Глава 15.
В 1923 году в поместье Василия Абрамовича появились новые жильцы, власти заселили пять семей. Это были рабочие государственных предприятий, заводов и фабрик. Советская власть щедро раздавала помещичье имущество рабочим и крестьянам, взамен они должны работать за копейки с мечтой о построении коммунизма.
Жители коммунальных квартир на Станичной особо не заботились о порядке в местах общего пользования, не созидали, а наоборот бросали мусор, вели себя так, словно у них есть дворник или уборщицы. Такое поведение обывателей раздражало тех, кто заботился о чистоте и уюте, нередко между ними вспыхивали скандалы и ругань.
Нужно отметить, что Наталья теперь представлялась как Наталья Мамонтовна, пресекала обращение новых жильцов к ней по имени, и каждый раз поправляла, если кто-то пытался назвать тетей или бабушкой. Скорее всего, она хотела причислить себя к семье Василия Абрамовича, или хотя бы таким образом сохранить иллюзию присутствия семьи купца. А, может, хотелось уважения и солидности, об этом она не делилась ни с кем. И только Майрам по старой памяти называла ее тетей, эта привилегия была исключительно у Майрам. Наталья так и не обзавелась семьей, ждала Андрея, а он сгинул на полях сражений и уже вряд ли вернется. Сероп и Майрам сделали Наталью крестной мамой Кнарочки, несмотря на это, даже своей подрастающей крестной дочери она разрешала себя называть только Натальей Мамонтовной. Некоторые жильцы между собой звали ее Мамонтовна.
На фоне новых жителей поместья, которые не заботились об организации своего жилья, не придавали значения внешнему виду и поведению, часто сквернословили, дрались, выделялась одна семья, поселившаяся на втором этаже усадьбы, она была не похожа на остальных. Фамилия Корхмазянц говорила сама за себя. Носители этой фамилии славились бесстрашием, смелостью и благородством. По семейному преданию, один из их предков был настолько храбрым и отважным фидаином, что турки, против которых он воевал вместе со своим отрядом, прозвали его коркмазом, что с турецкого значило «бесстрашный». «Свобода или смерть!» - с этими словами жили и боролись многие армяне в прошлом. Сероп и все пролетарские жители поместья чувствовали благородную внутреннюю силу главы семейства, в поведении и манерах которого сквозила какая-то неведомая мощь, достоинство и порядочность. Состояла семья из четырех человек. Глава семейства - Корхмазянц Аваким - замкнутый, чрезмерно суровый и серьезный человек. В его присутствии дети разбегались, женщины замолкали, а собаки на него не лаяли, а встретившись взглядами, поджимая хвост, убегали. Взор Авакима был пронзительным и тяжелым.
Жена Галина (Гайкануш) была полной противоположностью своему мужу: добрая, покладистая, улыбчивая и немногословная. Со стороны казалось, что она его не боится, но мужу перечить никогда не решалась, покорно слушалась и соглашалась с любым решением.
Старший сын – Мамикон - семи лет от роду, был уменьшенной копией отца, но в силу возраста, качества, присущие его родителю Авакиму, пока не проявлялись: как и все дети, Мамикон не прочь был пошалить и позадираться со сверстниками.
Дочка Аня (Арекназ), которой на тот момент исполнилось шесть лет, не походила ни на одного из родителей ни характером, ни внешностью: светло-каштановые волосы, светло-карие глаза, маленького роста, чрезмерно щупленькая. Она была очень трудолюбивая, казалось, детские шалости и проказы не для нее, девочка все время что-то чистила, подметала, стирала, делала порой непосильную работу для такой хрупкой девчушки. Грустные глаза этого ребенка словно скрывали какую-то тайну.
Когда Сероп узнал от Майрам, что в их доме поселилась армянская семья, невероятно обрадовался. Ведь теперь он мог поговорить на родном языке с братом по крови. Учитывая коммуникабельность и умение подружиться с любым человеком, Серопу легко удалось найти подход к этому суровому мужчине. Авакима и Серопа объединяла и принадлежность к одной нации, и родной язык, который много веков объединяет и соединяет армян, разбросанных по всему миру. Итак, они жили в одном поместье и вместе выполняли работу во дворе, а конюшня и мастерская Тихона стали их владениями. Кроме того, иногда в выходные дни они собирались, разжигали костер и хотели бы пожарить мясо или курицу, но в те нестабильные времена был голод. Позже это время войдет в историю как голодомор, продукты были на вес золота. Поэтому Аваким и Сероп разжигали костер и пекли картошку, иногда на шампурах грели хлеб или лепешки. Потом делили между всеми детишками, порой доставались маленькие кусочки еды, но обиженных не было. Запах костра создавал иллюзию праздника и спокойствия, под треск догорающих дров мужчины мирно играли в нарды. День за днем, Аваким и Сероп становились друзьями.
- Аваким, твоя Аня успевает помогать и твоей жене, и моей Майрам, не девчонка, а огонь, - говорил Сероп, думая, как правильно сыграть выпавшими в Зарах числами.
Немногословному Авакиму нравилось слушать нескончаемые истории, которые рассказывал Сероп. А у Серопа словно из рога изобилия возникали все новые и новые сюжеты. Сероп рассказывал и про семью Василия Абрамовича, и про новую власть. Казалось, он хотел выговориться за все годы молчаливого пребывания здесь. Сероп не скупился на похвалу в адрес членов семьи Авакима, особенно хвалил дочку Аню. Аваким внимательно слушал и пристально следил за игрой, не пропуская ни одного движения соперника.
- Аня - дочь моего брата, - задумчиво сказал Аваким.
- Почему он не приедет к нам, место есть, пусть погостит, - наивно, без задней мысли предлагал Сероп.
В этот момент, словно время остановилось, глаза Авакима помутились, желваки заходили. Сероп отвлекся от игры, ему стало страшно. Такая реакция на слова Серопа грозилась перейти в ярость. Но Сероп ошибался, недавние воспоминания погрузили этого внешне крепкого, почти каменного человека в глубокую скорбь.
Аваким рассказал Серопу, что они богато жили в городе Святого Креста (ныне Буденновске ). Раньше его предки жили в Турции, женщины умело сушили инжир, финики, персики и все, чем были богаты их сады, а мужчины успешно торговали сухофруктами, не только на территории Турции, но и в Иране. Дело было поставлено на поток.
- Мы покинули родные края в самом начале резни, тем самым спасли себя и свои семьи, - говорил Аваким, погружаясь в воспоминания прошлой жизни.
Сероп слушал Авакима и вспомнил, как его отец Крикор ругаясь, говорил, что срочно нужно уезжать и спасаться. Но ему никто не верил, тянули до последнего с уездом, что потом обернулось тяжелейшей трагедией для всей семьи. До сегодняшнего дня Сероп никому не раскрывал душевной боли, не рассказывал о том, как они с девочками бежали, что с ними было. Теперь ему захотелось поделиться с Авакимом своей историей. Они уже забыли об игре в нарды и погрузились в события, которые объединяли не только их семьи, но и весь армянский народ. Аваким и Сероп рассказывали друг другу о своей непростой жизни. Сероп утирал слезы, а Аваким железной волей подавлял эмоции, становясь скалой, похожей на Арарат.
- Нам удалось продать имущество, правда за копейки, но все же, - сказал Аваким, обдумывая следующий ход.
- Решили двигаться на Северный Кавказ, обосновались в городе Святого креста (Буденновск), брат Гарегин немного пожил с нами, потом решил с семьей перебраться в деревню Спицевка, - на этих словах горло у Авакима перехватило, он словно стал задыхаться. Опустил голову и так сидел какое-то время. Образовалась тишина, которую никто из них двоих не решался нарушить. Аваким справлялся с волнением, а Сероп подумал: «Может и не нужно возвращаться мысленно в то время, о котором без слез не расскажешь?».
- Я ему говорил: «Нужно держаться вместе», - продолжил Аваким, махнув рукой.
- Так нет же, как баран упертый, - яростно почти кричал Аваким.
- Он в Турции занимался земледелием, разводил отары овец, не может он без земли.
- А в этих краях чернозем как пух, только возделывай, в Турции все камни, да глина, а здесь…. – на этих словах Аваким снова прервал рассказ, словно его брат Гарегин сидит рядом с ними.
- Мой старший брат! Да ты не знаешь, Сероп, что это был за человек?! – ударив по своему колену кулаком, говорил Аваким. Словно Сероп перечил ему. У Серопа екнуло в душе, он чувствовал приближение беды в рассказе Авакима.
- Гарегин с подростками сыновьями восстановили заброшенную, разрушенную ферму.
- Его сыновья были совсем детьми.
- По лесам собирали одичавших коров и овец, возделывали поля, сажали овощи и пшеницу.
- Ты знаешь, Сероп, и пошло дело!
