Копыта коней рыцаря и его оруженосца стучали по дороге. Закованный в доспехи рыцарь походил на самовар, да и кипел он как самовар. Его рука сжимала рукоять меча, а глаза пылали праведным гневом. Он в сотый раз повторял клятву, что свершит возмездие. В ушах стоял плач и причитания мамок-нянек, которые по их словам отправляли юную боярышню на растерзание и погибель.
Верста за верстой ложились под копыта коней рыцаря и его оруженосца. Под забралом шлема всё так же пылали гневом его глаза. Он нёс возмездие чудовищу. Правда, местность окрест резко контрастировала с его представлениями о том, как должна выглядеть страна, живущая под гнётом злобного чудовища. Селения были вполне себе ухоженными и цветущими, на лугах пасся скот, поля колосились, крестьянские девушки безбоязненно работали в полях или на подворьях. Рыцарь для себя объяснял это тем, что злобное и кровожадное чудовище собирает дань исключительно благородными боярышнями и княжнами, а простолюдинками брезгует.
Пройдя через лес, дорога вывела рыцаря и его оруженосца к небольшому пологому холму, на вершине которого стоял большой терем, окружённый высоким забором. Указатель у дороги вещал, что к Горынычу туда. Это немало озадачило рыцаря, ведь по его представлениям чудовище должно было жить в мрачной пещере, все подступы к которой должны были быть усеяны костями несчастных боярышень и княжон. А здесь ухоженная лужайка, большой огород, гомон человеческих голосов из-за забора. Но рыцарь взбодрил себя, что это просто хитрая уловка. И едва он приблизится к логовищу, то наведённый морок исчезнет.
Он и его оруженосец подъехали к воротам в заборе, морок не исчез, забор и терем стояли на месте. Озадаченный рыцарь протрубил в рог. А затем оруженосец помог ему сойти с коня. Погромыхивая доспехами – нагрудником, оплечьем, подолом, набедренниками, наколенниками, наголенниками, налокотниками, наручем, рыцарь подковылял к воротам и заколотил в них металлической рукавицей.
- Вызываю тебя на смертный бой, злобное, кровожадное чудовище!!! – громко прокричал он.
Ответом была тишина, звуки, доносившиеся со двора стихли. Рыцарь ещё и ещё протрубил в рог, ещё и ещё прокричал вызов. Никто не отзывался.
- Выходи, подлый трус!!! – уже в ярости заорал рыцарь.
Послышались звуки отпираемой двери, и из неё вышла плотная, румяная женщина в опрятной одежде. Она воззрилась на рыцаря, уперев левую руку в бок. В правой у неё была большая металлическая сковорода на длинной ручке.
- И что это, милок, ты тут разоряешься? – поинтересовалась она.
- Я пришёл, чтобы сразить кровожадное чудовище и избавить от него прелестных дев! – с пафосом провозгласил рыцарь.
- Какое кровожадное чудовище? – вздёрнула бровь женщина.
- Которое здесь обитает, и которому в жертву приносят прелестных дев! И я не уйду, пока не сражу его!!!
- Горыныча собираешься сразить?
- Если его зовут так, то его! Его голова украсит мой замок!
Взмах женщины был короткий, рыцарь лишь успел заметить, как промелькнула в воздухе сковорода. Бум-м-м-м-м!!!! Сковорода встретилась со шлемом рыцаря, и рыцарь отключился.
В себя он пришёл от потока ледяной воды, льющейся ему на шлем и затекающей под доспехи.
- – взвыл рыцарь.
Он дёрнулся, но руки и ноги его были связаны. Сам он сидел у забора, а над ним возвышалась женщина с кадкой, полной той самой ледяной воды. Его верный оруженосец с большущей шишкой на лбу сидел рядом с ним, правда, не связанный.
- А теперь выкладывай, самовар ходячий, кто тебя науськал на Горынюшку наскакивать! – грозно вопросила женщина.
