Цепь

Еле теплые кленовые листья, выкрашенные в рыжий, нежились в лучах не по-сентябрьски жгучего солнца где-то на окраине маленького города. Артем ступал аккуратно и задумчиво, боясь нарушить их вялую безмятежность. В ушах играла Агата Кристи, что-то про тайгу и звезды. Он всегда любил медлить и вспоминать былое, возвращаясь домой по-своему темному району, отбивая в такт музыке размеренным шагом и вдыхая запах осенних костров. В их дыму на фоне этих до боли родных мест он различал еле уловимые образы событий и ситуаций, в которых ему когда-то посчастливилось пожить. Но то был уже совсем другой “он”. Это короткое лето он сохранил щелчком на фотопленке своей памяти, а проявить почему-то забыл. Так и осталось пылиться на прищепках в освещенной красным цветом комнате, мозоля глаза. Не то, что лет десять назад. Тогда время, словно малиновое варенье, было насыщено сахарными днями, и оттого сладостно тянулось, никуда не спеша, и все вокруг томилось в ожидании чего-то неизвестного, но долгожданного. Казалось, что юность и взрослость сплелись в канат и тянут этого мальчугана вдаль по волнам судьбы, подгоняемого ветрами надежд и скорых перемен. Почему-то вспомнилась песня группы Браво, хотя обычно он начинал слушать их жизнеутверждающие композиции ранней весной, заряжаясь позитивом и теплом. Артем усмехнулся про себя и выдохнул, отпустив воспоминания обратно в мир. Они обычно не несли с собой ничего, кроме доброй грусти, поэтому он в очередной раз дал себе обещание перестать ностальгировать, и жить моментами настоящей осени прямо сейчас, пока еще представляется такая возможность. Он любил осень, но каждый раз по-особенному. Впрочем, как и все остальные времена года за оттенки, которые они придавали его настроению, дополняемые правильно подобранными саундтреками. Для каждого из них в его сердце всегда хватало места, словно оно было поделено поровну на четыре разноцветные части. Но сейчас это уже не имело никакого значения.
Вот и двор, дом, подъезд, этаж. Замок клацнул зубами под напором ключа, и дверь впустила Артема, как медведя, в старую берлогу, поросшую мхом забытья в его отсутствие. Уже несколько лет он жил на два города, все реже появляясь в своем старом доме. Как и прежде, предметы быта здесь сохраняли свою нездоровую неподвижность. Книги на полке, мебель, старый светильник, кубки и прочие награды из прошлой жизни - все это продолжало смотреть на него с немым упреком, отплевываясь от пыли. Набрал ванну, плавно стек в нее и затаился, уставший с дальней дороги. Еще несколько часов назад он толкался в метро мегаполиса на букву М, а сейчас растворяется шипучкой в пустой и молчаливой квартире где-то на отшибе цивилизации. Да, такое чувство, что листы календаря местные жители забыли перевернуть и оборвать еще с девяностых, будто нарочно не обращая внимания на Шуфутинского, орущего из радиоприемника. Так все и застыло здесь с тех веселых пор. С самого утра по дворам привычно слонялись выпивохи, которым должен был подать на “это дело” сам Господь, ведь ради чего-то же они встали в такую рань. То ли бессменные, то ли бессмертные голуби и псы подбирали с асфальта остатки их праздников жизни, а Артем, уже свежий и бодрый, садился в желтое такси, выглядящее на этой мрачной улице так же неуместно и вычурно, как и желтые листья, которыми она укрывалась на ночь, подрагивая от холода.
Автомобиль направлялся в центр города, в место, которое Артем от души полюбил за его душевность, как и все остальное, что приходило в его жизнь, включая людей. В последнее время устоявшаяся внутренняя настройка на определенные, именно ему знакомые частоты начала давать сбои, чему была веская причина, и он это прекрасно осознавал. В его голове всегда была припасена пара-тройка цитат-постулатов, в которые он упирался спиной, словно в стену, отступая назад и теряя под ногами землю, а потом нащупывал шершавую твердь позади трясущимися руками и с новой силой, от души оттолкнувшись, бросался в происходящее, как в последний бой. После непродолжительного раздумья, из доступного ассортимента была выхвачена самая верная аксиома, способная вытащить его из глубочайших недр самокопания, рефлексии и отчаяния. В этой емкой фразе уместилось все то, что он впитал из сотен прочитанных книг. Положил пилюлей на язык, попробовал на вкус, прожевал, и снова все в порядке. Расплатился, вышел из такси, расправил грудь и, высоко подняв голову, направился внутрь, туда, где играла музыка. Макс уже ожидал с раздраженным видом за столиком, нервно прихлебывая светлое нефильтрованное из своего бокала. Народу было непривычно мало для вечера субботы.
