ВОДОВОЗЫ
Семьдесят один процент территории нашей земли покрыто водой. Такой же удельный вес занимает вода в организме человека. Случайное совпадение? Вряд ли, скорее всего, какая-то природная закономерность, потому что вода — это жизнь. Может, кто-то не согласен по поводу своей родословной, но ученые нас упорно убеждают, что живое на земле вышло из океана.
Пусть будет так, какая разница, кто откуда вышел и кто раньше и с какого дерева слез! Да дело даже не в самой воде, а в ежедневной нашей с вами потребности в ней. Хорошее не замечается, принимается как должное. Пока есть вода, неважно где, — в доме, на поле, на производстве, и в нормальном объеме — мы ее наличие не ощущаем, но стоит только произойти любому сбою с водоснабжением, люди сразу это почувствуют, ибо вода после воздуха стоит на втором месте, а все остальное — питание, тепло, свет и т.п. — потребности вторичной необходимости. Так как обеспечение водой занимает одно из главных действий в нашей жизни, то и все люди, связанные с ним прямо или косвенно, тоже привлекают наше внимание, неважно, с какой стороны — хорошей или плохой. Особое место во все времена занимают люди, непосредственно поставляющие воду, независимо каким способом.
Перелистывая альбом жизни, я решил рассказать две в какой-то мере взаимосвязанные по принадлежности, но разные, по сути, были о простых сельских людях, которых очень долгие годы, в двух соседних селах, называли водовозами. Называли их так, ибо они действительно возили воду. Это были двое мужчин, один — из нашего села, другой — из соседнего. Общим между ними было то, что оба десятки лет добросовестно возили воду, и оба по национальности были немцами, депортированными в начале второй мировой войны из Украины. Во всем остальном они были разными, причем очень разными.
Наш водовоз — помоложе, соседский — лет на двадцать старше. Наш возил воду на волах в тракторную бригаду, чужой — на лошадях в системе потреб кооперации. Особенно сильно они отличались по характеру. Наш — вспыльчивый, бескомпромиссный и некоммуникабельный и дома, и на работе, часто теряющий контроль за своими действиями и поступками. Соседский, наоборот, был общительным, пользовался в селе определенным авторитетом, был на хорошем счету у руководства кооператива и сельской власти.
Когда немцы были восстановлены в гражданских и политических правах, водовоз из соседнего села, незаметный, скромный и лояльный, был даже избран депутатом сельсовета. Наш, такой чести не удостоился, в первую очередь по причине своего несносного характера. Его не любили ни в бригаде, ни соседи, да и близкие, по большому счету, тоже. Он отвечал окружающим тем же, но работал исправно, возил воду в бригаду за 11 километров, и особых проблем там с ним не было.
Сам процесс доставки воды был далеко не прост. Это со стороны работа водовоза выглядела легкой и безмятежной, а на самом деле Жене, так звали нашего водовоза всю его жизнь, надо было каждое утро идти на ферму, запрягать волов, подъезжать к колодцу, набирать там 100-150 ведер воды, заливать в деревянную бочку слегка конусной формы, везти в бригаду, там сливать воду уже в бригадную бочку и возвращаться домой. Бывало, бригадир в жаркое время заставлял развозить воду по полям. Но это было редко.
В последние колхозные годы Женя уже набирал воду не из колодца, а заливал из водопроводного крана. А потом и вовсе появились автомобили-водовозы, и бочка с волами при водовозе были списаны за ненадобностью.
За свою сельскую жизнь я видел сотни таких водовозов в разных регионах бывшего Союза — от Приднестровья до Сибири, от Урала до Туркмении, но никогда не слышал, чтобы водовоз приезжал на место слива воды с пустой бочкой. Никогда. А за время работы в нашем колхозе Женя неоднократно привозил в бригаду пустую бочку. Мы даже проводили расследование таких инцидентов. Женя клялся, что бочка была полной, но воды не было.
Причина оказалась, на удивление, простой. Женя набирал воду в колхозном гараже, затем ехал по улице, в конце которой стояла сельская школа. Естественно, движение водовозки в сторону школы привлекало внимание ребят. Одни просили Женю подвезти, другие сами цеплялись, и будь за ездового кто-нибудь другой — так бы вместе и ехали до школы. Но Женя был не тем человеком. Он был неумолим, просто неумолим, и все, поэтому хлестал пацанов кнутом направо и налево. Все это сопровождалось истошными криками и многоэтажным русским матом.
