ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
Зеркальная тюрьма
Михаил и Эдуард заблудились в зеркальном лабиринте довольно быстро. Одинаковые коридоры, стандартные двери, яркий свет с потолка и — зеркала, зеркала, зеркала. Несколько раз они встречали на пути бесцельно прогуливающихся незнакомых людей. Но те либо тут же скрывались от них в комнатах с кривыми стенами, — а Михаил и Эдуард, предупрежденные «сумасшедшим» узником, не спешили опробовать все ловушки этого странного места на себе, — либо же молча выслушивали все вопросы вновь прибывших и лишь мычали что-то нечленораздельное, тупо глядя прямо перед собой.
Отмерив своими шагами несколько десятков километров по стеклянным туннелям подземного царства, измученные пленники, выбрав очередную никем не занятую зеркальную комнату, устало бухнулись на пол.
— Это какой-то кошмар, Михаил, — Эдуард закрыл глаза руками. — Здесь все сумасшедшие. С приветом — все! Господи, как я устал от их тупого смеха.
— Да, надо было послушать того, первого. Он хоть и был нетрезвым, но, определенно, из тех типов, с которыми мы пытались общаться, он самый разумный. И как нас угораздило заблудиться?
— А ты скажи, как здесь можно не заблудиться? Тут все одинаковое! Да и зеркала здесь слишком странные. На них даже царапины от моей бронзовой пряжки с ремня не остаются. Я уж не говорю о наших с тобой попытках их разбить. Из чего они сделаны, как думаешь?
— Не знаю, мне показалось, что это какой-то металл, сымитированный под посеребренное стекло. Я тоже не смог его ни разбить, ни покарябать.
— Вот видишь — труба. И есть так хочется… А кстати, в соседней комнате есть нормальные продукты. И надувные матрасы — сколько хочешь. Бери — не хочу.
— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Мы туда не пойдем. Ясно? План такой. Сейчас отдохнем немного, а потом — снова в дорогу. Надо найти комнату, из которой мы начали путь. Хорошо?
— Хорошо. А ты не допускаешь, что тот тип на входе искал ту комнату все восемь лет, что здесь живет? А мы с тобой вдруг, такие умные, решили отыскать ее за несколько дней?
— Допускаю, но раз уж мы с тобой такие умные, значит, мы ее найдем обязательно. Да?
— Возможно, — Эдуард, устав лежать пластом на твердой поверхности, сел, навалившись спиной на стену. — Если честно, я вовсе не уверен в твоих умственных способностях.
— Чего? — Михаил от удивления тоже сел, глядя на зазнавшегося вдруг ни с того, ни с сего коммерсанта. — Что ты имеешь в виду?
— Лишь то, что сказал. Давай только без обид, ладно? В большом мире все люди — акулы. Конечно, раз уж мы вместе оказались в столь трудной и опасной ситуации, нам нельзя ссориться. И я не хочу тебя сердить. Но думаю, что нам надо объясниться. Хоть ты и увел у меня мою женщину, и даже победил меня в честном поединке…
— Это тот бой, где ты с ножом, а я с кулаками, ты считаешь честным поединком?
— Не цепляйся к словам. Ты же все равно победил. А я признаю чужие заслуги. Ты меня сделал, как ребенка. Но все равно, ты дурак, Мишка, раз позволил Юлии уйти.
— Интересно, а как я мог ей в этом помешать?
— Как? — Эдик засмеялся. — Ты что, с женщинами общаться не умеешь? Признался бы ей в любви, конечно. Сейчас все были бы на свободе, и мы не торчали тут с тобой, в этой психушке.
— Признался бы ей в любви? — изумленно переспросил бывший курсант, чувствуя, как у него краснеют кончики ушей. — Ты, насколько я помню, признавался. А результат такой же: сидишь напротив меня.
— Я? — Эдуард еще больше развеселился. — А что я? Во-первых, она меня давно уже не любит. Так, жалеет по старой привычке — не больше. Во-вторых, я ее не люблю. Да и не любил особо никогда. Такая девушка, как Юлька, ложь за три версты чувствует. Тут хоть запойся, что я люблю ее, ничто не поможет. А вот ты…
— Подожди, я не понял. Если ты Юлю не любишь и не любил никогда, зачем же ты на ней женился?
— Женился зачем? Вот глупый вопрос. А как еще можно удержать рядом такое сокровище? Я на ее магических способностях, знаешь, какое состояние себе сделал? Я с нуля стал одним из самых крупных финансистов на Марте. Купил нам с Юлькой шикарный дом, купил дом для своих родителей, по дому для своих двух любовниц… Да что дом;? Я понял, что значит жить шикарно. Хм… кому я объясняю? Тебе с мышлением бедного курсанта вряд ли под силу это осмыслить и представить, как это — купаться в деньгах.
— Правда? И что же случилось с твоим браком? Одна из любовниц решила перекрыть тебе кран?
— Одна из любовниц? А, ты про Юлькину начальницу? Нет, дело не в ней. Хотя и она тоже много чего мне испортила. Нет, проблема была в Юле. Точнее, в ее способностях. Она стала часто ошибаться. Или говорить мне по два варианта. Мол, или это, или вон то. А я, не обладая даром предвидения, как мог правильно выбирать? Рынок акций — он же требует точности. Я стал терпеть убытки. А тут этот дурацкий кризис. Потом — любовницы с их постоянным: «купи, купи, купи». Затем ссора с Юлей. Все одно к одному. Мои слова сейчас для нее не значат ничего. То ли дело — ты.
