Бабы связали меня и на пристяжных ремнях поволокли огородами в балку. Я старался не придавать значение, ну как, деваться было некуда, кроме позы йога. И тут притворялся, допритворялся. Но и в разумности этой позы духа не откажешь. Вертеться вьюном, растрачивая последние силы и кожу, или кричать, тем самым признавая своё поражение, - были не варианты выжить. Поэтому, непроизвольно всё же стискивая зубы, как до этого стискивал неокрепшие бабьи умы и пил их невинные чувства, я пытался расслабиться, надежды не оставалось никакой, кроме последней: представить что это сон и во сне спокойно умереть. К тому же, положение, в котором меня тянули по земле, траве, веткам, камням, битым черепкам, проволокам и обмякшим за зиму колючкам, вполне благоприятствовало рассветным сумеркам: голова была приподнята и плотно закреплена в воздухе, спиной вперёд, не касаясь плечами земли, я рассекал последние минуты или часы воздуха, как борона половую плоть поля. Мои зелёные садовые штаны, наряду с рисованным исподним, уже вывернулись наружу и, зацепившись за плотно зашнурованные ботинки, шлейфом веялись за мной, или змеёй. Задница горела, но как напоминание, как перешагнувшая порог боли. Ботинки, подумал я, пока они на мне, я ещё живой..
Бабы вообще осторожны и предусмотрительны. Особенно расчётливы в жестокости, буде час которой пробил. Мне уже удалость впасть в пасть проглатывающего безразличия, основанного на стёртых нервных окончаниях, как вдруг возок остановился. Я слабо повернул голову вперёд. Перед нами лежала центральная улица Ленина, заасфальтированная. Час был ранний, но чем чёрт не шутит, а точнее, где чёрт не сладит, туда бабу пошлёт. Решили значит предохраниться, переправляя меня на тот берег, но как изощрённо! Они не подстелили мне соломки под зад, они забили мне в рот огромный булыжник, чтобы я не вскрикнул непроизвольно. Внутренним ухом я услышал как посыпались крошками мёртвые зубы, и крошки эти представали во мне валунами падших звёзд, заполонивших пространство рта как всю вселенную неба. Таким вот образом, покрепче обмотав ремни вокруг изящных запястий, бабы резко, молниеносно перетянули меня через асфальт. Я потерял сознание. Когда очнулся, показалось что в сказке. Ни боли, ни понимания, никаких отражающих воспоминаний, что-то нежное, мягкое, тёплое, бессмысленное и аккуратное обволакивало меня и пело во мне, колыбельно укачивая. Эта секунда блаженства продлилась вечностью, но сразу же переобулась в острое жжение и я окончательно пришёл в своё основание. Я лежал в обмелевшей балке среди бутылок, резинок, палок, банок, склянок, пиявок и палой листвы, покрытой мокрым чёрным бархатом слизи. Эта листва мне показалась живой и осипшей. В толщине чёрной прозрачной воды слоями, как переливающиеся складки платья, струилась сладкая кровь. Открыт для любой заразы и инфекции как никогда, подумал было я и ужаснулся такой трезвой мысли в себе..