- Ты бы еще через час при****ил.
- И я рад тебя видеть, братец.
Крепко пожали руки, затем обнялись, но без излишка чувств. Артем заказал себе бокал темного и бегло окинул помещение взглядом. Кто-то поставил “Спокойную ночь” Цоя. За год почти ничего не изменилось. Только у Макса лицо казалось более серьезным и сосредоточенным, чем обычно.
- Я знаю, зачем ты приехал. Можешь даже не ****еть мне тут. И скажу тебе сразу: это очень ***вая идея. Ты уже ничего не изменишь все равно.
- А кто сказал, что я хочу что-то менять?
- Я просто хотел сказать, что не надо делать ничего из того, что ты там себе надумал. Ясен хер, ты меня слушать не будешь, я тебя знаю. Подумай о тех, кто у тебя остался, долбоеб.
Они всегда поливали друг друга последними словами, проявляя что-то вроде дружеской заботы еще с ребячества. Звучало это всегда аляписто и странно, будто в безобидной детской книге кто-то на всю страницу нарисовал огромных размеров мужской половой орган.
- Ты меня зачем позвал?
- Затем, чтобы ты знал, что ты не один здесь. Короче, я на зону не хочу. Но, видимо, у меня нет выбора.
- Выбор всегда есть, старичок. Никто тебя втягивать не собирается. Сиди на жопе ровно. Я сам. Помощь твоя мне не нужна. Официант, счет принесите, пожалуйста.
Артем залпом залил в себя остатки пива, звучно грохнув донышком об стол. Быстрым шагом покидая заведение, он понял, что забыл внутри мобильник, и развернулся на 180 градусов. У двери его уже ждал Макс, протягивая забытый девайс со своей вечно кисло-хмурой миной. Артем вдруг в приступе дежавю вспомнил его мало изменившееся с детства лицо двадцатилетней давности, всё в смеси грязи и крови, изображающее те же самые эмоции после того, как их спонтанную драку во дворе разняли старшие пацаны.
“Кто это остановит, если не я? Это животное должно ответить за все, что натворило. А если посадят или вообще убьют? Какая разница уже, мне похую. Где взять ствол? Нужно бабулю зайти проведать.”, - примерно такой ворох мыслей наполнял черепную коробку Артема, в два часа ночи лежащего без сна в своей кровати. Телефон бзыкнул смс-кой. На экране высветилось: “Что с могилой?” На ум сама собой напросилась нетленка Конфуция: “Перед тем, как мстить, вырой две могилы.” Но в данном случае речь была не о том. В безысходности опустив руки перед бессонницей, он уставился в потолок, по которому изредка пробегали очертания полуголых веток в отблесках фар проезжающих за окном колымаг. Картинки в голове, словно в этом потолочном театре теней, сменяли друг друга все быстрее. А вот папе 27, и они всей семьей идут домой на закате вдоль реки. Мама еще полна жизни и радуется теплой весне, как ребенок. В руках у Артема длинная палка, которой он нещадно сносит желтые головы одуванчикам. Папа всегда казался ему таким большим и сильным, будто нет никого на планете, кто бы мог с ним потягаться. Он хотел похоронить его рядом с матерью, поэтому купил место рядом с ней. Пусть хотя бы там побудут вместе. Мозг никак не хотел принимать сухие факты, а перед глазами застыли улыбки вечно молодых родителей, которых он никогда уже не увидит, разве только в пыльных фотоальбомах, спрятанных в старом шкафу. Артем резко подскочил и поставил чайник на плиту. Нужно кофе и поесть. В ушах зазвенело, а кулаки с хрустом сжались и разжались сами собой. Быстро клацая большим пальцем правой руки, напечатал в ответ: “Там же, где и мать. Похороны 27-го.” Это был Макс. Он всегда узнавал новости первым, уж больно любопытный.