— Я? Что я?
— Как что? Ты разве не заметил, как она на тебя смотрит?
— К-как смотрит?
— Ну ты, определенно, Мишка, или слепой, или дурак. А может — и то, и другое вместе. Да влюбленными глазами смотрит она на тебя, конечно. Никогда влюбленных глаз не видел, что ли? Уж не знаю: что она в тебе нашла? Так себе. Вот если бы я был женщиной, я бы в твою сторону и не глянул даже, а она вот… Юля дрожит от страха, что вас поженили, боится, что ты можешь быть этому не рад. И вместо того чтобы ее успокоить, сказать, как сильно ты счастлив, вместо того чтобы хватать ее и держать крепко-крепко, пока она сама не передумала, ты сообщаешь ей, что тебе вся эта ситуация и самому неприятна. Да еще в ее присутствии делаешь комплименты в адрес другой женщины. И кто ты после этого? Не знаю, как она, бедняжка, все это вытерпела. Без обид, Мишка, но я бы на ее месте тебя убил.
— Да, но она сама сказала…
— А зачем тебе слушать, что она сказала? Нормальный мужик должен женщину видеть, а не слышать. У меня море барышень было. Да если их всех слушать, что они там говорят, можно в больнице оказаться для лечения психики.
— Да… — Михаил вздохнул. — Виноват — значит виноват. Что ж, если ты прав и я на самом деле Юлии нравлюсь, то тогда сидение в твоем обществе, на полу, в тюрьме для сумасшедших — это еще мягкое наказание за все мои грехи.
— Не понял, а мое-то общество почему является для тебя наказанием?
— Ну, — Михаил пожал плечами. — Без обид только, Эдик. Ты жалобщик и нюня. Не умеешь смотреть трудностям в глаза. А еще лжец хороший, что тоже отбивает охоту иметь с тобой какие-то дела.
— Я не лжец, а делец. Разницу не улавливаешь? Вот ты мне скажи, куда ты со своей правдой пойдешь, кому будешь нужен?
— А ты, стало быть, со своей ложью более необходим?
— Конечно. О! Смотри, еще один псих на горизонте показался. Наблюдай, как я сейчас с помощью своих талантов добуду нам поесть.
Эдуард поднялся на ноги, отряхивая брюки от невидимой пыли, и, очень сладко улыбаясь, направился навстречу неизвестному заключенному.
— Эй, любезный «овощ»! Простите, не знаю Ваше имя, задержитесь, пожалуйста, на минутку. У меня к Вам есть очень выгодное деловое предложение…
Михаил также поднялся на ноги и пошел следом, чтобы с более близкого расстояния посмеяться над неудачей своего учителя нравов. Эдуард опозорился по полной программе. Заключенный ни идти в соседнюю комнату за ужином, ни отдавать свой собственный пакет с напитком, который он только что где-то раздобыл и нес в руках, вовсе не собирался. Сосредоточенно выслушав все «выгодные» предложения относительно приобретения фамильных «золотых с бриллиантами» часов и «удивительного ремня, в пряжку которого вмонтирован голографический телевизор, показывающий все восемьсот каналов», заключенный глупо кивнул, молвил лишь одно слово «привет!» и пошел дальше своей дорогой.
— Вот зараза! Как вести переговоры с человеком, если он с приветом?
— Знаешь, Эдик, — Михаил рассмеялся. — При других обстоятельствах я бы сказал тебе, что только сумасшедший согласится в тюрьме обменять свой паек на «липовые» золотые часы. Но теперь вижу, что и для этой категории заключенных твой метод не работает.
— Да скажите пожалуйста! Может быть, тогда покажешь, что работает? Эти «овощи» с каждым днем становятся все менее сговорчивыми.
— Обижать ущербных — это, конечно, как-то некрасиво. Но давай все же проверим твой постулат, что в большом мире все акулы. Эй, любезный, постойте! — Михаил догнал уходящее «растение» и, протянув руку к пакету, дернул его на себя. — Верите, я очень сильно хочу пить.
— А?.. — «любезный», не оказывая никакого сопротивления, отдал пакет и лишь вопросительно посмотрел на Михаила.
— Спасибо, друг. Благодарю тебя.
— А… ага, — заключенный все так же глупо улыбнулся, похлопал пустыми руками по пустым карманам и, пробормотав что-то несуразное, отправился бродить по коридорам в поисках нового пакета.
— А-а-а, — протянул Эдуард, — вон как надо, оказывается. Я понял. Они смирные и безобидные, как дети. Сейчас я себе тоже организую попить…
Лишь спустя пару часов Эдуард, щедро облитый с головы до ног ярко-оранжевым напитком, с трофейным пакетом в руках показался на горизонте коридора, где Михаил его поджидал.
— Эдик, ты почему в таком виде? Ты что — дрался с ними?
— Почти. Что ты глазеешь на меня так? Я же не виноват, что мне психи какие-то буйные попались. Сначала один, потом другой. Ни в какую не хотели отдавать мне свои пакеты с пайком. Всего вон облили. Лишь третий смирным оказался. Без претензий выдал. И было бы за что драться?
— Да, на вкус — какой-то алкогольный кисель, и на вид — ужас.
— Угу, то еще пойло. Не удивлюсь, если с ума тут все именно от него сходят.
— Да? А как же тогда наш самый первый знакомый с восьмилетним стажем? Давай всего по глотку — и пойдем искать выход.
— Я согласен. За наше здоровье!