Оскорблённый в лучших чувствах рыцарь (ну, ещё бы, схлопотать сковородой по голове от женщины и вырубиться!) надменно вздёрнул голову и отвернул её, несколько позволял шлем. Женщина вздохнула.
- Эй, ты, который при этом самоваре, сними-ка с его башки это ведро… - приказала женщина оруженосцу.
- Это не ведро! Это мой фамильный шлем!!!! – возопил рыцарь. – Он из поколения в поколение передаётся!!!
- Да какая разница, что фамильный, что из поколения в поколение, ведро оно и есть ведро, как его не называй, - ухмыльнулась женщина. – Сейчас мы ведро-то сымем и уши-то тебе надерём!
Рыцарь неуклюже завозился на земле, но сыромятные ремни спеленали его крепко. Оруженосец понуро выполнил приказ, ибо продемонстрированная ему сковорода начисто отбила желание препираться. Рыцарь только зашипел от возмущения и обиды.
Неожиданно послышался приближающийся стук копыт. Рыцарь встрепенулся, если это его собрат по рыцарскому сословию, то он, без сомнения, поможет попавшему в беду сотоварищу. И действительно, к ним подъехали три воина. Могучие, в кольчужных доспехах и островерхих шлемах, на столь же могучих конях.
Рыцарь уже открыл рот, чтобы воззвать, но один из воинов его опередил.
- Доброго здравия, Марьивановна! Что, опять эти самоварные притащились?
- И вам всем доброго здравия, ратники государевы! Да всё неймётся им, лезут и лезут…
- Ну, где этот трёхголовый?
- Как вы смеете??!!! – возопил рыцарь. – Я первый в очереди сразить чудовище!
Марьивановна продемонстрировала рыцарю сковороду, и тот сразу умолк, схлопотать ещё раз по непокрытой голове этой кухонной утварью ему что-то не очень хотелось.
- Ну, где этот трёхголовый? – повторил вопрос ратник.
- Дрыхнет… - ответила Марьивановна.
- Как дрыхнет?! – дружно возмутились рыцари. – Он что, про службу позабыл???
Рыцарь раскрыл рот. Служба? Как служба? Какая служба?
- Да он сейчас самого себя не вспомнит! – отозвалась Марьивановна. – К нему гости приперлись, два племянника двадцатиюродных, одноголовые драконы. Так они всю медовуху и бражку из подвалов вылакали. Подчистую! И дрыхнут сейчас на лужайке за теремом.
- Ах, дрыхнут… - зловеще протянул старший из ратников. – А ну, други, выломайте-ка мне хороший дрын, сейчас я им Горыныча воспитаю…
Один из ратников спрыгнул с коня и легко сломал у комля молодую сосенку в пару человеческих ростов высотой. У рыцаря и его оруженосца челюсти упали на землю и запрыгали по ней.
- Ох, ты ж! Кто явился нам! – расплылся в зловещей улыбке старший ратник.
Рыцарь проследил за его взглядом. Из-за угла опасливо выглядывали стразу три головы. И каждая из голов пыталась старательно сфокусировать взгляд своих глаз.
- Ик, а что это вас так много? – с запинкой произнесла одна из голов. – Три десятка…
- Вот допился, в глазах троится! – возмутилась Марьивановна. – Бесстыдник!
- Слышь, Горыныч, а какой сегодня день недели? – елейно поинтересовался старший ратник.
- Ну, если вчера вторник был… - просипела вторая голова.
- Какой вторник!!! – рявкнул ратник. – Пятница уже!!!
- Ой-ё-ё-ё-ё… - обхватил лапами Горыныч сразу все три головы.
- Ты что творишь, ась?! Государева рать как полагается в поле вышла, выстроилась, готова к обучению, а тебя всё нет и нет… Государь самолично присутствует, чтобы оценить, как его рать с тобой вместе к битвам готова, а Горыныча нет и нет… А он тут с похмелья дни недели потерял!!! А ну, становись к наказанию.
Ратник поднял ствол сосны, который его товарищи уже освободили своими мечами от ветвей.
