Очаровательное сочетание средневековых улиц и шпилей. Это я про небольшой старинный город, про Таллин, он действительно с многовековой историей, и побродив по узким, мощённым булыжником переулкам, можно познакомиться с удивительными преданиями и легендами.
Мне было восемь, когда моя семья вернулась в Ленинград. Но та восхитительно-сказочная атмосфера детства, осталась со мной, со сказкой про трубочистов, которые чистят по ночам все трубы города, а утром спешат домой, чтобы никто не встретил их, перепачканных сажей.
Но в этом-то и было самое большое счастье встретить его и задать какой-нибудь вопрос, я поэтому всегда торопила маму пораньше выйти в школу, чтобы встретить трубочиста. Однажды, у нашего дома я увидела его, он шёл мне навстречу и, можете себе представить моё удивление, когда он сам меня спросил:
- Хочешь узнать, когда твоё счастье исполнится?
Я тогда ещё говорила по-эстонски и сказала:
- Да.
А он, прищурив один глаз произнёс секретно:
- Приходи в воскресенье на Ратушную площадь, увидишь цирк шапито, купи билетик и сачок, закинь его в закрытую специальную будочку, и ты выиграешь подарок.
Я была такая счастливая в тот день, потому что встретила трубочиста и надо же, его предсказание исполнилось…
У моего детства осталась своя память, улица на который мы жили СуурКария, была узенькой и витиеватой. В соседнем доме располагалось уютное кафе, кухня которого, очевидно, была соединена с нашей квартирой общей стеной, непосредственно с гостиной, по которой с раннего утра разносился воздух только что испечённых ватрушек с изюмом и корицей.
Папа работал в морском пароходстве и часто мы с мамой оставались вдвоём. В те дни мы завтракали в кафе, маме не было и тридцати, помню кафе, мама сидит возле окна, в сером костюме, в дымчатой блузке, невероятно красивая с маленькой чашечкой кофе, а я, напротив, с тёплой ватрушкой и с круглой чашкой какао…
Лет в семнадцать, я на несколько дней вернулась в Таллин после стольких лет разлуки…, этот неповторимый дух времени, встретил меня, как родную, потому, что уезжая, я оставила в том старинном прибалтийском городе кусочек своего тогда ещё детского сердца.
Моя семья вернулась в Ленинград, а я проснулась, словно в другом веке. Я помню большой дом, широкий, облицованный розовым гранитом, с узкими длинными окнами, смотрящими прямо на реку Фонтанку. В день приезда дождя не было, но низко клубился туман и по небу медленно плыли мутно-серые тучи.
Потом уже, прожив в этом городе юность, мне нравилась свежесть воздуха с предполагаемым дождём. И нравилось, что окна выходили на улицу зодчего Росси, открывая изумительный вид на маленькую площадь, окружённую полукругом невысоких домов, с неповторимым фирменным цветом Петербурга – светлой охры.
Чуть правее, необыкновенно красивый мост, на концах которого стояли четыре гранитные башни-беседки с закруглёнными куполами, увенчанными золочёными урнами и соединённые между собой массивными цепями, свисающими до подножья моста. И, конечно, подвешенные на кронштейнах шестигранные фонари внутри башен, были безусловным произведением искусства.
Перильное ограждение моста повторяло рисунок железных кованых решёток набережной Фонтанки, в которую естественно вписывалось медленное течение реки светло-бутылочного цвета с оттенком холодного серебра. Мне нравились многие реки этого Имперского города, но особое место в моей душе занимала река Мойка, она, прелестно извиваясь, протекала под четырнадцатью мостами, под защитой гранита с литыми чугунными решётками.
Многие здания носят исторический характер, в церкви Конюшенного ведомства отпевали Александра Сергеевича Пушкина. Совсем недалеко, на этой же набережной, он проживал и уходя на роковую дуэль, навсегда остался в сердце каждого русского человека.
