совещания в конторе в  кабинете начальницы, вернувшись  на стройку, подолгу беседует с глазу на глаз с нашей величественной, написанной маслом, дамой, порой срываясь на крик. Она молчит.  За время ее пребывания на стройке кроме  бровей и усиков у мадам в левой руке появился устрашающего вида хлыст, а из элегантного ридикюля, придерживаемого правой, безобразно свесилась пара ментовских наручников.   Некоторые наши умельцы предлагали расширить свойства шикарной картины до самого широкого диапазона возможностей надувной женщины с сохранением всей ее красоты и величия, однако, Петр Петрович, после долгих раздумий, отказался. Пока отказался…


             
                8


      Итак, Петров, выкрикнув заключающую в себя весь смысл сказанного фразу: «Чтобы! Все!» и, опрокинув лихо в луженую глотку стакан коньяка, тяжело плюхнулся на свое кресло. Я, как виновник торжества, сидевший одесную, немедленно наполнил его граненый стакан контрабандным пойлом, и, высоко подняв свой, налитый до краев,  громко провозгласил отзыв: «Чтобы!  Вот!». Дружный хор  громогласно возвестил: -УРА-А-А и синхронно в два десятка глоток были опрокинуты два десятка стаканов и с дробным грохотом вбиты в стол. – Наливай! – велел начальственный бас – и  процедура повторилась.
      А внизу! А внизу! – стоявший доселе молчаливо у закрытых наглухо ворот въезда на стройплощадку штатный сторож и сантехник Михалыч, - плюгавый мужичок в неизменном ватнике, одетом, несмотря на жару, на голое тело и щегольских хромовых прохорях в гармошку, с оглушительным воплем: - ДАЕШЬ!!! -  ЕШЬ!!! – ЕШЬ!!!  Вдребезги грохнул недопитую свою бутылку о засов и, сорвав с распахнувшихся настежь ворот громадную вывеску, сообщавшую прохожим краткие сведения о нашей стройке и ее участниках, воздев оную над головой наподобие дельтаплана, помчался прямиком в костер! Однако, резво подпрыгнув перед огнем, новый Икар благополучно пролетел в клубах черной копоти над пламенем и визжащими девицами. Приземлившись, Михалыч жестом Дискобола отправил свою вывеску в звездное небо продолжать начавшийся полет, взял руки в боки и пошел фертом вокруг огнища, выкрикивая какую-то похабщину, ритмичную и оглушительную. Тем временем в распахнутые настежь ворота медленно въезжал конторский автобус…
    Даешь конторских! – дружно  завопили празднующие, и, улюлюкая, кинулись встречать прибывающих. Вывеска же, запущенная взбодрившимся чрезвычайно, Михалычем, влетев в открытое настежь окно второго этажа, легла аккуратно на наш стол прямо перед портретом Валентины, со звонким шумом очистив собой столешницу от бывших на ней яств и напитков. 
     Конторский автобус разродился двумя десятками возбужденных подвыпивших дам – в вечерних туалетах и боевой раскраске – техотдел и сметчицы, кадры и хозяйственницы, возглавляемых начальником ПТО Василием Ивановичем Деревянко. Василь Иваныч также был уже хорош, но еще держался.   «Вишь, бля, хотел их в ресторан отвезти, нах  – День Строителя, бля, отметить, столики заказал, нах, но – уперлись – хотим на стройку, нах – и все! нах! Вот! Принимайте! Нах!» - пояснил он встречающим нежданное явление.





                9

     Василь Иваныча по причине крайней перегруженности речи красочными междометиями и нелитературными  связками называли за глаза Нах-Нахом.
    Даже хозяйка Валентина говаривала иногда своей секретарше Маринке – а ну-ка пришли ко мне этого Нах-Наха – пускай объяснит, чего мне неясно! Специалист Василь Иваныч был отменный, дело знал досконально и был незаменим во всякого рода  конторских и строительных тонкостях и хитростях а также, в непрекращающихся интригах всевозможного рода.  Даром, что Нах-Нах. Замыкающим в вываливающемся из автобуса десанте оказался Федя – водитель и доверенное лицо Василь Иваныча.
    Демобилизованный из стройбата десять лет назад, чернявый кругломордый сержант Файзулла Рахматуллович Назималиев  с первого дня своей службы под началом Нах-Наха превратился в «просто Федю», хотя внешностью был вылитый хунвэйбин из китайской культурной революции.  Даже разбитная деваха  Галя, уборщица,  время от времени скрашивающая скучную Федину холостяцкую жизнь, не подозревала, что ее «гарный чернявый та й моторный  хлопчик Хведор» на самом деле вовсе не дитя Днепровского степного левобережья, а «хитрая татарская морда» - по точной  характеристике, данной Феде начальницей отдела кадров красавицей Аглаей Андреевной Андреевой – жгучей статной брюнеткой  под тридцать, женщиной незамужней, своенравной и неприступной. Хитрая татарская морда прижимала к объемистому пузу громадный сидор, с трудом удерживая его обеими руками. При этом из недр сидора явственно доносился стеклянный перестук и восхитительное бульканье. По команде Василь Иваныча, зычно провозгласившего: «а ну-ка!  - для исполнения веселого народного танца Летка – Енка, Стррройся!  Нах!», вновь прибывшие, за исключением Феди и некоторых дам, также обремененных звенящими, хрустящими и вкуснопахнущими  свертками, ухватив друг друга за талию, выстроившись цугом и синхронно вскидывая ноги, двинулись змейкой во главе с веселящимся Нах – Нахом,  к ярко полыхающему костру. Совершив оборот вокруг огня, змея, скорее, сороконожка, взбрыкивая соблазнительно дамскими ляжками все выше и выше, замкнулась во вращающееся  вокруг костра пестрое кольцо, вобрав в свое  искрящееся тело и закопченных  прыгуний и Савощенку с его рыжей стряпухой и даже летягу – Михалыча в ватнике нараспашку. Причем, ведущий Нах- Нах  цепко ухватил замыкающую Аглаю за гибкий стан, туго затянутый красным шелком, уткнувшись при этом сизым носом в душистый водопад Аглаиных волос, черным потоком струящийся по низко открытой вырезом платья спине красавицы.  Весь вращающийся круг громко орал веселую песенку про Летку – Енку, причем, после каждой строчки дружно выкрикивая отсутствующее в привычном тексте оглушительное «Нах! Нах!» 



                10


   
     Наконец, великолепная Аглая, стряхнув с тонкой своей талии липкие ладошки веселого Нах – Наха, провозгласила: - дамы, нас ждут кавалеры! И  спортивным прыжком с переворотом вскочив на стоящие под нашим окном  подмостки, заляпанные цементной жижей, грациозно  задрав красную плиссированную юбку, перемахнула с упором на правую руку, через  широкий подоконник, и оказалась стоящей на нашем столе – прямо на Михалычевой вывеске, пред нарисованным ликом хозяйки Валентины.   Валентина Васильевна смотрела удивленно, но без осуждения. Под грянувшие аплодисменты в дверь пиршественного зала входили, с визгом и хохотом, поднимаюшиеся по широкой лестнице парадного, прибывшие труженицы и труженики нашей конторы. Аглая же, сделав изящный книксен портрету начальницы, порхнула балетным скоком через весь стол, ничего при этом не разбив и не опрокинув, и сказав  открывшему в немом изумлении рот Петру Петровичу: « Пардон!», плюхнулась, словно ковбой из окна салуна в седло терпеливо дожидающейся его внизу кобылы, верхом мне на колени, крепко обвила мою шею обеими руками, запечатав рвущийся из меня вопль восторга горячим влажным долгим поцелуем!
     Вновь прибывшие мигом распределились за пиршественным столом – кто на табуретке, кто на кресле, а кто и прямо на коленке своей симпатии.
    Аглая же, Андреевна же, к радостному моему изумлению, удобно разместилась на моих коленях, повернувшись в пол-оборота к столу и, чмокнув  громко в ухо, шепнула: «ведь сохнешь же, Григорий? – наливай, давай! Размочу сегодня!»  Я, действительно, сох.  Однако был уверен, что сох незаметно. Зная о множестве тщетных попыток наших баболюбов сблизится с неприступной красавицей, где каждая атака безжалостно и жестоко пресекалась и долгое  шельмование злополучного агрессора  прекращалось лишь с появлением нового соискателя милостей мадам Андреевой,  я никаких поползновений не делал и проявлял себя исключительно обычным прорабом. Безо всяких нештатных претензий. Хотя, при каждом удобном случае, дарил ей три красных розы и прикладывался к холеной ручке  легким официальным поцелуем. Причем, молча.
Удобные случаи выпадали нечасто. А заводить интрижки на службе я всеми силами избегал, хотя, иногда и бывали исключения. Для подтверждения правил, как принято считать. В общем, Аглая превратилась в мечту, - недосягаемый, чисто теоретический  идеал, к которому были устремлены все  вожделения моего естества – и возвышенные и вовсе уж низменные, прямо скажем, животные. В особенности животные. И даже, пожалуй,  вовсе скотские.


               
                11


       А пока в подружках у меня были девчонки веселые и без особых претензий – студентки медички  да лаборантки химички. Иногда случалась вельможная дама из числа капризных владелиц дорогой недвижимости - тяжкий крест прораба строительной фирмы  -. Этих я старался поскорее списать на берег из-за увеличенного расхода нервных клеток, ощущаемого мною прямо физически.
     Громко позвенев двузубою рыбной вилкою о край налитого мною стакана,
удерживаемого двумя пальчиками с невообразимым маникюром и поелозив на моих коленях, прочно утвердившись на непроизвольно возникшей  под ней жесткой и твердой опоре, великолепная Аглая потребовала тишины и звонко провозгласила: «За нашего! Дорогого! Прораба!» и, снова поерзав затянутым в красное плиссе задом, продолжала: « Могучего и неудержимого! Словно! Баобаб!  Григория! Андреевича!» и добавила «да сбудутся мечты Билли Бонса! То-бишь,  его, Гриши моего!» и, в два глотка опорожнив стакан, хватила его вдребезги о паркетный пол!
     - Будь здрав, Григорий!
     - с денюхой тебя!
     - поздравляем тебя!
    Зазвенели сдвигаемые, чокаясь, стаканы, затем секундная пауза – и громкий звон брошенной с силою в пол, разлетающейся стеклянными брызгами, опорожненной залпом, посуды.
     Я тоже, выхлебав до дна свой кубок, хватил его об пол и не встав с места,
пожимал тянущиеся со всех сторон руки соратников, крепко прижимая к себе свободной  лапой нежданно свалившееся на мои колени четырехпудовое счастье.
       А теперь мой выход! – шеф Петр Петрович, откинувшись в кресле, захлопал в ладоши. - Свистать всех наверх! Подарки - раздать! С днем строителя, товарищи!
       Главная бухгалтерша – рослая блондинка в деловом костюме и  забранными в украшенную жемчугами сетку роскошными волосами, длиной в локоть,  Вероника Семеновна  Верещагина,  подхватив стоящий возле нее саквояж, лихо вывернула его  содержимое на освобожденное пресловутой вывеской место на столе. Вывеску секретарша Маринка предусмотрительно спихнула на пол и теперь она неустойчиво стояла, прислоненная  к столу, образуя с известным портретом прямой уютный уголок, закрывая собою вид из распахнутого окна и возвышаясь над столом без малого на два метра.





                12


     Маринка - приятная глазу  темно-русая болонка с удивленно распахнутыми синими очами и сочными ярко накрашенными губками, приплясывая на месте, сучила до предела открытыми  синей мини-юбкой стройными ножками, обутыми в высокие полусапожки из кожаных ремешков и, матерясь в пол-голоса, сексуально посасывала свой собственный нежный пальчик, слегка оцарапанный стоящей уже на полу, вывеской. При этом,  аппетитный бюст ее, с трудом удерживаемый небольшим топиком, неудержимо стремился на волю.   Мужская часть застолья с видимым удовольствием любовалась Маринкиными телодвижениями, забыв и про напитки и про подарки.  Наконец,  Маринка, огладив себя ладошками и успокоившись, приступила к действу.  Вытащив конверт из кучи, вывалившихся из Вероникиного саквояжа, она низким проникновенным голосом произносила имя адресата, размашисто начертанное на конверте.   
     Названный, получив конверт, хрустел им возле своего уха и, чмокнув Маринку в упругую щечку, возвращался на свое место за столом.
     Понимая мое нежелание даже на минуту расстаться со своей неожиданной Аглаей,  умница Маринка  сама принесла мне конверт, положила его на большое блюдо и низко присела в почтительном реверансе.   Сунув конверт в карман и, поблагодарив Маринку, я снова ухватился обеими руками за красавицу Аглаю. – Открой! – попросила она.
    Вместо хрустящих купюр была там записка на клочке, оторванном от накладной. Огненные буквы сложились в слова: «Григорий! Завтра зайди ко мне. Получишь, что заслужил!» без подписи. Рука хозяйки. Аглая округлила
глаза: -Что натворил?!  Петров с Нах-Нахом в один голос ответили на мой безмолвный вопрос – не знаю!!! С картины на другом конце стола Валентина,  поигрывая пририсованной нагайкой, смотрела из- под брежневских бровей ласково.  В фюрерских усах змеилась улыбка. Наручники звенели последним звонком…
      - не дрейфь! – сказал Петров, -  рассосется! - А теперь - всем наполнить и поднять! Стоя! Встань, Григорий! Сегодня – твой день!  С днем рождения тебя! И – с отпуском! Рыжая стряпуха со своими подручными уже успела убрать осколки и распределить по длинному столу новую партию стаканов и блюд. Было налито, выпито и снова налито. Утробным басом промычал Василь Иваныч: «Многая лета!  Нах!» все подхватили и кинулись обниматься. Я, стоя возле шефа, обнимался и целовался со всеми, крепко охватив одною рукой талию вожделенной Аглаи Андреевны, не желая отпустить ее ни на секунду. Аглая смеялась и прижималась ко мне податливо и крепко. «Сбыча мечт» - всплыл на моей счастливой извилине Задорновский афоризм.



                13



     Прими же, наконец, наш скромный дар, о драгоценнейший  и прорабейший из всех прорабов, Григорий Андреевич! – возопил Нах-Нах, вскочив на стул и заиграв на своих нечестивых губах марш славянки, не добавив, вопреки обыкновению, ни одной своей обычной связки. По энергичной отмашке Петра Петровича, из-за фанерной перегородки медленно выплыли три грации, одетые, скорее, раздетые в легкий  намек на прозрачные  бикини. Марш уже дудели все, включая шефа, и даже Аглая поддалась охватившему народ энтузиазму, и присоединилась к общему хору. Грациями оказались студентки стройфака, проходящие преддипломную практику под пылким и нежным руководством любвеобильного болгарина. По поводу назначения Петра руководителем этой практики этих практиканток был большой скандал у хозяйки в кабинете, однако, шеф, рыча и огрызаясь, выстоял и не уступил ни одной сахарной косточки ни мастерам, ни прорабам, ни даже самому Нах-Наху, которому сам Бог и должностные инструкции недвусмысленно повелевали руководить практикантами. Кстати, в нашей фирме проходят практику еще восемь однокашников наших граций – шесть ленивых лоботрясов и две девчушки – отличницы – очкастые и некрасивые. Лоботрясы благополучно были распределены по мастерам и прорабам, а обе умницы достались конечно, же, Нах-Наху. Своих граций Петров называл  Верою, Надеждою и Любовью.  Отдельно от Петра их никто, никогда и нигде не видел, зато Петра они сопровождают всюду. Кроме совещаний у Валентины.  Прошлым месяцем Петров на две недели летал  в  Варну в сопровождении своих гурий. Похоже, это надолго.
     Грации неспешно приблизились и слаженным лебединым движением великолепных белых рук протянули мне небольшой ларец, склонившись в нижайшем и грациознейшем поклоне. Приняв подношение, я обнял всех трех  рукою, держащей ларец  не выпуская, однако, Аглаиного  стана и, тесно прижав к себе упругие тела, наградил каждую смачным поцелуем.
    Шеф не мигая уставился  на нас, с  немалым усилием сдерживая бурно рвущиеся наружу задетые чувства собственника.
     Одной рукою я умудрился открыть ларчик.  Разинув рот, молча смотрю внутрь. Шок! Паралич! Инфаркт! Пипец!
     Болгарин, взяв у меня ларец, вытряхнул на мою ладонь ключи от «Бэхи» и буднично так молвил: «Пойдем. Глянем. В ангаре.  Стоит. Уже.»







                14


      На ватных ногах спустившись по лестнице, волоча за собой  обалдевшую Аглаю, вслед за  начальником восползаю в ангар. Бэха! Пятерка! Темно - зеленая! Новая!
    -  Вот! – поясняет Петр Петрович, - бэха. Катайся. Заслужил.
- как? Чем?
     - об этом знают только те, кому положено: -  Нах-Нах,  да я, да Валентина.
    В  воротах толпится народ. Удивляются. Завидуют. Радуются.
А из окна призыв: Обмывай! Наливай! Выпивай!
А на извилине – строка: СБЫЧА МЕЧТ!
     Затем в моей памяти непрозрачное ничто – и вот, с трудом и скрипом мне, воскресающему из небытия, утреннее яркое солнышко ласкает отекшую физиономию. Рядом уютно посапывает Аглая, укрывшись почти до самых точеных беломраморных колен густыми волнами  своих чудесных темных волос, бывших вечером искусно заплетенной прической,  струившейся  по спине и груди несравненной.  На мне вовсе никакой одежды. Даже носков.
     В распахнутое окно заглядывает зеленая ветка, среди листьев краснеют гладкими боками небольшие яблочки-ранетки, слышится веселое чириканье вездесущих воробьев и  легкий плеск воды. СБЫЧА МЕЧТ!
     Обезвоженный похмельем организм с жадной торопливостью движется в сторону плещущейся воды. Плюх! – и  вот я резко и резво молочу зеленоватую, глубокую воду, отплевываюсь и отфыркиваюсь. Выплыл. Плыву уже неспешно, вертя головою и пытаясь понять, - где?
     В бассейне. Большом. Глубоком. Окруженном зеленым садом за стеклянными стенами. Стеклянная же крыша полностью раскрыта. По центру бассейна, из широко разинутой пасти мраморной  рыбы,  бьет фонтан.  За дальним бортиком виден  накрытый столик с двумя шезлонгами по бокам. Подплываю, вылезаю, сажусь. Рядом – холодильник.  Вскочив, открываю. Передо мною богатый ассортимент напитков и закусок. Свинтив колпачок, стоя, глотаю из горлышка ледяную столичную. Выдохнув, нацепляю на вилку шматок ароматного копченого мяса, плюхаюсь в кресло. Жую. Запиваю. Оживаю.
     Вот из неприметной дверцы на противоположной стороне бассейна появляется фигура, скрытая под блестящей завесой распущенных темных волос. Аглая, подойдя к бортику и воздев белые руки, завязывает волосы тугим узлом на затылке. Она обнажена. Не дожевав и не проглотив, я, с воплем восторга, прямо из кресла бросившись в воду,  стремительно плыву к искусительнице. Она, взвизгнув и кинув мне – а ну, поймай! - рыбкой прыгает с бортика и, нырнув, резко уходит в темную глубину. Ныряю вслед.
Догоняю, хватаю, обнимаю, лобызаю.



                15


      Подобно двум обезумевшим от страсти дельфинам, мы долго резвимся в прохладной воде, в ласковых лучах полуденного Солнца. Наконец, утомленные любовной игрой, устав изобретать все новые и новые ухищрения и,  насытившись  вволю друг другом,  мы, тяжело дыша,  расположились в шезлонгах, тесно их  сдвинув.
        СБЫЧА МЕЧТ!
      Прихлебывая из запотевшего бокала и прикусывая что-то сладкое из вазочки, бывшей на столе,  нимфа поведала, что вечером мы умудрились без всяких осложнений добраться на новой машинке до  загородного домика ее отца, расположенного где-то вдали от городского шума и суеты в  кедровом бору на диком бреге  Иртыша.  Папик уже давно переселился в лучший мир, так что хозяйкой дачи теперь является она, мадам Андреева.  В общем, вполне себе комфортный рай в благоустроенном шалаше со всеми примочками  цивилизации. Однако, задерживаться в этом раю пока не станем ибо меня пригласила на ковер сама Валентина Васильевна, и уже, вероятно, дошла до белого каления, ожидая появления пред вельможные очи отмеченного ее вниманием прораба. Здесь я вспомнил о бывшей во вчерашнем конверте странной записке.
     Завернувшись в большие мягкие полотенца, вынутые Аглаей из незаметной дверцы возле холодильника, мы, обнявшись, пошли  к реке, чтобы, как сказала красавица, омыть ноги в живом потоке. Берег оказался крутым и высоким, но вовсе не диким!   Картина, открывавшаяся взору поражала.
      Далеко внизу широкой иссиня-серой лентой катил свои воды поток.
На  поверхности Иртыша рябили и ярко вспыхивали солнечные блики, отражаемые волнами. Ближе к берегу волны вспенивались, стремясь слизнуть кипящими белыми языками  крикливых чаек, носившихся над рекой.  Чайки со скрипучими воплями высматривали неосторожных рыбешек, и, плюхнувшись в воду, пулей взмывали в небо, ухватив крепким клювом серебряно трепещущую рыбу.  Врезанная в отвесную стену берега,  зигзагами, спускалась широкая мраморная лестница с  устроенными, после каждого марша, площадками, со стоящими на них чугунными парковыми скамейками. Со стороны обрыва все это великолепие огорожено кованными перилами. Мало того! Из небольшого строения на краю обрыва, спускались, опираясь на ажурные мачты, со стометровой высоты, тросы  подвесной канатки прямо на бетонную площадку у самого берега. С  двумя широкими креслами вверху и внизу маршрута.





                16


 Презрев объятия  уютного кресла фуникулера, босоногая Аглая, размахивая сорванным с бедер полотенцем, с радостным визгом устремилась вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Я помчался следом. В реку мы влетели одновременно. Вынырнув, и с усилием выплыв против течения, свалились на горячий песок уютного пляжика, переходящего в бетонное основание большого ангара, ворота которого смотрели на речной простор. Посиневшие от холодной речной воды, прижавшись гусиной кожей друг к другу, мы жадно впитывали мокрыми телами живительное тепло нагретого солнцем песка. Короткое сибирское лето иногда  дарит своих детей настоящими летними деньками. Согревшись, мы двинулись, приятно увязая в горячем песке, и размахивая полотенцами, к ангару.  Внутри  оказалась небольшая флотилия из нескольких дюралевых и деревянных лодок, байдарок и даже небольшой пузатый белый катерок с оранжевой крышей и оранжевыми же подводными крылышками, видимыми сквозь желтоватую толщу воды. Девочкин папа, несомненно, знал толк в жизни! Обратно поднялись на подъемнике.
     Просохнув и одевшись, мы снова спустились к реке и поехали, поплыли, пошли, а скорее, полетели вверх по Иртышу к Тобольску. Оттащить меня от штурвала было невозможно. Белой посудиной с крылышками правил я сам.  Строго одетая и причесанная, Аглая сидела рядом и давала советы. Через сорок минут я благополучно ошвартовался на свободном месте у старого мола возле речного вокзальчика и вскоре мы были в нашей конторе. Моя спутница скрылась в своем кабинете, а я, миновав приемную и, чмокнув Маринку в упругую щечку, взошел в кабинет хозяйки.
     Валентина уютно сидела в глубоком кресле из бордовой кожи, забросив ноги на бескрайний стол и листала яркий глянцевый журнал. Стройные  ножки начальницы, обутые в дорогие туфли, были высоко открыты тугой зеленой мини-юбкой аппетитно обтянувшей бедра. – Присаживайся, Григорий Андреевич – пригласила она, ответив на мой глубокий поклон, кивнув головою на стоящее против ее соблазнительных ножек кресло, и снова уткнулась в журнал.  Я плюхнулся в мягкое кресло. Ножки  остались на столе прямо передо мною.
    Не отдавая себе отчета, я положив локти на стол, стал нежно поглаживать гладкие икры, затем перешел к коленям, перемещая ладони к слегка прикрытым короткой юбкою, бедрам, с готовностью раздвинувшимися под моими руками. Зашелестела обложка отброшенного Валентиной журнала. Я оцепенел.  Разом  взмокшие ладони прилипли к хозяйкиным бедрам.





