Наказание перед...

Наказание перед…

Эту историю рассказал мне один человек. Так что можно сказать, что она правдива. Но в том виде, в каком он мне её рассказал, я рассказывать её не буду, так как эта история будет совсем неинтересной.
Итак, дело было давно, в тридцатые годы прошлого столетия. В одной деревне. Где именно, я не знаю, да это и неважно, так как в те времена эта история или подобная ей могли происходить и происходили повсеместно.
В доме на окраине посёлка жила одна семья, она происходила из древнего рода. И славилась своими украшениями. Но после революции семнадцатого года, они обнищали, за границу им уехать не удалось, и теперь они жили здесь, в деревне под названием Страшное.
Эта деревня соответствовала своему названию, у неё была дурная слава. Все, кто жили здесь хотя бы год, знали о проклятии старой ведьмы, которая, по легенде, жила в чаще леса в одиночестве. Она старалась не показываться на люди, да она и не могла этого сделать. Лишь два раза в год, во время летнего и зимнего солнцестояния, она выходила из своей чащи на люди, и в это самое время, все, кто жил в этой деревне, кто знал об этом проклятии, сидел дома, с закрытыми шторами, и никуда не выходил, дабы не попасть ненароком под её взгляд. По легенде, кто увидит эту ведьму, тот был обречён. Обречён на муки и страдание.
Семья жила в двухэтажном доме. У них был небольшой участок и одна корова.
Сегодня как раз было летнее солнцестояние. И надо было так случиться, что в доме не оказалось ничего, чем можно было перекусить. Глава семьи, мужчина лет пятидесяти, усмехнулся.
– Да уж… Дела…
Его жена, молодая женщина сорока лет, согласилась с мужем.
– Знаешь, это просто какая-то напасть. Сегодня летнее солнцестояние, а у нас еды нет. Что я дочери скажу? Не забывай, она кормящая.
– Да, я это знаю. Но не забывай, какой сегодня день.
Со второго этажа спустилась двадцатилетняя девушка. Она была красива и стройна.
– Мама, у нас что-нибудь поесть есть?
– Нет, – ответила мама. – Сегодня, как назло, ничего в закромах нет.
– Но давеча ты ходила на рынок.
– Да, ходила, но то, что я там купила, пошло всё на выброс.
Дочь удивилась:
– Как это возможно?
– Не знаю. Очевидно, сегодня кто-то хочет, чтобы кто-то из нас этот дом покинул.
– Да уж. Дела…
Тут в разговор вмешался отец.
– Мне кажется, что сегодня все останутся голодны.
Обратившись к нему, жена осторожно спросила:
– Может, ты пойдёшь в магазин, купишь что-нибудь для Эммы?
Муж удивился.
– Я? – По его телу пробежали мурашки. – Да ни за что на свете, я что, идиот?
Жена тотчас сказала:
– Ты не идиот, Пётр. Просто, если Эмма сегодня не поест, у неё закончится молоко, а она кормящая, не забывай об этом, Пётр.
– Прасковья, я знаю лучше тебя, что наша дочь кормит.
– И?
Пётр внимательно посмотрел на Прасковью. И, увидев в её взгляде непоколебимое решение выпроводить его из дома, он сказал:
– Ты давно хочешь жить одна. Наши политические взгляды не совпадают, ты стала коммунисткой.
Прасковья подтвердила:
– Совершенно верно.
– Но разве коммунисты не атеисты? Они не верят ни в бога, ни в чёрта.
– Это так, – согласилась Прасковья. – Мы не верим ни во что. Есть только товарищ Сталин и товарищ Ленин.
– И больше никого?
Прасковья заявила однозначно.
– Никого.
Пётр невзначай предложил:
– Тогда, может, тебе сходить в магазин, заодно и корову подоишь!?
Прасковья усмехнулась.
– Ещё чего! Ты, муженёк, больше ничего не желаешь?
В это время сидящая за столом и наблюдавшая очередную брань своих родителей Эмма небрежно бросила:
– Да хватит пугать друг друга ведьмой из чащи леса. Вот я тоже не верю. Все это байки, байки и есть.
Прасковья запротестовала.
– Это не байки! Это быль.
Дочь усмехнулась.