Пацаны ,в отместку за такое отношение, просто выдергивали чоп из бочки, и вода быстро вытекала на дорогу. Чоп висел себе на кожаном шнурке, и пока Женя приезжал в бригаду — бочка почти высыхала.
В такие дни в бригаде возникали проблемы с водой, зачастую не было из чего готовить обед. Приходилось искать любую тару, куда-то ехать уже на машине или тракторе. На волах-то когда доедешь!
Женю терпели, потому что семья, потому что «куда его денешь», ну и тд. Тогда не было рыночных отношений, и людей просто так на улицу не выбрасывали. Скорее, это было плохо, но так мы жили.
Водовоза из соседнего села звали Куртом. Был он какой-то тихий, незаметный, говорил по-русски без характерного для взрослых немцев-выселенцев акцента. Знал много жизненных историй, часто шутил, был убежденным холостяком. Все знали, что у него вроде бы была жена, но при выселении их, в зимних условиях, простудилась и до весны не дотянула.
Жил с ним в одном доме какой-то мужик лет 50-ти, тоже неженатый. В селе все друг друга знают, поэтому водовоз Курт и его постоялец всегда были на виду. Их приглашала вся улица на любое дело. Надо свинью зарезать или другое животное на мясо — зовут Курта, качество всегда будет гарантировано. Надо какие-то строительные вопросы решить — пожалуйста, надо огород вспахать — Курт всегда рядом. Вот таким он и был, этот добродушный и отзывчивый русский немец. Ни одна гулянка, большая или маленькая, в пределах сельской улицы без водовоза не обходилась. Он всегда приходил безотказно, и всегда с достойными по тем временам подарками.
Где-то в начале семидесятых годов прошлого века, к Марии, соседке Курта, приехала сестра из Украины. Лет двадцать пять они друг друга искали еще с конца войны и как-то нашлись, списались и после стольких лет разлуки, наконец-то, встретились. Приезжей сестре, Оксане, было лет 40—45, а ее младшей сестре Марии — где то под 35. На ближайшую субботу Мария, естественно, объявила всему кварталу и родственникам, что будет гуляние по случаю приезда ее сестры.
За пару дней до гулянки ,Оксана расспросила у Марии про ее житье-бытье. Как, где и с кем она жила все эти годы. Мария поведала, что все время жила с тетей, считая ее мамой. Но уже перед уходом из жизни, та рассказала ей, как ни тяжело это было, что она Марии никакая не мать, а младшая сестра ее матери... Рассказала, что семейный их корень — в Черниговской области. За несколько лет до войны она выучилась на агронома и была направлена на работу в соседнюю Полтавскую область, километров за сто от дома. Потом вышла замуж, тоже за агронома, пожили немного, дом им в селе выделили. Но началась война с Финляндией, мужа призвали в армию, и уже через две недели она получила на него похоронку. Детей завести не успели, и осталась тетка одна в чужом селе.
У ее старшей сестры, матери Марии, было трое детей — Оксана, Николай и Мария. Отец Марии был участником гражданской войны, а перед войной с Германией работал председателем колхоза в родном селе. Жена его тоже работала в колхозе. Правда, часто болела, но несмотря на это и на троих маленьких детей ,все-таки ходила на работу, чтобы не выглядеть в селе «председателевой» женой. Держали кое-какое хозяйство, муж — постоянно в работе, поэтому сестре было трудно, и она заметно таяла с каждым днем.
Весной сорок первого года младшая сестра приехала в родное село проведать родных. Мама Марии в очередной раз лежала в больнице, и чтобы хоть чем-то помочь ей, тетя уговорила отдать на время младшенькую — трехлетнюю Марию. Ей было хуже всех остальных детей в доме. Оксане шел тринадцатый год, Николаю — восьмой, с ними отцу было попроще, а с Марией — гораздо сложнее. Больная сестра с тяжелым сердцем согласилась, просто ради дочери.