                17


     Медленно подняв глаза, я встретил изумленный взгляд Корневой. – Да-а-а-вно бы так!- севшим голосом произнесла она, и, изогнувшись в кресле, ухватила меня, скованного ужасом, за окаменевшую шею,  и крепко притянула к себе, успев при этом сорвать  плотно обтягивавшую упругую грудь, шелковую блузку. Я утонул в ничем более не стесненном роскошном бюсте. Валентина же,  далеко отбросив разорванные кружевные трусики, и мигом сдернув с меня мои, вместе со штанами и расчлененной в клочья футболкой, страстно обвила меня ногами. Охваченные внезапно нахлынувшей страстью, наши тела сплелись  змеиным клубком  на  огромном столе. Время остановилось…   
      Утолив вспыхнувший пыл, взмокшие и растрепанные, мы, крепко обнявшись, в полном изнеможении, молча, лежали на дубовом столе. Стол выдержал! Ведь дубовый же, действительно! Крепкий и прочный! 
     Не успели наши разгоряченные тела остыть, как снова сплелись в неудержимом порыве страсти.
     Наконец, вовсе обессиленные, мы успокоились, сидя рядом, свесив ноги,   на прочном Столе и восторженно поглядывая друг на друга. - Вообще-то, я пригласила тебя не за этим – прошептала Валентина, нежно покусывая мой подбородок,  и долгим взглядом погружаясь в мои глаза.  Марш в душ и  одевайся!
     Душ сделал бы честь любому королевскому люксу в любом шикарном отеле.  Стоя под струями прохладной воды,  пошлепывая и поглаживая друг друга,  мы вновь разгорячились. Однако, Валентина твердо отклонила мои поползновения, и, прошептав: - потом! – мы же на работе!, потащила меня одеваться. Вместо  погибшей футболки мне пришлось удовольствоваться  камуфляжной безразмерной курточкой из Валентининого гардероба. Для прораба – очень недурно. – оценила прикид  начальница.
      Расположившись за Столом, – именно так,  «Стол» – а никак не «стол», в классической диспозиции «у начальства на ковре», мы дружно заржали.
    Отсмеявшись, Валентина велела селектору, склонившись к микрофону:
«Маришечка, сделай нам, пожалуйста, пару кофию!».  селектор  отозвался Маринкиным сладким голоском: – «сию минуту, Валентина Васильевна!»  и, действительно,  через минуту, постучав в дверь, и дождавшись Валентининого herein!, в кабинет впорхнула Маринка, верноподданно охранявшая от чьих – либо посягательств дверь хозяйского кабинета. Поставив на Стол серебряный подносик с аппетитно ароматным напитком и парой вазочек с фруктами и пирожными, Маринка,  убедившись, что хозяйка не увидит, послала мне из–за Валентининой спины воздушный поцелуй, и, изобразив «чмоки-чмоки»,  снова исчезла за дверью.



                18


     Валентина, шумно отхлебнув из чашки, нацепила роговые очки, сделала страшные глаза, и став похожей на строгую учихалку начальных классов, заявила: «А теперь к делу, дорогой!». Сняв с полки худенькую канцелярскую папочку, начальница шлепнула ее передо мною и предложила «ознакомиться». Сама, откинувшись в кресле, смачно закурила длинную тонкую сигаретку. Развязав веревочные тесемки, я увидел: стопка фотографий, генплан, схемы  инженерных сетей, кадастровые планы и прочие бумажки с синими печатями. И, наконец, купчая и сертификат собственности на мое имя.   «Ласточкино гнездо», Алушта. Плюс огромные участки побережья по обеим сторонам.!!!
     К моему, разинутому в немом крике рту, теплая холеная ручка поднесла стакан с коньяком. Я, машинально, опорожнил его и уставился на заходящуюся в заразительном смехе, Валентину. Превозмогая истерический смех, завладевавший мною, выдавил сквозь выступившие слезы: « сегодня же не! Первое! Апреля!!!»  Также, превозмогая хохот, Валентина отвечала: «нет-нет! Это не! Шутка! Твой! День! Рождения! Твой! Отпуск! Твой ,,,!  Владей».
     Отсмеявшись и успокоившись, мы долго допивали початую бутылку,  восхваляя друг друга, и  перемежая взаимные панегирики страстными поцелуями и чашками крепкого кофе, снова и снова приносимыми верной Маринкой.
      Выпроваживая меня из кабинета, начальница нежно шепнула: «езжай, вступай во владение.  Вернешься, расскажешь о впечатлениях.  Только отдыхай хорошенько – и добавила страстно -  буду ждать с нетерпением! Позванивай иногда!» и, крепко поцеловав, отпустила.  Проказливая Маринка сделала «чмоки-чмоки» за  Валентининой спиною. Съехав по перилам  в отдел кадров, приговаривая: «СБЫЧА МЕЧТ, бля!» я вытащил из вороха бумажек, заработавшуюся трудягу  Аглаю,  и  мы в обнимку помчались к причалу.  Сотрудницы ОК смотрели из окон с завистью. СБЫЧА МЕЧТ!
     К  штурвалу нашего катера села моя красавица, сменившая деловой костюм на легкомысленный бикини, спустившись для этого в каюту,  -- спустилась вниз строгая дама неприступной наружности,  а, вместо нее, к моему щенячьему восторгу, поднялась  наверх соблазнительнейшая дива с  венком из ромашек  в струящемся потоке черных  шелковых волос.
     В руках божественная держала пару стаканов с томатным соком.
    - Поборемся с пьянством,-  велела она –  уже глаз твоих  не видно. – Кстати, зачем это тебя вызывала старуха?  Да еще так надолго? –Дома расскажу!- отвечал я, и продолжал беззастенчиво разглядывать красавицу, сопя и сглатывая слюни. Аглая улыбнулась и запустила движок…



                19


     Спустя два часа, когда мы лежали  в  горячей Аглаиной  постели просыхая после освежающего душа  и остывая от безумной любовной скачки, я дотянулся до своей канцелярской папки с завязками, валявшейся на полу, и, развязав тесемки, высыпал содержимое на обнаженный животик,  раскинувшейся обессилено,  возлюбленной.
     Пролистав и прочитав, мадам Андреева вперила в меня ставший совиным, взгляд потемневших разом, очей, и с трудом выдавила: - за какой ху? Как?!  Это, конечно, глупая шутка? –Нет? – отвечай!
     - Валентина объяснила, - отвечал я,-  за  прошлогодний случай. Тогда мне неожиданно удалось вытащить хвост нашей конторы из жерновов государственной машины, уже начавшей свой медленный, неотвратимый помол. Никто не смог. А мне, к  счастью, удалось.  Сегодня бы иных уж не было бы, а те были бы далече. Да и  от фирмы бы нашей осталось одно воспоминание. Объяснение было железобетонным, не оставляющим никаких сомнений, окончательным. Аглая была в первых рядах участников прошлогоднего эксцесса и успела вкусить достаточно от навязанного нам тогда блюда, чтобы ответить- Да. Теперь ясно. Не скажу, что ты получил слишком много!  - Однако, мне не удастся сейчас поехать с тобой – осенняя страда расписана по часам, и некому меня заменить. Поэтому, немедленно увольняюсь, и едем вместе! Гори оно все огнем!  С трудом мне удалось убедить красавицу не пороть горячку и не подводить Валентину своим нежданным увольнением. - Зато -  сказал Я – Новый Год мы уж встретим с тобою вместе в Крыму. Тогда за все и оторвемся! Решено. Охваченная снова вспыхнувшей страстью, нимфа неудержимо оседлала меня, и скачка  продолжилась с новой силой…
     Утром, отдохнувшая и свежая Аглая, сидя за рулем моей новой Бэхи, мчала меня в аэропорт областного центра.   Я же, сидя рядом, и, поглаживая круглую коленку любимой, вертел головой, высматривая подходяший лесок, где можно остановиться, сделав небольшой привал. За весь путь мы остановились четыре раза.  В двух  случаях, подходящий лесок углядела моя прелестная водительница, приговаривая, съезжая с дороги: «крепче за шоферку держись, баран!». Я не обижался, и за шоферку держался крепко.
    Вот уже и аэропорт. Через два часа,  силою наладив зареванную и размазанную Аглаю  обратным курсом в  родной город Тобольск, и тысячу раз поклявшись вести себя хорошо и звонить почаще, я вылетел на Москву, так как прямого рейса на Симфи сегодня  не было, помолившись в душе, чтобы моя шоферка без происшествий докатила домой. Мобильник же я, раскурочив, выбросил в урну.




                20


     Однако, в столицу я не попал. Едва самолет набрал высоту, как два неприметных с виду типа вскочили с передних кресел и, повернувшись лицом к пассажирам, расстегнули свои пиджачки, завопив при этом: « не двигаться! Всех взорвем!» под пиджачками виднелись легко  узнаваемые, благодаря другу-телевизору, пояса, набитые пластидом. Судя по грянувшему женскому  визгу,  в  переднем салоне, отделенном тяжелой завесой из синего бархата, произошло то же самое. Все пассажиры застыли на местах. Стюардесса с подносиком в руках медленно опустилась на колени старого хрыча, возле которого стояла. Хрыч негромко хрюкнул, и цепко ухватился двумя руками за девочкину талию. По его физиономии было видно, что расставаться с девушкой он не намерен. Тем временем, самолет ложился на новый курс. Стюардесса, уронив поднос с напитками и  закусками, вскочила на ноги и влепила хлесткую оплеуху опешившему  хрычу.  –Извращенец! – взвизгнула она, - все чулки испортил!  Продолжая громко причитать, она  уселась на подлокотник моего кресла, стоявшего  через проход, и, скинув туфли, начала стягивать чулок.  Оба злодея смотрели на открывшуюся картину как завороженные, разинув  рты. Один даже присел на корточки, поедая взглядом девчонкины прелести  и шаря рукою по рассыпанным на полу бутербродам.   Девушка, сняв чулок, небрежно бросила его мне. Я  подобрался, взял капроновую ленту двумя руками и незаметно расстегнул ремень безопасности. Стюардесса же, сорвав второй чулок, мигом набросила его на шею негодяю, сидевшему на корточках перед ее раздвинутыми коленями, и, крепко обхватив ногами, прижала его руки к туловищу, и принялась душить получившейся удавкой.  Прозрачные  трусики, едва прикрывшие девичью прелесть, - вот что видел несчастный в последний  миг своей жизни.  –Дилетанты, - проворчал  «извращенец», с неожиданной силой погружая кулак в промежность удушаемого мною девочкиным чулком, второго негодяя  и бросаясь на помощь стюардессе.
   Быстро покончив со злодеем, старый хрыч протянул мне руку и представился: «Иванов Сергей Иванович,  ФСБ, полковник».  Я назвал себя, а стюардесса, мило покраснев, сказала: «я – Катя – и обратясь к хрычу-полковнику добавила: - извините, ради Бога за  мою импровизацию!». Хрыч  ответил, что все нормально, и, подкравшись к синей бархатной портьере, осторожно заглянул в первый салон. –Тоже двое- шепнул он, и, бросив нам – не шумите здесь!,- медленно просочился за занавеску.  Мы с Катей остались осторожно наблюдать в щелочку.






                21


       Пассажиры сидели по местам, как приклеенные, молча глядя на нас округлившимися от ужаса, глазами. Иванов же, выставив вперед ладони согнутых в локтях рук,  медленно  и сгорбленно приближался к двум стоявшим в передней части салона, мужчинам, повторяя: «Аллах акбар, Аллах акбар». Те молча ждали, не видя в нем опасности.  Приблизившись,  полковник вдруг распрямился, и, ухватив парней за шеи, мощно рванул их друг другу, на мгновение даже повиснув в воздухе. С деревянным стуком парни рухнули на пол.  Их головы были разбиты! Выхватив из-за пазухи пистолет, Иванов ворвался в кабину пилотов и с ходу застрелил человека, склонившегося над сидящим в кресле летчиком.  Вот и все! – громко объявил полковник. -  Запрашивай посадку в ближайшем аэропорту!..
       Через минуту, командир корабля, извинившись, объявил пассажирам о планируемой  через сорок минут,  посадке в аэропорту  города - героя Ростова-на-Дону. Гром раздавшихся аплодисментов был, наверняка,  слышан в Ростове! Стюардессы разносили шампанское. Катя поцеловала меня в щечку, и снова села на подлокотник моего кресла, держа в руках пару  бокалов с искрящимся шампусиком. Мужик, сидевший рядом со мной, галантно  уступил ей место и  исчез где-то в задних рядах кресел. Иванов, сидя на своем месте, то и дело чокался с нами, протянув руку с бокалом через разделявший наши места, проход.  Катя чокалась и звонко смеялась, повторяя: Ваше здоровье, гражданин Извращенец! Полковник, искренне смеясь, отвечал: Ваше! Красавица! Спасибо за великолепный стриптиз!  Катя смущенно краснела, и, тесно прижавшись ко мне, снова наполняла наши бокалы из новой бутылки, заботливо принесенной второй стюардессой. Чулок она не надела.
     В аэропорту  полковник  Иванов великодушно освободил нас с Катей ото всех ожидавших нас нудных формальностей, и, обменявшись  адресами, мы  с ним расстались. Он  скрылся в компании  Ростовских ментов, а мы с Катей  остались в  зале ожидания.  Продолжение нашего рейса  в  Москву было назначено через четыре часа.  Однако, мой путь лежал в Крым. Узнав, что рейс на Симфи  из Ростова отправляется на следующий день,  я решил  прогуляться по Донской земле, благо, свободного времени у меня оказалось больше суток. После долгих объятий и поцелуев, я , наконец, простился с очаровательной Катей, ставшей, после нашего приключения, родной и близкой, и направился к кассам, чтобы взять билет до Симфи.  Катя, постоянно оглядываясь,  скрылась за служебной дверью.  Взяв билет на завтрашний рейс, я вышел на площадь с намерением поймать такси.





                22


      Через минуту возле меня с визгом затормозила  синяя Нексия. Я плюхнулся на заднее сидение, и, поздоровавшись, сказал: - «на Газетный,  шеф, там покажу дом». Знакомый женский голос ответил: «слушаюсь, шеф!».  В зеркало заднего вида  мне улыбались Катины зеленые глазищи, озорно смеявшиеся из- под длинного козырька кепки- бейсболки.  Через секунду я на заднем сидении машины страстно обнимал выдернутую из-за руля, Катю. Катя жарко отвечала на мои поцелуи. Нексия терпеливо стояла у тротуара возле здания аэропорта города Ростова.
     -Завтра полечу! – сказала девушка, - не хочу так сразу расставаться. Гуляем сегодня!  Я не возражал. Более того, я восторженно вопил: - даешь сегодня!  Ура, Катериночка! Девушка объяснила, что синюю машинку одолжила у подружки Вероники, стюардессы которая  будет замещать ее на нашем заблудившемся рейсе на Москву. - И Верка  в Столице лишний раз покажется, и машинка ее не будет скучать  на стоянке!
   Вволю нацеловавшись и наобнимавшись, я сел за руль, и мы отправились на Газетный.  Вскоре, пристроив Нексию на вытоптанном газоне во дворе монументальной сталинской семиэтажки,  я звонил и стучал в  знакомую, обитую потрескавшейся коричневой кожей, дверь. Мишка Шифман – башковит! У него предвиденье. Так мы дразнили нашего однокашника Мишку.  Его  фамилия была – Фридман, но, с чьей-то легкой руки, персонаж веселой песенки Высоцкого воплотился в нашем  приятеле.  Если еврейский мальчик носит имя - Мишка Фридман, - то среди разгильдяев – однокашников, горячих поклонников Высоцкого,  он неотвратимо становился обуреваемым предвидениями, башковитым Мишкой  Шифманом. Дошло до того, что даже преподаватели  частенько обращались к нему – «Шифман». Многочисленные  подружки и приятели  нашего студента даже не подозревали, что их  Мишка  Шифман – вовсе даже и не Шифман.
     Итак,  дверь распахнулась. На пороге стоял Мишка.
После громких воплей, объятий и поцелуев, я представил ему Катю, сказав, что в городе мы проездом. Ненадолго. До завтра. Мишка сказал –ничего подобного- и потащил нас по бесконечному коридору в комнаты.
     В большом зале со старой мебелью и пыльными коврами, гуляла веселая компания. Большинство народа  по двое, по трое, разместилось в уютных креслах, стоящих там и сям. Две пары сидели за столом, заваленным и заставленным всякой снедью вперемешку с окурками и с пьяным участием на помятых физиономиях, внимали оратору, стоявшему рядом со столом.






                23


     Оратором оказался Петр Захарович Зинченко, ( П З ), - сумасшедший аграрий-, как он сам себя частенько называл по причине своей приверженности идеям Жана Жака Руссо   и полным несогласием с общепринятыми способами ведения сельского хозяйства. Сейчас речь шла о контрасте  деревенских мотивов в творчестве Владимира Маяковского и Сергея Есенина. И о незабвенной Хине Члек от Ляписа Трубецкого. И о вконец  зарвавшихся америкосах с прогнившей насквозь, Европой.  В общем, о мировой революции. Как  обычно. Оппонентом выступал Паша Агапов, черноглазый энергичный  стройный брюнет,  огромные глаза его, напоминавшие мокрый чернослив, лучились фанатическим энтузиазмом и неиссякаемым оптимизмом.  Среди  окружающих, Паша был широко известен, как Пашка–Бешеный-Глаз.   На  Пашкиных коленях уютно устроилась  Людка Голанская – миниатюрная блондинка с огромными вечно удивленными и широко распахнутыми голубыми глазищами. На ее кудрявой голове стояла недопитая кружка пива, удерживаемая Пашкиной рукою.
     Вторым  внимательным  слушателем оказался  Валера Мансуров –  светлоглазый брюнет, - большой умница и  высокообразованный философ. Своими рассуждениями и выкладками он часто доводил преподавателей  РГУ до нервного срыва. За острый ум, фонтанирующий свежими и нестандартными идеями из  кудрявой   головы, и, как следствие, бурную предприимчивость, друзья звали его «Мойша». Что интересно, все его подружки и даже законная жена Катя, обращались к Мойше исключительно по имени-отчеству – Валерий  Семенович – и никак иначе.  На коленях Валерий Семенович  удерживал  мрачную  лаборантку химфака НПИ  Зинку  Кравченко,  по прозвищу «Зина-Резина» или просто- «Резиновую Зину», названную  так не  без основательной причины: в отношениях с парнями  Зинка  была холодна, как льдина.
      Обсуждение проблем мировой революции и нового миропорядка было в самом разгаре. Дамы настойчиво спаивали своих кавалеров, а те в свою очередь, наполняли до краев бокалы  дам.  Тосты за любовь  постепенно сменились тостами за тех, кто в море, потом – за атамана,  потом - за все хорошее, потом еще за что-то, а когда  ПЗ предложил «грянуть громкое УРА!  за царя, за родину, за веру!», Людка задумчиво протянула: «за  Веру… А как там, в Новочеркасске, поживает наш дорогой батюшка? – давненько о нем не было слышно!». Отец Сергий - настоятель  Новочеркасского Собора, был некогда вхож, частным образом, конечно, в нашу веселую компанию.






                24


 Сергий был еще  молод – ему едва исполнилось тридцать. Служитель культа любил мирскую жизнь и в свободное от исполнения своих обязанностей время, не пренебрегал мирскими удовольствиями. В нашей Ростовской компании  он был известен просто как Сергей. Иногда, в тесном кругу, как Сергей – поп.
     Скинув облачение, и собрав свою роскошную черную гриву в тугой конский хвост, он становился одним из нас – здоровый веселый студент-переросток в джинсовом костюмчике и адидасовых кроссовках. Не дурак выпить и весьма охочим до веселых подружек. Итак, вспомнив веселого попа, наша компания дружно загорелась немедленно ехать в Новочеркасск приобщать нашего батюшку к проблемам мировой революции. День уже давно и незаметно перетек в вечер. Решено было ехать на электричке. До пригородного добрались без происшествий и по прошествию полутора  часов, наша десантная группа  высадилась на Новочеркасском вокзале. Пешком, галдящей,  распевающей  и распивающей на ходу колонной, компания поднялась по крутому спуску к собору, задержались, чокаясь и здороваясь с бронзовым Ермаком,  и вломилась в настежь открытые врата. В соборе шла вечерняя служба. Притихшие и протрезвевшие, мы стояли, сбившись в живописную кучку, среди немалой толпы верующих, и, молча,  глазели. Дамы покрыли головы платочками и шарфами.  Священник был великолепен! Одетый в золотую парчу, сверкая драгоценными самоцветами, он размеренно помахивал чадящим кадилом и густым басом тянул что-то церковнославянское и труднопонимаемое. Зацепив острым взглядом Людку Голанскую, стоящую в первых рядах внимающих прихожан,  Сергий, - а это был он, -  плотоядно ухмыльнулся, и большие светлые глаза его зажглись масляным огнем похоти. Едва заметно кивнув, батюшка продолжал службу.
     Вскоре он передал бразды своим помощникам, и поманив пальцем, скрылся за парчовой завесою, скрывавшую вход в ризницу. И вот, мы уже в ярко освещенном подвале, среди громадных бочек с церковным вином. Как и не было этих лет, и Сибирь, некогда нас разлучившая, казалась далеким сном. Отец Сергий благословил каждого из нас по церковному чину, а затем, сменив пышное свое облачение  на застиранную футболку и поношенные треники, пузырящиеся на коленях, вмиг превратился в нашего всегдашнего веселого товарища, Серегу.  В ход пошли кружки с церковным вином, отличным, кстати, кагором!