Много работали, очень много работали, стали становиться на ноги, - и опять необъяснимая тоска и печаль навалилась на Авакима. Тем не менее, прекращать рассказ Аваким не хотел. Он не мог более носить это горе в душе, Авакиму нужно было поделиться, а чужому человеку всегда проще рассказывать о своей боли. Может потому, что эта боль не принесет собеседнику столько страданий, если бы он разговаривал с членом своей семьи. И события, словно из прорвавшегося фурункула выходили на поверхность души этого «каменного» человека. И вдруг Сероп тихо сказал:
- Цавт танэм ,
Эта фраза относится к числу тех, которыми не бросаются. Этой фразой армяне обращаются к самому дорогому человеку, желая разделить его страдание или беду, а также показывают свою любовь к нему. Например, такое выражение может сказать, обнимая, армянская мама своему внезапно захворавшему чаду. Также – «Цавет танэм», что означает заберу твою боль себе, скажут и дети пожилым родителям. Говорят, эта нежная и искренняя армянская фраза звучит словно молитва и даже способна унять боль...
И в этот момент Аваким перестал быть неприступным аксакалом, он с благодарностью крепко обнял Серопа как родного брата. Впервые за долгие годы, проведенные здесь на чужбине, оторванный от родных, Сероп ощутил братские объятия.
- Спасибо, брат, - сказал Аваким, пожимая руку Серопу. С этого момента они стали разговаривать словно родные люди.
- Да, мы тоже помогали Гарегину, все было хорошо, - спокойно без надрыва продолжал Аваким.
- 4 января 1917 года у Гарегина родилась дочь Аня, радости не было конца, они с женой ждали дочь, так как рождались одни пацаны, - радость блеснула в глазах Авакима, видимо это событие радовало весь род Корхмазянцев.
- На крестины собрались все, танцевали, ели пили, всю родню собрал Гарегин, - на этом месте Аваким запнулся, в голове пролетела мысль: «Словно знал, что в последний раз», но вслух озвучить не решился.
- Таким весёлым я своего старшего брата Гарегина никогда не видел,
- Каждому сказал хорошее слово, с племянниками разговаривал как с равными, стариков с уважением благодарил, словно прощался, - Аваким отвернулся, преодолевая волнение.
- Знатно погуляли в тот день, - с грустью сказал Аваким.
- А тут, смотрю, брата давно не было, куда делся?
- Сначала думал - заработался, сам знаешь, как с хозяйством, не бросишь, ведь скот как дети, то болеют, то окот, то стрижка, день-два пропустишь, шерсть уже не та, - в подтверждение своих слов Аваким махнул рукой.
Серопу было близко животноводство, поэтому он со знанием дела кивал головой.
- Я тоже закружился, моя жена Гайкануш вот-вот родит, далеко от дома не уезжал, врача, мало ли что, - говорил Аваким, не переставая жестикулировать.
- Но душа ныла, сам не понимал, почему, да, еще мать как заладит: «Что-то Гарегин давно не приезжал….», - продолжал рассказ Аваким.
- Ну вот и Галя уже родила Мамикона, а от Гарегина нет вестей, и сыновей не присылает.
- В один день собрался я и поехал навестить старшего брата, сладости взял для детей, а сердце ноет, сам еду, а на душе кошки скребут. Так долго я еще никогда не проезжал этот путь: колесо отвалилось на телеге, пока отремонтировал, приехал затемно, - Аваким замолчал, переводя дыхание.
В рассказе Авакима мелкой поступью подбиралась беда.
В свою очередь у Серопа начинало колотиться сердце, он мысленно погружался в свою историю, вспомнил как бежал сломя голову домой, предчувствие беды в тот момент летало над его головой.
- Знаешь, Сероп, когда я подошел ко двору, почувствовал неприятный запах гниющей плоти. Внутри себя стал успокаивать: «В местах, где забивают скот, всегда так скверно воняет», но сейчас это был другой запах, - Аваким снова замолчал, ком в горле перехватил дыхание.
Сероп в свою очередь отчетливо видел двор своего дома в Турции, кровавые следы на земле и этот сладковатый запах, от воспоминаний которого даже сейчас подходит к голу тошнота.
- Уже было темно, во дворе дома и на скотном дворе - мертвенная тишина, ни корова не мычит, ни собака не лает.
- Я позвал племянников, жену Гарегина, но в ответ - тишина, словно их нет, и когда я вошел в дом, волосы на моей голове зашевелились и поседели в один момент, - Аваким замолчал.
А Сероп мысленно заходил в свой собственный дом в Турции, в этот момент он ощущал те же эмоции, что и тогда. Глаза Серопа налились слезами, он не моргая смотрел в то самое страшное утро своей жизни.
- Захожу, в доме темнота, но чувствую, что кто-то есть, мороз по коже побежал, знаешь, я многое видел в своей жизни, меня невозможно напугать, я ничего не боюсь, а тут словно лед за пазуху кинули, словно в склеп вошел, - Аваким рассказывал, совершенно не обращая внимания на Серопа, мысленно погружаясь в события прошлых лет. Он даже не подозревал, что Сероп в этот самый момент переживает свою страшную историю, которая перевернула его жизнь, жизнь Лизы и Майрам. И как-то совершенно неожиданно для себя Сероп подумал о братишке Майрам.
- Нащупал спички в кармане, зажег и увидел, - Аваким побледнел, словно снова вошел в дом брата.
- Гарегин, худой, измождённый сидит на кровати, опершись спиной о стену.
- А на руках держит дочку,
- Анечка обняла его за шею, а голова лежит на плече отца.
- Глаза брата были широко открыты, он неотрывно смотрел на дверь, видимо ждал меня, он ждал помощи, - эмоциональное напряжение достигло предела, каждый мускул на лице Авакима дрожал, казалось, он сам сейчас умрет.
- Брат еще был жив, и когда он увидел меня, видимо собрал остатки сил и прошептал последние слова: «Спаси Аню», и умер прямо у меня на глазах, - Аваким закрыл глаза, было видно, как вздрагивает его рука, лежащая на колене.
- Я зажег свечу, говорю ему: «Брат, брат», а он уже не дышит, смотрю, а Аннушка подает признаки жизни: очень слабая, худая как былиночка, тогда схватил я ее на руки.
- Сам понять не могу, что с ними произошло? Где все остальные? Отчего умер мой брат?
- Но чувствую, что двухгодовалую племянницу нужно спасать.
- Не помню, как добрался с Аней до своего дома, отдал ее жене Галине, а сам не переводя дыхания, поехал обратно.
- Я тогда еще не знал, что произошло с моим братом, от чего он умер.
- Еду, а самого сомнение гложет, вдруг Гарегин еще живой, вдруг мне показалось, что он умер, а я не помог брату, мысли в голове сумасшедшие роились.
- Это был самый длинный путь в моей жизни, казалось лошади не хотят дальше продолжать ехать.
- Под утро приехал на ферму Гарегина, уже светало и только теперь я увидел во дворе завернутые в простыни, в ковры трупы семьи брата.
- Позвал священника отпеть их всех, он-то мне и рассказал, что в деревне жителей не осталось, все умерли кто от голода, кто от тифа, и семья моего брата была не исключением.
- Только теперь я все понял.
- Семья Гарегина была больна тифом,
- Гарегин, будучи больным и уже очень слабым, не мог хоронить родных, он лишь заворачивал умерших детей и жену в ковры, в простыни, во все, что находил под рукой - плечи Авакима дрогнули, но слезы не проронил.
А из глаз Серопа медленно текли слезы, он вспомнил голубые, как небо, глаза своего отца, вспомнил голос, который сказал: «В колодце». У Серопа словно открылась старая рана и стала обильно кровоточить, сердце сжалось, воздуха не хватало.
Сероп слушал историю Авакима, понимал, что потеря близких – самая страшная и безвозвратная потеря. Разница трагической утраты была лишь в том, что родных Авакима забрала болезнь, у них не было шансов на выздоровление. А семью Серопа безжалостно убили, это сделали те, кого людьми назвать не поворачивается язык. В их власти было сохранить жизни детей, родителей и жены Серопа, но они приняли кровавое решение. Мужчины, которых мы называем воинами - благородны и милосердны, они сражаются за территорию. Выступают защитниками или миротворцами. Там в Турции, убийцы вели себя как звери, ненасытные хапуги, бесцельно уничтожая мирных жителей.
- Я думаю, Гарегин ждал меня до последнего, чтобы отдать Анечку.
- Как представлю, сколько времени он провел в таком состоянии, согревая дочь остатками своего тепла, - волна скорби снова пробежала по лицу Авакима.
- Ведь он смотрел на дверь, а я не приезжал, я чувствовал беду и не ехал, - Аваким снова закрыл глаза, было похоже, что он разговаривает во сне.
- Батюшка отпел всю семью, детей, жену, Гарегина.
- Я вот этими руками копал им могилу, - Аваким посмотрел на свои руки, словно они были в земле.
- Священник сказал, что, если я не хочу потерять всю родню, то нужно тела немедленно придать земле и родственников нельзя сюда везти, они тоже могут заболеть, а у каждого дети, - Аваким говорил, продолжая смотреть на свои руки, как будто читал книгу.