Так Мария стала жить у тети, под Полтавой. Через пару месяцев началась война. Немцы стремительно двигались по Украине. Председателя колхоза, где работала тетя, призвали на фронт, все колхозные проблемы легли на плечи агронома. Потом поступил приказ об эвакуации колхозной племенной фермы в Ставропольский край. Тете было приказано возглавить перемещение фермы, причем, немедленно, так как скоро и здесь наверняка будут немцы.
Отправлять маленькую Марию домой не было ни времени, ни возможности, ни смысла. Так Мария оказалась с тетей на Ставрополье, а еще через полгода они были уже за Волгой, в Сталинградской области. Еще на Ставрополье, тетя встретила свою сокурсницу по техникуму и землячку из соседнего села. Она тоже попала при распределении в Полтавскую область, но в соседний с их Прилукским — Лубянский район. Сокурсница сообщила страшную новость — вся семья ее старшей сестры расстреляна, а их село почти все сожжено.
Случилось это вскоре, как пришли немцы. Муж сестры буквально перед этим, по приказу из райцентра, погрузил все остатки колхозного продовольствия — зерно, крупу, жиры, картофель — и отвез с группой доверенных людей куда то в лес, для будущей партизанской базы. Кто-то, наверняка, донес на него, потому что в село нагрянула команда карателей во главе с районным комендантом. Били и пытали прямо в их дворе, хотели узнать, куда он отправил обоз с продовольствием, а когда он так ничего и не сказал, да еще плюнул в лицо коменданту, тот несколько раз в него выстрелил. Потом были застрелены сестра, Николай и Оксана. Соседи видели, как все это было. Это и поведала землячка тете.
Вот так и остались на всем белом свете двое родных сердец — тетя и маленькая Мария. Маму она постепенно забыла по малолетству, так что ее полностью заменила тетя. Они жили вместе в селе на левом берегу Волги больше десяти лет. Когда началось освоение целинных земель, тетю-маму, как опытного агронома, направили в соседний Казахстан, на освоение тех самых новых земель. Вначале она работала в новом целинном совхозе, но там возникли какие-то проблемы, и пришлось перебраться в другой совхоз, что в соседнем селе. Мария уже там закончила десять классов, потом бухгалтерскую школу, потом вышла замуж: за местного парня — и вот теперь живут, работают, двое детей, совхоз дом выделил, когда еще мама-тетя была жива.
Ее уже несколько лет как нету. Тетя считала, что вся семья ее сестры погибла, поэтому никого не искала и никуда не обращалась. Так и прошли все эти годы. Мария по-настоящему любила тетю, искренне считая ее своей мамой. Даже когда серьезно заболевшая тетя рассказала ей всю правду, Мария, разумом поверив, что она сестра мамы, все равно чувствовала ту же любовь, которую испытывала к маме всю жизнь.
Когда пришло время оформляться на пенсию, оказалось, что нужды какие-то дополнительные справки из Полтавской области. Тетя поехала туда, все сделала, а потом ее потянуло заглянуть в родные прилукские места. Побывала и в родном селе, сожженном фашистами. Восстановленное, оно было необычным, стало еще красивее, чем было раньше. Из прежних жителей практически никого не осталось, но тетя все же встретила одну свою ровесницу. Та в войну не была в селе, но слышала, что там произошло в сорок первом. «Я не знаю точно, что там было, но слышала от очевидцев, что из семьи твоей сестры в живых осталась старшая дочь, Оксана. В нее тоже стреляли, но когда хоронили сестру с мужем и мальчиком, — дочки не было, ее или унесли или увели куда-то», — такую новость выдала тете ее землячка.
Тетя особо не поверила, но на всякий случай оставила в селе свой адрес, написала, кто она, и что Мария тоже с ней вместе живет. Вернулась в Казахстан, ни на что не надеясь.
Потом тетя ушла из жизни, и история с Оксаной забылась. А месяцев пять назад — радость, письмо от Оксаны, и теперь сестры, наконец, вместе, сидят в обнимку и плачут.
Мария не помнила ничего, и Оксана всю ночь рассказывала ей про отца, про мать, про Колю, да и про себя тоже.