                25


 Уже утром, выйдя из какой-то незаметной дверцы в стене, в обнимку с полураздетой и растрепанной Людкой, Сергей объявил, что сегодня вечером он  должен встретиться в Новошахтинске с одним человечком, с которым ему надлежит прибыть в Донецк для выполнения некоего поручения митрополита. Непротрезвевшая моя Катя толкнув меня локтем в бок, шепнула: «Давай с ним! Хочу в Донецк, проведаем мою тетушку и вообще,  посмотрим сами, что там делается! Ну, пожалуйста!» - «А как же родимый аэрофлот?!  А как же работа и все остальные цепи на твоих крылышках?! О, моя несравненная стрекоза!». – на все мои вопросы и возражения ответом были горячие объятия с  вовсе уж нескромными поцелуями и, устремленные на меня,  бездонной глубины  очи, широченно распахнутые, полные мольбы и обещаний,  в коей глубине я, конечно, и утонул.  Весь.  Без малейшего остатка. В результате было решено ехать вчетвером.  Четвертым, точнее, четвертой оказалась Людка, изъявившая непреклонную волю сопровождать батюшку в опасном путешествии, омывать ему, родимому, ноги, и вообще, всячески угождать.
     Освежившись церковным кагором, вся наша компания с шумом и гамом неспешно двинулась по утреннему Новочеркасску. Свернув направо и выйдя на улицу Московскую, процессия непроизвольно сама собой разбилась на пары. Шествие  возглавил Мойша под ручку с Резиновой Зиной, следом вразвалочку корячился ПЗ, увлекаемый животрепещущей и стрекочущей, как три сороки, толстушкой Лялей, как ни странно. наездницей из циркового училища. Затем циркульным шагом выступал отец Сергий, склоняясь к Людке Голанской и нашептывал ей в розовое ушко, от чего у Людки возбужденно блестели глазищи, щечки  рдели, а светлые волоски на длинной  и вдруг покрывшейся мурашками, шее вставали дыбом. Лишившийся Людкиного общества, Пашка плелся за увлеченно воркующей  парой, опершись на плечо Мишки Шифмана, и что-то горячо ему втолковывая. Выкатив при этом лупатые свои  глаза, и брызжа слюной. Шифман утирался клетчатым платочком, сплевывал сквозь зубы, и невразумительно бурчал в ответ.
     Вспомнился незабвенный Васисуалий Лоханкин. «Я обладать хочу тобой, Варвара!» -шепнул я Кате, бодро маршируя с ней в обнимку следом за Мишкой с Пашкой, кивнув головою в  их сторону. Катя гаденько хихикнула и подставила носок своей туфельки под заплетающиеся Пашкины ноги.  Тот ойкнул и начал падать вперед прямо на Людкину спину. Шифманова плеча он не выпустил, а вцепился еще крепче. Свободной рукою Пашка  ухватился за Людкины  кудри. Миг, - и вся троица с визгом, хохотом и бранью осела на подвернувшемся справа крылечке.



                26               


 Уцелевший от посадки на крылечко, Отец Сергий, оглянувшись, остановился и воздев руки, произнес утробным церковным басом: « Однако, чада мои, сие крыльцо есть преддверие нашего доброго старого Гастронома! Так взойдем же внутрь по воле Господа нашего!». И точно, - перед нами были гостеприимно распахнуты двери магазина. Вывеска была все та же – «Гастроном»… В отделе «Вина – Воды» Нелля Жданова, - повзрослевшая и похорошевшая, - давала нагоняй молоденькой девчонке-продавщице. Прервав на полуслове незаконченную нотацию, Нелля, легко перескочив через стеклянную стойку, повисла на шее Бешеного Глаза, и впилась в его  губы жестким и жадным вампирским поцелуем… Время пошло вспять. Оторвавшись от неожиданно  взбодрившегося Пашки,  Нелля пошла по рукам. Все мы наперебой обнимали и тискали  похорошевшую  и очень соблазнительную  бывшую озорную продавщицу, а ныне, как оказалось, серьезную заведующую. Затем, проворно наполнив несколько пластиковых пакетов разнообразыми напитками и всякой всячиной из отдела гастрономии, бросив молоденькой продавщице: «Валюша, исчезну на пару деньков!», - Неля снова бросилась в гущу нашей компании. – «Я - с вами!  Хоть куда!».
     Процессия продолжила свой ход по Московской. Счастливым образом снова обретший пару, Пашка теперь возглавлял шествие под ручку с  аппетитной заведующей и тарахтел безостановочно наперебой с Неллей.
   Башковитый Мишка Шифман  безропотно тащился сзади, сгибаясь и клонясь на  бок под тяжестью пакетов со снедью.
    Шумная толпа, гомоня и распевая разухабистые застольные песни вперемешку с эстрадой и даже жалостными романсами, разражаясь раскатами оглушительного хохота и разжигая жгучую зависть и острый соблазн во всех встречных и поперечных прохожих, каких было встречено великое множество, дотащилась, наконец до конца улицы. Впереди показалась Платовская триумфальная арка.
     Возглавлявший шествие Мойша,  подергав Зинкиной  косичкой, якобы, позвонив в колокольчик, тонким писклявым голоском пропищал, изображая трамвайную вожатую: « Дзинь-дзинь-дзинь! Остановка «Спуск Герцена! Конечная! Вагон дальше не идет!». Пассажиры заволновались. Куда идем дальше? Здесь не хотим! Возникли прения и трения – одним подавай парк, другим – сквер, кому – ресторан,  а кому – и погост. Батюшка участия в диспуте не принимал – пылкая Людка, утащив безропотного священника в громадный куст сирени, аки львица ягненка,- по словам последнего, - с увлечением и страстью делала ему минет,  при этом громко сопела и повизгивала.




                27


       Сергий принимал священную процедуру с достоинством, воздев очи горе и крепко держа брызжущую животной страстью Людку за изящные ушки,  регулируя этим гармонию процесса. При этом, двойные кольца Людкиных сережек, звенели мелодично и весело. Людка была уверена, что теперь – то  Сергий–поп возьмет ее с собой куда угодно.
     Прения о дальнейшем маршруте прекратил Мишка Фридман. Командирским голосом, вспомнив военную кафедру, он, как истинный офицер и тайный дезертир, приказал построиться в колонну по двое и маршем выдвигаться в направлении институтского стадиона, где нас ожидают тенистые аллеи с удобными лавочками и абитуриенты с первокурсниками в качестве прислуги. Никто не возразил. Однако, при построении колонны, оказалось, что количественный состав контингента вырос вдвое против изначального. В орбиту оказались вовлечены знакомые и не очень, повстречавшиеся на пути шествия веселой нашей компании. Разобравшись и пообнимавшись с неофитами, по  Мишкиной команде, колонна замаршировала по центу аллеи в сторону Политехнического Института.
     Из зарослей сиреневой неопалимой купины Отец Сергий сообщил прерывающимся голосом, что дислокацию он уяснил и прибудет на место чуть позже.
    - За-пе-вай! – скомандовал Фридман – и грянул марш славянки в интерпретации Пашки Агапова. Запевалой выступил Зинченко П.З.
      И вот мы расселись по местам. Возле стадиона. На лавочках. Все по нормальной схеме. Весело. Шумно. Пьяно.
     Время к полудню. Ко  Главному Корпусу причалил полупустой рейсовый автобус  «Новочеркасск – Новошахтинск», захваченный нашим попом Сергием. Водитель оказался ревностным батюшкиным прихожанином и был для священника готов на все.
     Мишка объявил общее построение для прощания и провожания отправляющихся в путь друзей.
     В автобус погрузились вшестером: Батюшка в обнимку с Людкой Голанской,  я и Катя моя и, не слушавшая никаких возражений и увещеваний, веселая парочка – Петр Захарыч Зинченко с хохотушкой Лялей. Провизией нас нагрузили сверх меры – каждый остающийся считал своим священным долгом обеспечить отбывающих и снедью и горячительным и всем, что возможно.






                28


     Сидевший в автобусе народ с завистью разглядывал нашу позвякивающую и булькающую поклажу. Аромат свежих чебуреков и зелени немедленно возбудил зверский аппетит у всех пассажиров.
      П.З. не стал испытывать терпение едущих в Новошахтинск попутчиков, и наскоро соорудив в проходе подобие стола из чьих-то чемоданов, принялся накрывать поляну. Ляля, весело чирикая, помогала.  Время в пути пролетело незаметно. В Новошахтинске, сердечно простившись с попутчиками, мы с шумом и гамом выгрузились из автобуса. Оглядевшись по сторонам, Сергий указал рукой на стоявшую под деревом пассажирскую «Газель» - это за нами,-  позвонил, пока мы ехали. Лысый водитель не спеша вылез из машины и призывно помахал обеими руками. Катя наступила мне на ногу – «опять лысый и, похоже, все тот же!». Из – за руля «Газели» действительно вылез не кто иной, как наш новый знакомый из Ростовского самолета – Иванов Сергей Иванович! Сергеи горячо обнялись и, расцепив объятия, сказали хором: «А это - мои друзья». И уставились друг на друга. П.З. с Лялей смотрели, вытаращив глаза, как мы корчились от приступа неудержимого хохота, внезапно накрывшего друзей двух Сергеев. Как же все – таки тесен этот мир!
     Дождавшись, пока мы отсмеялись, отец Сергий представил Иванову Лялю с Петром Захарычем, и, втиснувшись в чрево видавшей виды «Газели», вся компания отправилась домой к полковнику, оказавшемуся местным уроженцем.
     Дом Иванова смотрелся скромным двухэтажным домишкой, уютно стоящим среди старого сада под огромной грушей, густо покрытой крупными аппетитными плодами. Теплый вечер был полон душистых ароматов и цикады уютно стрекотали в густой некошеной траве. Громадная ярко желтая луна всходила из-за деревьев едва не цепляясь за кроны.
    На пятачке со свежескошенной травой стоял длинный деревянный стол, окруженный с трех сторон деревянными лавками без спинок. Стол был накрыт ярко красной скатертью, а на ней рядами располагались стопки тарелок, букеты вилок и столовых ножей, сдвоенными рядами выстроились бокалы, бокальчики, стаканы и стаканчики.  Олимпийскими кольцами  вокруг ваз с фруктами выстроились бутылки, кувшины и графины. Вазы с фруктами чередовались вазами с цветами и сладостями. Усадив нас за стол, хозяин, извинившись, увел отца Сергия в дом «кое о чем посоветоваться».
     Отдав должное предложенным угощениям, мы дружно закурили. И, окутавшись сизым облаком табачного дыма, принялись восхищаться великолепием Ивановской усадьбы.





                29


     Вернулись посовещавшиеся Иванов  с  изрядно проголодавшимся батюшкой и пир продолжился. С первыми признаками приближающего рассвета вся компания дружно принялась зевать и потягиваться. Хозяин дачи предложил сделать отбой. Возражала лишь развеселившаяся и не поддавшаяся общей сонливости, Катя. Пожелав друг другу спокойной ночи, компания начала дробиться на пары и растворяться в предрассветных сумерках. Я выдернул упирающуюся Катю из-за стола и взвалив хохочущую девушку на плечо, двинулся в сторону небольшого стожка сена, который заприметил уже давно. - Мы будем ночевать в стогу! – Восхищенно воскликнула Катя и крепко обняла меня за талию, свисая вниз головою с моего плеча. Чудесный остаток ночи незаметно превратился в солнечное утро и уже превращался в ясный летний денек, когда мы с Катей, обессиленные, заснули, обнявшись, переплетясь и запутавшись в сене-соломе и друг в друге.

\                ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
                НА УКРАИНЕ

               
               
                1

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
               
                НА УКРАИНЕ


     Поздно вечером нас вырвал из сладких Морфеевых объятий зычный рык полковника, объявлявший подъем и общее построение на площадке возле крыльца. Команда хрипящим эхом гремела по всему саду – бравый вояка, брызжа слюнями и воняя перегаром, самозабвенно лаял в громадный спортивный мегафон, держась за него обеими руками.  Воин был облачен в ситцевые семейные трусы в мелких цветочках и кудрявую полковничью папаху, лихо сдвинутую на затылок и сияющую в лунном свете золотой кокардой. Волосатые кривые ноги тонко торчавшие из веселеньких семейников, нетерпеливо притоптывали босыми ступнями по влажной росистой траве, будто Иванов вот- вот кинется в сортир.
     - Не сучи ножонками – раздался из зарослей рододендрона, густо усыпанного розовыми цветами, глубокий церковный бас,- и тонкий девичий голосок уточнил: - пока тебя еще не пользуют! М-м-м-ать!!!-вырвалось у полковника, и кудрявая папаха, сорванная с лысого черепа, серой чайкой полетела в колыхающиеся кусты. Из зарослей явилась глупая улыбка на заспанной физиономии и сама хозяйка счастливой физии. Кроме улыбки, на Людке были только умопомрачительные лабудены  да  еще криво нахлобучилась ловко пойманная полковничья папаха на голову, не отличимую от вороньего гнезда – там и солома и трава, и даже зеленые веточки с листьями. Проваливаясь в мягкую землю острыми шпильками,  и широко раскинув руки, Людка направилась к Иванову. Груди ее мягко колыхались, бедра, влажно причмокивая, терлись друг о друга, густая и сырая рыжая шерсть на лобке намагничено притягивала и останавливала взоры зрителей.  Бля-а-а!!! – изумленно проблеял остолбеневший Сергей Иваныч, роняя в траву разом онемевший  ужасный свой мегафон, и действительно, словно вняв призыву священника, перестав тупотеть ногами,-  Бля-а-а!!! 
      - Бля-бля! -Согласился служитель культа, появляясь из цветущего куста.
На нем были потертые джинсы и он был бос. В волосатой груди поблескивали капельки влаги. Схватив дриаду сзади за воронье гнездо и, протиснув руку меж зовущих бедер шалуньи, закрыв широкой ладонью соблазняющий золотой лобок, Сергей подхватил завизжавшую красавицу, и утащил обратно в кусты.



 

                2


   Из глубин Ивановского дома на крылечко степенно выступили  смешливая Ляля в обнимку с явно нашедшим в ней опору сильно нетрезвым П.З.  Оба одеты в одинаковые яркие желтые махровые халаты и шлепанцы на босу ногу, причесанные и умытые. Со стороны разворошенного стожка подтянулись и мы с Катей, на ходу застегиваясь и охорашиваясь, непринужденно жуя соломинки.
     Внимание! – прогудел полковник, -  смир-р-р-на!   - слушай мою команду!- всему личному составу, здесь присутствующему,  привести себя в порядок и отбыть в расположение штаба ополчения ДНР в городе Донецке.
Транспорт стоит у ворот. Готовность – десять минут! Вольно! Разойдись!
     Мы не забыли о цели нашей эскапады и, спустя десять минут, автобус бодро запылил  по дороге, увозя нас в сторону границы. Причем, все  мобильники (мой остался в урне тюменского аэропорта), планшеты и вся прочая электронная дрянь, включая наручные часы, были отобраны суровым воином, небрежно свалены в коробку из-под дамских туфель и оставлены в старом шкафу, стоявшем в прихожей Ивановского домика.
     Рассвет мы встречали в Донецке.
     Зловонное дыхание войны не ощущалась совершенно: чисто выметенные тенистые аллеи, несмотря на ранний час были полны народу – нарядные женщины, благоухая дорогой парфюмерией, неспешно прогуливались под ручку со своими кавалерами, на скамейках шептались парочки, из зарослей цветущего рододендрона доносился девичий смех и шаловливые взвизгивания, журчали фонтаны и где-то играла музыка. Судя по всему, веселье продолжалось с вечера. Странная война!...
       Наш автобус остановился  в тихом переулке под огромным  тополем, в густой листве которого скрывалось множество птичьих гнезд. Ласковые лучи восходящего Солнца пробудили обитателей зеленой кроны и на крышу нашего транспорта густо посыпались листья, ветки и прочее, от чего стекла нашего убежища стали быстро покрываться бело-серой массой. «Атас! Воздух!» – завопил сидящий у распахнутого окна П.З., пряча оскверненную физиономию в бархатную синюю шторку, сдвинутую к краю окошка. «Полный вперед!!!» – завопил высунувший из окна голову, водила, размазывая по лысому черепу нежданный сюрприз и безжалостно скрежеща стартером, внося странный аккомпанемент  разрывающему  наши нежные уши, оглушительному вороньему граю и вызвав настоящую истерику у обитателей огромного дерева.
   





                3


 Нас ждали. Отца Сергия сразу же утащил к распахнутому окну заросший  густой рыжей бородищей  длинноволосый мужичок в монашеской рясе из –под которой ярко сверкали офицерские хромовые  сапоги, и, усадив Сергия на широкий подоконник рядом с собой, уютно окая, загудел о чем-то церковно- славянском. Иванов же, лихо щелкнув каблуками, и вытянувшись во фрунт, четко изложил сидевшей за большим столом троице суровых мужиков полувоенного облика всю нашу историю.
 Слушая Иванова, я узнал, что являюсь командиром прибывшего для оказания содействия партизанского отряда имени Павлика Морозова в чине майора. Командование отряда, здесь присутствующее, сформировано из добровольцев обоего пола, жителей Ростовской области, свободно владеющих «украинскою мовою». Личный состав планируем набрать из  уроженцев  подконтрольных Киеву районов.
 Оружием и снаряжением люди обеспечены и пылают ярким пламенем праведного гнева по отношению к разорителям Родины, справедливо считая «неньку Украину» частью Великой России. Никто из наших путешественников и бровью не повел во время краткого рапорта полковника. Лишь выстроившись ровной шеренгой рядом со мной, и стоя по стойке «смирно», ели глазами нашего начальника.
     - Каждый из здесь присутствующих рекомендован отцом Сергием, ну, а некоторых я уже и сам успел увидеть в деле – заключил Иванов, - и подмигнул зардевшейся Кате. Стоявшая на другом фланге нашей шеренги, Людка Голанская тоже, почему-то, зарумянилась.
   Так, с благословения Высшего Военного Совета свободной республики, мы были приняты в состав Сил Самообороны. Отец же Сергий, слезши с широкого подоконника, представил своего рыжего собеседника, - отца Данилу и ознакомил  нас с задачей, нам предстоящей. Сущий пустяк:- выкрасть самозваного митрополита Филарета и положить конец разграблению православных храмов.
     Затем последовало непременное застолье со щедрым изобилием яств и напитков, а вечером, в ночь, наша компания, то есть, отряд, включившая в себя преподобного Данилу, выехала в сторону Днепропетровска. Излишне говорить, что за рулем нашего автобуса, с уже украинскими номерами, сидел неутомимый Иванов.
   







                4



  Ямы и рытвины разбитого шляха, героически преодолеваемые нашим экипажем не смогли испортить настроение пассажирам, продолжавшим, подпрыгивая на облезлых сидениях, жадно выпивать, стуча зубами о стаканы, и жуя  бутерброды с колбасою и размахивая шматками сала, горячо спорить друг с другом. Однако, постепенно веселье сошло на нет и вскоре сон сморил весь личный состав отряда имени Павлика Морозова.
     «Та ж з весiлля вертаемось, панове!, з Мыхайлiвкы .» -разбудил меня голос полковника. На его лысой голове лихо сидела облезлая соломенная шляпа, - явно позаимствованная у ближайшего пугала на каком-нибудь огороде.- «Мыкола, бач, сына оженив! – кивнул в сторону Сергия, крепко спавшего лежа на заднем сидении, положив голову на коленки Людки Голанской. Неряшливого вида детина в камуфляже отвел свой фонарик от Ивановской ксивы и осветил обитателей заднего сидения.
 Увидев аппетитные Людкины коленки, лишь слегка скрытые головой Сергия, он закашлялся, промычал что-то невразумительное и, не отводя фонарика, кинулся к заднему сидению.
 Схватив Людку за шею обеими руками, отчего брошенный фонарь со звоном разбился о чело спавшего священника, вояка пиявкой всосался в сахарные Людкины уста. Служитель культа, безобразным образом разбуженный, молча и не отрывая головы с упругих девичьих колен, метнул нарушителя покоя,  оторвав с вантузным чмоканьем от девушки, головой вперед в заднее стекло автобуса, взяв левой рукой за глотку, а правой ухватив спереди за необъятную мотню камуфляжных шаровар.
    Стекло не разбилось, но, пойдя паутиной концентрических трещин, и выпятившись пузырем, вылетело наружу вместе с обезумевшим от девичьих прелестей полицаем. Полицай лежал недвижно на растрескавшемся стекле и походил на жирную зеленую гусеницу, попавшую в липкую паутину.
    Второго полицая, стоявшего в проходе, изумленно разинувшего щербатую пасть, я, обняв руками за затылок, рывком приложил лицом к стальной спинке сидения передо мной. Кости хрустнул и человек обмяк. «готов!» - прокомментировал полковник, втыкая через открытое окно левой рукой длинную отвертку в глаз третьему, стоявшему снаружи у водительской дверцы. Четвертый, стоявший у входной двери, бросил свой автомат, и, вереща, помчался прочь. «Ой, лышенько!» - вопил беглец, -«Рятуйте, люди добрии!». Вскочив в стоящий на дороге зеленый УАЗик, он тщетно пытался попасть ключом в замок зажигания до тех пор, пока подоспевший ПЗ не выволок его из машины и привел обратно к нашему автобусу.




                5


 Это оказался совсем молоденький тощий парнишка. Светлые волосы его потемнели от пота, парня била дрожь, в голубых глазах застыл ужас. Новобранец, Костя Осипов из-под Полтавы, в Июне закончил среднюю школу и попал под призыв. – стуча зубами доложил он. – откосить не удалось, попал на границу в зону АТО. Выбора не было.
     Раздевайся! – скомандовал я – хорошо, что не обмочился со страха, или похуже! Обреченно всхлипывая, парень сбросил с себя армейскую робу и стоял перед нами, переминаясь с ноги на ногу и что-то шепча трясущимися губами.  –«Вот именно,- «Господи, помилуй!»- проворчал Иванов, глядя из окна автобуса на несчастного, - держи! – бросил парню тугой сверток – надевай цивильную одежду и – шагом марш до мамки с тятькой!»
   « Неможно так –объявил, всхлипывая, Костя Осипов,- соседи донесут и арестуют меня, как дезертира. Да еще мать-отца под  раздачу загребут. Такое вже бачив!»
     Придется взять мальца к себе – пробурчал ПЗ – вот тебе и первый партизан из местного населения – и ткнул меня острым локтем в бок.
     Да будет так! –вздохнул я – на вводный инструктаж его! - Сержик, - введи, пожалуйста, заблудшую душу в курс дела и все такое прочее!
     Истинно так- отвечал священник, - поди-ка сюда, сын мой!- и уволок успевшего одеться сына в автобус. Там он усадил его меж собою и Людкой Голанской, и успокаивающе загудел церковным басом, изредка прерываемым  Людкиным хихиканием. Итак, начало положено – прокомментировал полковник с водительского места, - едем дальше. Тем временем, ПЗ, напялив  Костикову армейскую робу, и взяв под ручку красавицу Лялю, переместился на переднее сидение, где и уселся вместе с Лялею, незаметно наведя на переднюю дверь автобуса стволы двух трофейных «калашей».
    Автобус запылил дальше, неспешно наматывая на колеса все новые километры неровного украинского шляха.
     Следующий пост миновали благополучно. Без затруднений. Даже полковнику, высунувшемуся из своего окна, поднесли чарку самогона, и скандируя: «Лысый, пей! Лысый, пей», хмельные полицаи пожелали счастливого пути. На нормальном, кстати, русском языке! Лысый выпил, не поморщившись, и, поблагодарив, покатил дальше.