– Разве? – в её тоне можно было уловить оттенок усмешки. – Это только страшилки, которыми пугают детей, не больше. И я не верю в это всё. Так и знайте.
В это мгновение в дверь постучали. Все присутствующие, находящиеся в доме, вздрогнули. Они посмотрели на входную дверь, и непонятный, жуткий страх овладел всеми ими. Они готовы были сейчас убежать, убежать прочь из этого дома. К чёртовой матери, подальше отсюда, куда глаза глядят.
К входной двери подошла Прасковья, она страшилась того, что сейчас было за этой дверью. Того, кто к ним стучался. И кто бы это ни был, он был настойчив. Скверный, противный чей-то голос кричал:
– Откройте, чёрт вас побери.
Прасковья осторожно спросила:
– Кто там?
– НКВД. Это дом Руких?
– Да.
– А Эмма Руких здесь проживает?
– Да.
– Откройте, у нас к ней есть вопросы.
Прасковья открыла дверь. Ввалившись в дом, двое мужчин в форме наследили тотчас повсюду, где только было можно, один из них подошёл к сидящей за столом девочке.
– Вы Эмма Петровна Руких?
Не понимающая в чём дело Эмма торопливо, заикаясь, сказала:
– Да, это я.
– Вы арестованы.
Прасковье, услышавшей от них словно приговор, стало плохо, и она упала.
Человек в форме бросил на Прасковью презрительный взгляд и, ударив в Эмму в лицо, плюнул.
– Так пойдёшь или помочь?
– Эй! – воскликнул Пётр. – Что вы себе позволяете?
Но в тот же миг он получил от какого-то человека кулаком в живот.
– Заткнись, – бросил он, – или тоже желаешь прогуляться? – он посмотрел на Эмму. – Что сидишь, или тебе особое приглашение надо? Он подошел к ней и, ударив её в кровь по глазу, сказал: – Так пойдёшь, сука.
На втором этаже заплакал младенец. Услышав его плач, человек в форме спросил:
– Кто это?
Эмма в бессознательном состоянии простонала:
– Мой ребёнок.
– Эй, капитан Зверев, принесите этого выродка. – Он посмотрел пристально на Эмму, жестоко улыбнулся и сказал: – Посмотрим, что за чудо ты нагуляла, шлюха. – Он ударил её снова по лицу. И, взяв её подбородок в свою мощную руку, повернул её лицо к своему и, оскалившись, спросил: – Чего же тебе советские мужички плохи? Шлюха!
Со второго этажа спустился капитан Зверев. В руках у него лежал кулёк. Он подошёл к начальнику и показал его ему.
– Что ж, – сказал начальник, посмотрев на младенца, – дети не отвечают за своих родителей. – Он с презрением посмотрел на меня. – Шлюха.
Поняв, что происходит, Пётр воскликнул:
– Отстаньте от неё, лучше меня заберите!
Начальник посмотрел на Петра.
– Если так хочешь? – он скомандовал конвою: – Взять его. Посмотрим, что ты за птица?
Зверев спросил:
– А с ней что делать?
Начальник бросил:
– Дайте ей для ума, да и всё, она нам не нужна.
Так и произошло. Люди из НКВД ушли, Прасковья осталась лежать на полу без сознания, а Эмму и Петра забрали.
На следующее утро.
В дверь постучали. Спящая после вчерашнего Прасковья поднялась с постели, схватилась за голову. Она у неё болела после вчерашнего перепоя. Дело в том, что после того, как представители закона забрали Эмму и Петра, Прасковья, чтобы забыться, напилась. Вообще, она и без случая любила выпить. На это её сподвигла партия. Да она и сама была не прочь принять горячительного. Сегодня у неё был праздник. Наконец ей никто не мог помешать пить. Пить сколько душе угодно. Мужа не было, дочери с ребёнком тоже. Наконец она отделалась от них. Кто знает, с кем спуталась её дочь? С каким врагом народа она состояла в связи? Она была вынуждена ради партии выдать её. Родную дочь отдать на поругание чужакам. В систему, из которой уже не было никакого возврата.
Она встала с кровати и, спустившись на первый этаж, подошла к входной двери. И, как свойственно пьяной женщине, промычала:
– Кто там?
– Это я, – услышала она в ответ. – Зверев.