В свою очередь Сероп вспоминал, как тоже копал могилу своими руками родным, тоже похоронил их во дворе. Рассказ Авакима откликался в душе Серопа, в этот момент их терзали одинаковые чувства после потери близких, неимоверная скорбь и угрызения совести от ощущения, что все можно было исправить и не допустить беду.
- Батюшка сказал, что не нужно было отвозить Аню к себе домой, она тоже больна, может заразить и его ребенка, жену и всех, кто с ней рядом.
- Как услышал это, сломя голову поехал обратно.
- Дай Бог здоровья моей жене.
- Галя знала о том, что ходит такая страшная болезнь, поэтому сразу же раздела Анульку, обтерла самогонкой, положила в отдельную комнату на полынь, а одежду сожгла.
- Двухлетняя племянница была слишком истощена, любая пища могла ее убить, тогда Галя решила кормить ее грудью, слава Богу, молока хватало Мамикону и Ане.
- Анюта постепенно стала поправляться.
В этот момент совершенно случайно вышла Аня с веником, стала убирать во дворе. Аваким встрепенулся.
- Анна, иди в дом, не видишь, мы с Серопом разговариваем.
Девочка исчезла за дверью, на первый взгляд могло показаться, что Аваким ведет себя с Аней чрезмерно строго. На самом деле, Аваким считал, что жалость делает людей слабыми и беззащитными, хотел, чтобы Аня стала стойкой и сильной.
- Вот, Сероп, открыл тебе свою душу, как брату.
- Мы Мамикону и Ане не говорим, что они двоюродные, повзрослеют, узнают, а сейчас пусть растут как родные.
- И ты никому не говори, даже жене, знаю я их языки.
- Одного себе простить не могу, может Гарегин еще был жив, может я еще мог спасти, с этой болью буду жить до последних своих дней.
Аваким встал и пошел в дом, видимо, воспоминания его вымотали, а может, ему нужно было побыть одному.
Сероп еще долго сидел, не в силах даже пошевелиться, воспоминания о своей трагедии снова терзали душу. Потом Сероп пошел на сеновал, в эту ночь не сомкнул глаз.
Время шло, усадьба Василия Абрамовича наполнилась детьми, их было втрое больше, чем взрослых. Вместительный двор усадьбы притягивал к себе и детишек из соседних домов. Поэтому, во дворе с раннего утра до позднего вечера слышны детские голоса, плач и смех вперемешку с криками взрослых.
Когда Аваким со своей семьей поселились на втором этаже усадьбы на Станичной, Кнарочке был годик, Вараздату - два, Анне - шесть лет, Мамикону - семь.
Аня, приемная дочь Авакима, быстро подружилась с Майрам и Натальей Мамонтовной. Майрам смотрела на эту шуструю шестилетнюю девочку и вспоминала свои посиделки с Аревик, как ей нравилось бывать в их доме. Майрам также, как сейчас Аня, помогала Аревик, смотрела за Сонечкой и Левоном. Майрам вспоминала, как Аревик хвалила ее, когда она шустро работала. Майрам так отчетливо погружалась в воспоминания, что могла вспомнить даже запах лепешек, которые они вместе пекли.
Майрам нравились эти параллели, уж слишком Аня напоминала ей саму себя. Аня тоже ощущала это притяжение, девочке хотелось быть рядом с Майрам. Сами того не подозревая, Майрам и Аня ощущали прочную энергетическую и даже родственную связь. Они обе любили маленькую Кнарочку. А Кнарочка обожала Аню.
Когда девочки подрастут, то поймут, что они ближе сестер, их привязанность будет продолжаться и тогда, когда они будут девушками, и мамами, и бабушками, и прабабушками. Это будет, непременно будет, а сейчас Кнарочка едва начала ходить и после слов «Мама и папа», сказала: «Аня». Ане нравилось быть на правах старшей сестры, нравилось воспитывать маленькую Кнарочку, нравилось ощущать любовь Майрам.
Ане было чуть больше шести лет, внешне маленькая, хрупкая, но такая быстрая и шустрая, не успеет мама Галя подумать, а она уже все сделала и бегом, сломя голову, несется к Майрам.
- Аня, зачем носишь на руках Кнарочку, она уже тяжелая, - ругалась по-матерински Майрам.
И вдруг, совершенно неожиданно, в памяти вплыл эпизод из прошлой жизни, как Майрам на руках носила Петю и Митю в пещере Отца Давида. Майрам и сама не поняла, почему вдруг вспомнила об этих мальчиках. Но мы знаем, что случайностей в жизни не бывает, и, если мы думаем о ком-то, то это наверняка важно и что-то значит. Вселенная посылает нам знаки и подсказки, к сожалению, мы пока не научились их расшифровывать, подчас принимая за совпадение.
Майрам обрела близких людей, которые прогнали из ее жизни одиночество. Постепенно, совершенно чужие семьи становились близкими.
Когда Вараздату исполнилось четыре годика, у Лизы и Антона появился второй сын Георгий. Даже в младенческом возрасте братья отличались друг от друга. Георгий был уменьшенной копией Антона, Вараздат же повторил Лизу во всем: и внешне, и внутренне. Силе характера этого мальчика мог позавидовать даже взрослый мужчина.
В свою очередь, у Майрам родился сначала один сын, но, даже не вскрикнув, умер, за ним родился еще один. Ребенок был слабенький, еле дышал и через несколько дней тоже умер. Каждый раз роды у Майрам принимала Лиза.
Лиза понимала, что с младенцами происходит что-то не то и поразмыслив, поняла, что причиной смерти малышей Майрам было то, что дети не дышали полной грудью. Первые минуты жизни невероятно важны, ведь с первым криком раскрываются легкие и наполняются воздухом, так необходимым для жизни. А дети Майрам словно задыхались, не могли полноценно дышать. Лиза прокручивала в голове роды, вспоминала, как вели себя младенцы Майрам, проводила параллели с рождением своих собственных детей. Понимала, что нужно помочь деткам Майрам и Серопа выжить, но не знала как, навыков реаниматолога у нее не было.
Майрам же после потери сыночков – младенцев снова отчаялась родить сына. Эти утраты привели к тому, что Майрам еще больше любила свою несравненную красавицу дочку, баловала ее, Кнарочка купалась в любви и ласке родителей.
Сероп часто называл Кнарочку Соней. Дочери было непонятно, с кем именно путает ее отец, она проявляла недовольство и не желала быть Сонечкой. Кнарочке нравилось ее имя.
- Папа, кто такая Сонечка, мне кажется, что ты ее любишь больше, чем меня? - по-детски задавала вопрос еще совсем маленькая Кнарочка.
- Ты - моя несравненная доченька, я люблю тебя больше жизни, - отвечал Сероп, обнимая и целуя дочурку. А в глазах Серопа была тоска и немыслимое горе. Кнарочка была слишком мала, чтобы поведать ей историю своей потери. Сероп и сам не понимал, почему он Кнарочку так называет, ведь девочки не были похожи между собой, да и времени прошло слишком много с тех трагических событий. Тем не менее, память держала в голове потерянных навсегда любимых людей, словно их души были всегда с ним.
Кнарочка спрашивала про Соню и у мамы, и у Лизы, но ответа так и не получала. Взрослые говорили ей: «Подрастешь, узнаешь». Кнарочка была слишком любопытна, этот вопрос не давал ей покоя, девочка хотела знать это сейчас, ей не хотелось ждать. Тем не менее, таинственная Сонечка оставалась для нее не разгаданной. Пройдет много времени, прежде чем Лиза расскажет Кнарочке ту жуткую историю про Карс, про бабушку и дедушку, про Сонечку и Левона, про тот ужасный колодец и конечно же про шрам на голове Лизы.
Как уже было ранее сказано, двор усадьбы Жидкова притягивал к себе детей со всей окрестности. Вараздат был не исключением, в три годика он впервые сам прибежал к Майрам и Кнарочке, все очень удивились, что такой маленький не испугался, не заблудился. С того самого времени Вараздат улучал момент и, если кто-то забывал закрыть калитку, то он непременно пользовался этим и бежал на Станичную. Лиза, обнаружив исчезновение, с лозинкой в руках знала, где именно искать проказника. Лизе не нравилась привязанность Вараздата к Майрам.
С возрастом Лиза поняла, за что конкретно она злится на Майрам, Лиза не могла смириться с тем, что Майрам турчанка. Лиза жила в семье Сардарьянцев, и когда они собирались все вместе за одним столом, тема геноцида армянского народа всплывала сама собой. Если раньше Лиза была сосредоточена на горе, которое причинили турки ее семье, то теперь диапазон познания расширялся, она понимала, что многие семьи испытали тоже самое, что и они с Серопом. Масштаб трагедии был настолько велик, что о бесчинствах и зверских убийствах армян рассказывали повсюду. Не было ни одной армянской семьи, которая бы не пострадала от рук османских палачей, в каждой семье были погибшие и растерзанные жертвы тех массовых убийств. И каждый раз, когда говорили слова: «Турция, турки, Карс», Лиза думала о Майрам. И всю свою ненависть, обиду и боль того времени обрушивала на Майрам.