Рассказала, как расстреливал комендант их отца, как они выбежали из хаты и побежали к нему — мать с Колей впереди, а она — метров на десять сзади. Оксана видела, как комендант два раза выстрелил в отца, потом в Колю — тот подбежал первым, потом еще два раза в маму. Так как Оксана выбежала из дому на несколько секунд позже, то страшный удар свалил ее уже метрах в пяти от крыльца. Она больше ничего не видела и не слышала, очнулась где-то в сарае на сене. Рядом сидели одна из старух-соседок и лесник, двоюродный дядя отца.
Позже выяснилось, что Оксану ударил прикладом один из полицаев. Сделал он это специально, чтобы не дать ей добежать до разбросанных по двору тел. Ее бы ждала та же участь, поэтому полицай, может из жалости, может по другим причинам, оглушил ее прикладом и для виду выстрелил в нее из винтовки, но мимо. Когда немцы с полицаем ушли со двора, соседи занесли в дом трупы, а Оксану отнесли за несколько километров к леснику, который был действительно двоюродным дядей их отца. Дед ее подлечил, подстриг наголо, одел в мальчишескую одежду — так она и жила в лесной сторожке в роли пацана почти два года, до того времени, пока не пришли наши.
Оксана не знала, жива ли Мария, да и где было искать трехлетнюю девочку в те годы! После войны тоже вышла замуж, есть дочь — уже невеста, учится в Киеве, живет семья Оксаны в Киевской области. Редко, но бывает в родном селе, ухаживает за могилой родных. В последний раз, когда была, узнала, что Мария жива, послала письмо, а теперь вот и сама здесь.
Провспоминав и проплакав всю первую ночь, счастливые сестры начали готовиться к гулянке. Мария с мужем работали в совхозе, хорошо зарабатывали, в доме был достаток, так что встретить достойно сестру проблем не было. В субботу во дворе Марии собралась почти вся улица. И люди они были хорошие, да и повод такой не часто случается. Тридцать лет разлуки — и такая счастливая встреча!
Гостей было много, с десяток столов протянулся во всю длину двора. Выступали с тостами сестры, их мужья, руководство села и совхоза Сестры сидели рядом, их мужья — по бокам.
И вот слово взял сосед Марии, добрый и всеми уважаемый водовоз Курт. Он очень тепло и хорошо говорил, пожелал много всего и всякого. Гости восторженно хлопали. И тут Мария почувствовала что-то неладное. Оксана, сидящая рядом, вдруг вся обмякла, застонала, побелела как снег, губы, наоборот, посинели. Она начала медленно сползать под стол. Возбужденные гости в большинстве своем ничего не заметили, Оксану перевели в дом, уложили на диван, позвали фельдшерицу, она тоже была в компании. Та что-то там поколдовала, констатировала обморок, скорее всего причиной, по ее фельдшера, мог стать солнечный удар, ничего страшного нет.
Когда гости разошлись, Мария присела на диван к Оксане. Та лежала, открыв глаза, смотрела, не мигая, в потолок и молчала. На вопрос Марии, как самочувствие, Оксана вдруг резко повернулась, села и спросила: «Кто тот мужчина, что держал тост с правого конца стола?». «А, это наш сосед, Курт, очень хороший человек», — ответила Мария. «Я не знаю, какой он там Курт, но я абсолютно уверена в том, что это он, тот самый комендант, который застрелил наших отца, мать и братика Колю», — выпалила Оксана. «Да ты что! — Мария пыталась защитить от такого кощунства соседа, — Да я его лет пятнадцать знаю, с тех пор, как сельпо выделило ему соседний дом! Нет, не может быть! Ты зря так, Оксана! Нельзя так сразу нападать на человека. Ты ошибаешься, да и сколько времени прошло!». «Да нет, Марусь, не ошибаюсь, внешне я его не признала сразу, а когда он прокричал тост с конца стола, я его узнала. Из миллионов голосов! Я этот голос запомнила на всю жизнь, он у меня не только в ушах стоит, он во мне живет и печет вот уже столько лет! Это он! Не знаю, как он здесь очутился, но это тот наш враг», — убежденно добавила Оксана.
