Раннее утро обильно смочило травы росой, эта ночь в казацком селе выдалась не спокойной, стреляли. Вот уже несколько дней через село шли колчаковские части, вернее, их остатки. Драпали быстро, в селе не задерживались, но это не уменьшало тревоги, если учесть, что казаков в тот момент не было дома – все воевали, кто за Белых, кто – за Красных, и не разберешь.
В избах оставались лишь древние старики и женщины с детьми – они старались не высовывать нос из дома, кто из знает, что у этих на уме.
Середина августа в Зауралье больше напоминает осень, с росами и густыми туманами на лугах, по-осеннему прохладными ночами.
В такое, покрытое туманом утро, Полина вышла на крыльцо своего пятистенка, пора было доить корову и заниматься хозяйством. Но что-то ее насторожило. Что это? Какие-то звуки доносились со стороны огорода. «Как будто ребенок плачет,» - подумала она.
Полина была не робкого десятка, не раз приходилось ей защищать свой дом от лиходеев в отсутствии мужа – времена были такие. Впрочем, времена всегда одинаковы, как говаривала свекровь «дураков-то малО?».
Полина взяла в руки тяжелый колун и направилась туда, откуда слышался тихий плач. Чем ближе она подходила к сеновалу, тем звук становился громче. Плакал ребенок.
Заглянув на сеновал, она на миг замерла. На сене лежала молодая женщина, без признаков жизни, а рядом сидела, цепляясь за платье матери, и плакала маленькая девочка, на вид – не больше годика.
-Оосподи - твоя воля, - всплеснула она руками. - Что ж делать-то!
Она быстро побежала к тетке Марии, живущей по соседству.
Поразительно, с какой скоростью в любом селе распространяется информация, уже через полчаса у сеновала Полины собралось пол села, тихонько переговаривались соседки, пришкондыбал вредный дед Митя по прозвищу «Хорек», пришел набожный дед Тимофей, считавшийся в селе праведником и служивший в церкви.
«Обчество» было в сборе – шел совет, ребенок, уже успокоенный и накормленный, сидел на руках Полины.
Женщина была мертва, ни ранений, ни повреждений на теле не было.
- Скорее всего – тиф, - заключил дед Тимофей, перекрестившись. – Не из наших женщина, платье городское, и руки тонкие и не натружены, белые – из благородных. Похоронить надо по-христиански.
- Фу, ты, еще напасти не хватало, - завыл дед Митя. – Мож и эта заразнаяяя. Мож тифозная онааа.
-А ну, заткнись, Хорек душной, без тебя тут разберемся, – зашипела на него бойкая Полина. – Ишь, развонялся тут.
- А ты, купчиха, мине не указ! – отпарировал дед Митя.
- Топай домой, сука мохнорылая, пока я вилы не взяла! – продолжила Полина, и дедок понял, что лучше убраться отсюда подобру - поздорову, и, тихо бормоча под нос ругательства, потопал домой. Его в селе недолюбливали, пакостный был дедок.
- Вот что, Полина, у тебя у самой ребетешек полон дом, куда тебе еще один рот, давай-ка я возьму девочку, я одна, мне легче будет, - предложила тетка Мария. На том и порешили.
Женщина, чье тело обнаружили на сеновале, по всему видно, была из благородных, при ней обнаружили паспорт и пару писем. Дед Тимофей изучил паспорт, прочитал письма и заключил: - Из Петрограда она, за мужем, видно, ехала, да заболела в дороге, вот ее тут и оставили. Надеждой звать.
О ребенке ничего известно не было, и ее решили назвать именем матери, так и появилась в селе Надежда.
С похоронами затягивать не стали, смастерили наскоро домовину, местный священник отпел покойную и схоронили ее на старинном казачьем погосте.
А маленькая Надежда, Наденька поселилась в доме тетки Марии.
Это сейчас, для современного человека проблема, взять чужого ребенка, а тогда подкидыш или сирота, взятый в дом были благословенным даром, с легкостью принимали казачки чужих детей в семью, они становились «нашими».