Возрастная сущность перемен. Если со временем в душе и сознании человека ничего не меняется, то мне жаль его. Моё сознание сегодняшнее время запекает как блин на сковородке, которое когда-то пузырилось своими ощущениями жизни и литературы. На днях полез в свой архив за порцией «вдохновения», а получил колоссальный самоупрёк. Предлагаю вашему вниманию отрывок из моего тогдашнего письма Найману с откликом на присланное мне его стихотворение. Читаю и мне становится не по себе за свою критическую самоуверенность. Как можно друга Бродского и Ахматовой учить писать стихи?! И ведь, что удивительно, до конца его дней и нашей переписки ему не только приходилось выслушивать мои замечания, но и приходить к общему пониманию в оценке его стихотворного языка и стиля.
«…Проткнув головой прибрежную штормовую волну, состоящую из линий и отрезков «чистого искусства», Ваших переводов Пруста и замечаний о Малларме. Проплыв под водой несколько метров, я оказался позади линии прибоя, где, вынырнув на поверхность, в полной мере ощутил стихию литературных валов то вздымающих на захватывающую дух высоту, то опускающих в теснину волн со страхом навсегда утратить время и с неистребимой надеждой вновь обрести его. Какая глубокая реальность заключена в Вашей наиприятнейшей художественной «болтовне». Уф! Отдуваюсь и отфыркиваюсь. Удивительная смесь логики, воображения и исторического факта. Потом к первому впечатлению добавилось осознание прочитанного и понимание его как явления литературного и культурного. Сейчас много пишущих в оригинальной манере. Тут явный субъективизм формы приправленный нарочитой усложнённостью, вплоть до вычурной стилизации. Понимаете, нельзя так со словом, с нашим языком. Традиция. Уважение. Долг. Всё это образное буйство ничто иное как вызов и обида. Но я знаю и ценю совершенно другого Наймана. Что-то помешало ему быть и оставаться самим собой. Что-то мешает его выражению общечеловеческого содержания, того, что должно укладываться в рамки привычного и ожидаемого. Мне кажется понятной та боль души, с которой Вы живёте все эти годы, и которая мешает превращать это словесное крошево в чистое и доступное золото поэзии. В образное воздействие Вашей индивидуальности на мир привычных художественных ассоциаций. Что? Может быть обида? Если да, то в основе Вашей обиды лежит не зависть и тщеславие, а определённое недопонимание читателем. Возможные парадоксы жизни? Но как бы там ни было это неестественный язык. Он весьма спорно выполняет поэтическую функцию…».
Сегодня задаю себе вопрос что это? Хорошо, что в этом моём «недовольстве» существовало ощущение авторочитательского равноправия, но не до такой же степени. Перечитывая сегодня наши письма, спрашиваю себя: как я читатель мог так прямо покушаться на творческое состояние Наймана, за которое он пытался спрятать чем-то смущённую по жизни свою чистую душу? Хотя уже и поздно, но всё равно задумываюсь. И моё сегодняшнее сознание отвечает мне всё тем же, как и тогда. А именно, что даже самый сложный сюжет жизни в итоге приводит нас к простоте. Наверно и правда, что простота – психологический код жизни. А вот чувствам, формирующим впечатления необходимо воспитание иначе им никогда не вырваться из застенка разглагольствующего разума. Тем более, судя по ответу на приведённое моё письмо Найман мою критику воспринял достойно и всерьёз. Вы спросите к чему всё это? Отвечаю, сегодня главным оказалось то, что опирается на мыслительный опыт предшествующего поколения. Что надо радоваться художественной памяти и отсутствию вразумляющего эффекта в образах прошлого достойно переживаемых настоящим и воссоздающих историческую правду воспоминаний.