Он бывал здесь и раньше, когда это случилось два года назад. Стоял жутко-снежный февраль, тот самый, в который не хочется просыпаться, шаря руками в предрассветной темноте в поисках будильника. Таким черным утром его разбудили многочисленные звонки, чтобы он узнал, что мамы больше нет. К его удивлению, эта новость ничего не взволновала в спокойных водах его души. Вероятно, этому поспособствовала долгая и изнурительная борьба с болезнью, которая подтачивала и без того её хрупкое и полупрозрачное здоровье. Артем сражался вместо неё, отражая один за одним удары своим помятым щитом, но вскоре устал и смирился с неизбежным поражением. Мать же сдалась еще в самом начале. Она никогда не хотела бороться, и это её инфантильное безволие, граничащее с беспомощностью, всегда его злило и раздражало. Она стала такой, когда отец молча собрал вещи и ушел, поняв, что его любовь давно растворилась в серой гуще невыносимых дней. Но теперь она лежала уже окончательно безмятежная, будто помолодевшая, укрываемая рыхлым снежным одеялом. Казалось, что с её лица не сходит еле-заметная улыбка. Радоваться уже нечему, мама, весны не будет. Снегопад был настолько сильный, что каждый, кто подходил проститься, вынужден был смахивать белые хлопья холодными руками с еще более холодного лба, чтобы не целовать снег. Артем поежился, будто тот февраль из прошлого дотянулся до него и коснулся своей ледяной культёй. Мурашки побежали от затылка, рассыпаясь по спине. Он медленно поднял мутный взгляд с прямоугольной ямы, у края которой долго стоял и пялился вниз, будто в бездонную пропасть, пытаясь увидеть в ней что-то или кого-то в последний раз. С фотографии на деревянном кресте, обложенном со всех сторон свежими цветами и венками, на него смотрел 27-летний отец. Сегодня он мог бы праздновать день рождения. Внезапно начался дождь, по-сентябрьски плотный и пронизывающий до костей. Макс стоял рядом и молчал, сжимая рукой плечо своего друга, а Артем не мог различить, стекают ли это по его лицу капли дождя или крупные слезы, предательски брызнувшие из глаз.
Следующие несколько дней прошли словно в густом тумане. Несмотря на скрупулезно выстроенные планы, известные ему одному, Артем не мог заставить себя сделать даже самую малость, чтобы продвинуться в их осуществлении. Животный страх и физически-ощущаемое волнение сковали тремором конечности. Чем ближе становился занавес, тем сильнее он вжимался в свое зрительское кресло. Он прекрасно понимал свои ощущения и чувства, но не мог с ними ничего поделать, и от этого становилось только хуже. Попытался притупить их крепким алкоголем, не вышло. Что он может сделать? Месть никогда не приносит облегчения и не снимает тяжесть с измученной потерями души. Лишь цепь насилия остается неразрывной, и оно снова идет тяжелой поступью по кругу, выискивая слабое звено, чтобы надломить его и наконец успокоиться. Но та самая фраза, которую Артем часто себе произносил, продолжала поддерживать затухающий внутри него огонек, колышущийся на ветру. Он не хотел быть звеном цепи, спасающим мир от зла при помощи своего саморазрушения. От зла можно было избавиться, лишь уничтожив всю цепь целиком, тем самым обрекая на крах все связанные в ней жизни, в том числе и свою. “Делай, что должно, и будь, что будет.”, - и сердце замедлило бег, а бурный поток мыслей будто сковало морозом. Вдруг по квартире прокатилась трель дверного звонка. Артем посмотрел в глазок и не без недовольства распознал в нем Макса. Его стало как-то слишком много.
- Ну привет. Ты чего тут забаррикадировался?
- Тебя ведь впустил. Чего пришел?
- Ты как всегда сама вежливость… Я по делу.
- Какому делу?
- Тому самому. Думал, что ты один здесь долбоеб?
Макс резко улыбнулся, и это так удивило Артема, что он сперва подумал, что ему привиделось.
- Допустим. Если ты хочешь меня снова попытаться отговорить, то не выйдет. Я все решил.
- Что ты решил? С голыми руками и хером наперевес к нему пойдешь? Ты хоть знаешь, где он живет? Помнишь, как выглядит? Где обычно бывает каждый день?