Мысленно возвращаясь в события того времени, Лиза ругала себя, за то, что попросила отца взять Майрам и ее братишку в повозку, когда они бежали из Турции. Ругала Серопа, за то, что он стал жить с Майрам, а потом и женился на ней. Для Лизы во всем больше всех была виновата Майрам: она сама бежала за повозкой, она совратила Серопа, она вышла замуж, она родила ребенка, она, она, она….. Во всем и кругом была виновата Майрам. Временами обида Лизы превращалась в нестерпимую ненависть к Майрам, боль и стыд за Серопа, что он явился «жертвой» этой «пройдохи».
И вот теперь, ее любимый сын Вараздат, подрастая, искренне любит Майрам и Кнарочку, не разрешает ей, его матери говорить всякие плохие слова в адрес Майрам и ее дочери, злится за это на свою собственную мать, вставая как коршун между Лизой и Майрам с Кнарочкой. И чем больше Лиза старалась опорочить Майрам, тем сильней защищал ее Вараздат.
Некоторые мамы находят повод, для того чтобы бороться со своими детьми. Порой, это бывают ветряные мельницы и мамы сами понимают, что в этой схватке скорее всего проиграют, но настойчиво продолжают военные действия, может еще для того, чтобы показать свое превосходство ребенку и навязать собственное мнение. Так было и у Лизы с Вараздатом. Лиза почему-то решила, что Майрам не может родить Серопу сына и хочет забрать Вараздата себе. Конечно же, это было не так. Сероп обожал своего первого внука Вараздата, а Майрам прикипела к нему всей душей еще когда Вараздат был младенцем, она искренне любила этого сорванца и непоседу, многое ему прощала, в каких-то моментах покрывала, по-матерински кормила вкусненьким, целовала, говорила ласковые слова. В отличие от Лизы, от которой ласкового слова не слышал никто. Все были счастливы, когда Лиза не ругалась, это означало, что все нормально. Нужно отметить, что с годами характер Лизы становился более требовательным и нетерпимым, это касалось всех членов ее семьи, Антону и Вараздату частенько доставалось по малейшему поводу, да и просто так, для профилактики. Антон любил Лизу такой, какая она есть и не обижался, понимал, что она хочет сделать всех и все лучше, довести до совершенства. Дома всегда была вкусная, свежеприготовленная еда, в комнатах и во дворе безупречный порядок, чистота. И если эта идиллия по чьей-то вине нарушалась, жди «гром и молнию». Нужно отметить, что Лиза была еще и прекрасной экономкой, она не расточала, а собирала и приумножала капитал, одним словом, каждая копейка была на счету и никаких поблажек никому.
Несмотря ни на что, дети Майрам и Лизы, Кнарочка и Вараздат, были дружны и росли как родные брат и сестра. Их ряды пополняли Мамикон и Аня, создавая дружную команду, они держались обособленно от других детей, как одна семья. Мамикон на правах старшего защищал от обидчиков девочек и Вараздата. Он был предводителем, он не только защищал, но и брал на себя ответственность за проказы каждого, считал, это он не усмотрел за младшими. Аваким наблюдал за детьми, особенно ему нравилось, как держит себя Мамикон, в этом мальчике с раннего возраста были видны качества присущи мужчинам рода Корхмазянц – отвага, смелость, забота о слабых и острый ум. Нравилось отцу, что сын стремится к познаниям, с явным интересом ходит в школу, усердно осваивает науки, терпеливо «грызет гранит науки».
Вараздат старался во всем подражать Мамикону, он для него был примером и идеалом. Вараздат никогда не капризничал, не лил слез и мог терпеть боль, быть отважным как Мамикон.
Вараздат был рослым, крепким мальчишкой с русыми волосами, зелеными глазами и безупречно белой кожей как у Лизы. Кнарочка же была полной противоположностью Вараздата: маленького роста, щупленькая, со смоляными волосами, смуглой кожей и черными, как маслины, глазами. И когда они играли на улице с детворой, невозможно было даже предположить, что эти дети ближайшие родственники.
Пустующая до этого времени конюшня стала домом для пары лошадей и повозки Авакима. Аваким облюбовал и занял мастерскую Тихона. Теперь здесь была обувная мастерская, в которой Аваким шил чувяки и сапоги. Нужно сказать, что обувь пользовалась спросом.
Аваким давал свою повозку Серопу, чтобы они с Майрам и подрастающей Кнарочкой возили на вокзал лепешки, одежду для военных, теперь еще и обувь, которую шил Аваким. Получился небольшой семейный подряд. Сероп все реже и реже ходил на рынок, работа грузчиком становилась для него тяжелой.
Сероп как брату помогал Авакиму, тот в свою очередь, не обижал его и делился доходом, едой и одеждой. Аваким и Сероп сближались, становясь братьями.
Несмотря на частую смену жительства, переезжая из одного места в другое, Аваким, конечно, терял капитал, но накопленных средств хватало, чтобы в другом месте купить жилье и продолжить дело, которое приносило доход. Несмотря на политические изменения в стране, Корхмазянцы не бедствовали. Они были словно непотопляемый крейсер. Неудачи и убытки были для людей этой семьи неважны, используя накопленный капитал и умение вести бизнес, они поднимались снова. Нужно отметить, что Аваким был не только суровым, выносливым и серьезным, но еще и очень расчетливым, грамотным и умным. Считал образованность главным успехом в делах, поэтому не жалел времени и средств для образования Мамикона. Желание учиться приветствовалось, а успехи поощрялись.
Аня тоже ходила в школу, но для нее это было испытанием. Девочка считала, что гораздо важнее домашние хлопоты. Она прекрасно смотрела за малышами, а вот сидеть за партой не хотелось. Да и как усидишь на месте, если дома нужно помогать маме, воды наносить, прибрать в комнатах, еще помочь Майрам, поиграться с Кнарочкой. Аваким видел и это, но понимал, что качества, которыми обладала Аня, впоследствии, сделают ее отличной женой и матерью. По мнению Авакима, мужчина должен вести главную роль в семье, думать о ее благосостоянии, жена должна уметь сохранить и приумножить, то что приносил ей муж.
В один из воскресных дней Аваким работал в мастерской.
- Сосед, сегодня выходной, давай партию в нарды сыграем, смотри какая сегодня погода, - говорил Сероп, показывая свое хорошее настроение.
- Давай, я уже думал об этом, а потом смотрю, ты не появляешься, ну и работаю дальше, - ответил Аваким Серопу.
Мужчины расположились в центре двора, тем самым показывая детворе, что сегодня баловаться и шалить не позволено. Друзья обсуждали погоду и нововведения властей.
- Аваким, а почему ты переехал в Ставрополь, говорят, что в Старых крестах (Буденновске) люди живут лучше, чем у нас? – спросил Авакима Сероп, не отвлекаясь от игры в нарды.
- Да, мы тоже хорошо там устроились, и дом был добротный свой, не то что здесь, - ответил Авакиим, рукой показывая на усадьбу, которую и усадьбой уже назвать было трудно.
- Когда власти повсеместно отбирали нажитое, к нам тоже стали приходить чекисты.
- Чуть ли не каждый день переворачивали все в доме и во дворе, рылись в сараях, искали, чем можно поживиться, - Аваким сделал паузу, чтобы обдумать следующий ход.
- Но как они ни искали, ничего найти не могли, забирали так, по мелочи, то какой-то инструмент, то бурки, но чуяли, что у нас есть драгоценности и деньги, конечно они искали их.
- И что, нашли? – заинтересовано спросил Сероп Авакима.
- В один из дней пришли снова.
- В другие дни вели себя спокойно, просто шарили по углам, но не оскорбляли, не орали.
- А в этот раз с порога, как начали скандалить, знаешь, и такие обидные слова в адрес жены, меня кричали.
- Я терпел, понимал, что не нужно ссориться с властями, а Галя, жена, не выдержала и давай с ними ругаться, мол: «Чего ходите каждый день, все уже и так перевернули, убирай тут после вас!».
- А чекисты только этого и ждали, им нужен был повод для скандала, ногами топали, кулаками били о стол и стены, вели себя как умалишённые, сыпали угрозы, что посадят в тюрьму.
- Жена уже, и сама не рада была, что затронула этих придурков.
Аваким рассказывал спокойно, не прекращая игру, Сероп тоже старался не отвлекаться, но рассказ Авакима заинтересовал его.
- В общем, разразился большой скандал, я еле сдерживал себя.
- Чекисты кричали: «Отдавайте золото, мы знаем, что оно у вас есть! Будем ходить к вам до тех пор, пока не отдадите!», - продолжал рассказ Аваким.
- И знаешь, они мне порядком надоели, дети, Мамикон и Аня, боятся их, а эти шакалы перед лицами детей маузерами крутят.
- Я был на взводе, уже думал перебить их всех.
- Взял одного, самого борзого за грудки и слегка встряхнул, чтобы одумался, перестал пугать детей и жену - говорил Аваким со знанием дела. Он был большим знатоком военных дел, его дед и прадед, да и отец были великолепными воинами.
