Крепко прошлась Гражданская война по казацкому селу, отгремели жесточайшие бои с бело-чехами, которые спалили в селе 60 домов. Прогромыхала война и покатилась дальше, в Сибирь. С течением времени в село начали возвращаться казаки, навоевавшись вволю, пролив реки своей и чужой крови.
Вернулись и муж Полины – Павел, и муж тетки Марии - Николай и принялись с дюжиной таких же казаков рушить старый мир и строить «нову жись».
Из старорежимных объектов пострадала местная церквушка, с которой сорвали купол и превратили в зернохранилище, попа прогнали, за ненадобностью, ну и раскулачили нескольких «кулаков» - таких же нищих селян, у которых оказалось на одну корову, да на пару горшков больше.
У «кулаков» и «мироедов» все конфисковали, а самих выслали, не потому, что они сильно мешали, просто мода была такая, линию партии нужно было соблюдать, да и разнорядка знаете ли…
Николай посмеивался, глядя на Надежду – «Хорошо же меня жена ждала, дите прижить успела! Ничегоо, наша девка – казара!»
В селе был негласный и нерушимый закон – не говорить сиротам, найденышам, подкидышам об их происхождении, на это имела право только мать, которая вырастила, остальные обязаны были молчать.
И Надежда росла родной дочкой, вместе с сельскими ребятишками бегала купаться на Каменку, на запруду к Монахову мосту.
- Нааадькааа! – слышно было звонкий мальчишеский голос рано по утру. – Айда за баретками, тетка Поля ждееет!
- Слышь, Надежда, просыпайся, женихи уж все вороты обоссяли! Вон Андрюха хайлат! - смеялась тетка Мария. – Да, корзину побольше возьми.
«Баретками» называли ранет, за которым дети ходили вместе со старшими. Ранетки сушили, а зимой их и лесную клубнику, глубянку, по-местному, запаривали, перемалывали и пекли караваи - маленькие душистые пирожки с ягодами.
Старики, пока ноги носили, все лето ходили с детворой по лесам и лугам, то по грузди, то по ягоды, то за травами, кормила их мать-природа, некогда было болеть – «сЕмью кормить надо!».
Вместе с сельскими ребятишками ходила Надежда в школу, пешком за 6 километров, автобусов тогда не было, собирались одной дружной ватагой и шли по полям и через колки в районный центр.
Училась она отлично, все ей давалось в учебе легко и просто. «Благородны кровя, бела кость, не иначе!» - думала про себя тетка Мария, любуясь на пятерки в дневнике.
-Ах, Мария, кака у тебя дочь от бассинька! – восхищались соседки, провожая Надежду взглядом. – Красавица!
Так, в ежедневных заботах летело время, и вот наступил тот момент, когда Надежда решила покинуть родительский дом, она собралась поступать на учебу в Свердловск.
И тут Мария посчитала, что пора сообщить ей правду. Она долго готовилась, думала, как лучше сказать и, наконец, решилась.
Вечером достала из шкатулки те самые бумаги, которые нашли когда–то у матери Надежды, позвала дочку и спокойным, ровным голосом рассказала ей историю ее появления в селе.
Надежда слушала молча, не прерывая, потом также молча взяла письма и прошла к себе в комнату. Мария ее не остановила – пусть побудет одна, подумает. Из комнаты не доносилось не звука, а на утро Надежда сообщила, что собирается поступать на учебу в Ленинград.
«Ну вот, ну и ладно, знать судьба. Тянет ее в родны места!» - подумала про себя Мария, она ни слова не возразила дочери, только украдкой смахивала нечаянную слезу.