Артем лишь смутно представлял себе его образ, будто сшитый из старых клочков памяти об их единственной давней встрече. Тот, о ком говорил Макс, казался волком в овечьей шкуре, человеком-хамелеоном, по виду которого не сразу поймешь, на что тот способен на самом деле. Тогда он уже выглядел довольно жалко: небольшого роста, весь сморщенный и сгорбившийся в силу возраста, а голову полностью покрывала паутина седины. Казалось бы, что этот чахлый старик может кому-либо сделать? Лишь некоторые специфичные повадки и безумный взгляд, в котором читалась какая-то дьявольщина, выдавали в нем человека, познавшего большую часть своей кровавой жизни сквозь решетки, окошки в дверях камер и колючую проволоку на высоких заборах. Он предпочитал использовать нож и считал его универсальным оружием, с помощью которого человек может хоть ненадолго обрести сладкую власть над другим. Было понятно, что он получает удовольствие от самого акта убийства, снова и снова возвращаясь в ад на несколько лет, ставший ему вторым домом. Бессчетным количеством различных ножей смертоносная коллекция, судя по всему, не ограничивалась. По слухам, которые ходили в маленьком городе, в его неприступном доме хранились: несколько АК-74, ПМ, патроны к ним, осколочные гранаты и черт знает что еще. Но слухи на то и слухи, чтобы создавать демонов из пустоты. Одно Артем знал точно: за многие годы, проведенные в местах не столь отдаленных, этот человек, если его еще можно было так назвать, обзавелся такими связями по обеим сторонам правовой баррикады, что подобные вещи гипотетически могли происходить на самом деле. Артем где-то слышал историю, что первым из всех тех, кто погиб от его еще юной руки, был его собственный отец. Последним – отец Артема. Последним, потому что этому должен был настать конец.
- Я еще все обдумываю.
- Пока ты думаешь, я узнал кое-что. Во-первых, за ним много людей. Такие же ****утые отморозки.
Артем почувствовал легкую тошноту, подкатывающую к горлу.
- Во-вторых, у него дома много оружия. Ты, наверное, итак знал. Штурмом брать не получится.
Теперь точно не показалось: Макс улыбался во все 27 зубов, и у него явно было отличное расположение духа.
- И что ты думаешь?
- Я тут добыл одну вещь, уверен, тебе пригодится.
На столе с громким перестуком оказался пистолет, внешне точь-в-точь напоминающий австрийский Глок.
- Настоящий? Где взял?
- Нет, травмат, но мощный. Если в голову попадешь метров с двух-трех, его мозги в гоголь-моголь перемешаются в черепе. Если в упор, то скорее всего растекутся по стенке. А где взял, неважно. Важно, что не в магазине. Ни за кем не закреплен, по нему тебя не найдут, если что. Скинешь потом в реку или еще куда. Вот, кстати, патроны. Взял немного, но тебе хватит.
- Спасибо, братец. Хоть нож не придется в руки брать.
- Ну это как сказать. Я бы взял и потыкал его пару раз напоследок, чисто законтролить. Так же, как и он с твоим… Прости, забылся.
Перед глазами Артема пронеслась больничная палата, которую он успел посетить лишь однажды перед смертью отца. В тот визит он лежал на скрипучей койке весь в каких-то трубках с закрытыми глазами, а грудь резко поднималась и опускалась с шипящим звуком аппарата искусственной вентиляции легких, будто меха в кузнице. Артем хотел что-то сказать, но более-менее подходящие слова застряли, затерялись где-то в животе, у самих истоков человеческой речи. Врач сказал, что его привезли уже без сознания, со слишком большой кровопотерей.  Девять ножевых ранений, проникающих и резаных, таких умелых, словно орудовал мясник. Задеты внутренние органы. Повреждены крупные сосуды и нервы. Шансов было немного, если они вообще были. Отец так и не смог выкарабкаться из своей ямы, а Артем прямо в этой палате, все приняв заранее, поклялся себе, что вернет должок. Через пару дней, пока еще отец дышал, он узнал, кто был во всем этом замешан, и что произошло в ту злополучную ночь. Все по стандарту: шумная компания, незнакомые люди, водка, слово за слово. Но что человек должен был такого сделать или сказать, чтобы его исполосовали, будто несчастный кусок мяса на скотобойне? С арестом тянули непривычно долго, видимо не обошлось без связей. Он решил воспользоваться паузой, быстро собрался и приехал. Нужно было действовать на опережение, но сперва заняться похоронами.