                6

     Рыжий батюшка отец Данила  все это время мирно посапывал на предпоследнем кресле, уютно закутавшись в свою порыжевшую рясу и прислонясь огненной шевелюрой к оконной шторке. Пыльная занавеска со следами вороньего переполоха, ознаменовавшего наше прибытие в город Донецк, скрыла лицо  преподобного и  то втягивалась широкою воронкою, то выдувалась пузырем, отмечая ровное дыхание  широко разинувшего рот, убаюканного  неровной дорогой, священнослужителя.
    «Надо же, какой здоровый сон у отца Данилы!» -обронил лысый
 водила,  глянув в зеркальце заднего вида внутри автобуса, - «похоже, что он не проснется до самого Днепропетровска!».
      Вербовка рекрутов в отряд имени Павлика Морозова оказалась делом несложным. В каждом православном храме, оказывавшемся на нашем негладком и непрямом маршруте, Сергий, посовещавшись с местным батюшкой, приводил по-одиночке в каморку, где я сидел в обществе Иванова за столиком, уставленным то иконами, то свечками, а то и кухонной утварью, двух- трех добровольцев, жаждущих приключений. Поскольку предварительный отбор был проведен заранее местным батюшкой, а вторичная оценка кандидатов осуществлялась нашим Сергием, не имевшему себе равных в части определения внутренней сущности потомков Адама и Евы, нам оставалось лишь утвердить предлагаемого кандидата. Либо отвергнуть, руководствуясь чистой интуицией. Утвержденный кандидат получал необходимый минимум информации, чтобы своим ходом прибыть в нужное место в условленное время и быть принятым в формируемое подразделение и поставлен на довольствие. С некоторым удивлением отмечу, что в результате трехступенчатого отбора больше половины добровольцев были дамы. Число рекрутов перевалило за сотню, когда мы добрались до Днепропетровска.
   
















                7

  Из рекрутов в нашем автобусе прочно обосновался дезертир Костик, взятый под опеку сердобольным Петром Захарычем, да еще в городишке Васильковке в экипаж прочно и уверенно влилась Ольга Андреевна Гелеверя – здоровенная бабища, выше меня ростом и весом больше центнера. Ее русая коса, небрежно переброшенная через плечо, достигала волнующего нижнего края короткой джинсовой юбки и намертво захлестнула бравого лысого полковника. Когда Ольга вошла в каморку, где мы с ним набирали личный состав и устремив взгляд огромных коровьих карих глаз, обрамленных коровьими же ресницами, на полковника,  низким грудным голосом произнесла: «здравствуйте, панове!»,  Иванов, в полном оцепенении, протяжно молвил:  «Здра-а-авствуйте…». Затем,  проблеяв дискантом «О, луноликая богиня!», вылетел из-за стола, быстрым козлиным скоком подскочил к соискательнице, схватил ее за обе руки, и обернув ко мне внезапно взмокшее  покрасневшее лицо, затараторил прерывающимся голосом: « ЭТА! МНЕЕ!  ДЛЯ!  Особых поручений! С СОБОЙ!  В АВТОБУС!  РЯДОМ! СЕЕЙЧААСС!» отец Сергий, отойдя в сторонку, свирепо заталкивал  кулаком  в рот свои колючие усы, выпучив глаза и еле сдерживал рвущиеся вместе со смехом наружу, комментарии. Картину, возникшую перед нами, можно было бы назвать – «Мама! Купи лошадку!» - в магазине детских игрушек.  Я  выдавил хрипло: «Яа, Яа,  Натюрлихь!», и, подавляя хохот, зашелся в судорожном кашле, уронив голову на стол.
     В дверях показалась физиономия местного батюшки, - само недоумение!   Был объявлен перерыв. Иванов неразборчиво причитая и ворча,  потащил свою добычу устраиваться в наш нерезиновый автобус.
     -Есть женщины в русских селеньях! – изрек, давясь смехом, отец Сергий, утирая сопли и слезы, непроизвольно выступившие на покрасневшей от веселья морде.  –А як же ж! –согласился я,- и вновь судорожно кашляя, упал головой на стол.
Местный  священник – отец Павел – молча кивнул, соглашаясь.
      Смотрины возобновились через час. Теперь, возвышаясь над нами, рядом с полковником восседала так нежданно и стремительно обретенная им помощница, и, пытливо глядя на очередного соискателя, грызла сахарными зубками замусоленный карандаш. Очень сексуально грызла. Пожалуй, даже неприлично.
     Соискатель  краснел и смущенно шаркал ножкой, заикаясь, путался в ответах, не в силах оторвать взгляда от ее пухлых  алых губ и  лениво прикусываемого огрызка карандаша.  Однако, дело пошло быстрее. И веселее.




                8



    …В город мы въехали на третий день на закате. Шафрановое Солнце устало опускалось за горизонт, натыкаясь на неровный частокол торчавших там и сям дымовых труб промышленных предприятий и тускло отражаясь в пыльных и щербатых стеклянных стенах заводских цехов. Трубы не дымили, заводы безмолвствовали. «Разруха, однако, полная!» - процедил ПЗ, добавив цветистую характеристику «ихней матери» и с отвращением сплюнув в раскрытое окно. Ляля согласно кивнула головой и сурово погрозила Косте Осипову кулачком: -«убила бы гадов!». Костик молча втянул голову в сутулые плечи. Быстро миновав пустынную промзону и без приключений преодолев мост через Днепр, мы едем по оживленным улицам жилых кварталов. Против ожидания, здесь жизнь бьет ключом,- повсюду народ, шум, гам, дороги забиты дорогими автомобилями.
  -  «Однако!» - изрек удивленно ПЗ,- «жизнь продолжается!», - и снова вспомнил о матерях местных жителей, присовокупив к ним и бабок с прабабками, и отцов – дегенератов и всяческих извращенцев.
  -«Готель Днiпро» - объявил Иванов, швартуя наш облезлый драндулет среди блестящих лаком иномарок, стоящих перед красивым зданием, сияющим неоном и зеркалами.  «Готель Днiпро» - прочитала громко  Ляля громадную светящуюся надпись над входом, - «конечная!».
 Ольга хлопнула в ладошки и обрадовано воскликнула: «та вылазьте ж нэгайно! Бо вже зовсим ниг нэ чую!».
    -Отставить вылазить!-  строго оборвал начавшееся веселье полковник. Все остаются на местах. Я уточню обстановку- с этими словами, лысый натянул свою соломенную шляпу на самые уши, и был таков.  «та боже ж мiй!»,- крикнула ему вослед Ольга Андреевна, - «очень надо! Обойдемся!» 
    Откинувшись на спинку сидения, Ольга вынула из своего объемистого ридикюля холщовый мешочек и воскликнув: «а ну, хто хоче насиння! – пидставляй долони!», принялась отсыпать в протянувшиеся к ней горсткой сложенные ладошки пассажиров, ароматно пахнувшие свежеобжаренные семечки подсолнуха. Несколько минут в наступившей тишине слышался хруст разгрызаемых зерен, сопровождаемый жадным чавканьем. Затем послышалось: «шановни громадяне хомьякы! Будьласка, выходьтэ з автобуса, та й слидуйте за мною!» - в дверях возникла радостная физия нашего водилы.







                9



 Полковник поманил пальцем Лялю, сидевшую возле открытой двери и, не оглядываясь, направился к  сияющим стеклом и хромом дверям, пожалуй, даже, воротам, ведущим в ярко освещенную утробу шикарного отеля. Приглашенные «хомяки» змейкой потянулись следом, захватив свои нехитрые пожитки. Причем, трофейные вещи, аккуратно упакованные Петром Захарычем в армейскую палатку, остались под задним сидением нашего автобуса. Войдя в фойе, Иванов небрежно подхватил из рук подобострастно склонившегося администратора поднос черненного серебра и проследовав к небольшому низенькому столику, окруженному мягкой мебелью, со звоном плюхнул поднос на полированную поверхность.
     На подносе оказалась кучка пластиковых карточек. «Присаживайтесь, панове!» - призвал полковник. Мы послушно разместились в мягких креслах.
     С размаха плюхнувшись на диванчик и сорвав свою соломенную шляпу, Иванов сгреб в нее карточки, рассыпавшиеся по столику, и продолжал: «это - ключи от комнат. Двухместные люксы. Расположение разное, поэтому, распределит случай. Разбившись на пары, вытаскивайте свой!» и, подмигнув Ольге Андреевне, пустил шляпу по кругу, протянув ее Людке, сидевшей рядом. Людка, глазом не моргнув, вытащила карточку, и громко возвестив: «двести четырнадцать!», подала ее плотоядно ухмыляющемуся отцу Сергию.
      «О, який чудовый розврат!» - восхищенно протянула Ольга, и, вынув свою, триста десятую, пустила шляпу дальше, зажав карточку в кулаке. Строгий пристальный взгляд полковника вогнал нерешительную девицу в краску. – «ну, а як же ж! як же ж!» -промолвила красотка, и, закусив нижнюю губу, протянула карточку Иванову. –«ото ж!» - произнес удовлетворенно полковник, и взгляд его потеплел.
      Жеребьевка продолжилась.  Администратор и три девицы, сидевшие за полукруглым столом «рецепшена», расширившимися удивленно глазами наблюдали за представшей их взорам сценой. Ляля, широко улыбаясь, подала Петру Захарычу триста шестнадцатую, а Катя, скромно потупясь,  вложила в мою руку семьсот четырнадцатую. Перед изумленно  открывшим рот Костиком, Катя вытряхнула из соломенной шляпы оставшуюся четыреста одиннадцатую, и, озорно улыбнувшись, кивком указала на девиц, глазевших с нескрываемой завистью, на нашу компанию,-  мол, выбирай, пацан! Костик стыдливо потупился.
    Однако, под общий хохот, парнишка протянул карточку огненно рыжему отцу Даниле. Преподобный молча сгреб карточку и молча направился к лифту. Костя последовал за ним.



 
                10



     Иванов объявил всем сорок минут на заселение, после чего велел собраться в ресторане на первом этаже. Затем, ухватив Ольгу Андреевну за талию, скрылся вместе с нею в кабине лифта.
     Наш люкс оказался вполне обычным гостиничным номером. Однако, после  богатого событиями путешествия, я даже и мечтать не мог о подобном комфорте. Санузел был раздельным! С восторженным визгом, Катя скрылась за дверью туалетной комнаты. Я, сбросив  с себя всю одежду, открыл краны ванной и прошлепал голышом на кухню. Заглянув в громадный холодильник, и оставив извлеченные из его утробы напитки  и бутерброды с аппетитно выглядевшей ветчиной, на блюде, стоявшем на столике возле громадной белоснежной ванны, с неописуемым наслаждением погрузился с головою в зеленоватую пенящуюся горячую воду.  Вынырнув, я несколько раз приложился к холодному горлышку запотевшей бутылки с горилкой и, рыча от удовольствия, впился зубами в сочную ветчину. Мурлыкая, словно кошка,  Катя влезла ко мне в ванну и помогла быстро прикончить снедь, добытую из холодильника. Порезвившись в ставшей тесной, ванне, и выплеснув море воды на каменный пол, мы дружно выбрались из воды, намереваясь повторить набег на холодильник. Однако, миновать широкое ложе, зовуще сияющее крахмальными простынями, мы не смогли. Мокрая Катя, завидев великолепие спальни, выдохнула:- «АХХ!!!» и ноги ее подкосились. Подхватив падающую девушку, я свалился вместе с ней на мягкое ложе. Холодильник был нами безнадежно забыт…
     Сорок минут пролетели, как одна. И вот, мы уже сидим за столиком в ресторане первого этажа. Соседний столик тоже занят. Весь личный состав в сборе.
     Зал был почти полон.  На просторной эстраде четверо музыкантов в красных кафтанах и ярко-желтых полусапожках, в которые были заправлены широкие зеленые шаровары, лениво лабали невеселую мелодию. Головы их, обритые наголо, были украшены длинным, заправленным за ухо, клоком волос, оставленным на макушке – чупрына, то есть, оселедец, - непременный атрибут запорожца, да и вообще, всякого, себя уважающего казака.  Пятый же казачина, солист, одетый в зеленую свитку и красные шаровары при желтых же сапожках, искусстно вплетал в эту вязкую мелодию бесконечно тоскливую  повесть о чумаках, медленно едущих на возах, запряженных волами в Крым за солью.






                11


 Хрипловатый высокий голос певца порою срывался на скрип, удивительно похожий на скрип плохо смазанных огромных деревянных колес неуклюжего чумацкого воза. С десяток парочек бестолково топтались на скользком паркете. Дамы были ярко накрашены, а кавалеры весьма нетрезвы. Безнадега и пыльная зеленая тоска тяжело давили душу.
     Я не выдержал. Подскочив к эстраде, достал из нагрудного кармана пару зеленых бумажек с портретом Бенджамена, и, прилепив их на шкуру большого барабана, воскликнул,: «Досыть, панове! А ну вже ж, давай, вжарьте про Галю!».
    Повисла тишина… И вдруг взорвалась громом аплодисментов! Под энергичную в модерновой аранжировке, «Галю, яка несе воду», весь народ мигом оживился. Столы опустели, паркет затрещал под дружным топом и скоком. Танцоры подвывали все громче и громче, оркестр гремел колонками, с высокого потолка пыльными хлопьями срывалась штукатурка. Бравый полковник, прижавшись щекой к пышной Ольгиной груди, лихо отплясывал в центре кольца взявшихся за руки, танцоров, и, весело и фальшиво распевая, делал мне козу двумя пальцами. Официанты, разинув рты, таращились на беснующуюся толпу, сбившись в стайку у барной стойки. Мордастый, в белом смокинге, бармен, дирижируя пивной кружкой, громко выводил густым оперным басом припев исполняемой всем миром, песни. Пенистый напиток фонтаном орошал строгие смокинги зевак. Увлеченные зрелищем, зеваки, притопывая, раскачивались в такт гремящей музыке и вразнобой шлепали во вспотевшие ладошки.
     Краем глаза, я заметил, как из беснующейся толпы вынырнул отец Сергий. Преподобный тащил за руку упирающуюся Людку Голанскую и что-то строго втолковывал ей, энергично устремляя указущий свой перст в высокий потолок зала, а затем размашисто осеняя себя крестным знамением.
     Сквозь окружающий шум и гам слышалось только: «мать! Мать! Мать!».
Заинтригованный, я выбрался из вращавшегося хоровода, и, сопровождаемый верною Катей, пустился вслед покидающей бурлящий танцпол, парочке.
        Сергий, встретившись со мною глазами, устало плюхнулся за стол, и, усадив притихшую Людку к себе на колени,  махнул рукою на соседний стул, приглашая садиться. Я повиновался. Катя умостилась на моих коленях.
     Наполнив рюмки, священник, чокнувшись со мною, опрокинул свою стопку в широко разинутую пасть, и произнес, глядя на меня в упор, : «надо кое- что обсудить, пан Григор!» Я, опрокинув свою стопку с обжигающим напитком, закурил, и согласно кивнул: «валяй, отче!».




                12


 Отче вновь наполнил  рюмки, и, закуривая появившуюся словно из рукава, толстую гаванскую сигару, еле слышно произнес: через пять минут жду тебя в номере. Одного. Я согласно кивнул.
     Сергий, не вставая, пересадил Людку, сняв со своих колен, на соседнее кресло, затем медленно поднялся, и, дымя сигарой, как паровоз, направился к лифту. Людка клевала носом и глаза ее тупо смотрели в одну точку сквозь смежающиеся веки. Еще пара минут, и красотка, уронив кудрявую голову на руки, сплетенные на столе,  погрузилась в сон.
    Катя вопросительно глянула на меня, и, легонько прикусив мне мочку уха, шепнула: «Уже готова! Что будем делать?». «А – ничего!» - ответил я, - «просто сядь рядом с ней. И вообще, проследи, чтобы веселье продолжалось без перерывов». Моя смекалистая подруга кивнула, и, перебравшись на соседнее кресло, приобняла Людку, охваченную глубоким сном, и, сделав свободной рукою козырек над озорными глазищами, изобразила пристальное внимание. Ну, ни дать, ни взять,- впередсмотрящий на пробивающемся через густой туман, пиратском бриге. « Вот- вот!» -поощрительно погладил я Катю по плечу. Бросил окурок в пепельницу и отправился вверх по широкой лестнице, устланной зеленым с золотом, ковром.
     Постучав согнутым пальцев в дверь, с табличкой 214, вошел, не дожидаясь ответа.
     За маленьким прикроватным столиком сидели трое. И конечно, же «соображали на троих». Двое были святые отцы Сергий с Данилой, а третьим, вернее, третьей была, сидевшая на диванчике, женщина лет тридцати в униформе горничной отеля «Днiпро». Дама была шикарна, несмотря на строгий форменный костюм выпускницы средней школы.
    Ослепительная кожа лица незнакомки соперничала белизной с
   белоснежной наколкой на темных волосах, уложенных в тяжелую строгую прическу учительницы начальных классов. Приколотая крупной жемчужиной,  форменная наколка смотрелась королевской короной на благородном челе дамы. Огромные черные очи из-за густых длинных, загнутых ресниц прожгли сквозную дыру в моей груди и скромно потупились.  Темно красные изящно изогнутые губы сложились в легкую улыбку. на миг сверкнув великолепными зубками. Я жадно впился взором в роскошную грудь красавицы, низко открытую  расстегнувшимися пуговками строгого воротничка, в длинные стройные ноги, высоко открытые узкой короткой юбкой, с тонкими породистыми щиколотками и узкими ступнями в легких спортивных тапочках. 





                13


     Кровь закипела. Я вцепился в дверной косяк и просипел, внезапно лишенный голоса: «Х-Х-Х-Х!!!» откашлялся и продолжил: «В-В-В=В!!!».
     Красавица, вскочив с места, поднесла к моему рту полный стакан, который держала в чудесной формы ручке, открытой до локтя. В три глотка я опорожнил сосуд, удерживаемый незнакомкой. В стакане была водка.
     Я пришел в себя немедленно. Отцепившись от дверного косяка и отбросив пустой стакан, схватил ручку, поднесшую мне напиток, я приник к ней долгим поцелуем. Затем, оторвавшись, выдавил: «Пардон! Спасибо! Здравствуйте!». –Здоровеньки булы, Грыцю,  здоровеньки булы! –хором отвечали святые отцы, - сiдай праворуч з Ганною! Не выпуская крепко схваченной мною ручки, и не отводя глаз от красавицы, я тяжело бухнулся вместе с ней  на  диванчик. Снова из длинных ресниц на меня глянули два бездонных омута и я тут же пошел ко дну.
     Преподобные не дали мне захлебнуться окончательно. Я был немедленно возвращен в суровые будни громким серебряным звоном чайной ложечки о край фужера. Отзвенев, отец Сергий сказал: «ближе к делу! Ганна! Повтори, пожалуйста, еще разок про третий этаж!» Любуясь Ганой,  я не сразу вник в смысл ее слов. Оказалось, что преданный анафеме раскольник Филарет обретается уже третий день в триста восьмом номере нашей гостиницы. А сейчас она, Ганна, должна доставить ему в номер красиво сервированный столик с затребованными попом напитками и закусками. – вот этот самый номер! – подхватил, бесшумно входя в дверь, полковник Иванов,-совершенно трезвый и свежий. Помахав перед носом карточкой- ключом от своего триста десятого номера, полковник пригласил нас проследовать в его апартаменты, бросив на ходу: «через пять минут, Ганнуся!»  Ганна согласно кивнула. Войдя в номер, Иванов бесшумно снял висевший на стене, смежной с соседним триста восьмым, огромный ковер, обнаружив скрытую под ним дверь, запертую обычным засовом.  Прижав палец к губам, он медленно отворил дверь и приник ухом к такому же ковру, висевшему с другой стороны стены. Трое – показал он тремя пальцами левой руки, не отнимая правой, призывающей нас к молчанию, ладошки, от губ.  Мы, мотнув головами, изготовились к штурму.
     Повисла тишина. Из – за ковра отчетливо доносилось монотонное бормотание телевизора и шум льющейся в ванну воды.
     Через пару минут донесся стук в дверь соседнего номера. Затем довольное хмыканье обитателей триста восьмого безжалостно прервалось какофонией бьющейся посуды с истошным женским визгом – «Ой, лышенько-о-о!!!».
   




                14


  Иванов со словами: «наш выход!», сорвал закрывавший вход, ковер, и влетел в комнату. Мы – следом. Два здоровенных монаха, разинув рты, смотрели на красавицу Ганну, сгребавшую разбитую посуду, упавшую с опрокинутого сервировочного столика. Полковник легким тычком  в шею сбил с ног одного, я тяжелым ударом по затылку – второго. Отцы Сергий с Данилою мигом схватили тщедушного старикашку, сидевшего на диванчике с наполненным фужером в скрюченной лапке, и, затолкав тому в рот сложенное вафельное полотенце заодно с клочковатою бороденкой, закатали несчастного в ковер, сорванный Ивановым со стенки. Ганна же, уселась на диванчик, освобожденный старцем, легко закинула на поставленный  рядом низенький столик, ногу на ногу, высоко открыв отличной формы ляжки, и. откинувшись на спинку диванчика, зажгла тонкую сигаретку. Выдохнув ароматный дым, щелкнула пальцами и  удивленно произнесла: «надо же! Как все просто!». Встретив мой плотоядный взгляд, устремленный на волнующие ножки, небрежно огладила вверх узкую юбку, открыв моему взору почти все, и, усмехнувшись, игриво мне подмигнула. При этом, она вытащила из своей строгой прически огромную заколку и темная волна роскошных волос тяжело упала на плечи девушки. Ганна тряхнула головой и, не сводя с меня глаз, медленно закусила заколку сахарными зубками. Я громко засопел.
   - Да уж! – отозвался  Иванов, обматывающий клейкой лентой бесчувственного монаха. Увлеченный упаковщик не обратил внимания ни  на чудесные ножки панны Ганы, ни на  меня, застывшего в ступоре и шумно сглатывающего слюну внезапно охватившего меня острого приступа вожделения. Пароксизма животной страсти. Запеленав монаха, он принялся за второго.  Вскоре две бесчувственные египетские мумии, бывшие монахами-телохранителями неосторожного старца, неподвижно лежали на мягком широком ложе гостиничного триста восьмого люкса.
     Ганна же по внутренней связи затребовала какого-то Михася, и раздраженно ткнув в пепельницу свою сигаретку, потребовала «негайно видвезты зовсим забрудненый палас» до химчистки. Немедленно явившаяся пара добрых молодцев в униформе техперсонала отеля, вежливо поклонилась Ганне и, спустившись с пресловутым ковром посредством грузового лифта, покинув отель через неприметную дверцу черного хода, погрузили завернутого  Филарета в грузовой Фордик с надписью «Технiчна  допомога», отчалили. Причем, один сел за руль, второй поместился в фургончике с ковром.






                15


     Пока Сергий  с помощью  мерседесовского брелка – ключа, найденного на подоконнике, определял, который автомобиль «наш», Данила, уколов монахов поочередно шприцем, разрезал на них клейкие полосы скотча. Заглянул каждому под веко. Довольно шепнул: «продрыхнут сутки!» и заботливо укрыл парочку одеялом. Затем мы расстались. Отцы отправились догонять Филарета, увозимого в ковре, Иванов вернулся продолжать вечер в ресторане, а я, крепко обняв за тонкую талию энергичную красавицу Ганну,  спустился с нею в номер двести четырнадцать. Прощаясь, Сергий сунул в мою руку свой ключ-карту.
     Войдя в номер, мы молча сбросили свои одежды и упали в объятия друг к другу. Уже потом, утомленные и изнеможенные, мы разом заговорили, перебивая друг друга, по очереди затягиваясь одной сигаретой и прихлебывая кислое красное вино из горлышка одной бутылки. Я чувствовал себя на седьмом небе. Взмокшая и счастливая, Ганна, явно и очевидно, пребывала там же…
     Когда я, наконец, спустился в ресторан, полковник все так же отплясывал со своею Ольгою,  а  моя Катя дремала, опершись на локоть на том же месте рядом с громко сопевшей Людкой Голанской. Я устало плюхнулся в кресло рядом с моей верной Катей.  Часы над входной дверью показывали, что отсутствовал я всего один час. Да уж! пробормотал я, - все очень относительно!
    Проснувшаяся, Катя схватила мою руку и потащила меня в шумную, колышущуюся толпу. Вскоре мы кружились  в плотной толчее и снова самозабвенно пляшущий полковник, подмигивая, делал мне «козу».
     Дежавю! Вот, бля, дежавю! Прошептал я, и крепче уцепился за свою Катю.
     Тем временем наши священники, догнав «фордика» уже на аэродроме, летели в гремящем армейском вертолете прямиком в Москву. Добры молодцы, доставившие ковер с Филаретом, сидели рядом с ковром, лежащим на холодном металлическом полу и травили анекдоты про монахов, в которые Сергий с Данилою наперебой вставляли комментарии. Особенное удовольствие доставляли  шутникам предположения о том, как будет происходить вручение пленника Митрополиту Всея Руси Кириллу. Перекрикивая гремящую машину, все четверо шлепали  друг друга по плечам, и, утирая выступавшие от смеха слезы, взахлеб предлагали новые и новые варианты встречи патриархов, каждый нелепее предыдущего.