Прасковья открыла дверь. Перед ней всё было как в тумане моря голубом. Всё расплывалась в разные стороны. Она смотрела на Зверева и видела в нём не человека, а нечто похожее на жабу и свинью. Она спросила, глядя на него тупым, пьяным взглядом:
– А ты кто такой? – она улыбнулась и, сделав потягушечки, спросила: – Выпить есть?
Видя перед собой абсолютно пьяную женщину и видя, что от неё ничего путного сейчас не добьёшься, он вошёл в дом и, воспользовавшись ситуацией… короче, проснулись они оба в постели. Они лежали, обняв друг друга.
Увидев, что в её постели спит незнакомец, Прасковья встала с кровати, подошла к столу, на котором стояла бутылка самогона, похмелилась и, снова подойдя к нему, разбудив, спросила:
– Вы кто? – но тут она признала в нём своего любовника, капитана Зверева. Он спал на кровати спокойным и мирным сном. Но вот он проснулся, открыл глаза и, поздоровавшись, спросил:
– Начальник не возвращался?
Прасковья ответила:
– Я только что проснулась, а тут ты. Как ты здесь оказался?
– Поутру пришёл к тебе. А ты была до того пьяна, что мне пришлось укладывать тебя спать.
– И сам воспользовался ситуацией?
Зверев улыбнулся.
– Знаешь, Прасковья, сколько раз я к тебе прихожу, ты всегда пьяна. Скажи, тебе что, нравится пить?
– Я это обожаю!
Зверев предложил:
– Может, тогда и закуришь?
– Почему бы и нет.
Прасковья закурила папиросу. Она уже когда-то два года тому назад выкурила первую сигарету, и с тех пор, не переставая, дымила как паровоз. И лишь полгода назад она бросила курить, а вот сейчас начала снова.
Затянувшись папироской, она спросила:
– А как там Эмма?
– А что будет с этой сукой? Она с этим, начальником.
Она осторожно спросила:
– Что с начальником?
Зверев пожал плечами:
– Ну?
В этот миг в дом вошла Эмма. Вся грязная, с ссадинами на лице, она была неузнаваема. В руках у неё был ребёнок.
Прасковья заворчала:
– Припёрлась.
Она ненавидела Эмму. Прасковья считала, что она испортила ей всю её жизнь. Не было б её, она считала, что могла бы стать кем-то, перед кем все преклоняли колени. Но вместо этого она приняла образ жизни КПСС. И никуда не могла из этого круга сбежать.
Тут она услышала:
– Эй, мама? Мама, чёрт тебя побери, где ты там?
Это кричала её дочь, она только что пришла домой из отделения, в которое вчера её отвез начальник и капитан Зверев.
Тут она услышала знакомый голос со второго этажа.
– Я тут.
– Поднимаюсь, мне нужно уложить ребёнка в кроватку.
В это самое время Зверев залез под кровать.
– Тебя отпустили?
– Да.
– А отца?
– Тоже, сейчас он придёт.
– Хорошо. – Прасковья докурила папиросу и, потушив её, разогнала дым.
В комнату на втором этаже вошла Эмма. Она уже не была похожа на ту Эмму, которую она знала раньше. Она была вся избита и потрёпана. Всё лицо у нее было в крови. Но всё же она держала себя в руках. Она не падала духом и держалась так, что достоинства своего она не теряла.
Она прошла в свою комнату, уложила ребёнка спать, а сама, подойдя к окну, поинтересовалась:
– Ты курила?
– Да. Курила.
– Дай и мне.
Прасковья дала Эмме папиросу и спички. Закурив, положила спички на подоконник, и сказала:
– Знаешь, лучше б я умерла.
У Прасковьи защемило сердце. Она смотрела на свою дочь и видела в ней, она чувствовала, что что-то случилось. Что-то ужасное, что-то невероятно такое ужасное, в чём никто не посмеет признаться. Прасковья предположила:
– Тебя что, изнасиловали?
Эмма быстро повернулась к матери и, уткнувшись ей в грудь, горько разревелась. И затем закричала: – МАМА!!! ЗА ЧТО???
Прасковья как могла утешала Эмму. Она говорила, что эта всё забудется. В скором времени она вообще даже и не вспомнит о случившемся. И, предложив её выпить с горя, добавила: – Это поможет.