Из колонок раздалось знакомое вступление. Король и Шут не спутаешь ни с кем. Крепко вцепившись в руль, Артем мчался по объездной дороге в другой конец города, в место, о котором ему поведал Макс во время вчерашнего разговора. Его цель часто набивала там свое безнаказанное брюхо в полном одиночестве. Так хочется вспороть его и посмотреть, осталось ли там хоть что-то от человека, пока он визжит, как свинья, захлебываясь в собственном соку. Увы, скорее всего, там лишь гниль и дерьмо. Ярость и злоба захлестнули разум с головой. Эта мразь ни за что отняла у него человека, которого он любил. Никто не имеет права отнимать у него то, что он любит. Педаль газа прижалась к полу, а стрелка спидометра завалилась за горизонт. Добравшись, он решил оставить машину подальше и пройтись до точки назначения пешком, чтобы не светиться, мало ли что. Артем сделал это, потому что видел подобное в кино, но на самом деле ему было плевать, ведь он знал, что его найдут в любом случае. Завернул к гаражам, бросил авто на пятачке у какой-то обшарпанной четырехэтажки, заглушил. Хлопнув дверцей, накинул капюшон и проскользил вдоль стены во тьму двора. Посмотрел на часы: пол десятого. Потрогал рукой пистолет, скрытый под толстовкой за поясом. Патрон с готовностью ждал своего часа в патроннике. В кармане брюк нащупал складной нож, на всякий случай. Чуть поодаль виднелась светящаяся вывеска ресторана, откуда цель должна была выйти около десяти часов вечера, по крайней мере такую информацию предоставил Макс. Если все не так, то этот ствол окажется у него в жопе сегодня же. Время замедлило бег, и он присел на дряхлую лавочку, чтобы досмаковать оставшиеся минуты, тянущиеся задубевшей жвачкой. Возможно, это все, что у него осталось. С приходом вечерней темноты на улицы опустился холод, и было непонятно, от чего все тело слегка знобит: то ли от этого холода, то ли от страха. Сейчас страх, словно ангел на правом плече, нашептывал ему на ухо ободряющие, но неразборчивые слова, лишенные всякого смысла. Декоративная дверь, освещаемая огнями, казалось слишком маленькой и далекой, хотя располагалась всего в метрах семидесяти от пункта наблюдения. Внезапно она открылась, и на площадке перед зданием показался одинокий низкорослый силуэт. Артем резко вскочил на ноги и почувствовал, что они в равной пропорции состоят из свинца и ваты. Стал перебирать ими как можно быстрее, но пульсирующий гул в ушах обгонял темп его сбивающегося шага. Мелькнула искра сигареты, которую силуэт неторопливо закурил. По мере приближения к нему стали проглядываться некоторые детали: строгая одежда, рука в кармане пальто (а вдруг он всегда ходит с ножом в руке?), блестящая залысина в обрамлении седины. Да, это точно он. Оставалось шагов десять. Артем смотрел ему в глаза, обхватывая пальцами рукоятку и снимая предохранитель. Тот, вероятно, все понял, пустив тонкой струйкой дым и бросив тлеющий окурок себе под ноги. Его лицо выражало некую смесь удивления и любопытства. Оказавшись перед ним достаточно близко, резким движением Артем достал ствол и приставил ледяное дуло к морщинистому лбу. Повисла театральная пауза длиной в пять секунд, а может и минут.
- Ну стреляй, ****еныш, чего ждем-то?
- Закрой ****ьник. За что ты его убил, сука?
- Смотря о ком, ты. Я просто так никого не валю.
На его роже нависла наглая ухмылка.
- Мой отец. За что, сука?!
Эхо разлетелось осколками по тротуару, распугивая птиц. Из ресторана выбежали несколько человек и застыли у дверей. На поваров и официанток они не были похожи. Все-таки он был не один.
- Твой батяня слишком борзо себя повел. А знаешь, из-за чего? Я предположил, что его сынок наверняка такой же черт, как и он. Я тебя помню. Когда-то где-то тебя я уже видел и даже лапу тебе жал, но ты мне сразу не понравился. Я знал, что он кинется за тебя в драку, если надавить на больное. А я уже соскучился по зоне, мне пора. Это мне и было нужно. Он просто подвернулся вовремя под руку. Базарю же, я никого просто так не валю.
И тут он засмеялся. Артем почувствовал, как пистолет дрожит в сжатом добела кулаке, передавая вибрацию старой, трясущейся в припадке хохота башки. Вдруг яркий свет, разбавляемый красно-синим свечением, рассеял мрак этой сюрреалистичной сцены. Из нескольких полицейских автомобилей, бесшумно выкатившихся будто откуда-то из кустов, выскочили люди в форме и рванулись по направлению к ним. Видимо, за стариком - как вовремя. Видимо, у них была та же самая информация. И видимо, это финиш. Нужно действовать на опережение. Окружающие шумы, крики, вопли слились в единый гул, который хотелось заглушить во что бы то ни стало и как можно скорее. Артем зажмурил глаза и нажал на спусковой крючок.