                16



Летчики, слыша выдвигаемые предположения, давились от смеха и грозились уронить вертолет вместе с весельчаками. Трофейный мерседес, с которым отец Сергий не нашел в себе сил расстаться, обреченно летел свечкой под брюхом армейского вертолета, безжалостно  зацепленный крюком металлического троса за субтильную буксировочную петлю переднего бампера.
     Утром, во время легкого завтрака,  обнаружилось отсутствие Костика.
Отправленный в четыреста одиннадцатый люкс, Петр Захарыч, вернувшись, доложил, что рекрут обнаружен им мирно спящим в своей постели в объятиях дородной кастелянши четвертого этажа, тетки Одарки, разбужен и вскоре прибудет. Глаза докладывавшего при этом были явственно квадратными. Было заметно, что честный аграрий явно чего-то не договаривает. Он плюхнулся на свой стульчик, налил и опрокинул в глотку граненый стакан водки, затем  закурил, сломав при этом три спички. Уши и щеки у него ярко пылали алым и даже шевелились и надувались.
     Вскоре замешательство бравого опекуна нашего дезертира  получило свое объяснение. С треском разлетелись створки огромной двери и в зал вломилась – именно – вломилась  - здоровенная бабища лет сорока.
     Так чудесно обретенная полковником Ольга Андреевна, поставь их рядом, смотрелась бы невзрачной школьницей –  жалким подростком. В общем, никак!  Однако, назвать вновь прибывшую, к примеру, коровой, - было  невозможно.  Это была не корова. И даже – не кобыла! Это была медведица! Разъяренная белая медведица! Гризли! Медведица была одета в коротенький белый халатик на голое тело, трещавший по всем швам и  едва прикрывавший монументальные чресла и необъятную грудь. Ноги ее были втиснуты в резиновые шлепанцы, выглядевшие, как  ласты. Правой лапой медведица прижимала к себе Костика. Ухваченный поперек живота, дезертир смотрелся тряпичной игрушкой. Тощие ножонки его макаронно свешивались с обильного бедра  колоссальной бабы. Одет был Костик в полотенце, небрежно обмотанное вокруг его тощего зада.
     Выбросив перед собою левую лапищу, разъяренная медведица с легкостью выдернула из-за стола ярко рдеющего ПЗ и, ухватив за куриную шею, поднесла к  своему лицу.  Ноги несчастного болтались на уровне ее  колен. - Соромныкы! –завопила трубным гласом могучая дама,- Твою мать!!! – Хто будэ стучать  у затворены двэри!  Зломав, спаганыв таку справну гру!!!- такэ невидоме доси щастя!





                17


 Костик, свисая из-под  чудовищного локтя, промычал что-то невразумительное, однако был безжалостно прижат к необъятному чреву, где и канули все, издаваемые несчастным любовником, звуки. Одарка перехватила замолкшего Костика поудобнее, и продолжила уже спокойно: «Бусурмане! Нехристи! Хиба ж можливо таку дытыну волочыть з собою та на вийну ж!!!» -«це будэ мий хлопэць!  Вин зараз будэ зи мною и нэ бажаю вже иншого!!!» Затем Одарка с треском усадила Петра Захарыча на истошно заскрипевший стульчик, и сама осторожно опустилась рядом со мною на соседний столик, небрежно придвинув его легким движением резиновой ласты. – Наливай, давай! – заключила ужасная баба, и больно ткнула меня  деревянным локтем. Костика она усадила к себе на коленку. Стряхнув охватившее меня оцепенение, я торопливо опрокинул бутылку коньяка в хрустальную вазу, стоявшую посередине стола, предварительно выплеснув из нее воду вместе с букетом. Одарка в три глотка опорожнила вазочку и, хлопнув ее на стол сказала: « о, це добре, панове! Ще по малэнькой!» наши, все, как один, заворожено смотрели на пустую вазочку, не в силах вымолвить ни слова.
    -«ну да, ну, да, конечно!» - с трудом выдавил, пришедший в себя, Иванов,«раз такое дело, тогда – вот! - Пусть парнишка остается у Вас...,тебя..,с Вами!..» и – вновь наполнил вазочку. «Ото ж и гарно!»- отвечала дама и, опрокинув вазочку в бездонную глотку, звонко чмокнула примолкшего Костика в темя. «Ты ж тэпэр мий!» - нежно проворковала тетка, и, подбросив хилое тельце дезертира на чугунной коленке, свирепо осведомилась, - чи ни?! В ответ Костик обвил ручонками чудовищную шею своей новой хозяйки, и отчаянно впился в ярко красные уста прелестницы горячим поцелуем.
     В зале повисла мертвая тишина. Остановилась музыка. Замерли танцующие. Оставшиеся за столиками, перестали жевать и глотать.
     Все взоры неподвижно устремлены на удивительную пару.
Прошла минута. Вдруг барабанщик резко бросил на тугую барабанью шкуру свои палочки. Тишину вспорола оглушительная барабанная дробь. Ударила медь литавров. Затем солист рванул струны гитары, и душераздирающе проорал в микрофон: «Горько!!!»  Клич был немедленно подхвачен.  Тишина взорвалась дружным многократным «Горько!»








                18



     Одарка, вспыхнув, схватила Костика за оттопыренные уши, и, запрокинув его головенку, хищно всосала половину лица несчастного, захватив кровавой пастью от подбородка до бровей. Вместе с сопливым носом. Влюбленная глыбой нависла над беспомощно трепыхающимся бывшим рекрутом, не обращая внимания на посиневшие ступни своей жертвы, в агонии молотившие по ее чугунной ноге. Зал разразился аплодисментами и хор голосов начал вести отсчет: «Один. Два. Три…… Сорок шесть…….»
     На сто двадцатой секунде конвульсии любовника достигли  апогея и пиявка с громким чмоком оторвалась от жертвы. Счастье мешалось с ужасом на посиневшей физиономии дезертира, пот катился градом, стекая струйками в широко разинутый рот, глаза любовника выскакивали из орбит, одышка волнами вздымала чахлую грудь. Пиявка, вынув громадный платок, заботливо вытерла чело страдальца, и сокрушенно вздохнула: «Господи, Боже! Який же ты худэнькый!»
     Проснувшаяся Людка Голанская не сводя круглых удивленных глазищ с влюбленной пары, завистливо прокомментировала: «Гля! Вот это – любовь!» и добавила громким шепотом, склонившись к Катиному ушку: «Однако, половина морды у него синяя! Засос, однако!»
     Дружным веселым хохотом разрядилось напряженное внимание зрителей.
Отсмеявшись, я  громко возгласил: «Совет, да любовь!» и, взяв под ручку Катю, направился к лестнице, учтивым поклоном простившись с присутствующими.
     С рассветом наш автобус взял  курс на столицу. Вместо покинувшего нас отца Сергия, на заднем сидении рядом с Людкой Голанской, восседала красавица Ганна. В дорогу она вырядилась в форму медсестрички образца 1940 года, но обтягивающая юбка защитного цвета была безбожно обрезана, а взамен форменных кирзовых сапог на девице красовались шикарные ботфорты выше колен на немыслимо высокой шпильке. Прелестница свободно сидела, закинув ногу на ногу, и строила мне глазки в зеркало заднего вида, висевшее прямо передо мной.
Я судорожно сглатывал слюну и истекал похотью. Катя, положив голову мне на плечо, делала вид, что дремлет и ничего не замечает. Агитбригада продолжала свое дело в привычном режиме, даже без наших святых отцов. Их с успехом заменили полковник и Петр Захарыч.
   






                19




 Через три дня, на рассвете, мы прибыли в стольный город Киев.
Порошенку взяли на удивление просто. Как говорил незабвенный Паниковский, без шума и пыли. В аэропорту «Борисполь», свободно проникнув на летное поле через заранее устроенный и тщательно замаскированный проход в заборе,  я прогуливался, обнявшись с Катей и Людкой Голанской, под посадочным терминалом возле неприметной дверцы, предназначенной для техперсонала, ведущей из служебных помещений зоны досмотра на взлетное поле. Старательно изображая слегка подвыпивших пассажиров, ожидающих посадки на рейс в «обезьяннике», и просочившихся на свежий воздух, чтобы выкурить по сигаретке.
     Никто не справлялся у нас: «А що це вы тут робите?», никто не приближался, никто не смотрел в нашу сторону. Сновали взад-вперед аэропортовые трудяги, ползали всякие тележки, машинки, лестницы-трапы, в общем, обычная будничная суета большого  аэропорта.
     Вот, из затормозившего плавно напротив нашей неприметной дверцы,   большого черного мерседеса выскочили два типа холуйской наружности. Распахнув широко заднюю правую дверь мерса, замерли, склонившись, по обе стороны проема. И вот, сопя и пыхтя, из нутра автомобиля выползает пан Порошенко собственной персоной.
     Затем, развернувшись, он, сунув пухлую лапку в нутро автомобиля, выволок на свет Божий  какую-то тетку средних лет, улыбающуюся до ушей, отягощенных сверкающим золотом. Это Петр Алексеевич с семейством летал отдохнуть в теплые края. На пару недель, под фамилией Криворученко, или что- то подобное.
     Я, выхватив из под рубахи «Тэтэшник» с глушителем, стрельнул под ноги холуям и громко велел «всем лечь мордой вниз и руки за голову!»  Повиновались беспрекословно. Тем временем, мои девочки извлекли из-за руля автомобиля перепуганного до смерти, водилу, немилосердно сотрясаемого дрожью и стучащего зубами, как кастаньетами.











                20



      Подоспевшая, громко цокая высоченными шпильками медсестричка Ганна, ловко ширнула шприцем двух холуев, лежащих на бетоне, и, пнув сапогом Порошенковскую подружку, предварительно поставив ее на подкашивающиеся от ужаса, ноги, воскликнула: «А, давай, поедем на «мерсе!». « А, давай!» - отвечал я.  Ганна пошептала в мобилу и через пол- минуты, возникнувший из нашей неприметной дверцы ПЗ, утащил рыдающую беззвучно президентскую подружку в наш автобус, бросив на ходу: «езжайте, уже! Мы – следом.»
     Скрученному и перевязанному, как сарделька, Порошенке, я заклеил рот скотчем, услужливо протянутым Людкой, и, поднатужась, погрузил его в багажник. Захлопнув крышку, затолкал трясущегося от страха водилу за руль,  воскликнул: «по коням!» и сел рядом, приставив ствол ТТ к его колену. Девушки расположились сзади. «в Раду!» -скомандовал я, и мы помчались. Аэропорт Борисполь продолжал свою повседневную суету.
     «У хохлов украли президента  и никто ничего не увидел!» - заметил я, и взглянул в зеркало. Девчонки дружно заржали и синхронно раздвинули высоко задранные коленки. Ганна сидела посередине. Ее трусики были прозрачно белые. Катя – справа. Она надела красные воздушно – кружевные.
Людка Голанская трусиков не надела. Мой рот расплылся в счастливой улыбке, однако, я смог оторваться от открывшейся мне красоты, и принялся с жаром понукать водилу.
     Тем временем, по команде ПЗ, с трех барж, пришедших вчера в киевский порт,  лавой стекли на берег четыре сотни донских казаков, и галопом помчались в полной тишине, поднимаясь в сторону центра. Копыта сытых коней были обмотаны толстым слоем мешковины.  Встретив лаву уже возле Рады, я довольно хмыкнул: «не подкачал донской казак еврейской нации Мишка Шифман, не подкачал!». Площадь у  здания Рады внезапно наполнилась вооруженными людьми, запрудившими все подступы к зданию.
     «вот он,  партизанский отряд имени Павлика Морозова!» - с чувством воскликнула Катя, и обняв меня за шею, смачно чмокнула в правое ухо.
     Ганна тут же звонко влепила в левое мое ухо жгучий поцелуй, крикнув: «Ура!!!».  Людка Голанская чмокнула меня в макушку, и с криком «Банзай!», выскочила из машины и помчалась к тяжелым дверям здания, размахивая выхваченным у меня «Тэтэшником».  Широко разинув  рот, я с удовольствием полюбовался мелькающими из- под короткой юбчонки, Людкиными ножками, высоко открывавшимися, пока девица взлетала по ступенькам.




                21



   Двери, однако, уже были вырваны с корнем и на крыльце хламом валялись турникеты и рамки металлоискателей, безжалостно выкорчеванные и покореженные. Шпалерами стояли всадники с шашками наголо и в кольцо взята людьми с оружием вся площадь. Кучка ментов с поднятыми вверх руками, жалась к стене.
     Я,  вылез из машины и неторопливо вошел в здание.
     Катя с Ганой дружно маршировали следом, как почетный конвой.
    Порошенку, добытого из багажника, несли, привязанного к копью, как пойманного зверя, два здоровенных казачка.
     Зал заседаний был полон  людьми и лошадьми. Пахло конским потом, сапожищами, страхом. Табачный дым плавал под потолком. Депутатики сбились в кучку в центре зала, плотно сидя на своих местах и с ужасом взирая на всадников с нагайками, окруживших ряды кресел. За трибуной стоял Шифман в комиссарской тужурке и даже настоящим маузером, которым он энергично размахивал. Рядом с трибуной возвышался сидящий верхом на породистом вороном сам атаман  - Валерка Камышанский – могучий блондин с кудрями до плеч, в руке – нагайка. Казачина- хоть в кино снимай!
     Легко спрыгнув с коня, Валерка сгреб меня в охапку и долго мял. Я его мял тоже. Расцеловавшись, мы оба выдернули из-за трибуны Шифмана и долго обнимались втроем.
     Зал разразился громогласным: «ура! Григорий!!! Давай!Давай!».
Взойдя на трибуну, я окинул взглядом зал. Большинство казачков были мне знакомы. Рекрутов я тоже всех помнил. Катя встала слева от меня, Ганна – справа. Тряхнув головой, я начал: «Рад вас видеть, друзья! Короче! Я позвал вас сюда с тем, что кроме нас здесь некому наладить достойную белого человека жизнь. Все видят, что сделали с Украйной за прошедшие годы все эти демократики и депутатики! Теперь будет так: страна в существующих границах – Киевская Русь. Я- власть, государь, князь, Божий помазанник. Вы – моя сила, опора, соратники. Подробности – по ходу дела. Вы меня знаете. Все!». Минутная тишина, затем громогласно: «Любо!». Мишка Шифман лезет на трибуну и добавляет: « Царь батюшка, Григорий! Царь батюшка!».








               
                22



А вот и сам Иванов! Он тащит вместе с ПЗ громадное кресло, устанавливает его вместо сброшенной трибуны, и произносит с поклоном: «прошу, твое величество!» Под шквал аплодисментов, я сажусь  в кресло.
     Вдруг моя Катя, выхватив у двух соседних казаков шашки, бросает одну Ганне, и поставив ногу мне на колено, вытянула изящную руку, удерживая клинок над моей головой, велела:  «делай, как я!». Ганна поймав клинок, повиновалась. Встала с другой стороны, нежно наступив на второе мое колено. Скрестив сверкающую сталь над моею головой, и грациозно опираясь обнаженными ножками на мои колени, девушки дружно воскликнули: «да здравствует наш Царь батюшка Григорий Желанный!»
 Зал содрогается от криков: «Любо!» «Да здравствует! Григорий Желанный!»
 Возражений – нет! Готово!
 Манием руки сотворив тишину, встаю, обнимаю прильнувших ко мне девушек, горячо целую и отвечаю всем: «спасибо, друзья, за честь и доверие! Я не подкачаю!» затем добавляю: «а теперь – Порошенку сюда!»
    Вносят, висящего на копье, Порошенку. Развязав, сажают за стол. Рот заклеен по прежнему.
Лист бумаги, ручка. Говорю: «Пиши, собака, отречение! В мою пользу!!!»
     Он что-то мычит и мотает головой, тянет руки освободить рот. Мишка Шифман хлещет его нагайкой, выхваченной у рядом стоящего казачка и тычет стволом маузера в бок.: «пиши, собака!» Шифман знает свое дело – Порошенко торопливо пишет. Готово! Мишка забирает бумагу, прочитав, кивает головой и отдает Кате: «оформляйте, девочки  всю необходимую писанину!».
     Ну, вот! Я – царь! Царь батюшка Григорий Желанный!  «СБЫЧА МЕЧТ, однако,- говорою себе вполголоса,- СБЫЧА МЕЧТ, БЛЯ!».
     Итак, сразу за дело.
До глубокой ночи, пересев в удобное кресло, я отдавал распоряжения.
Орава откуда то взявшихся бумагомарателей, чинно расположившись на ковре у моих ног, наперебой строчила указы и повеления милостиво выражаемые  мною царем-батюшкой милостию Божией и проч. 
Координировать и направлять всю эту свору я поставил красотку Ганну.
Вспомнив что у нашего дяди Вовы выполняется менее трети всех его распоряжений, я милостиво повелел обеспечить выполнение моих распоряжений неукоснительно и без проволочек, назначив для этой цели сурового ПЗ. Контрразведку и сопутствующие службы возглавит бравый полковник Иванов.




                23



К утру партизанский отряд имени Павлика Морозова, окрепший и выросший до размеров регулярной армии, соответственно укомплектовавшись вооружением, техникой и амуницией, Войско Донское и корпус вновь создаваемого Войска Запорожского, захватили практически все населенные пункты областного и районного значения, включая и Львов, и Жмеринку.
    По сути, сопротивления не было. Хотя, бдительно охраняемые вооруженными до зубов, казаками, нестройные колонны обезвреженных после небольшой перестрелки, нациков понуро брели пыльными шляхами в сторону Карпат.
Там они будут вручную добывать редкие металлы и минералы.
Отдельной колонной  брели всевозможные депутатики и прочие слуги народа, непомерно разъевшиеся за минувшие  годы. Их ждал Донбасс и ударный ручной труд на угольных копях. Порошенку, как в свое время Пугачева, вооруженный конвой на скрипучей телеге, влекомой  ленивыми украинскими волами, неспешно, подолгу задерживаясь на каждом хуторе,  вез в Донецк на расправу вдовам и сиротам. Бывшего гаранта уже стало не разглядеть под слоем нечистот, выплеснутых на него селянами, однако, по моему высочайшему повелению, в Донецк его следовало доставить неповрежденным.
           А в целом, исстрадавшаяся  Ненька Украина покорно, более того, с явной готовностью, ложилась под меня.
    От  ожидаемого революционного хаоса и беспредела страну удалось удержать железной рукой  Мишки Шифмана. Гарнизоны отлично вооруженных и сытых казачков совместно с частями отряда имени Павлика Морозова, геометрически прогрессирующего численностью, уже на второй день стояли в каждом мало-мальском населенном пункте.  В областных и районных центрах образованы лагеря для  вредных элементов, куда из транспортных узлов и закрытых железным занавесом границ, доставляли мятущихся граждан. Отменив все возможные поборы с граждан, и ликвидировав частную собственность на средства производства, я, по сути дела, ввел классический военный коммунизм, счастливым образом сведя к минимуму сопутствующие ему, по учению классиков, террор и насилие.
     Что бы мои благие намерения не выродились в обычную утопию, во главе службы координации я поставил великого философа и опытного душеведа, Мансурова В.С., то-бишь, Мойшу, обязав его к тому же,  всеобъемлющей заботой о подрастающем поколении и всей социалкой.





                24



    Неделя пролетела незаметно. В трудах и делах государственных. Особенно упорно приходилось мне трудиться по ночам.  Первую мирную ночь в стольном Киеве Государь Григорий Желанный, т.е. я, бывший Григорий Андреевич Новиков,  пожелал провести в шикарных хоромах, на скорую руку составленных из трех армейских шатров наподобие «шапито», растянутых прямо на площади. Жить в хоромах кого-нибудь из «бывших» я отказался, повелев возвести немедленно подходящий моему величеству дворец, расположив его на Владимирской Горке, снеся для этого под корень какие-нибудь новостройки. Работы начались сразу же. А пока – шатры. В одном – опочивальня с шикарной кроватью и мебелью, туалетные комнаты и даже небольшой бассейн,  причем, все совершенно новое, свежее, чистое. Во втором – службы, трапезная и прислуга. В третьем -  приемная – высокое кресло-трон, всюду пурпур и золото, в общем, убранство, не посрамившее бы и византийского императора.  В целом, все это великолепие я, нимало не колеблясь, нарек  «Царскою Ставкою» Завалившись после трудов праведных на царское ложе, я заснул в конце концов в обнимку со своей верной Катею. Проснувшись среди ночи, обнаружил, что обнимаю двух девушек- Катина голова покоилась на моем левом локте, а неотразимая Ганна возлежала справа, закинув на меня  длинную стройную ножку и устремив взгляд бездонных глазищ на меня, спящего. Заметив, что я проснулся, прелестница нежно чмокнула меня  в  удивленно разинутый рот, и тихо шепнула: «Твое Величество! Чем же ты хуже царя Соломона?!» -Ну да, - ответил я со смехом, - у него было семь сотен женщин, а у меня – всего пара. И помолчав, добавил с восторгом,- но зато -  КАКАЯ пара! Проснувшаяся Катя взвизгнула, и все мои колебания и сомнения, внушаемые еле слышным шепелявым шепотом совести,   были немедленно сметены ураганом безудержной страсти.  Так и пошло. И в систему вошло.
     Наутро в опочивальню чинно взошла Людка Голанская, ведя за ручку, как маленького, отца Сергия, воротившегося из Москвы. Оба склонились в поклоне перед нашим измятым ложем, и хором пропели,: «Ваше Величество, Митрополит Всея Руси Кирилл планирует быть здесь через трое суток. Совершит помазание на царство. Будь готов!  - Всегда готов! –отвечал я, и, сорвавшись с кровати, пустился вприсядку, выкрикивая: «свистать всех наверх! Немедленно! Приготовить все к приему святейшего! В Лавре! Мать вашу! В Лавре!»
    … После трех дней неописуемой суеты и всяческих конфузов, я торжественно вышел из церкви, предваряемый воплями глашатаев: Его Величество ЦАРЬ Киевской Руси, Самодержец Григорий Желанный.