- А может не надо? А? Я осознал всё, раскаиваюсь, считаю своё поведение безобразной ошибкой, обещаю, что не повториться! – жалобно захныкал Горыныч.
- Нет уж, провинился – отвечай!!! Выполз быстро!!!
Похныкивая и поскуливая, Горыныч выполз на лужайку перед воротами.
- Поворачивайся… - приказал ратник.
Горыныч послушно повернулся хвостом к нему. И ратник принялся охаживать стволом сосёнки то место, где хвост соединялся с туловищем. Горыныч жалобно стенал и повизгивал. Рыцарь и его оруженосец остолбенело взирали на процесс воспитания.
- Не умеешь пить, не хлебай бражку с медовухой! Про службу государеву не забывай! Уважение к государю не забывай!
Выдав Горынычу полторы дюжины «воспитаний», ратник отбросил в сторону измочаленный ствол сосенки.
- А теперь быстро сунул все три головы под водопад, и чтобы мы до тысячи не успели досчитать, как трезвым аки стеклышко явился! – приказал ратник.
Горыныч рысцой ринулся куда-то за угол забора.
- А с племянниками его чуть позже разберёмся, - зловеще пообещал ратник.
- А, э, о… - попытался обрести дар речи рыцарь.
- И что ты спросить хочешь, самоварный?
- А как же боярышни? – проблеял рыцарь. – Я же сам видел, с какими рыданиями её отправляли к Горынычу…
Ратники переглянулись и дружно расхохотались вместе с Марьивановной.
- Ну, ещё бы чтобы мамки-няньки не рыдали! Княжна али боярышня она же окромя ложки ничего тяжелей в руках не держала. А тут ей и простыни стирай, и подушки выбивай с одеялами, и затрак-обед-ужин приготовь, на стол накрой, со стола убери, посуду помой, да ещё прибраться в тереме. Вот и воют мамки-няньки.
- А почему…
- Почему боярышни да княжны? Дак ведь на государевой службе Горыныч. С дозорами рубежи державы облетает, с ратниками вместе к битвам готовится, ежели супостат какой нагрянет. Вот и уговорено, что помимо еды всякой, к нему в услужение девиц знатных отправлять. Ну, чтобы простой люд не обижался, что они для Горыныча быков, овец, кабанчиков растят, рожь-пшеницу сеют, чтобы караваи да пироги были на столе, морковь-капусту, значит, для пирогов и щей, гречиху да просо для каши. Ну, а знатные девицы ему прислуживают.
Рыцарь тихо заскулил. Он рвался подвиг свершить, избавить девицу от смерти лютой, а тут вон как оно всё на самом деле.
- Да не печалься ты, самоварный, не ты первый, не ты последний, кто тут вот так рыдает, - захихикали ратники. – Поищи себе какого-нибудь одноглавого дракона, который хулиганит.
- Да, а если он дев благородных не ворует, а кого попало лопает? – захныкал рыцарь. – А ведь я должен был спасти благородную деву, а она в благодарность должна за меня замуж выйти, у нас лямур должен случиться?
- Лямур, лямур, что ж вы все, самоварные, на этом свихнувшиеся? – хихикнула Марьивановна.
- Как это свихнувшиеся? – возмутился рыцарь. – Это же во всех балладах менестрелей рассказывается, как рыцарь спасает прекрасную деву от злобного дракона, и они потом живут долго и счастливо!
- А ты слушай больше этих пустобрёхов, - назидательно сказала Марьивановна. – Ладно, давай тебя развяжу, ты на Горынюшку уже бросаться не будешь, если что ратники тебя прибьют…
Оруженосец помог подняться рыцарю, освобождённому от ремней, помог размять затекшие руки и ноги, помог взобраться на коня. И долго ещё ратники и Марьивановна слышали горестные стенания рыцаря, жаловавшегося деревьям, птицам, ежам и белкам, как несправедлива жизнь, где нет места его персональному подвигу и спасению прекрасной девы.