- А потом на войне вот враг, вот ты, или он тебя или ты.
- А здесь, понимаю, политика нужна, они специально давили на нервы, знали, что я им ничего не сделаю, ради семьи буду терпеть или отдам накопленное.
- После того, как я тряхнул одного, они словно озверели, стали еще сильней провоцировать, рыскать как обученные собаки, - Аваким посмотрел на Серопа, а тот так увлекся рассказом, что позабыл про игру.
- Так вот, орут они, бегают по дому, угрожают, но найти ничего не могут, от этого еще пуще бесятся.
- И тут, видать, сами устали, собрались уходить, с криками, что придут завтра и нам не поздоровится, уже вышли и последний в сердцах, как хлопнул дверью, что чуть притолока не вывалилась.
- Притолока то не вывалилась, а вот глиняный горшок, который мы с женой замуровали над дверью, упал с грохотом и все золотые монеты рассыпались, - Аваким спокойно почесал бороду, словно в его рассказе не было ничего особенного.
- Мы молча смотрели, как эти собаки ползают по полу и собирают наши деньги.
- Вот так мы потеряли часть того, что нажили и сумели спасти, когда бежали из Турции.
Аваким рассказывал так, словно и не расстроился о потере. Сероп слушал и не мог сказать ни слова.
- Но остальные схроны они так и не нашли, - улыбнувшись, подмигнул Серопу Аваким.
- В тот же день мы собрались и приехали с семьей в Ставрополь, а эти изуверы разгромили все, что было внутри дома, кувалдой били стены, поднимали полы, но все напрасно, - самодовольно говорил Аваким.
- Так мы оказались здесь, за небольшую плату нас поселили сюда к вам, только это тоже секрет, - опять подмигнув, таинственно сказал Аваким.
Время шло, дети Майрам и Лизы подрастали, Мамикон и Аня уже были подростками.
Наступил 1929 год. Майрам в очередной раз была беременна, она уже потеряла надежду родить сына. Эта беременность проходила на удивление спокойно. В тот день Сероп был на дежурстве, охранял обувную фабрику. Майрам с самого утра не присела и после обеда почувствовала схватки. Она уже прекрасно знала, как проходят роды и что для этого нужно. Наносила воды, закипятила, приготовила тазы, пеленки, старые простыни, все необходимое. Кнарочка была незаменимым помощником, ей уже шел восьмой год, она многое понимала, тем не менее, вопросов было нескончаемое количество. Майрам отшучивалась, а у самой душа болела, она беспокоилась, как пройдут роды и переживала за жизнь пока еще не родившегося младенца.
- Кнарочка, дочка, беги к Лизе, позови ее, скажи, что у меня начались роды, - спокойно без суеты попросила Майрам дочку.
Как только Кнарочка выбежала за порог, Майрам опустилась на колени перед образом Богородицы.
- Мама Бога, прошу тебя, помоги мне, пусть все пройдет хорошо, пусть это будет сын и прошу тебя подари ему жизнь.
- За себя не прошу, я выдержу любую боль, лишь бы мой ребеночек жил, - душевно разговаривала Майрам с Богородицей.
Кнарочка любила, жалела маму, переживания Майрам передались дочери. У Кнарочки выскакивало сердце, она бежала, не жалея сил, и как только пересекла двор Лизы, громко закричала:
- Куйрик, сестра, мама рожает, попросила тебя позвать.
Лиза оставила домашние дела, собралась с мыслями, взяла ножницы, но не огромные портняжные, а средней величины, с острыми как бритва концами, которыми иногда распарывала неправильные строчки на ткани.
- Кнарик, присмотри за Жорой и будь здесь, домой пока не ходи.
- Поняла меня, будь здесь! - прищурив один глаз, строго сказала Лиза.
Кнарик почувствовала, что Лиза что-то задумала и немного испугалась за маму. Лиза ощутила испуг и погладив по голове сестру, сказала:
- Не бойся, все будет хорошо, Вараздат придет - покорми его и будьте здесь.
С этими словами Лиза поспешно вышла из дому. Когда она пришла в дом Серопа, у Майрам уже начались потуги. Роды были стремительными. Едва Лиза успела переодеться, тщательно помыть и продезинфицировать руки, подготовиться к принятию младенца.
- Лиза, мне страшно, боюсь, что и этот ребенок умрет, - не обращая на нестерпимую боль родов, сказала Майрам.
Майрам смотрела, на быстрые приготовления Лизы к предстоящим родам. Так же от ее взгляда не утаилось и то, что Лиза взяла миску, положила ножницы и залила их спиртом, при этом несколько раз достала, сделала режущие движения и снова положила в спирт. Майрам подумала, что она это делает для того, чтобы обрезать пуповину младенцу.
- Лиза, ты раньше не этими ножницами обрезала пуповину, этими лучше будет, да? – наивно спросила Майрам.
- Молчи и тужься, тебе нужны силы, не думай ни о чем, я все сделаю как нужно, - ответила Лиза.
Майрам целиком и полностью доверяла Лизе. У Майрам как будто уже выработался иммунитет на плохое настроение Лизы, она понимала, что несмотря ни на что, Лиза сделает все как надо, в критические моменты жизни Лиза будто объявляла временное перемирие. Недовольство и упреки распространялись только на «мирное» время жизни. А когда Майрам и Серопу нужна была помощь, Лиза безоговорочно помогала.
Роды шли спокойно, без осложнений и вот наступил ответственный момент, появилась головка младенца.
- Ну давай, поднатужься, сейчас появится, - спокойно, без суеты говорила Лиза.
Лиза приняла ребенка, это был мальчик весом два килограмма, она обрезала пуповину, хлопнула по попе, но ребенок не кричал. И тогда Лиза, держа на одной руке младенца, другой взяла ножницы, которыми секунду назад обрезала пуповину, и кончиками ножниц разрезала ребенку мочку левого уха. От причиненной боли ребенок залился громким криком. Кровь лилась из пораненного ушка. Майрам, увидев это, потеряла сознание, она решила, что Лиза убила младенца. Но это было не так, Лиза спасла ему жизнь, ребенок громко кричал, а Лиза, делала то, что обычно делают с новорожденными детьми. Крик ее новорожденного брата был показателем дальнейшей жизни. Конечно же, Лиза не имела медицинского образования, не обладала навыками акушерки. А с точки зрения медицины, то увечье, которое нанесла младенцу Лиза, вряд ли смогло бы спасти ему жизнь. Тем не менее, ребенок кричал полной грудью. Лиза была уверена, что ее младший сводный брат останется жить. Станет продолжателем фамилии Акопьянцев. И она не ошиблась.
Мальчик родился 7 сентября 1929 года, поскольку Майрам была маленького роста, дети рождались чуть больше двух килограмм и ростом не более 30 сантиметров. Несмотря ни на что, жизненные силы этого ребенка были в норме, он жадно сосал грудь.
И когда Сероп пришел с работы домой, увидел сына на руках Майрам, Лиза тоже была с ними, она не спешила уходить.
- Назовите его Арташесом, мой брат будет необыкновенным, не похожим на всех остальных, - сказала Лиза, искренне улыбаясь новорожденному.
Здесь хочется еще раз сказать, что Лиза появлялась в самый нужный момент, принимала, порой, неординарные решения, но они всегда приносили желаемый результат, тем самым оказывая невероятную помощь семье Серопа. Для Майрам присутствие Лизы в самые важные моменты жизни были спасительными, вселяли уверенность в победе над любой сложной ситуацией. Так было и сейчас, Майрам и Сероп были безмерно благодарны Лизе, что она приняла роды, что нашла в себе силы и разрезала мочку крошечного ушка их сыну Арташесу, тем самым подарив ему талисман удачи на всю оставшуюся жизнь.
Кнарочка и Вараздат прибежали, как только узнали о рождении брата Арташеса. Кнарочка взяла на руки маленький кулёчек из пеленок, в которые был завернут ее младший брат. Вараздат стоял рядом, смотрел, как Кнарочка прижимает к себе братишку, как целует его щечки и в душе этого подрастающего юноши зрела гордость, ответственность и за этого малыша. Вараздат думал: «Расти малыш, я о тебе буду заботиться и защищать». Мамикон и Аня тоже приняли в свою команду этого младенца и уже через сорок дней по очереди носили его по двору, шикая на местную шантрапу: «Хватит кричать, не видите наш братишка Арташес спит.». И дети, побаиваясь Мамикона и Вараздата, отступали, Аня и Кнарочка важно торжествовали.
В этом месте хочется сказать, что именем Арташес ребенка называли не долго, когда власти будут выписывать свидетельство о рождении, произойдет ошибка в написании имени, оно будет читаться на русский манер Ардаш. Впрочем, домочадцам понравилось и это имя, впоследствии так его и звали - Ардашик.
На дворе была весна 1931 года. Весна - самое прекрасное время. Пережив зиму, несмотря ни на что, люди радуются теплу, солнышку, цветам. Пение птиц намекает на нежные чувства к противоположному полу. Женщины становятся привлекательными, мужчины заботливыми джигитами. Майрам любила весну, ей не хватало солнечных лучей, и, если удавалось понежиться на солнышке сидя на лавочке возле двора, считалось счастьем.