Вечером снова пришёл начальник и забрал Эмму. Он привёл её в свой кабинет и спросил:
– Ну как, подумала?
Эмма ответила:
– Да, подумала.
– И? – он подошел к ней и залепил оплеуху. – Подумала?
– Подумала.
– Что решила?
– Нет, я не стану на вас работать.
Начальник позвал коллегу.
– Займись.
И только Зверев хотел ударить её, как участок осветил яркий свет. Казалось, что помещение вот-вот загорится, но это не был огонь. Эта было что-то, что было вне понимания начальника и его зама Зверева. Они смотрели на этот свет, и им было страшно. Страшно перед неизбежным.
Тут чей-то голос из света сказал:
– ПОШЛИ ВСЕ ВОН.
Этот голос звучал повелевающе и властно. Про такой голос иногда говорят, что он ничего не боится. Он сама власть.
Испугавшись света, начальник и Зверев оторопели. Они испугались. Из властителей они превратились в маленьких мышек, а голос продолжал свою речь.
– ОТОЙДИТЕ ОТ НЕЕ. ОНА ИЗБРАННАЯ МНОЙ.
Начальник, переборов на мгновение свой страх, воскликнул из последних сил:
– Кто ты?
В ответ невидимый голос из света произнёс.
– Я НАКАЗАНИЕ ЗА ГРЕХИ. НЕ СТОИЛО ПОЗАВЧЕРА БЫЛО БЕСПОКОИТЬ ПОКОИ СТАРОЙ ВЕДЬМЫ.
Начальник воскликнул:
– Это чушь! Ведьмы не существует!
– РАЗВЕ? А Я СЧИТАЮ НАОБОРОТ.
Тут свет подошёл к Эмме, при этом растолкав начальника и его зама по разным углам. Затем, будто лаская, свет исцелил её раны, и её лицо засеяло необъяснимым светлым и тёплым светом. Её душа словно вспорхнула, за плечами у неё появились крылья, и казалось, что она могла летать. Она обратилась к свету:
– Что ты хочешь?
– Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ПОШЛА СО МНОЙ.
– Куда?
– ТУДА, ГДЕ ТЫ ОБРЕТЁШЬ СЧАСТЬЕ, ТУДА, ГДЕ ВСЕ НЕВЗГОДЫ ЗАБУДУТСЯ И ТЫ ОБРЕТЁШЬ ГАРМОНИЮ С САМОЙ СОБОЙ.
– А как же моё дитя?
– ВОЗЬМИ ЕГО С СОБОЙ. ПОВЕРЬ, ЕМУ ТУТ НЕ МЕСТО.
– А мои родители? Как же они?
– ВСЕ ЗАСЛУЖИЛИ ТО, ЧТО ИМ ВОЗДАСТСЯ.
– Я не понимаю.
– ОНИ ОСТАНУТСЯ. – Голос сделал паузу. – РЕШАЙ.
Тут начальник бросился в свет и воскликнул:
– Не отдам, моё!
Но свет оттолкнул начальника в сторону и предупредил.
– НЕ НАДО, ЕЙ РЕШАТЬ.
Эмма посмотрела на людей в форме, затем на свет, затем протянула свету руки и сказала:
– Я готова.
Начальник и Зверев видели, как душа покинула тело Эммы. Она устремилась вдаль, к свету, куда иным дорога заказана.
– Вот, – говорил начальник. – Знаешь, почему нас обошли стороной?
– Почему?
– Работаем плохо, – злился начальник. – Вот почему. – Он сделал паузу. – А где эта, как её, Прасковья? С ней можно заняться?
Зверев ответил:
– Почему бы и нет?
Придя в дом, где жила Прасковья со своей семьёй, они застали её сидящей у кроватки ребёнка. Она плакала. Её горю не было покоя. Перед ней в кроватке лежало мёртвое дитя. Только что умерев, оно не успела еще окоченеть. Живой младенец, больше нечего сказать.
Увидев начальника и Зверева, она остервенела. В её глазах можно было прочесть ненависть и презрение к этим двум субъектам. Она смотрела в их лица, и в её взгляде можно было прочесть слова отчаяния:
– «НУ ЧТО, ДОБИЛИСЬ СВОЕГО?»
Тут начальник сказал:
– Гражданка Руких, вы арестованы.