                25

     Тут Мне, самодовольно надувшемуся и напыщенному, как павлин, тихонько прогудел в левое ухо Митрополит: «я горжусь тобою, сэр Саграмор Желанный! Однако, не возгордися сам! И помни про Моргану!» и тоненько так хихикнул: «оце дiло, однако ж! гальмуй помаленьку, хлопче!» «а як же ж, Владыко!» - шепотом отвечал я –«тепер маю вожжи у своеи руце! – трымайся, Верховына!»  Весело заржав, мы с Кириллом под ручку сошли по ступенькам, застеленным дорогими коврами, и отправились во дворец – шатер, в Царскую Ставку, сопровождаемые веселым ревом толпы, на которую густо сыпался с церковной звонницы дождь из семитысячных купюр, где я был изображен дважды, спешно выпущенных и имеющих хождение наравне.
     В трапезной, напоминавшей пиршественный зал Одина, за громадным столом, уставленным всевозможной снедью и широчайшим ассортиментом напитков, мы с Митрополитом провели весь остаток дня и всю короткую ночь. Третьим был наш преподобный отец Сергий.  Кроме сонма прелестных валькирий, да дюжины красавиц официанток, наперегонки угощавших нас с  Его Святейшеством, в зал не допустили никого. Мы  пили, закусывали и строили планы – один хлеще другого.
     Строгая дама в роговых очках – Ксюха Неклюдова, старшая делопроизводительница из Митрополитова обоза, командовала четырьмя стенографистками из числа валькирий , с трудом успевающими записывать наши горячие или горячечные идеи, призванные наладить, наконец-то, долгожданный новый мировой порядок. Орднунг, так сказать.
   Наутро, освежившись и приведя себя в порядок, я велел собрать верхушку  управленцев и военачальников в зале Одина. После недолгого завтрака, я взобрался на свой трон, и милостиво повелеть соизволил: «Здесь, в славном Киеве, за себя оставляю преподобного отца Сергия, наделив его властью неограниченной. Сам же, с войском и техникой, выдвигаюсь в город Львов».
      Прошу Митрополита Всея Руси помочь нашей службе внешних сношений, которую возглавит бесцеремонная Людка Голанская, осветить в подобающем свете нашу новую монархию всем соседям и дальним и ближним.
     Вечером того же дня я со ставкой уютно расположился на вымощенной булыжником львовской площади возле театра Мицкевича.
     На горе Высокий Замок спешно расчищали площадку для строительства царского дворца, в соборах и костелах пели «Боже, Царя Храни!». В синагогах и мечетях шли службы за мое здравие.
     Продажные западенцы почувствовали неодолимую силу и старательно изображали лояльность. Все националистические элементы совершенно исчезли, затаившись и испуганно принюхиваясь.



                26


Два дня пролетели стремительно. Назначение коменданта города отпраздновали масштабно, со стрельбой и салютами и всевозможной помпой.
     Витек Налесный, из новочеркасских казачков,  широко известный среди друзей, как Нуссельт, подошел к этой должности как нельзя лучше, - теперь чудесный город Львов будет управляться железной рукой, заботливой и ответственной. Гауляйтер, мать вашу!
     Особо отмечу, что начавшееся брожение представителей иностранных держав, бывших в крупных городах страны, было на корню пресечено недипломатичной Людкой Голанской  самым решительным образом: - ходоков обложили трехэтажными выражениями и отправили восвояси, причем, больше половины иноземцев были торжественно приняты в хохлы, точнее, в Киевские русичи, и, присягнув, были оставлены на постоянное проживание в моем государстве. НАТОвские базы мигом преобразовали в спортивные лагеря, а персонал, в подавляющем большинстве, изъявил желание примкнуть к местному населению. Немногочисленные строптивцы отправились вместе с чуждым элементом типа нациков, на закладку рудников в Карпатах.
     Двадцать пятого сентября, чудесным солнечным утром, презрев международный переполох, я, во главе стотысячного войска, въехал на великолепном белом жеребце в город Краков! За конницей пыльно громыхали танки, в небе кружили МИГи и вертолеты. Напуганные ляхи не сделали ни единого выстрела. Войско польское, побросав оружие и амуницию, спешно превращалось в цивильную, разношерстную галдящую толпу. Однако, в отличие от своих пугливых панов, панночки и паненки, высовываясь из распахнутых окон, и стоя на балконах, бросали к копытам наших коней цветы и кричали, к моему изумлению, «ЛЮБО!», висли на шеях сытых казацких коней, и весело визжали. Многие казаки подхватывали красавиц, и, страстно расцеловав, сажали позади себя на круп богатырского коня! Причем, красотки, обняв всадника, восседали со вполне счастливым видом! Детишки взбирались на танки, и ехали на горячей броне, оглушительно вереща от восторга.
     В древнем Кракове, Я счел для себя приемлемым разместиться в старом королевском замке.
     Тем временем, в Варшаве летучий отряд нашей контрразведки арестовал всю верхушку правительства и администрации народной польской республики.
     Арестованных немедленно отправили на  Карпатские рудники.





                27

Утром часть войска, под водительством Сергия, отправилась на Вильнюс. Затем очередь за Ригою и Таллинном. Кстати сказать, к утру в нашем войске появились амазонки! – отчаянные краковские шляхтянки при настойчивой поддержке казацких атаманов, смогли убедить меня сформировать два полка легкой кавалерии из энергичных, воинственных дам!
     Тем временем, башковитый Мишка Шифман на одной из старых советских военных баз под Харьковом откопал вполне сохранившиеся баллистические ракеты и, ничтоже сумняшеся, оснастил их ядерными боеголовками, неведомо откуда появившимися.
     Двадцать седьмого сентября девять пусковых установок с этими ракетами прибыли в  древний Краков. Двадцать девятого Людка Голанская выйдя  в эфир и вклинившись в мировую сеть спутникового телевидения, а заодно и во всемирную сеть интернета, безапелляционно заявила, что Божией Милостью Самодержец Всея Киевской Руси, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и прочая, и прочая, Григорий Желанный, милостиво повелеть соизволил: для устрашения возможных недругов, а заодно и для демонстрации силы, произвести пуск трех ядерных ракет, уничтожив какой-то там атолл в Тихом Океане и шесть обычных боеголовок выпустить в Балтийском бассейне, уничтожив восемь плавучих мишеней в таких-то координатах.  Просьба всем- всем- всем покинуть указанные районы в течение двенадцати часов. Претензии не принимаются. Людка была великолепна!  Она напялила парадную форму советского полковника то есть, каперанга ВМФ, добавив золотого Самодержавного Российского Орла на погоны и фуражку, и заменив штатную скромную юбку  на вопиюще вызывающую мини с разрезом чуть не до пояса. Хромовые сапоги на высоченной шпильке  зеркально сверкали черным. Декольте форменного кителя было неописуемым!  Людка неспешно прохаживалась перед картой, висевшей на стене, и, высоко воздевая руки, объясняла, в какие места направлены наши ракеты и с какими траекториями они полетят. Форменный кортик беззастенчиво шлепал по бедрам капитанши и норовил залезть в разрез миниюбки.  Широко раскрыв рты, мы любовались красоткой и плотоядно причмокивали, невзирая на ответственность момента. – одно удовольствие – смотреть на такую ораторшу!
     Я не стал залезать в телевизор, но манием руки утвердил пламенную Людкину речь и весело оскалился: «Действуйте!»...  На удивление, после удачных пусков и поражения всех заявленных целей, в мире стало тихо. Ни нот с угрозами, ни каких либо еще эксцессов! –сдрейфили толерантные!- прокомментировала Людка. -Еще и растерялись- добавил я.
      
               



                1

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

                В ЕВРОПЕ
 
                1

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
                В ЕВРОПЕ

Отец Сергий  интенсивно покорял  Прибалтику. Арестовал одним махом все руководство лимитрофных стран, загнал на какой-то шведский кораблик из НАТОвских, оказавшийся в Клайпеде, и благополучно потопил одной единственной  ракетой, причем вкупе с американским эсминцем, неосторожно приблизившимся к шведу. Базы альянса НАТО опустели в течение нескольких часов. Толерантные вояки при виде живописных шумных и буйных казачков, сопровождаемых грозной современной техникой, впадали в ступор, звали маму и ложились на землю, закрывая головы руками. Хулиганский клич: «Гитлер капут! Нах! Нах капут!» казаки кричали хором, как спортивную кричалку. Ополоумевшие от животного ужаса, натовцы согласно мычали: : «Йа, ЙА, Гитлер капут!».
      Финляндия взорвалась изнутри. Ко мне, отдыхающему в большом каминном зале Краковского дворца в компании со своими верными и нежными валькириями,  ворвалась, словно фурия, возбужденная  Людка Голанская. -Твое величество! –возопила она,- финны, пузатые пьяные финны рвутся под нашу руку!
     Бьют челом тебе их полномочные представители, изгрызли уже все  дверные пороги  в приемных залах!
      А ну, давай сюда этих нетерпеливых Саамцов – заинтересовавшись, отвечал я. Послухаем и побачим!  Саамцев оказалось трое и две Саамочки. Аппетитные такие, добротные тетки. Повалившись мне в ноги, все пятеро заголосили и запричитали одновременно. По-русски!- «не губи, царь-батюшка! Не дай проклятым буржуинам нашу землю поганить!...» Оказалось, русскоязычная прослойка финского народонаселения, сделав простой прогноз дальнейшего развития ситуации, внезапной силовой волной сместила зажравшихся своих руководителей, заперев недовольных в подвалах, и срочно направила ходоков ко мне просить защиты и покровительства. Охотно удовлетворил я их просьбу. Отец Сергий, заодно с тремя лимитрофами, привел к присяге и взял под нашу крепкую руку также и флегматичных финнов.
         На рассвете тридцатого сентября три наши бронетанковые дивизии пересекли Одер возле Франкфурта, сиречь, государственную границу Германии и бронированная змея, лязгая железом и воняя соляркой, поползла на Берлин. Полк амазонок в живописном обмундировании неспешно рысил под развернутыми хоругвями рядом с автобаном, дробимым стальными гусеницами.  К полудню, изможденные капитализмом,  бывшие ГДРовские немцы толпами стояли вдоль дороги, кричали по-русски УРА!  И забрасывали невозмутимых амазонок цветами. Немецкая речь мешалась с русской, толпа вдохновенно распевала «калинку» и «Катюшу». Немногих немчиков, выказывающих недовольство, казаки нагайками сгоняли в кучки, затем грузили в автобусы и отправляли, опять же, в Карпаты.
     В ясном небе стрижами вились МИГи и тарахтели вертолеты.
                2


     К вечеру первого октября мы вошли в Берлин. Впереди – снова я на белом коне в походной форме казачьего войскового атамана. За всю кампанию не сделано ни единого выстрела! Велев вновь водрузить над рейхстагом красное знамя Победы, как в сорок пятом, я приказал организовать на площади народное празднование дня независимости Германии сегодняшней датой. И впредь, праздновать ежегодно с помпой, широчайшим размахом и великолепием. Вновь, законопослушный бюргерский Берлин осветился кострами, разложенными прямо на чистеньких площадях и перекрестках. Весело запели гармони, к звездному небу столбами устремился ароматный дым от тысяч костров и мангалов, народ отплясывал вокруг наскоро сколоченных, из чего попало, столов, ломящихся от всевозможной снеди и напитков, вовлекая в безудержное веселье толпы утомленных немецкой дисциплиной фрицев, гансов и гретхен с маргаритами.  Вино и водка лились рекой. У стен рейхстага образовалась очередь из жаждущих увековечить свое присутствие надписью: «здесь был Вася!».  Причем, удивительно! - в очереди, выделяясь своим «европейским» обликом толпилось немалое число немцев!  К утру картина праздника мало чем отличалась от бразильского карнавала, хотя, и с явно выраженный славянской основой. Наши красавицы амазонки, сменив пропыленную походную амуницию на легкомысленные карнавальные наряды, самозабвенно флиртовали с бородатыми донскими казачинами и чубатыми запорожцами  войска запорожского. Терские и кубанские воины участия в веселье не принимали – несли службу государеву, блюдя ревностно безопасность и порядок на вновь обретенной земле.
     Наутро, назначив комендантов во все крупные германские города, назвав их центрами вновь образованных губерний, а таких оказалось девять,  я объявил о взятие под свою руку всей Германии и о скоро грядущем неизбежном объединении всей Европы. Своей Резиденцией на это время Я назначил Вену, куда и прибыл благополучно со всей своей челядью к полудню. Австрия примкнула к нам без звука. Сидя в императорской ложе венской оперы в окружении вооруженных казаков и прекрасных валькирий, я объявил указ о немедленном роспуске всех вооруженных сил стран Европы, включая Великобританию, и приказал незамедлительно ликвидировать ослушавшихся, буде такие найдутся. Старой ведьме Елизавете Английской и всем монархам Европы, я разрешил остаться во главе своих стран, органично вписывающихся в  мою державу и признав ленную зависимость от меня, Государя Божией Милостью  Самодержца Русского, Польского, Германского, и прочая и прочая и прочая. Вассальную присягу с пожалованием их же земель в лен, я назначил на ближайшие два дня  в красивейшем венском императорском дворце, отныне моем!
     Наутро у стен дворца выстроилась очередь соискателей. Возглавляла нервно  мятущуюся толпу кандидатов Елизавета Английская. Она едва сдерживала переполнявшую ее злобу, которая, клокоча, кипела в ее душе, огненными сполохами выплескиваясь из змеиных глаз старухи и легким дымком вилась над ее волосатыми ушами.
                3


   Пока я занимался балами и приемами в прекрасной Вене, моими верными был благополучно захвачен весь шестой американский флот. Бесконечные колонны принудительно новообращенных трудяг из бывших капиталистических акул,  потянулись в Карпаты. Людка Голанская уверенно и бойко дирижировала  международной обстановкой, командовала сонмом  редакторов печатных изданий и радио-теле передач, ловко изгоняя при этом из обращения все фразы с негативным наполнением, вместе с их произносителями, во все  те же безразмерные  Карпатские горы.
    Однако, вскоре, из вязкой патоки нескончаемого венского карнавала, меня безжалостно вырвали Митрополит Кирилл с преподобным Сергием. Государь! – в унисон обратились они ко мне, войдя в опочивальню, где я отдыхал после трудов государственных в нежных объятиях своих  валькирий,- срочное дело немедленно требует твоего высочайшего присутствия в городе Кельне!
     Зная, что лишь важнейшее событие может заставить священников столь бесцеремонно тревожить мою миропомазанную особу, я тут же отослал девушек готовиться к немедленному перелету и пригласил святейшего с преподобным ввести меня в курс дела, вкушая легкую утреннюю трапезу.
     С аппетитом жуя сочащиеся жиром чебуреки и прихлебывая горькое пиво из запотевших кружек общепитовского образца, святые отцы поведали мне о неожиданно представшей их взорам надписи на одном из древних саркофагов, находящихся в Кельнском соборе. В собор, доселе недоступный для  пристального изучения находящихся в нем древностей русскими учеными, отцы вломились с помощью личной казацкой сотни отца Сергия, и увлеченно принялись разглядывать и трогать руками многочисленные предметы старины, в нем имевшиеся. В одном из подвалов они обнаружили три саркофага, якобы принадлежащих библейским волхвам. Надписи на них считались нечитаемыми и выполнены на языке незнаемом. Однако, святые отцы с легкостью, их поразившей, прочли письмена, оказавшиеся обычным древнерусским письмом! Оказалось, гробы принадлежали самому Владимиру Красно Солнышко, матери его Малуше и брату ее великому воеводе Добрыне! Причем, над Малушиным саркофагом в стене обнаружилась каменная дверь с надписью, гласящей, что открыть ее сможет лишь достойный потомок великого царя. Нечестивый же, дерзнувший приблизиться к двери, погибнет на месте.
      После недолгих сборов мы  в частном порядке, без подобающей свиты. вылетели в Кельн. Четыре  легковооруженные девушки, да оба святых отца – вот и все мое окружение.  Да еще экипаж самолета – пять крепких парней и две стюардессы.
     …Войдя в сумрачное подземелье, склонив голову под низкими арками, я сразу увидел три огромных каменных глыбы, вросших в пыльные плиты пола. Вокруг мраморной глыбы, стоящей в центре зала отчетливо виднелась свежая тропинка, протоптанная в вековой пыли ногами любознательных священников. Смахнув ладонью пыль с изголовья саркофага, я благоговейно
                4



прошептал: «здравствуй, Малка! И ты, царю великий, Владимир, и ты, доблестный Добрыня, праотчичи, здравствуйте!». Затем в ярких лучах электрического фонарика, без труда прочитал:  «Достойный сыне! Десницей могутною легко отверзнешь камень. Нечестивый же  поверзнется в прах.»
     Ничтоже сумняшеся, я крепко ухватил правой ладонью мраморную рукоять  меча,  которым был опоясан каменный истукан, и с легкостью повернул статую вокруг своей оси. Беззвучно открылся проход в ярко освещенный зал.
     Не раздумывая, я шагнул внутрь.  За моей спиной тяжелая каменная плита  с тихим шорохом встала на место и я оказался на широкой галерее, кольцом опоясывающей потолок огромного светлого  круглого помещения. Скорее всего, пещеры в поперечнике около километра. Вогнутый потолок изображал летнее небо с немногими легкими облачками и ослепительным Солнцем, находящимся в зените и щедро заливавшим все пространство ярким теплым светом, неотличимым от солнечного.  На невообразимой глубине по центру сверкала зеркалом  совершенно круглая водная гладь подземного озера, окруженного широким золотистым  кольцом песчаного пляжа.  От галереи, где я стоял, изумленно  разинув рот, гранитные полированные стены широкой воронкой спускались к озеру, с четырех сторон глубоко прорезанные широченными,  отделанными разноцветным мрамором, лестницами, чьи стены были украшены вырезанными в скале затейливыми каменными барельефами с изображениями батальных и мирных сцен с участием всевозможных мифических и реальных существ. Украшенные сверкающими самоцветами, барельефы перемежались громадными статуями богов и героев, великолепными и поразительно полными жизни. Многие мне  знакомы, некоторые – нет. В цоколе каждого изваяния я различил громадные двери в три человеческих роста, инкрустированные золотом и серебром. Поверхность каждой двери являла собой законченную картину. Я узнал Стоунхендж, Ниагарский водопад, Царь-градскую Айя-Софию, Сфинкса и ступенчатые пирамиды Мексики. На одной из ближайших картин, бывшей в ногах каменного  всадника с лицом Христа в царской короне и сверкающих воинских доспехах, я узнал Спасскую башню Московского Кремля и храм Василия Блаженного. Недолго думая, я шагнул к  родной картинке и положил ладонь на гладкую поверхность. Громадная дверь бесшумно ушла в пол… Передо мной оказалась просторная площадка в круглом тоннеле с зеркально гладкими стенами. На расстояние двадцати шагов площадка упиралась в зеркально сверкающий  сталью шар, плотно закупоривший тоннель  и утопленный нижней частью в пол. Когда я осторожно приблизился и коснулся ладонью  блестящей поверхности шара, в ней  неожиданно и бесшумно образовался овальный проем, в который я и вошел. 



                5


Двенадцать кресел из черного камня расположены кольцом, спиной сливаясь со внутренней вогнутой стенкой шара. В центре возвышался  самый настоящий трон из самой настоящей слоновой кости с золотым двуглавым орлом, распахнувшим громадные крылья на спинке кресла. Громко вспомнив: «мать, мать, мать! », я радостно плюхнулся на жесткое сидение трона, одним махом преодолев три высокие ступеньки, ведущие к нему. Утвердившись на кресле, неожиданно для себя самого,  громко воскликнул: - «ну, поехали!»
     И – мы поехали!  Да еще как поехали!  С тихим щелчком исчез проем-вход в удивительный шар и меня вдавило в спинку трона. Золотые крылья двуглавого орла легли на мои плечи и крепко прижали  к мягкой спинке наподобие ремней безопасности.
С едва слышным свистом шар, ускоряясь, несся по туннелю, по моим ощущением, круто уходящему вниз. Сквозь ставшую прозрачной оболочку моего шара, я видел неяркие кольца белого света на стенах туннеля, нечасто мелькавшие передо мной. Через несколько минут ощущение перегрузки сошло на нет, кольца света в тоннеле замелькали часто и равномерно.
Золотой орел освободил мои плечи,  снова широко раскинув громадные крылья. 
          Вынув сигарету, я щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся…   Закрыл глаза и задержал дыхание, а затем выдохнув ароматный дым,  огляделся в поисках чего – либо похожего на пепельницу. У левого подлокотника моего кресла-трона, расположился изящный столик черного дерева. В полированную столешницу врезана овальная серая пластина, на которой я без труда узнал  цифры начертанные черным: 7526. под пластиной расположен ряд золотых цифр, числом десять, непривычных, но вполне узнаваемых, арабских.  Рядом красовались две окружности. Ближняя к овальной пластине разительно напоминала компас с его 360 делениями (на поверку их оказалось 365), другая была разделена на четверти, причем,  каждая состояла из шести частей. Линии черные на сером фоне. Красная стрелка на каждой окружности, усиливала сходство их с компасом и  часовым циферблатом. Под каждым прибором золотом сверкали в черном дереве столешницы по паре противоположно направленных стрелок. - Не  хватает только «плюса» с «минусом»!- подумал я.
     Бросив окурок в серебряное ведерко, оказавшееся под столиком, копию ресторанных посудин для охлаждения шампанского, я выбрался из кресла и, выпрямившись во весь рост, потянулся. Бычок в ведерке исчез в оранжевой  вспышке. Свят, свят, свят – пробормотал я, и замаршировал вдоль стоявших кольцом, кресел, разминая затекшие члены и разглядывая необычную обстановку моего узилища. Было на что поглядеть!




                6



Черные спинки кресел оказались покрыты тончайшим серебряным узором, в переплетении линий которого можно было различить фигуры людей и зверей, фантастические цветы и деревья и еще бог весть что. На полу помещения громадная змея ужасающего вида, свернувшись в переливающееся всеми оттенками синего цвета кольцо вдоль стоящих черных кресел, жадно кусала собственный хвост. Неожиданно змея засверкала нестерпимо ярким золотым цветом, а пасть ее, выплюнув измочаленный хвост, и показав алый раздвоенный язычок, разразилась злобным шипением. Тело мое стремительно наливалось тяжестью. Похоже, мы начали подъем, - сообразил я и плюхнулся в ближайшее кресло. Из спинки кресла выдвинулись мягкие кошачьи лапки
величиной с баранью ногу, и, мягко охватив  плечи, плотно прижали меня к спинке кресла.  Вскоре шар встал. Возник бесшумно проем-выход в стенке и я осторожно выбрался наружу. Точно такой же тоннель вывел меня в точную копию кельнской воронки с лестницами, уставленными громадными фигурами, ведущими к удивительному озеру. На цоколе той, что я покинул, красовался Кельнский собор во всем своем великолепии. Поднявшись на галерею, окружавшую циклопическую воронку, я вскоре обнаружил львиную лапу, державшую тяжелый шар. Лапа торчала прямо из блестящего гранита стены на уровне моих глаз. Я ухватился обеими руками за чудесную лапу и повис на ней, поджав ноги. Слева от лапы часть стены бесшумно провалилась вниз. Передо мною зиял чернотой  заброшенный тоннель метрополитена в нос шибанула волна затхлого воздуха. Запах метро ни с чем не перепутаешь! Я шагнул на ржавые рельсы. Обернувшись, в сером сумраке тоннеля на стене из которой я вышел, был едва различим силуэт высеченного в камне воина,   стоявшего, тяжело опершись на широкий двуручный меч. Ага! – сообразил я, - здесь вход в мою воронку! Стены, выложенные из потемневшего полированного гранита, слабо фосфоресцировали. Считая шаги, я бодро направился вправо по ржавым рельсам, осторожно ощупывая ладонью  пыльную стену тоннеля. Должно быть, сама Судьба вела меня. Через сотню шагов на противоположной стенке подземелья я различил контуры вполне современной небольшой дверцы…
    После недолгих уговоров и принуждений, дверца поддалась и открылась  почти бесшумно. Согнувшись, я вывалился на узкую площадку в новом тоннеле. В этом тускло горели редкие лампочки, по стенам змеились пучки толстенных кабелей, а рельсы зеркально блестели сталью. Резко пахло креозотом,  вдоль тоннеля дул ветер, вдалеке слышен был шум поезда.
     Вот все стихло и знакомо донесся далекий  женский голос: «станция Китай-город. Следующая станция – Охотный ряд!».