Мария в ту ночь побоялась говорить что-то мужу, мало ли что после гулянки можно натворить. Но когда утром выгнали с мужем коров в стадо, Мария ему все рассказала. Тот все понял, быстро пошел к своему брату, сельскому участковому уполномоченному, и тот оперативно съездил на мотоцикле в райцентр, в отделение КГБ. После обеда в конторе появилось несколько человек в штатском, под видом проверки из райпотребсоюза. На три часа дня председатель кооператива пригласил к себе водовоза Курта, чтобы дать ему какое-то личное поручение. Ничего не подозревая, водовоз весело вошел в контору, без стука прошел к председателю. Того не было в кабинете, но кто-то железной хваткой заломил ему руки и поднял вверх голову. Через несколько секунд Курта вывели из конторы в пиджаке председателя, накинутом на плечи (чтобы не было видно наручников), посадили в машину и подъехали к дому Курта. Там другая группа скрутила его сожителя, и все вместе они направились в сторону, одним им известную.
По просочившейся позже скудной информации, стало известно, что Курт или как; там его было звать по-настоящему, действительно в годы войны возглавлял комендатуры в разных районах Украины. Родился во Львове, закончил русскую школу, затем юридический лицей. Отец его был хозяином автомастерской. Когда в 1939 году Западная Украина была присоединена к СССР, гражданам Германии, этническим немцам, было разрешено выехать на историческую родину. Их семья, не желая иметь дел с Советами, перебралась туда. До начала войны с СССР оставалось чуть больше года. Молодой, грамотный, выросший в России и люто ненавидевший славян и их власть немец ,сразу попал в поле зрения гестапо. Затем были — специальная школа, «стажировка» в Польше и, наконец, с лета сорок первого — Украина. Отличался нечеловеческой жестокостью и садизмом. Любил лично расстреливать и вешать, будь-то военнопленный или девочка-подросток. Не шел ни на какие компромиссные варианты, считая, что смерть является самым верным аргументом и самым правильным действием. На его руках — кровь многих сотен людей. Он понимал, что пощады ему не будет, поэтому, когда попал в окружение, то воспользовался документами им же убитого простого немецкого солдата. Сам сдался в плен, выдавая себя за антифашиста, получил свободное поселение, работал на разных стройках в Сибири и на Урале. Был отпущен как военнопленный-антифашист, втерся в доверие к немцам-депортантам, сколотил среди них группу недовольных, снова сменил фамилию, отправив на тот свет какого-то немца-одиночку, и под его фамилией в середине пятидесятых, появился в соседнем селе — стал мирным, добродушным, где-то даже придурковатым водовозом. Не женился, так как боялся, что ночью или еще как, проговорится. Поэтому из своей бывшей банды взял к себе в дом парня с чистыми документами, держал его под видом бедного родственника .Тот по ночам работал сторожем на складе, а все остальное время был прислугой у Курта — варил, стирал, полол огород и т.д.
О карательном прошлом Курта он не знал, помнил его только по послевоенной «работе». Зная крутой нрав Курта, подчинялся ему беспрекословно. По слухам, Курта возили по местам его «боевой» славы по всей Украине. Его опознали десятки людей, свидетелей его нечеловеческой звериной жестокости. Люди просили власти выдать им это чудовище, чтобы судить его истинно народным судом. Думаю, таких нелюдей надо действительно судить прилюдно, да еще снимать казнь на пленку, и почаще показывать, чтобы любая такая погань знала, что ее ждет такое же возмездие, а не пресловутое «пожизненное» с государственным обеспечением за счет тех же обиженных ею граждан.
Я не знаю, что стало с тем водовозом из соседнего села. Просто после того, как узнал эту историю про конкретного человека — врага, которого сам не раз случайно встречал, приходилось даже пить привозимую им воду, а в сельском хозяйстве это и сегодня часто случается, каждый раз, нет-нет, да мелькнет мысль: «А кто привозил эту воду?». И на ум приходит история с тем Куртом .
Вот вам две фотографии из книги жизни. Две судьбы, два человека одной национальности, таких разных. Значит, не в национальности дело. Дело в людях, их воспитании, характере, в отношении к другим, и других — к ним. Прибавьте еще миллион разных определений, условий и обстоятельств. Но над всем этим многообразием критериев должно довлеть одно, главное — человек рождается человеком, зверем он — становится.
И где та грань, где тот разделительный апогей, где заканчивается человек, а вместо него, в его обличье, появляется лютый зверь?!
А воду все равно возить будут