В это воскресное утро Майрам сидела на лавочке с закрытыми глазами подставив свое лицо весеннему солнышку. Сероп с Авакимом, как всегда, работали в мастерской под размеренные разговоры. Аня и Кнарочка готовили еду и смотрели за братишкой. Девочки почти не расставались, они помогали сначала маме Гале, потом маме Майрам, разлукой была только ночь. С утра все начиналось снова.
Непонятно откуда перед Майрам появился мальчишка в ободранной одежде, похож на беспризорника.
- Ты тут живешь? – бесцеремонно обратился ребенок к Майрам.
- Да, а что случилось?
- Знаешь Серопа?
- Да, это мой муж, что случилось?
- Его зовет директор фабрики, пусть поторопится! – сказал мальчишка, подбрасывая в воздух монетку, скорее всего полученную за то, чтобы позвать Серопа.
Майрам не торопилась, последнее время Сероп пропадал на обувной фабрике. Даже в те дни, когда он не дежурил. Сероп приходил на фабрику, брал метлу и подметал, хоть его никто и не просил. Серопу нравилось находиться на территории фабрики. Люди, которые проходили мимо него, всегда здоровались, некоторые останавливались, проходили молодые девушки, они, конечно, не обращали на него внимания, а Сероп, провожая взглядом, любовался молодостью. Немудрено, женская красота во все времена возбуждает мужской интерес, и только редкий индивид мужского пола остается равнодушным. Одним словом, Серопу нравилась жизнь фабрики, он ощущал себя частью ее. И директор фабрики Яков Семенович Зайдман, такой приветливый, никогда не пройдет мимо, всегда остановится, скажет хорошее слово, поинтересуется, все ли нормально.
И, действительно, Яков Семенович был на редкость предан своей собственной фабрике, которая почему-то сейчас стала государственной. Но он не хотел, чтобы его детище было подвластно другому хозяину. Яков Семенович не сжег фабрику, не попортил станки, а принял по тем временам смелое решение, он приложил максимум усилий, не пожалел денег, чтобы возглавить производство и стать директором своей же собственной фабрики. Может показаться смешным, но ему, как директору платили зарплату. Только еврей может иметь столько самообладания, наступить на свое собственное самолюбие во имя продолжения дела.
У Якова Семеновича был свой, директорский кабинет, появлялся он там крайне редко, так как все время проводил в цеху с рабочими. Знал каждого работника в лицо. Знал и о достоинствах, и о недостатках, и о пороках каждого. К нему, как к отцу родному, шли с просьбами и жалобами.
От директора не утаилось и то, что Сероп приходит в свое неурочное время и занимается разовой работой, принесет, унесет, подметет, подержит, а в свою смену посторожит.
Нужно отметить, что несмотря на то, что Сероп выполнял черновую работу, на фабрику он ходил всегда опрятный, чисто выбритый. С первого взгляда не походило, что он обыкновенный сторож. Директору нравился такой подход к работе и своему внешнему виду. От острого глаза директора не утаилось, что Сероп прихрамывает.
- Сероп, что с ногой, почему хромаешь? – энергично спросил директор, останавливаясь возле Серопа.
- Ноги болят, но вы не переживайте, у меня весной и осенью всегда болят, а потом поболят, поболят и перестанут, - весело отвечал директору Сероп.
Директор никогда ничего не забывал, и этот факт тоже взял на заметку. Он непременно вспомнит и при возможности окажет помощь. Яков Семенович видел людей насквозь, поэтому стараться его перехитрить или обмануть никто из сотрудников обувной фабрики даже не пытался, а вот сексотов было достаточно. Некоторые пытались втереться в доверие и приблизиться к Якову Семеновичу, рассказывали разные истории про сотрудников фабрики, про любовные интриги, про их семьи. Якову Семеновичу, интересно было послушать, но таких людей он не любил и выслушав очередную историю, старался уйти от назойливого сплетника. Понимал, что и сам может оказаться предметом разного рода сплетен. Таким людям разницы нет, с кем и о чем сплетничать. Чужие секреты – это плодородная почва для рождения новой пикантной истории. Одним словом, обувная фабрика была местом не только работы, но и досуга, и интриг, и отношений различного характера. Директор часто организовывал для сотрудников вечера с танцами, утренники для детворы. Передовики производства получали премии, ценные подарки и даже путевки в санатории. Поэтому на обувной фабрике было престижно и приятно работать. Такие условия работы привлекали молодежь, а опытные мастера передавали свое умение, становясь наставниками.
Одним словом, буржуазная машина управления фабрикой теперь работала под новыми лозунгами пролетариата.
Был у Серопа верный друг – пес. Маленьким щенком принес его Сероп на фабрику, назвал, конечно, Дунаем в память о Тихоне и их беззаботной жизни. Про Дуная можно было сказать:
«Ведь может быть тело дворняги,
А сердце — чистейшей породы!»
Этот пес понимал Серопа с полувзгляда, но самое парадоксальное, эта собака понимала, как русский, так и армянский языки. Дуная любили все сострудники фабрики, он знал каждого работника не хуже директора, а вот чужаков чувствовал за версту и добросовестно их отпугивал. Причем, на прохожих не лаял, доставалось мальчишкам, которые не прочь были подразнить его, да хулиганам, которые пытались полакомиться тем, что плохо лежит. Одним словом, Дунай словно в прошлой жизни был добросовестным милиционером, чувствовал, кто представляет опасность, их и отпугивал. Каждого сотрудника фабрики Дунай встречал, виляя хвостом, особенно любил женский пол, они частенько его подкармливали, но хозяином все же считал Серопа. Не отходил ни на минуту, неподдельно радовался появлению и даже провожал до дома после смены.
Вернемся в воскресный весенний день, когда Сероп решил, что сегодня у него будет законный выходной. Но зачем-то он понадобился директору на фабрике.
После того, как Майрам сказала Серопу, что его вызывают, он быстро надел чистую рубашку, на ходу перекусил, поцеловал детей и Майрам, отправился на встречу к директору.
Подходя к воротам, Сероп почувствовал приятный запах одеколона Якова Семеновича. И как только переступил двор фабрики, услышал ободряющий голос директора:
- Сероп, дружище, знаю, что ты вчера дежурил, знаю, что две ночи подряд без отдыха, но нужно выручить, - доброжелательно и как-то по-свойски начал с порога директор.
- Давай зайдем в твою каморку, - директор как-то особенно оглянулся, словно опасаясь чего-то.
Сероп почувствовал напряжение директора. Они зашли в помещение, где двоим было тесно. В углу стоял сундук, на котором, если что, можно было прикорнуть, почти все место занимал массивный стол, находящийся напротив большого смотрового окна, в углу комнатки стояла буржуйка, на которой грели чай и еду.
- Давай присядем, - сказал директор, присаживаясь на сундук.
Сероп насторожился, ему было не по себе.
- Как дома? - Жена, дети? – спрашивал директор, словно не зная, как начать серьезный разговор.
У Серопа настороженность стала сменяться беспокойством, плавно переходящим в панику. Он прекрасно знал, что люди ведут себя так, когда хотят сообщить принеприятнейшее известие.
- Ты не переживай, - продолжил Яков Семенович, глядя на бледнеющего Серопа.
Эта фраза заставила Серопа не только переживать, но и запаниковать.
- Ладно, не буду дальше юлить, - сосредоточенно и не теряя таинственности сказал директор.
- Сторожа Захара специально отпустил, знаешь, он любитель выпить иногда может проспать ночь напролет.
- Однажды, ночью не мог уснуть и так, и так, кружился, вертелся, а потом встал, и среди ночи приехал сюда, так разбудить его не мог, он храпел аж за воротами было слышно, - этой фразой директор хотел разрядить обстановку, находил этот случай смешным.
Но Серопу не хотелось смеяться, он понимал, что в этот момент директор хочет переложить чью-то ответственность на плечи Серопа. Поэтому Сероп сосредоточенно слушал, боялся пропустить, когда директор начнет говорить о самом главном.
- Так получилось, что сегодня из банка привезли заработную плату для всех сотрудников фабрики, представляешь, какие это деньги? – подняв указательный палец к небу, тихо, почти шепотом сказал директор.
- Ключи от кассы у меня, я их забрал с общего стенда, - похлопав себя по карману, продолжил,
- Об этом не знает никто, даже кассир, только ты, я и банковские служащие, которые привезли сегодня деньги, - в этом месте директор запнулся и пристально посмотрел на Серопа. Явно прицениваясь, может ли он раскрывать этот вселенский секрет.
- Сторожа отпустил, еще до приезда инкассаторов, слишком он болтливый и за бутылку может выдать любой секрет.
- А ты мужик надежный, давно к тебе присматриваюсь, - похлопав Серопа по плечу продолжил.