                7



     -Москва, блин! – надо же! –хмыкнул я, вынул сигарету, закурил и опустился на неширокую скамеечку, кстати оказавшуюся рядом со мною в небольшой нише, утопленной в стену тоннеля. Поезда шли где-то рядом, по видимому, мой тоннель вливался в действующую магистраль совсем близко, - были заметны даже отсветы мощных фар на гранитных стенах. Затем я поднялся и  медленно двинулся обратно.
     Вскоре я уже выбирался из стены сумрачного подземелья Кельнского собора под радостные вопли заждавшихся меня соратников. Путешествие мое совершилось менее, чем за час! – Потом! – отвечал я на все вопросы сгорающих от любопытства святых отцов, пребывая в твердой уверенности, что рассказывать правду о моем путешествии по меньшей мере неосторожно и преждевременно. «Мойшу, Мойшу надо немедленно вызвать!» - думал я.
    Вернувшись в Вену, я расположился  в огромном кресле перед жарко горящим камином  одного из многих небольших залов своей резиденции.
Собравшимся вокруг меня изнывающим от любопытства участникам нашего визита в Кельн, я, не жалея красок, обрисовал великолепное  подземное святилище, открывшееся мне глубоко под собором. Не упомянув, однако, ни единым словом о своем путешествии в удивительном шаре. Закончив восторженно  описывать увиденные там красоты, я отправился в сопровождении Ганны и Кати в бассейн, решив вдоволь поплавать и понырять в зеленоватой воде после фантастической экскурсии по пыльным подземельям. Обе мои доблестные валькирии, с великой охотой превратились в озорных, шаловливых русалок и до изнеможения резвились мы в прохладной зеленоватой воде, напрочь забыв обо всем на свете.
     Отправляясь в спальню торжественным шагом под звуки турецкого марша, исполняемого на губах, ладошках и прочими подручными способами нашей троицей, я повелел вызвать пред свои очи начальника службы координации Мансурова В.С.  точнее, МОЙШУ, Начальника Имперской Службы Координации! Девушки дружно заверили меня, что все будет выполнено лучшим образом, и мы, обнявшись, втроем ввалились в  спальную залу.
     Рановстающее Солнце беззастенчиво разглядывало через распахнутые настежь окна нашу компанию, живописно раскинувшуюся во сне на измятом ложе. Проснувшаяся от жаркого взора светила, Ганна, стыдливо прикрывшись ладошками, неторопливо сползла на мягкий ковер, затем, щелкнув пальцами, и по кошачьи потянувшись, направилась к бассейну, отделенному от нашего ложа легким прозрачным занавесом. Фонтан брызг от  плюхнувшейся в спокойную воду девушки, упал на мягкое ложе подобно водопаду, промочив нас, несмотря на кисейную занавесь, с головы до пят.




                8


 С визгом и воплями восторга мы с Катей немедленно кинулись к купальщице, продирая глаза и наталкиваясь друг на друга. Порядком порезвившись в прохладной воде и прогнав остатки сна, мы, завернутые в мягкие простыни, проследовали к накрытому в соседней зале, столу. Отдав должное яствам и мастерству кулинаров, девушки отправились в свои апартаменты, я же вышел в сад и опустился на зеленую траву-мураву под громадной вишней.
    Государь! – осторожно коснулся моего плеча дежурный казачина,- государь! –повторил он громче, - к твоему величеству прибыл гость ожидаемый… Через минуту я обнял друга Мойшу. Мансурова Валерия Семеновича!
      Велев никого не принимать и не тревожить нас ни по какому поводу, мы с Мойшей закрылись в столовой у накрытого стола, где, поглощая с волчьим аппетитом  великолепную снедь, я обрисовал в восторженных красках   старому другу свое удивительное приключение в подземелье. Мойша слушал выпучив глаза и забывая кусать, жевать, запивать и проглатывать. Не верить мне он не мог. – Немедленно полетели! Сию минуту! Сей час же! Ну же! Ну же! –требовал Мойша вскочив со стула и бегая кругами вокруг просторного обеденного стола, кашляя и давясь непрожеванными кусками. С большим трудом  удалось переключить жаждущего неизведанного, торопыгу на стезю плотских радостей, для чего потребовалось пригласить дамский оркестр и целый сонм красавиц, наряженных гуриями и баядерками.
    Ритмичный гул барабанов, томные стоны флейты и скрипок, пряный аромат благовоний, звонкий смех и чарующие движения разгоряченных красавиц, совлекли, наконец, с неистового координатора исследовательский пыл и унесли несчастного, напрочь лишившегося воли, с бесстыдным хороводом вакханок на зеленую лужайку под сень вековых дубов.
     На рассвете, окунувшись в темную воду бассейна, и плотно позавтракав, мы вылетели в Кельн в сопровождении двенадцати крепких молодцев.
     В дверь, ведущую в огромное подземелье, мы с Мойшей вошли вдвоем, оставив наших сопровождающих в склепе под собором в молчаливой компании трех волхвов. Некоторое время мы разглядывали великолепные изваяния, обрамляющие лестничные марши, в чьих постаментах  имелись хитро устроенные входы в такие же тоннели, как тот, где я побывал, с находящимися в них удивительными шарами, подобными перенесшему меня  в подземную Москву.
     Решив продолжить изучение найденного мной вчера маршрута в Москву, мы направились к изваянию вооруженного, одетого в броню Христа верхом на закованном в латы жеребце. Увидев на громадной двери, бывшей в цоколе изваяния, изображение Златоглавой, Мойша издал восторженный вопль и шлепнул по ней ладошкой…
 


                9



  Слепящая вспышка, сопровождаемая треском электрического разряда, похожего на удар молнии на миг ослепила меня. Проморгавшись, я обнаружил неистового исследователя неизведанного лежащим в пяти шагах от злополучной двери. Вскочив на ноги  свистящим шепотом вспомнив чью-то мать, координатор прокашлял: «попробуй сам!». Я попробовал. Громадная дверь, как и в прошлый раз, бесшумно канула вниз. Мы вошли и приблизились к сверкающему шару. Мойша не стал лапать гладкую поверхность, - павловский условный рефлекс был прочен. Он нетерпеливо толкнул меня плечом и прохрипел: «давай же!». Я дал. Под моей ладонью вновь явился овальный проем. Мы вошли внутрь. Я – с беспечной уверенностью бывалого старожила, Мойша – с болезненной осторожностью часто битого суровой  жизнью, кота.
     Однако, торжественное имперское великолепие круглого покоя напрочь стерло не успевший закрепиться павловский рефлекс.  Пытливый координатор тяжело плюхнулся на чудесный трон в центре зала и жадно уставился горящим взглядом на ряд циферблатов отсвечивающих на черном столике у левого подлокотника трона. Я стоял рядом и ловил ускользающую мысль,- число 7526 было мне знакомо. Более того, - я знал , что оно означает нечто очень важное и простое, ясное, как… как  день! Точнее, - «как год!» –вскричал я,  безжалостно хлопнув себя по лбу. –Год! От сотворения мира! Нынешний год 2019 от привычного рождества Христова – он же 7526 от непривычного сотворения мира! Часы!- прошептал оторопевший Мойша, - часы и дни! Молча мы таращились на изящный столик у  подлокотника.
     Не может быть!- хором заявили мы, тупо глядя друг на друга, - не может! Это – невозможно!
     Тем не менее, мы находились в машине времени.
Оставив освоение темпоральной части удивительного шара на «потом», мы решили повторить мое путешествие из Кельна в Москву.  Возбужденный  тесным контактом с неизведанным, Координатор нетерпеливо гаркнул: «поехали!».Ничего не произошло…Судорожно ерзая  на кресле-троне, Мойша  повторял на разные лады: «Поехали! Поехали! Поехали», однако, безрезультатно. Лишь после того, как я сам уселся  на трон и произнес то же самое: «Поехали», машина пришла в действие. Тот же стремительно ускоряющийся спуск,  перетекающий  в плавно замедляющийся подъем. И вот мы стоим в темном чреве московского метрополитена, решая, в какую сторону направить свои стопы. Потрясенный  Координатор обратил мое внимание на своды и стены нашего тоннеля: - они выполнены, в отличие от привычных метрополитеновских, не из громадных монолитных железобетонных  цилиндров, а искусно выложены из потемневшего от времени камня,  вроде стен из полированного гранита в тоннеле, рядом с волшебной пещерой.


                10


   –Туда – махнул я рукою, и мы осторожно побрели по тоннелю, с каждым шагом удаляясь от действующей  линии метро. Вскоре  редкие электрические лампочки, скупо освещавшие  чрево подземелья, кончились, и наш путь освещался лишь слабой флюоресценцией стен и потолка. Одновременно с лампочками кончились и узкая площадка над рельсами. Поскольку рельсы по –прежнему были блестящи, и толстые жгуты электрических кабелей продолжали змеиться по стенам, продолжать путешествие по шпалам мы не рискнули и направились назад. И правильно сделали, ибо за нашими спинами возник нарастающий шум приближающегося поезда. Сильный ветер принялся толкать нас в спины, заставляя ускорять шаг. И вот мы несемся во весь дух по узкой площадке над рельсами, подгоняемые усиливающимся ветром и оглушаемые ужасным шумом. Достигнув небольшой ниши, где я отдыхал во время моей вчерашней вылазки, мы плюхнулись на маленькую скамеечку и тяжело дыша, уставились в черную пасть тоннеля. Оттуда доисторическим червем торопливо выползал поезд. Слепящие глаза-фары чудовища не позволили тщательно рассмотреть приближающийся состав, но мы успели увидеть поезд необычной формы с двумя вагонами, причем,  последний  был  плотно заполнен вооруженными людьми. Немного отдышавшись, мы направились по узенькой площадке  над
рельсами вслед промчавшемуся составу. Вскоре наш тоннель разветвился. Странный поезд удалялся по правой ветке.  Другая, очевидно, вливалась в действующую магистраль метрополитена возле станции  Китай-Город.  Мы двинулись по правой и, спустя несколько минут, наш путь был прегражден массивными  воротами  кованого чугуна. Тяжелые створки ворот были богато украшены затейливыми узорами и множеством  великолепных изображений людей и зверей, расположенных вокруг центральной фигуры композиции. Фигура являла собою злобно ухмыляющегося Минотавра, увенчанного знакомой и привычной императорской короной и  закованного в богатые чешуйчатые доспехи. Рука чудовища  сжимала царский скипетр.  На ладони другой, вместо полагающейся по чину державы, лежал  человеческий череп.
     - Бедный  Йорик! – пораженно воскликнули мы хором, и, уставившись друг на друга, громко заржали.  Дружно закурив, и усевшись на каменную площадку, свесив ноги в тоннель над рельсами, мы стали гадать, что бы это все значило…  Надышавшись ароматным табачным дымом, и не придя ни к какому общему мнению, пытаемся открыть чудесные ворота. Тщетно! Путь вперед отрезан начисто. Тяжеленные створки непоколебимы.  Не найдя  никаких секретных запоров,  мы нехотя возвращаемся обратно.






                11



   -  «Существует гипотеза,  что при строительстве Москвы сначала была устроена подземная часть» - нарушил молчание Мойша – «выкопали громадный котлован, построили все ходы и помещения, смонтировали мощные перекрытия, затем засыпали толстенными слоями почвы, и сверху возвели надземный город!». – «Ну надо же!» – недоверчиво отозвался я – «как детишки в песочнице.  Совочком да ведерком, да сверху из леечки полили. Для прочности. Может, еще и мамка помогла!».  –«Вот именно!» - согласился Координатор, - «Мамка!». – «а у «мамки»- определенно, был план на руках. Точнее, чертеж. В общем, рабочие чертежи. Наверняка, были!».
     -«Итак, перед нами задача – найти эти рабочие чертежи, точнее, рабочую документацию. Короче, - Проект строительства г. Москвы!», подытожил я.
- «ну да!» - согласился Мойша, -«плевое дело!». Переглянувшись, мы снова громко заржали,
      - Гугол знает все! – простонал Координатор, падая на спину, держась за живот и смешно суча ногами.
      - Википедия!  Википедия! –выдавил я, давясь смехом и свалился рядом с умником.
      - Энциклопедия! – согласился ученый муж, заходясь чахоточным кашлем в новом приступе неудержимого хохота.
     Отдышавшись, мы не стали терять время на дальнейший «осмотр достопримечательностей» и, вернувшись к развилке, бодро замаршировали по тоннелю, отклонившемуся влево. Без особых трудностей, мы вскоре  смешались с  шумной толпой пассажиров станции московского метро «Китай Город». На поверхности весьма нерусский гражданин, присматривающий за бойкой работой двух русских девиц, продающих в разнос прохладительные напитки, пиво и вкусно пахнущие чебуреки, беляши и прочую выпечку, охотно поменял мои золотые наручные часы на неплохой ноутбук, присовокупив толстую пачку тысячных купюр, перетянутую зеленой резинкой. От его девушек нам достались два объемистых бумажных пакета. В одном благоухали чебуреки с пирожками, в другом позвякивали  запотевшие бутылки с пивом. Горячо поблагодарив расторопных девиц и с удовольствием чмокнув каждую в заалевшие щечки, мы по очереди обменялись рукопожатием с их шефом, и уселись на тяжелую скамью, стоявшую неподалеку в ряду таких же, под великолепными  в ярком осеннем облачении, вековыми липами аллеи. Жадно разрывая голодными зубами дымящиеся чебуреки и прихлебывая ледяное пиво из горлышек запотевших бутылок, мы погрузились в бескрайнюю паутину интернета.
    





                12


     Два часа пролетели незаметно. Всезнающий Гугол выдал нам все возможные и невозможные планы подземных коммуникаций города Москвы. Здесь были  чертежи всяческих инженерных сетей, включая древнюю заброшенную канализацию и современные армейские линии связи. Были показаны реки и ручьи, упрятанные под землю.  Были схемы сталинского Метро-2.  Схемы  действующих линий метрополитена перемежались со схемами строящимися и проектируемыми. Были даже схемы подземных центров некоторых НИИ. Схемы подземки из фантастических романов Глуховского и много разнообразных  чертежей подземных сооружений  различных ведомств. Но планов подземелий, содержащих  интересующую нас  информацию, Гугол не ведал.
      Внезапно  чья-то рука крепко ухватила меня за локоть и мигом выдернула из липкой паутины Интернета. – «Твое Величество!  - дозволь обратиться!» - раздался знакомый голос.  Передо мной стояла Ганна!
     -«Гандзя! Золотце! –Как так!» - пораженно прохрипел я, заключая девушку в объятия. Грубо выхваченный из виртуального мира интернета, Мойша ошарашено таращился на Гандзю и шестерых девушек,  сбившихся в живописную стайку возле нашей лавочки. Ему было на что полюбоваться!
     Девчонки вырядились в одинаковые коротенькие шортики, открытые маечки короче пупка и адидасовские теннисные туфли. Через плечо -спортивные сумки с теннисными ракетками. Волосы у каждой забраны сеткой в пышные конские хвосты. Загляденье! Ни дать ни взять – спортивная команда теннисисток на экскурсии. Чуть в стороне стояли, обнявшись, Катя и Людка Голанская. На Кате были высокие сапоги на высоченной  шпильке и коротенькая юбочка вместо шортов, а Людка не смогла расстаться со своими  «лабуденами». Однако, вместо «умопомрачительных штанов»,  на ней были надеты коротенькие шорты, как у большинства девушек.
      С трудом взявший себя в руки Координатор, мигом слетав к новым знакомым - расторопным девицам, обеспечил всех вновь прибывших горячими чебуреками и ледяным пивом. Затем Ганна объяснила нам, что расстегнув браслет своих часов и передав их другому человеку, застегнувшему браслет на своей руке, я спровоцировал передачу механизмом сигнала SOS и воплей типа: “Караул! Пропал Хозяин»  с немедленной передачей своих точных координат. Причем, незаметно и неощутимо для нового хозяина. Дальше – просто.  ВВС, МиГи,  мои валькирии. Людка Голанская  улаживает все возникающие вопросы по границам и маршрутам, и вот они здесь. Менее, чем за два часа! Фантастика! Не вдаваясь в объяснения, я искренне поблагодарил наших девушек за проявленную расторопность, крепко обняв и смачно поцеловав каждую.  Затем объявил свою монаршую волю:  организовать немедленное заседание оперативной группы в полном настоящем составе. Заседание провести на лоне природы, ни в чем себе не отказывая.


                13



       Восторженным визгом оперативниц  сдуло с вековых деревьев громадную стаю ворон, сидевших на ветвях. Ошалевшие вороны со скрипучими криками принялись летать над аллеей, безжалостно бомбардируя всех находящихся внизу. После этой бомбардировки, было решено заседать у какого-либо водоема, предварительно окунувшись благо, погода позволяла.
     Меньше, чем через час мы стояли в зеленой пока еще траве возле старого Салтыковского пруда на Юго Западе Москвы. Лужайка была густо покрыта золотом осенних одуванчиков.  В едва начавшей желтеть листве могучих лип слышалась шумная воронья возня.  - «Гля!  вороны  уже  здесь. Раньше нас добрались!» - под общий хохот удивилась Людка Голанская.
     Вдоволь поплавав и  поныряв с визгом и воплями  в старом Салтычихином водоеме, вызвав неописуемый восторг и откровенную зависть у детворы, чинно гулявшей вокруг озерца в сопровождении мамок и нянек,  мы расположились на зеленом берегу под осуждающими взглядами чопорных московских мамочек. Однако, зевак как ветром сдуло, стоило нашим девчонкам открыть свои теннисные сумки.  В сумках, вместо теннисных ракеток,  короткоствольные УЗИ мирно лежали на комплектах спортивной формы и ярких махровых полотенчиках. Мокрые девчонки сидели на брошенных на траву полотенцах, нам же с Мойшей досталось по коротенькому махровому халатику, в которые мы завернулись. Девушки с шутками принялись разгружать бумажные пакеты со снедью на красную большую махровую же простыню, расстелив ее прямо на зеленом ковре, расцвеченном золотом  осенних одуванчиков.
     Людка Голанская направилась навстречу милицейской машине, пробиравшейся  к нам между вековыми липами. Дразнящей походкой опытной манекенщицы, Людка неспешно дефилировала к автомобилю, грациозно переставляя  загорелые ножки  в неизменных лабуденах. Кроме лабуденов на ней был только микроскопический бикини. Яркое полотенце Людка несла в изящно отставленной в сторону ручке, держа двумя пальчиками с длинными ярко красными ногтями. В открытые окна желтой ментовской  «НИВЫ» были ясно видны сытые морды полицаев, завороженно пялившихся на красотку. У водителя, едва не выпадавшего в окно, из широко разинутой пасти тонкой струйкой стекала слюна, капая прямо на шипящую сигарету, упавшую  на сержантские лычки погона.  На дорогу мент, конечно же, не смотрел.
      Громадная трехсотлетняя липа с громким треском остановила лишенный управления, экипаж.  Ни крепкая отечественная машинка, ни мордатые ее пассажиры совершенно не пострадали от неожиданно выросшего на пути препятствия. Липа тоже не понесла ущерба.




                14




      Спешившись, все четверо ментов окружили нашу красотку, однако, Людка мигом закрылась какой-то малиновой корочкой, невесть откуда возникшей в ее ладошке. Ткнув раскрытым удостоверением в лицо майору, возглавлявшему экипаж «лунохода», искусительница гаркнула грубым голосом портовой шлюхи: «Стоять! Вашу мать!!! Смирна-а-а! Мать вашу!». Глядя на вытянувшегося в струнку своего начальника, все полицаи моментально застыли в потребованной Людкой позе.  Почти обнаженная девица, встав на цыпочки, снисходительно потрепала майора по щеке и обычным голосом заключила: «вольно! Можете продолжать движение!». Покрасневший от неожиданной грубоватой ласки, майор что- то невразумительно забубнил, умоляюще прикладывая руки к груди и затем протягивая их в нашу сторону, не отводя, однако, жадных глаз от Людкиных стрингов. – «к нам просится, собака!  Видно, жрать хочет.» - громко прокомментировала Ганна, наваливаясь на мое плечо мокрой упругой грудью.  Майор утвердительно закивал головой и бухнулся на колени, заключая  в объятие восхитительные ножки на лабуденах,  и с трудом превозмогая желание уткнуться мокрым  носом в Людкин животик. Ему явно  не хватало пушистого собачьего хвоста размашисто выразить переполняющий его щенячий восторг.
       - «Нах! Нах! Нах!» - пролаял я, едва не лопаясь от смеха.
       - « Ваше Величество!» - хором взмолились «теннисистки» - дозволь позабавиться!». Помедлив, я согласно кивнул и  обреченно махнул рукой, не в силах вымолвить  ни слова.
     -«Р-р-рядом!» - громко скомандовала Людка, стряхнула руки майора со своих бедер, и, лихо развернувшись на каблуках, медленно направилась к нашей компании.  Майор, радостно повизгивая, семенил рядом, не вставая с колен. Остальные три служителя закона уже сидели на корточках возле  дастархана,  жадно поедая голодными глазами  обнаженные прелести  дам, искоса поглядывая на скатерть – самобранку,  полнящуюся снедью и выпивкой.  Менты кулаками утирали слюни, капающие из глупо разинутых ртов, и вразнобой  нечленораздельно похрюкивали. На потных багровых мордах явственно читалось безграничное обожание и готовность служить.
     - «Цирцея!» - кивнула Ганна в сторону Людки Голанской. Я согласно промычал.
   