Бабняк расположился на склоне, на съехавшем колом в ложбину бывшем тополе. Точно курицы, мелькнуло во мне. Курица не птица, баба не человек - тревожно повторило эхо и я разом вспомнил всё. Они тяжело дышали и кажется отдыхали. Не столько зрением, сколько задним местом я почувствовал их оргалитовые взоры, мутные, как у разъярённого быка. На колосок травы надо мною села бабурка, бирюзовый коромысел, и, не переставая крылышковать, уставилась на меня. Её бусиничные, пёстрые глазки, не выражающие чувств, немного успокоили. Не будь бабой, усмехнулся я и скорчился во все стороны навыпять от рефлекторного движения подняться. Распустишь тут нюни, прогудел себе в ответ, кончились нюни, выжались волоком.. Волоком?.. Волокита! Так вот оно что, вот почему они придумали такой бесчеловечный способ транспортировки меня к месту.. К месту чего? Так может.. Я же мог пешком на привязи сюда с ними дойти, если бы они что задумали, а так, может это всё и я расплатился сполна? Эта мысль меня обнадёжила, напряжение спало и, надо же как не вовремя, высвободило место для возбуждения в паху. Который лежал у баб на виду. Чёртов бабник, спрятать, прячь его быстрей, что они могут сейчас надумать. Образ сложенных вентилятором лезвий промелькнул по облачку. Подстрекаемый страхом, я одним подскоком тела перевернулся в воде на живот, как это делал всегда на пляже в минуты непроизвольного возвышения. В это же время самая злая из них бабища медленно подняла необъёмный влекущий таз от бревна и задышала в мою сторону. Баба бавит, баба бавит, баба бавит, - в смертном ужасе запричитал я не пойми что, глядя на неё в смутной надежде заговорить неминуемое. На месте улетевшей бабурки уже сидела голубая бабочка. Где-то завели трактор.
Баба тебя щас убавит, баба тебя сейчас раздавит, баба тебя прибьёт, - склонялись гибельные речи по-над вокруг меня, а моя производительная принадлежность при этом ещё глубже врезалась в донную глину и упёрлась в какой-то шип. Я стонал и стон этот напоминал хрипящий плач кабана, когда его в момент спаривания закалывают в шею, колют на ловчиху называется, и он импульсивно продолжает актуализироваться в любви под фонтанирующую из горла кровь. Вдруг меня поднимают десять рук, пятая пара придерживает голову, и бережно несут на сушь и кладут на тряпки, впоследствии оказавшимися скинутыми с плеч и бёдер блузками и джинсами. Подумал ещё тогда: ни юбок ни платьев. Между тем бабцы суетятся, что-то задумали. Не снимая трусов сверкают как светлячки по всему склону балки. Ярило моё обмякло в задумчивом ожидании. Первый луч солнца коснулся его неопределённой судьбы - встретились два светила, конечное и вечное. Закладывают костёр, осенило меня. Неправильно как-то, на рассвете костёр. Да мне и не перепрыгнуть его, с моим-то седалищем, напоминающем японских красных карпов кои, глотающих воздух с поверхности чёрного пруда. Прыгать? Да с чего ты взял что тебе придётся прыгать, жалкий, утешающийся червь.. А вот и пламя, боже, в два человеческих роста, с сухого вешняка, кидают ветки на подпитку. Боже. Жизнь научит, смерть покажет. Потекли слёзы. Нюни всё же накопились. Бабоньки, милые, красивые, я не хотел, я от всей души, искренне, не желая зла.. Снимают трусы. Подходят ко мне. Поднимают и, раскачав, кидают в костёр. Ааа,
Ааабы- яги проклятые, колдуньи вонючие, старые ведьмы киевские, чёртово беремище, забудай дед бабай барагай, адская сволочь конченная, утробы ненасытные потрошённые, порченицы рябые, репужницы и унавожницы, цикалопа индры гири казалупа гноки дин, сальные развратные сволочи, бесчинствующие потешницы, дьяволицы бесовы, грязные твари липучие, чихавиха запранцо васакапариканара, чертовки окаянные, прикасливые блудницы, глам павулам маравин прикасновин уфафа хапаратоз, сатанинское отродье бешеное, одержимые духом нечистым, пэпэпоча гилломага зубен бубен ракасель, змеи скорпиевые, шелудивые псаки отмороженные, подзаборные дешёвки, сучки напомаженные, въедливые гнятеницы, пипицо водадгорайло кваналибын амрапент, вражие угодницы, мамонтихи лихошёрстные, гониха яндрега пираха вилдо, знобихи и трясовицы, коршунихи неприязливые, ебучие гусеницы, парикантра гундра дарин задаруся паскинцо уфахолина фартиса гажи мажи шикаропук вигжа бежен шварка шон балдино битар зигиза уахамо ширафо шарки кивки гажара, ааа аа а