- Когда инкассаторы уехали, вокруг фабрики какая-то шантрапа кружилась, меня это насторожило, но потом они ушли, - Яков Семенович озабочено потер подбородок. По его внешнему виду ощущалось, что он слишком переживает за деньги, которые находятся в кассе.
- У тебя есть оружие? – совершенно неожиданно спросил директор.
Сероп достал из-за пояса нож, с которым расставался только, когда снимал одежду. Директор вздрогнул, сверкающее лезвие с кровотоком навело ужас.
- Ты его все время носишь при себе? – не отрывая взгляда от ножа, спросил директор.
Сероп одобрительно кивнул головой.
- А где маузер?
Сероп полез за сундук и вытащил оружие.
- Ну вы даете, маузер должен быть всегда наготове, что толку с него, если держать за сундуком? – недоуменно и с вызовом, сказал директор.
Сероп не стал рассказывать историю, которую Яков Семенович скорее всего знал: когда один из охранников, явно перебрал со спиртным и открыл стрельбу без надобности. Сторожа уволили, а маузер спрятали от греха подальше.
Сероп спрятал нож, рядом с ним засунул за пояс маузер. Яков Семенович все равно не нашел успокоения и непонятно почему тревожился.
- Директор, не переживайте, муха не пролетит, а если что начну стрелять, милиция рядом, прибегут быстро, - лихо сказал Сероп, который до этого времени молчал и кивал головой.
Яков Семенович уходил со двора фабрики с неспокойным сердцем. Сероп же, напротив, не чувствовал никакой опасности, разница была в том, что директор знал, какая сумма лежит в сейфе кассы, а Сероп нет.
Сероп приступил к своим обязанностям. Вокруг фабрики была тишина, не слышен был даже лай собак. Время тянулось медленно, Дунай периодически убегал по своим собачьим делам. В свою очередь, Сероп каждый час делал обход территории. Настороженность, которую изначально ему передал директор, проходила и усиленное дежурство превращалось в самое обыкновенное дежурство. Опускались сумерки, погода была тихая, вечернюю тишину нарушали сверчки своим бесподобным стрекотанием. Сероп достал маузер, он, конечно, знал, как стрелять, но сам никогда не стрелял, на всякий случай взвел курок и спрятал пистолет обратно за пояс. С приходом ночи Сероп окончательно успокоился, закипятил чайку, рядом положил лепешку, а сам решил пойти сделать очередной обход, пока остынет чай.
Сторожевую будку не закрывали. Со двора, через окно видно было керосиновую лампу, а рядом с ней кружку с дымящимся чаем. Сероп взял палку, с которой обычно ходили по территории. Дунай бежал рядом, периодически останавливался, внюхивался в землю носом, потом подбегал к Серопу и снова бежал в то место, которое заинтересовало его своим запахом. Сероп шел тихо, прислушиваясь к звукам за каменным забором. И вдруг, услышав шорох, остановился.
- Мы сейчас перепрыгнем через забор, там пес, но он только гавкает, если что, огреешь его палкой, - давал указания другим человек за забором.
Сероп затаив дыхание, прислушался, Дунай подбежал и сел рядом, Сероп погладил пса, наклонился и прямо на ухо сказал:
- Молчи.
Пес, не проронив ни звука, облизал руки Серопа, внимательно смотрел на лицо хозяина, а тот поднес указательный палец ко рту. Видимо не хотел спугнуть налетчиков. Сероп хотел узнать план действий и окончательное намерение. Он понимал, что если есть цель, то они непременно осуществят задуманное.
- На маузер, но стрелять можно только в исключительном случае, патруль сразу прибежит, а деньги сможем взять только сегодня, завтра касса будет пустой.
- Мы зайдем в каморку, пришьем сторожа, а ты - на вассаре, маузер держи наготове.
- Справишься?
Говорил один голос, все остальные молчали. Серопа и преступников разделял каменный забор, поэтому невозможно было понять, сколько их там. Но по характеру разговора было явно, что это главарь дает указания.
- Не дрейфь, мы сами все сделаем, ты просто посторожишь, там худенький старик, с ним легко будет справиться.
- На стене висят ключи, ты возьмешь все, там решим, какие от чего, жаль в кассе нет окна.
Из разговора можно было сделать вывод, что главарь хорошо осведомлен и о расположении помещений, и о том, что в кассе большая сумма, и кто охраняет. Скорее всего, этот человек работал или был приближен к администрации фабрики.
Сероп слышал каждое слово. Из разговора сделал вывод, что все преступники планируют зайти в сторожку, оставив одного подельника на шухере.
В голове Серопа созрел свой план отпора и противостояния. Пес насторожился и в любой момент мог выдать хозяина. Поэтому Сероп тихонько отошел в сторону хозяйственных построек, притаился, присел на корточки, рукой сжал пасть собаки, не давая ему подать голос. Сероп выжидал время, давая возможность преступникам перемахнуть через забор и направиться к сторожевой.
Налетчики уже подошли к сторожке, увидели в окне мирно дымящуюся от кипятка кружку. Подумали, что сторож внутри помещения.
А Сероп в это время шепнул в ухо Дуная:
- Давай!
Подтолкнул пса в нужном направлении. Дунай сорвался со всех ног, через мгновение Сероп услышав собачий лай и маты налетчиков, двинулся в противоположную сторону, чтобы зайти с другой стороны сторожки. Получилось, что они с Дунаем окружили бандитов.
Те, в свою очередь, убегая от собаки, по очереди забежали в сторожку, оставив у порога своего товарища, который, размахивая маузером, пытался отбиться от Дуная.
Воспользовавшись этим, Сероп подкрался к двери и палкой подпер входную дверь сторожки. Дунай видел Серопа и словно озверел, бесстрашно бросался на бандита.
В следующий момент одним прыжком Сероп сделал захват сзади, в его руках блеснул нож, который он приставил к горлу грабителя.
- Стой смирно, если хочешь жить, - на ухо бандиту прошипел Сероп.
Секундами раньше, налетчик успел несколько раз выстрелить в воздух, тем самым предупредив своих товарищей. Которые минуту назад забежали в сторожку и пытались найти сторожа. Но не обнаружив там никого, при этом услышав выстрелы снаружи, попытались выйти на помощь своему товарищу. Но не туту-то было, бандиты безрезультатно бились в закрытую снаружи дверь.
События происходили стремительно. В следующий момент раздался звук разбивающегося стекла, затем к ногам Серопа из окна вылетела табуретка. Разбойники решили выбраться наружу через разбитое окно, успев прихватить ключи от фабричных помещений.
Сероп продолжал демонстративно держать преступника, подставив нож к горлу, тот от страха даже выронил маузер, боялся даже пошевелиться. Дунай самоотверженно лаял на разбитое окно.
В следующий момент, на столе сторожки появилась мужская долговязая фигура, парень планировал выпрыгнуть в разбитое окно. Он кинул взгляд на Серопа и оторопел. Главарь смотрел то на Серопа, то на нож, подставленный к горлу сообщника, неподдельный страх сковал тело.
- Че стоишь, прыгай, ща завалим его, он один, - кричали из-за спины молодого человека бандиты.
А парень словно застыл, покрылся холодным потом, он узнал нож, потом снова перевел глаза на Серопа. Парнем оказался Яшка, который на ферме промахнулся, когда забивал быка Буяна. Яшка на всю свою оставшуюся жизнь запомнил и Серопа и его нож.
Сероп не узнал Яшку, но лицо этого парня показалось ему очень знакомым. Яшка стал пятиться назад, сообщники в недоумении кричали:
- Давай прыгай, там невысоко.
Никто не мог понять поведения главаря Якова. Для воров он был бесстрашным и непобедимым. И тут такая заминка, которая грозит провалить все дело.
Яшка повернулся к товарищам с бледным лицом, словно только что увидел бегущего прямо на него разъяренного быка Буяна, пошептал:
- Он нас всех перережет, я знаю этого армяна.
Налетчики разом отступили, произошла заминка, бандиты теряли драгоценное время.
А тут подоспели и стражи порядка, подбежали к Серопу. Дальше для Серопа все было как в тумане, он с точностью не сможет вспомнить, как взяли банду, откуда появились милиционеры.
Сероп помнил только, как один из милиционеров пожал ему руку, сказал:
- Спасибо, отец, здорово помог нам.
Милицейский патруль усиленно дежурил вблизи фабрики. Так как Яков Семенович по пути домой зашел в отдел милиции и предупредил милиционеров, что сегодня нужно обратить особое внимание к охране прилегающей внешней территории фабрики.
И если бы неопытный бандит, который стоял на шухере, не начал стрелять, то вполне возможно, что милиционеры прошли бы мимо. Стражей порядка привлекли не только выстрелы, но и звук разбивающегося стекла, и лай Дуная.
Серопа довезли до дома на милицейской машине, дальнейшее дежурство легло на плечи милиционеров.
Так было предотвращено серьезное преступление. Заработную плату получили все сотрудники фабрики. Кроме того, благодаря действиям Серопа, была прекращена бандитская карьера Яшки.