                15



      Через час, майор, с легкой руки Ганны получивший прозвище «Улисс», или же, в просторечье, «Улик», разводил костер прямо на берегу и, шипя, как разводящий пары паровоз, дул на разгоравшиеся угли. Сержант с прожженным сигаретой погоном, нареченный «Пожарник», насвистывая «Марш энтузиастов», нанизывал на сверкающие спицы шампуров  сочные куски мяса перемежая их тугими  кольцами лука и помидор. Двое, пока еще безымянных ментов, торопливо выгружали из «Нивы», вернувшейся с ближайшего рынка,  обильную добычу, состоявшую из всевозможных деликатесов, соусов и пряностей.
      Цирцея  Людка, уподобившись русалке, лежала на широком стволе старой ивы наклонившейся над водою почти горизонтально, и самозабвенно дирижировала процессом приготовления шашлыков. В руке шалунья сжимала длинный хлыст из гладко оструганной ветки той же ивы, и время от времени, со свистом рассекала, взмахнув хлыстом, клубы густого белого дыма, поднимавшегося от раздуваемых Уликом, углей. При этом, волшебница, не стесняясь в выражениях, требовала от подопечных ускорить и еще раз ускорить процесс. Оба толстомордых полицая, закончив разгружать «Ниву», мигом спроворили из толстых веток ивы опоры и, под руководством «Пожарника», спешно раскладывали начиненные им шампуры над жарко рдеющими углями.
     Тем временем, вдоволь наплававшийся и нанырявшийся Координатор, выхватив из привезенных «Нивой» припасов бутылку «столичной» и прихватив с дастархана бумажный пакет с чебуреками, утащил меня в сторонку. Усевшись на садовой скамейке, оказавшейся неподалеку, мы, в очередь, прихлебывая из горлышка и откусывая каждый от своего чебурека, держали с Мойшей военный совет. Жадно вгрызаясь в сочную мякоть  и вытирая жирные пальцы о мокрую свою шевелюру перед тем, как взять в свою очередь бутылку, философ разразился торопливым монологом, сбивчиво призывая меня ни в коем случае не посвящать ни одну живую душу в историю нашего с ним появления на станции московского метрополитена.
     Я с готовностью и безусловно  согласился. Решено было: не  вдаваясь ни в какие объяснения, подарить девушкам три дня на «разграбление Москвы», затем они вернутся обычными способами к нашему двору. Мы же продолжим свои изыскания. Судьбу прибившихся к нам полицаев пусть решат сами девчонки. Между тем, девчонки, взявшись за руки с полицаями, самозабвенно водили хоровод вокруг накрытой красной скатерти, возле которой возлежала красавица Ганна. Из распахнутых дверей ментовской «Нивы» гремел зажигательный «Сиртаки». Людка по – прежнему, лежала на стволе дерева и откусывала кусочки хорошо прожарившегося шашлыка прямо с шампура. При этом, она громко вопила с набитым ртом: «Эх! давай!  давай – давай!».
   

                16



  Мойша стащил ее на землю и, ухватив за руку, кинулся в хоровод. Я предложил руку Гандзе, и, вплетясь в кружащееся кольцо, мы все стали дружно и весело «давать – давать!». Веселье разгоралось, росло, набирало обороты.  Багровое от натуги, осеннее солнце пыталось удержаться на линии горизонта, однако, неотвратимо проваливалось в серую вату редких облаков, зацепившихся за край  земного диска.
     -«Пора, однако!»  - пробормотал я, и вытащил Ганну с философом из веселого хоровода. Присев у пышущего жаром костра, я изложил Ганне план дальнейших действий и попросил вызвать такси. Взяв ментовской мобильник, девушка быстро заказала машину. Не прошло и пяти минут, как появился серый «форд». Вручив Ганне  дальнейшее управление буйно веселящейся компанией вместе с толстой пачкой голубых купюр, перехваченную резинкой, я чмокнул красавицу в обе зарумянившиеся щечки.
    Мы с Мойшей уселись на заднее сиденье «форда» и отбыли к ближайшей  станции метро. Меньше, чем через час нас выплюнула чудесная дверца в гранитной стене подземелья Кельнского собора. Мы угодили прямо в объятия преподобного Сергия. Презрев мои наставления, он, примчался к  заветной дверце и тщетно пытался отворить ее, дабы броситься нас спасать и выручать.
     Дверца никак не поддавалась на льстивые увещевания хитрого попа и к угрозам его, густо расцвеченным непечатными эпитетами, была так же, совершенно индифферентна.
      Сергий сбивчиво пояснил, что Людка Голанская  не смогла сохранить в тайне наше местопребывание в Москве на момент поднятой моим драгоценным хронометром, тревоги.  Единственным объяснением  нашего моментального перемещения было «окно в Париж», находящееся под Кельнским собором, каковое и пытался, безуспешно, отворить отец Сергий.
     Так и не удовлетворив любопытство Преподобного, я ограничился было отговоркой «потом – потом», однако, Сергий так  настырно увещевал нас открыть «тайну железной дверцы», взывая к совести и обязательным  братским обязательствам нержавеющей старой дружбы, что мы не выдержали. Первым сдался Моисей. Вопросительно взглянул на меня, и, получив мое молчаливое согласие, изложил  священнику цветистое описание наших приключений   в подземном мире.
    Синий  взгляд преподобного тут же сделался чернильно - черным, благодаря расширившимся от непомерного изумления, зрачкам.
     «Езус Мария!» -чуть слышно прошептал Сергий, -«неужели, возможно такое!». –«двинем же, братцы ко Ивану, ко Васильевичу».
     Невзирая на неуемную прыть святого отца, отправиться «ко Ивану Васильевичу» решено было завтра утром.



                17


         Неугомонный Сергий не дал нам вволю выспаться на мягких перинах католического иерарха знаменитого собора. Иерарх пребывал в ступоре от наплыва шумных православных воинов, громко топающих ужасными сапожищами и весело галдящих в святом храме,  непрестанно поминая Мать. Мать, Мать.  Не зная русского языка, прелат утешался мыслью, что православные то и дело поминающие Матерь Божью суть люди глубоко религиозные. Его никто не разубеждал. На попытку  впавшего в бессонницу Сергия вовлечь его в дискуссию о преимуществах православной веры против католической, несчастный, выпучив глаза, повторял, как попугай: «нихьт ферштейн. Не понимайт!». Быстро наскучив обществом патера, Сергий махнул рукою, и пробормотав что-то о тупом немчуре и его маме, отправился будить меня и Мойшу.  «завтра утром» наступило гораздо раньше, чем я надеялся…
     Забравшись в сверкающий шар, я с интересом наблюдал за действиями  нашего священника. Уверенно усевшись в командирское кресло, Сергий вывел на экран цифру 7074. Я громко крикнул: «поехали!». Сработало! - 1547 год!- успел выдохнуть я,- мы едем к Грозному царю!  прежде, чем в голове началась карусель, а мы опять были намертво обездвижены в своих креслах.
     В отличие от прошлых поездок в зеркальном шаре, в этот раз добавилось ощущение мгновенного погружения в небытие. То есть, исчезли все чувства: стало невозможно определить, где верх, где низ, где право, где лево, где вперед, где назад. Исчезли зрение и слух, как будто нас поглотила сама первозданная тьма. Даже само время исчезло. Не успев удивиться, я вынырнул из внезапно  окутавшей меня нирваны. Разом вернулись  все чувства и ощущения.  Аппарат замедлял ход…
      Выбравшись из воронки станции прибытия, и оказавшись в тоннеле возле гранитного рыцаря с тяжелым мечом, я отметил некоторые изменения: хотя, ржавые рельсы были на месте, резкий запах креозота отсутствовал совершенно. Воздух был чист и наполнен запахами свежескошенной  травы.
Дышалось легко и ощущалась небывалая легкость в теле. Не обнаружив в стене дверцы, ведущей в тоннель метрополитена, мы бодро зашагали по ржавым рельсам.
     Шли долго. Слабо светились гранитные стены тоннеля, ржавые рельсы под ногами  стали все чаще поблескивать чистым металлом, и наконец, путь преградили тяжелые резные деревянные ворота. Ухватившись за массивное медное кольцо, мы с трудом втроем отворили тяжелую дубовую створку ворот. Резко пахнуло дымом, лошадьми, и, как ни странно, свежевыпеченным хлебом. Мы оказались в громадном подземелье. Сквозь узкие стрельчатые окна, настежь распахнутые, доносилось лошадиное ржание, человеческие голоса мешались со звоном металла.
 



                18



  Поднявшись по широкой лестнице, мы вышли на улицу. Перед нами  лежал зеленый луг с росшими там и сям вековыми деревьями и огражденный массивной каменной стеною с высокими в человеческий рост, зубцами. Зеленая полянка была полна народу. С радостным изумлением мы увидели вооруженных казаков, верховых и спешившихся, стрельцов в живописных мундирах. Горели костры, готовилась пища, кипела жизнь. Возле каждого костра стояли две – три ружейных пирамиды, составленные из тяжелых мушкетов. Сошки лежали отдельными горками, навалом. Пирамиды охраняли вооруженные протазанами стрельцы, стоящие парами.
     Приставив ладонь козырьком ко лбу, и напряженно щурясь. Мойша произнес удивленно: «похоже, это Александровский сад!»
     Укрывшись в густой тени громадного дуба, мы с любопытством изучали  открывшуюся картину.  Исчезло ощущение реальности настоящего  момента. Казалось, мы видим перед собою жизнь некоего военного гарнизона, происходящую на каком-то экране. Широкий проход, через который мы вышли на поверхность, оказался воротами в высокой башне белого камня,  совершенно скрытыми буйной зеленью дикого винограда и  высокими зарослями лещины, окружавшими также исполинский дуб, ставший нашим укрытием. Золотой купол нашей башни прорезала широкая вертикальная щель, закрытая цельной прозрачной  пластиной, очень похожей на стеклянную. Ниже купола башню опоясывал кольцом  просторный балкон с ожерельем широких стеклянных! окон.  В целом, башня поразительно походила на Большой Зеленчукский телескоп Академии Наук! Зубчатая стена, пройдя мимо нашей башни, упиралась в массивное сооружение из белого камня с огромными воротами и подъемным мостом. Ров под мостом засыпан. Зато на широкой площадке, вымощенной крупным булыжником,  по сторонам опущенного моста, грозно вздымались  необъятные жерла двух громадных ярко блестящих в солнечных лучах, бронзовых пушек.  Дюжина пушкарей неподалеку с увлечением  слушали бесконечную песню, исполняемую двумя живописного вида  юношами под аккомпанемент слепого бандуриста.  – Гомер, однако! – задумчиво процедил Мойша. – а вот и Кармен! – отозвался Сергий, - невесть откуда высыпал блестящий и звенящий гитарами  рой цыган. Завертелись, закружились в стремительном кольце вокруг пушкарей цыганки. Черные очи сверкали  огненными искрами, яркими разноцветными облачками взлетали выше черных кос шелковые юбки. Водоворот лихой пляски мигом вобрал в себя весь служивый люд, бывший на зеленом лугу.
    - Вперед! – скомандовал я. У ближайшего костра мы беззастенчиво прихватили по расшитому золотом и серебром кафтану из громадной кучи одежды, бывшей на столике у шатра, и, нахлобучив по мохнатой шапке из оказавшихся там же, вскоре органично вписались в весело пляшущую толпу.


                19


      Приплясывая и громко напевая неизменное в веках «ай, нэ-нэ», мы вошли в распахнутые настежь ворота Спасской башни Московского Кремля. Десяток цыган, опьяненных бешеной пляской, вопя и подвывая, вращались вокруг нас безумным хороводом. Во дворе было тихо и пусто.
     Фигура в длинном халате отделилась от густой тени, лежавшей под большим навесом у стены  здания, стоявшего справа и, молча, встала передо мной, уперев руки в боки. Крепкий мужчина  лет сорока,  чисто выбрит, светлые короткие волосы, светлые глаза сверлят меня, пригвождая к брусчатому полу… передо мной стоит мой дед.  Виктор Степаныч!...  Сдернув с  головы мохнатую шапку, вытянувшись и щелкнув каблуками,  бодро рапортую: « ихь бин,…тьфу, ****ь! – и, сплюнув  на пол, продолжаю, неожиданно для самого себя, - бонжур, Виктор Степаныч!» .
     А он мне – вообще нежданчик! – «бонжур, Гриня!» и  крепко обнял. Затем руку пожал и  слегка кивнул моим спутникам. Те оторопели. Цыгане пали в ноги Степанычу, а мои товариши  – остолбеневши, разинули рты и выкатили глаза.
     Первым очнулся Сергий. Пряча за пазуху мохнатую шапку, заикаясь, выдавил: «…мы… ко… Ивану Васильевичу,,, пожалуйста,,,». –Щазз! –отвечал ВС, и, взяв меня под ручку, и небрежно кинув: «за мной!», направился в тень, из которой появился. Цыгане, извиваясь, словно блестящие новой кожею, ужи, моментально растворились во мраке у высоких стен. Мы же, в совершенной тишине, поднялись по светлой широкой лестнице, оказавшейся за маленькой дверцей в пресловутой тени. В роскошной зале ВС велел моим спутникам ждать.
Их сразу окружила толпа дворцовых холуев и, соревнуясь друг с другом, принялась угождать и ублажать дорогих гостей. Мы же с ВС прошли дальше в еще более роскошную залу. Кстати, настоящую гримерку! Чего здесь только не было!!! И усы, и бороды, и руки, и ноги, и головы целиком, и отдельные части- уши, носы,  глаза и еще  бог весть что! – все это валялось на многочисленных столиках, лежало на стеллажах и висело на полках и крючках.
     Сонм прекрасных женщин унес от меня Степаныча.  Вместо исчезнувшего Виктора Степаныча, четыре полуобнаженных красавицы тут же взяли меня в оборот и начисто лишили  чувства времени и места…  Однако, вскоре прекрасный сонм  возвратил мне Ивана Васильевича  Грозного,  государя Всея Руси и прочая и прочая. Уже в усах и  бороде, в парче и золоте, сафьянных красных сапожках и в Мономаховой шапке.
    Мановением руки, богато унизанной самоцветами,  Царь  удалил  моих красавиц, и снова взял меня под ручку.  Так мы и продолжили свой путь. Теперь  сопровождаемые и предшествуемые  стремительно растущей толпой царедворцев, невесть откуда вливавшихся в наше шествие.





                20



     Оказавшись в тронном зале, Иван Васильевич величественно воссел на бесценный слоновой кости трон, стоявший на возвышении в несколько золотых ступеней. Меня приняло массивное золотое кресло, стоявшее на том же возвышении по правую руку от Государя. Как равного. В зале повисла мертвая тишина. Потрескивали свечи. Чадили факелы. Все повалились ниц. Застыли истуканами  вдоль стен вооруженные стрельцы.
      К моему  удивлению, такая помпа мне очень понравилась! Уж не завести ли у себя такие же порядки!
     Склонившись ко мне, Самодержец шепнул: «поговорим  позже. Сейчас –все по протоколу.» Я согласно кивнул.
     Шли минуты. Тишина становилась вязкой, ощутимо давящей и обволакивающей, словно липкой патокой, лежащий ничком народ. Слышно было, как горячие капли воска, падая с золотых люстр, шлепали по плешивым затылкам  царедворцев и обжигали обнаженные плечи дам. И все же, никто не шелохнулся и никто не издал ни звука, ни шороха.
     Вот это выдержка! Усмехнувшись моему изумлению, Иван Васильевич гаркнул неожиданно густым басом в сложенные рупором ладони: «Во-оль-на-а-а!».  Легкий шорох одежд поднимающегося с колен народа, быстро превратился в невообразимый гвалт. Несколько ярких фигур, наподобие шпрехшталмейстеров моментально навели порядок, превратив ужасный этот гвалт в мирный ропот чуть плещущего прибоя.
     - Начнем же! – негромко произнес самодержец,  приглашающе  взмахнув рукою. – Ныне мы будем творить суд и расправу! Тут же выстроилась очередь, как в билетную кассу вокзала, однако, смирную и молчаливую. Здесь мирно соседствовали вельможи в раззолоченных одеждах, окруженные двумя-тремя холуями, и скромные горожане, нервно комкающие свои шапки, и даже несколько почтенных отцов семейств со своими чадами. Было, на удивление, много женщин. Женщины смирно стояли, скромно потупясь, однако, немногие из них прямо смотрели на царя, и дерзко, вызывающе смотрели!
     - это те, кто решились обратиться в высшую инстанцию, -  в пол-голоса пояснил мне царь, - несмотря на то, что признанного мной неправым, немедленно отправляют в расход.
     Зерна от плевел Иван Васильевич отделял без малейшего затруднения. Выслушав просителя и задав пару вопросов, иногда, на мой взгляд, к делу не касающихся, царь так же внимательно выслушивал представителя противной стороны и тут же назначал виновного, коего немедленно уводили вооруженные стрельцы в ярко красных кафтанах.



                21



«Куда же их уводят,  Ваше Величество?» - шепотом спросил я.  «Ты не поверишь, - тихо отвечал государь – сажаем на корабли и увозим  за море. В Винланд, в Калифорнию по–вашему. Одним словом, - в Америку!». Я  оторопел.
    Царь пристально смотрел на меня, ошарашенного и совершенно растерянного. Затем, прищурив правый глаз, расплылся в широкой ухмылке и громко, весело захохотал…
     - Ну,  да ладно! – отсмеявшись, произнес самодержец, - довольно на сегодня!  И, хлопнув себя ладонями по коленам, воскликнул:  - А пойдем–ка  мы, выпьем водочки! За встречу нежданную! Заложив по два пальца  в рот, свистнул оглушительно разбойничьим посвистом и медленно поднялся с трона.
     Народ  с костяным стуком пал ниц. Повисла мертвая тишина.
     - Вольна-а-а!!!   - оглушительно протрубил Государь, - Гу-ля-а-ай!!! 
И вновь  зал захлестнуло невообразимым гвалтом.
     … вот мы сидим в жестких креслах по обе стороны  длинного стола, уставленного всевозможной снедью. Меж нами вдоль стола снуют поварята, разнося блюда и разнообразные сосуды с плещущимися в них напитками. Поварятами дирижирует рослый красномордый бородач в огромной чалме и  щедро расшитом золотом зеленом халате. (бухарском халате – мелькнула мысль). Ноги бородача обуты в мягкие желтые сапожки с длинными загнутыми носами.  За красный широкий кушак заткнута легкая кривая сабелька.
     За спиной царя два отрока в той же одежде, но простоволосы.
Тот, что справа, накладывает на тарелки разнообразные яства, тот, что слева, - наполняет напитками кубки. За моим креслом – такие же двое.
   Заморив червячка и отведавши от всех блюд, Государь хлебнул ледяной водочки из запотевшего кубка, и, откинувшись на спинку кресла, мечтательно молвил: - эх, закурить бы табачку! Я с готовностью протянул ему красную пачку «мальборо». Царь отрицательно покачал головою и со смехом произнес: «мои покурим!». Щелкнул пальцами. Тут же возник пред нами согбенный в низком поклоне, казачонок.  В вытянутых  руках мальчонка держал золотое  плоское блюдо, на котором  стоял открытый ларец с сигарами и стоймя стояла обычная коробка со спичками с привычным  призывом  -не давать детям! Мол, не игрушка.  Затем царь, откусив кончик взятой из ларца сигары, чиркнул спичкой и глубоко затянулся. С наслаждением выдохнув ароматный дым, он склонился ко мне и шепнул доверительно: «Негодяя, который был тут до меня, я – застрелил!».  Я обмер.




                22



     Время – дискретно,- между тем продолжал Государь,- оно подобно холсту, нечто вроде мешковины. Вспомни Трех Парок, прядущих нить жизни! Трехмерной. Бесконечная нить основы (пространство) пересекается бесконечной нитью утка (время) точка пересечения нитей –это «здесь» и «сейчас» нашего мира. Двигаясь по нити основы («здесь»), мы пересекаем нити утка (времени). То есть время меняется (движется, течет) от «вчера» - до «завтра» и  т. д. – бесконечно. Двигаясь по утку («сейчас») мы пересекаем бесконечное множество «здесь», то есть попросту, миров. Представив на месте нитей -  бесконечные плоскости, - получим вселенную.  Любое движение в этой системе достигается силой гравитации. Все – просто!!! При безгранично малой толщине этих условных, повторяю- условных плоскостей возможно прозревать будущее и прошлое для данной точки мироздания. Так появляются провидцы и пророки а также бесконечно долго живущие мудрецы, тайно существующие меж недолговечных людей. С некоторыми из них мы водим знакомство и, случается.  развлекаемся, вмешиваясь в естественный ход вашей – нашей истории. Потушив сигару о золотое блюдце, монарх продолжал, -  эти удивительные тоннели я обнаружил в Варшаве весной сорок четвертого. Католический ксендз, которого я вытащил из сбитого мною  тараном  транспортного самолета «Люфтваффе анненербе», чудом остался жив и даже невредим. Я, кстати, тоже отделался парой царапин. Самолет совершал посадку, а я, расстреляв весь  боекомплект, отрубил ему хвост своим винтом. Кроме патера, никто не выжил.  Горячо благодаря меня за чудесное спасение из немецкого плена и  изумленно глядя на мой догорающий самолет, патер уверенно заявил, что, дескать, Матка Бозка не дала погибнуть нам обоим затем лишь, чтобы пан полковник увидел своими глазами чудо божественное, бывшее в подвале ксендзова невзрачного костела. Вопреки всем моим возражениям,  клещом вцепившись в мою руку, священник потащил меня в глубокий подвал костела, оказавшегося неподалеку. То, что я увидел, было невероятно. Ксендз, однако, неплохо освоил непостижимое умом  людским, устройство и хорошо ориентировался в его безграничных возможностях. Перемежая  от волнения русскую речь польскими и немецкими словами, священник поведал мне, как,  обнаружив  много лет назад эту удивительную систему тоннелей, и научившись управлять некоторыми ее функциями, он не смел посвятить в тайну ни единую живую душу, однако, немцы что-то пронюхали, и, схватив несчастного, пытались выколотить из него сведения о чем-то крайне загадочном и невероятном. Сегодня, взяв томившегося в Берлинских застенках, ксендза, любопытные искатели наследия предков хотели пытать упрямого священника в стенах его собственного храма, надеясь по его реакциям натолкнуться на что-либо интересное. Однако, я, волею случая оказавшись в небе над костелом, положил конец изысканиям немцев, а, заодно, и мукам священника.

                23
 

Неплохо владея немецким и польским языками, я легко понял сбивчивые объяснения ксендза, и попросил того совершить экскурсию в  Москву.
    День Победы мы нашли с третьей попытки, найдя в подшивке «Правды»  за 1945 год репортаж о параде Победы на Красной Площади 9 Мая 1945 г.
     С восторгом наблюдая Парад с верхушки Спасской Кремлевской башни я с некоторым смущением разглядел себя самого, гордо стоящего в рядах высшего командного состава военно воздушных сил страны. При сабле в нарядном полковничьем мундире.  Проследив мой взгляд, ксендз, стоявший рядом, ткнул меня локтем в бок, и радостно завопил: «Пане полковничку! То ж Вы!!!». Тот, другой я, как будто, услышал. Повернув голову, он встретился со мной взглядом. С минуту мы смотрели друг на друга. Затем, как по команде, отдав друг другу честь, продолжили любоваться беспримерным торжественным Парадом.
     Однако, мне надо было заканчивать войну. Вернувшись в костел и подкрепившись чем Бог послал, я расстался с патером и вскоре добрался до своей части. Война кончилась через год. Стоя в ряду своих боевых товарищей на Красной Площади  на Параде Великой Победы, при сабле  в нарядном полковничьем  мундире, я, вдруг резко повернулся и увидел себя, обгоревшего и худого, стоявшего рядом со знакомым мне польским ксендзом на верхней площадке Спасской Башни. Уставившись друг на друга, мы с минуту молчали. Затем, ксендз осенил меня крестом.  Как по команде отдав друг другу честь, мы продолжали любоваться Парадом.
     В Варшаву я вернулся весной пятьдесят четвертого. Ксендз обнял меня на пороге своего костела. Теперь я был уже «пан генерал». За прошедшие десять лет патер много раз бывал у меня во Львове. Он значительно продвинулся в освоении странной системы, оказавшейся в нашем распоряжении, и мог появляться прямо в моей квартире хоть сто раз на дню.
     За эти годы он проштудировал горы специальной литературы и мог за пояс заткнуть  любого ученого в области исследования свойств времени и пространства. В мою голову он тоже кой-чего добавил.
     Проторчав неделю во мрачных подземельях Львовской Замковой Горы, мы прибыли в Варшаву. Далее нас ждала Александрия Египетская, 3054 год до Р.Х. тогда еще просто Город.