Чересчур жаркое лето находилось в зените, пока люди плавились заживо, лишь сделав шаг за порог своих домов. В дрожащих от огненного асфальта, словно под толщей кипящей воды, повседневных картинах они наблюдали миражи, изредка совпадавшие с реальностью. Где-то далеко от всей этой суеты, в одинокой камере стояла такая же духота и смрад, и единственным выходом оставалось только терпеть и ждать, вытирая липкие потоки, стекающие по всей площади тела. “А может я давно умер, и это и есть ад?”- меланхолично подумал Артем, уткнувшись мокрым лбом в более-менее прохладную склизкую стену. В последнее время он часто и подолгу сидел так, напевая свои любимые песни, размышляя и предаваясь воспоминаниям. А чем еще ему было заниматься, чтобы не рехнуться, кроме заполнения своих читательских пробелов времен школьной программы и поддержания физической формы на приемлемом уровне? С того дня, когда он сделал то, что сделал, прошло уже около двух лет. Звякнули ключи, и стальная дверь с грохотом отворилась.
- К тебе пришли, на выход.
Сто процентов, Макс. Больше было некому. После недолгой ходьбы с руками за спиной по узким коридорам, Артем оказался в комнате для посетителей и подтвердил свои предположения. Его закадычный друг сидел у столика, подперев рукой свою серьезную голову. Крайний раз он приходил в гости пару месяцев назад. Увидев Артема, он широко улыбнулся, будто наконец-то додумался до чего-то доброго и светлого.
- Вечер в хату, арестант! Вилкой в глаз?
Артем еле сдержал смех.
- И тебе не хворать, братец. Как дела?
- Да сам знаешь, все как обычно. Я тут тебе сладостей принес.
- Спасибо, от души. И Макс… Слушай, я не скоро выйду. Если выйду вообще.
Минутное молчание прервал тяжелый вздох Макса.
- Я в курсе, новости смотрю. Расскажешь, как все произошло?
- Не сейчас.  Короче, мне срок добавили. Приличный. У меня не было выхода. Если бы я этого не сделал, я бы с тобой здесь не сидел сейчас.
Макс опустил глаза вниз, снова приняв глубоко задумчивый вид, будто вычисляя закономерность расположения узора, покрывающего столешницу.
- ****ец. Ни больше, ни меньше.
Артем почесал шрам на левом боку. Уже который раз здесь в нем пытались проделать дыры, которые зарастали, словно он состоял из жидкого металла, как главный антагонист из фильма “Терминатор-2”. В четвертую и, как он надеялся, последнюю попытку, ему удалось перехватить инициативу в свои руки. В тот день он был готов. Когда в столовой резкая боль и холод слева под ребрами нарушили его покой, все стало понятно. Больше не было ни удивления, ни страха, только ледяная ярость и решимость идти до конца. Так кидается в бой смертельно-раненый тигр, прячущийся в зелени джунглей. После первого удара должен был последовать второй и третий, но хлесткий кросс в челюсть прервал подлую комбинацию неизвестного недоброжелателя. Он рухнул на плитку, со всего маху приложившись затылком. Артем сел сверху и стал месить кулаками то, что десять секунд назад могло быть лицом. Не слыша криков вокруг, свистков надзирателей, не чувствуя того, как несколько рук оттягивают его от уже бездыханного тела, Артем сделал последний рывок, схватил выпавший из ладони поверженного острый предмет и ткнул ему куда-то в область шеи несколько раз. Только сейчас до него дошло, что он, словно душевнобольной, орет дурниной, весь вымазанный в чужой крови.
- Им меня не достать, братец. Цепь на мне не порвется.
- Очень на это надеюсь. Береги себя, пожалуйста.
Их диалог продолжался еще несколько минут, после чего Артем встал из-за стола, пожал Максу руку и в приподнятом настроении двинулся вслед за сопровождающим, не оборачиваясь. “Надо жить”, - подумал он, вдыхая спертый воздух, наполненный надеждами и мечтами, а в голове крутилась “Сказочная тайга” Агаты Кристи.