Через несколько дней, Сероп, как всегда, собирался идти домой после ночного дежурства, ждал сменщика возле строжки. Мимо здороваясь проходили сотрудники фабрики, спешили к своим рабочим местам. Директор, как всегда появился непонятно откуда и подошел к Серопу.
- Доброе утро, - широко улыбаясь сказал Яков Семенович.
- Доброе, - немного смущенно ответил Сероп.
- Я знаю, что ты после смены и хочешь отдохнуть, но прошу тебя поприсутствовать на собрании фабрики, там будут все сотрудники и тебе нужно быть там, - директор говорил с Серопом словно с ближайшим своим другом.
- Да, конечно, я буду, - спокойно ответил Сероп.
Яков Семенович пожал Серопу руку и пошел в здание фабрики.
Работники стекались со всех сторон в актовый зал, люди поспешно занимали места, интересовались друг у друга, чем вызван экстренный сбор. Такое мероприятие было действительно редкостью, простой станков в начале рабочего дня недопустим, работу всегда начинали вовремя. Нарушения дисциплины строго карались.
Сероп впервые присутствовал на собрании, на которое был приглашен, не кем бы то ни было, а самим директором. Собрание начиналось вяло, для работников это было время пообщаться друг с другом и на время оттянуть рабочий процесс. Сероп стоял возле входной двери, наблюдал за сотрудниками: девушки хихикали и кокетничали с противоположным полом, а парни лихо басили, стараясь привлечь внимание, люди постарше внимательно следили за всей этой суетой, переговаривались задавая друг другу вопросы: «Что случилось? Кто успел набедокурить?».
- Внимание!
- Прошу вашего внимания! – постучав по графину, громко сказал Яков Семенович.
- Хочу спросить каждого из вас, вы получили заработную плату?
Зал одобрительно загудел, люди кивали головами.
- Несколько дней назад на фабрике произошел случай, - директор хорошо проставленным голосом говорил из-за трибуны.
- Так вот, зарплату вы получили благодаря нашему уважаемому сторожу Акопьянц Серопу, он голыми руками предотвратил хищение денежных средств.
- Бандиты планировали украсть деньги, оставив вас без зарплаты.
Люди стали хлопать. Конечно, работники знали о нападении, но это были слухи, которые передавались из уст в уста. А теперь на общем собрании директор во всеуслышание рассказывает историю предотвращения и последующего задержания бандитов. Некоторые интересовались:
- А кто это, Акопьянц Сероп?
Безусловно, Серопа знал каждый работник в лицо, но не каждый знал имя, а тем более фамилию. Сероп стоял в конце зала возле двери и не сразу понял, о ком идет речь. И когда директор сказал:
- Сероп иди сюда, поднимайся на сцену.
У Серопа заколотилось сердце, он ни разу в жизни не ощущал такого внимания и замешкался. А люди со своих мест, глядя на него, одобрительно говорили:
- Иди, иди, тебя зовут!
Серп поднялся на сцену, и директор продолжил:
- Вот наш герой, голыми руками задержал опасных бандитов, которые сейчас находятся в милиции и обязательно понесут заслуженное наказание.
- А тебя, Сероп, мы сегодня все благодарим и от всех работников фабрики и меня лично награждаем путевкой в санаторий, - на этих словах директор протянул Серопу лист бумаги.
- А еще, прими вот эти сапоги, - сказал Яков Семенович и повесил через плечо Серопа связанные между собой пару кавалерийских сапог из лучшей кожи. Работники фабрики хлопали, не жалея ладошек. Сероп стоял на сцене, он смотрел в зал на улыбающиеся лица людей, на то как они хлопают, не жалея ладошек. Из зала были слышны крики: «Герой! Молодец! Спасибо» все звуки смешивались между собой создавая колорит радости. Такого внимания к своей персоне Сероп не ожидал. Пот струями стекал с его лица, сердце билось с неимоверной силой, он смущенно взял подарки и спустился в зал. Проходя мимо сидящих в зале людей, Сероп продолжал слышать слова искренние благодарности, некоторые, вскакивали со своих мест, чтобы пожать руку герою.
- В завершении мне хочется сказать, что каждый из вас должен равняться на нашего Серопа. Добросовестно выполнять работу на своем месте, - торжественно сказал директор.
Люди снова оживленно захлопали. С этого дня Сероп стал знаменитостью и о нем знал каждый человек, который работал на фабрике. Теперь, проходя мимо сторожки, некоторые мужчины здороваясь, прикладывали руку к груди при этом наклоняя голову, некоторые благодарно пожимали руку герою, некоторые здоровались воинским приветствием, поднося руку к головному убору, женщины приветливо улыбались, некоторые присаживались в реверансе. Одним словом, равнодушных к личности Серопа на фабрике не было.
После собрания уставший и возбужденный Сероп пришел домой. И сразу зашел в мастерскую к Авакиму.
- Брат, посмотри, что мне директор фабрики дал сегодня.
Аваким знал о недавнем нападении на фабрику и о действиях Серопа. И вот теперь стоит пред ним Сероп через плечо висят сапоги, а в руках бумага. Аваким внимательно вслух прочел. Сероп не умел читать и даже то, что прочел ему Аваким, не сразу понял.
- Сероп, тебе дали путевку в санаторий Кисловодска подлечить твои больные ноги и сердце, - радостно сказал Аваким, похлопав по плечу друга.
- Смотри, здесь написано, «За отважные и смелые действия при задержании опасных преступников», - указывая пальцем в путевку говорил Аваким.
Сероп сел на лавку с задумчивым видом.
- Как я поеду, как брошу Майрам с детьми?
- Обязательно поезжай, такую путевку не всем дают, ты, брат, заслужил, будешь, как король отдыхать, спать, сколько хочешь, пить целебную воду и лечиться, тебе детей еще поднимать, - подбадривающе говорил Аваким.
- За семью не переживай, твоя Кнарочка и моя Аня помогут Майрам, да и Мамикон с Вараздатом, и Лиза, смотри, сколько нас, Наталья Мамонтовна тоже в стороне не останется, - задорно продолжил Аваким.
Потом Аваким взял в руки сапоги, внимательно рассмотрел.
- Сапоги тоже хорошие, кожа выделана качественно, да, на производстве кожу выделывают на славу, - продолжая рассматривать сапоги говорил Аваким.
Поездку в санаторий все приняли положительно, особенно Лиза, она усердно собирала отца на лечение. Аваким лично на повозке отвез Серопа в Кисловодск, помог устроиться и заполнить все необходимые документы при поступлении в санаторий. Сероп впервые в жизни ощутил заботу врачей и приятное общение с отдыхающими.
Лечение в санатории пошло Серопу на пользу. И 10 сентября 1932 года у Серопа и Майрам родилась дочь Лида – Лидия Сероповна Акопьянц.
По традиции роды принимала Лиза, девочка родилась слабенькой, сказался недостаток пищи, ведь вокруг люди продолжали голодать, семья Серопа не была исключением. Во время родов за жизнь Лидочки не боролись, как за жизнь Ардашика. Поэтому, мочку уха ей Лиза не разрезала. Ведь, чтобы разрезать мочку крошечного ушка младенца, нужно много самообладания, решимости и сил. Все было отдано на волю Божью. Лиза и Сероп хотели получить от Майрам продолжателя фамилии Акопьянц. С появлением в семье Ардашика основная функция Майрам была выполнена. Так как дети Лизы и Антона носили фамилию Сардарьянц, а вот Акопьянцев могла родить только Майрам.
Итак, теперь у Майрам и Серопа стало трое детей:
Акопьянц Кнарик Сероповна 05.12.1922 года рождения – первая, желанная дочь, которая получила больше всех детей семьи любви и ласки родителей. Так как бесчисленное количество выкидышей предыдущих беременностей привели Серопа и Майрам к отчаянью на появление ребенка, они думали, что у них никогда не будет детей. Поэтому появление Кнарочки было торжественным, желанным событием, это усиливалось тем, что после Кнарочки у Майрам продолжали случаться выкидыши, а два родившихся мальчика не выжили. Семь лет Кнарочка была единственным ребенком в семье, это тоже повлияло на становление характера и дальнейшую жизнь Кнарочки.
Акопьянц Ардашес Серопович 07.09.1929 года рождения - второй ребенок, был не менее любим родителями. Он являлся носителем фамилии. При рождении пол ребенка дает некоторые привилегии, а еще у Ардашика был талисман удачи – его разрезанная мочка уха.
Акопьянц Лидия Сероповна 10.09.1932 года рождения – третья дочь, ее родители тоже любили. Но особо не ждали, как первых двоих детей, если честно, то не особо надеялись на ее выживание. Потери младенцев и большое количество выкидышей в какой-то степени закалили Майрам, она уже не так остро переживала и «дрожала» над новорожденной дочерью. «Родится, так родится, выживет, так выживет». Но Лидочка родилась и жила.
Период беременности и само рождение человека, это путевка в дальнейшую жизнь. Человека должны ждать, желать и любить, тогда история его жизни будет благословенной. Забегая вперед, хочу сказать, что жизнь Лидочки была самой сложной из всех троих детей Майрам и Серопа.