Необычный Инженерный мост, украшенный стилизованными мечами и щитами с изображением головы Медузы Горгоны. Но среди других мостов, в памяти моей юности, оказался ничем не примечательный Поцелуев мост, но самым романтическим.
Это было в конце июня, в разгар Петербургских белых ночей, я закончила девятый класс, а он, в Москве, поступил в институт и приехал на пару недель к общим друзьям наших родителей.
Наши глаза встретились и, видно, долго взгляд не отрывали, словно вспоминали, что где-то виделись, когда-то…
Нас даже спросили:
- Вы что знакомы…
- Откуда…, он же москвич.
Тогда это прозвучало, будто он из другого мира.
Родители попросили показать ему город, а он спросил:
- Люблю ли я стихи и знаю ли Цветаеву...
Я тогда не знала поэзию Серебряного Века…, получилось, что я ему Белые ночи открыла, а он мне Серебряный Век, и все ночи напролёт читал стихи. Цветаеву первую, она была его кумиром, потом Ахматову. И тихо напевал Гумилёва:
“И если я живу на свете,
То лишь из-за одной мечты,
Мы оба, как слепые дети,
Пойдем на горные хребты,
Туда, где бродят только козы,
В мир самых белых облаков,
Искать увянувшие розы
И слушать мёртвых соловьёв”.
Тема любви, смерти, излома души, всё это было ему уже близко, а я была ещё слишком юна, разница в годах была небольшая, но он родился в столице, а я в древнем городе, мощённым булыжником извилистых улочек и Петербургский декаданс тогда ещё не коснулся моей души.
Прощались долго и плакали, и обнимались, и в любви признавались на этом
маленьком мосту.
Последнее его стихотворение было особенно трогательным:
Ты забудешь меня, если ветка сирени
Не коснётся твоих бледно-розовых губ,
Если в белых ночах не проснутся свирели,
Значит я для тебя непростительно глуп.
Я достану тебе узамбарских фиалок
Бархат листьев которых, как кожа твоя,
Если я для тебя непростительно жалок,
В лепестках у фиалок потускнеют края.
Прогони милосердно, избавь от мучений,
Чтобы ночь не была нам порочным грехом,
На мосту только миг был моих сновидений,
Как прощанья из рая, как дайкири и ром.
Это была моя первая неосознанная любовь…
Весь следующий год были письма, их я ждала с замиранием, по десять раз перечитывала, в них было много нежных и невинно-ласковых слов, письма были трогательные, юношеские с началом прелюдии чувств…, теперь такие не пишут. Телефонные звонки я не ждала с тем же замиранием, потому что мы стеснялись произносить то, что доверяли только бумаге.
Летом я закончила школу, всем классом встречали Белые ночи, и я вспоминала то состояние души, которое было тогда и улыбалась… Мне вдруг показалось…, как давно это было, и я почувствовала, что выросла из того детского сарафанчика…
Алексей перешёл на второй курс и ничего мне не написав, не поверите, приехал из Москвы в Ленинград на велосипеде, сейчас точно не скажу сколько дней он ехал, два или три, не помню, но приехал весь взмокший, грязный и усталый с корабля в мои объятья…
А объятья не получились, наверное, я оставалась ещё настолько юной, что в радость не сыграла, а спросила, глядя на его потное лицо, несколько раздражённо:
- Почему ты не сказал мне, что собираешься приехать и почему ты выбрал такой странный вид транспорта?
Он ответил, что хотел сделать сюрприз, а потом сказал, что вообще-то за мной приехал, поэтому на велосипеде, его можно поставить и в поезд, и сдать в самолёте.
А я смотрела на него растеряно и была расстроена от его неухоженного вида, потного, в дорожной саже измазанного лица, видно отсутствие красоты не спасло любовь и любовь рассеялась как рассвет.
Больше я его никогда в жизни не видела, вот как бывает, а память той любви и воспетых чувств на романтическом мосту не отпустило… Уезжая из эстетики Петербурга, переехав в Москву, я забыла в нём своё сердце не случайно, а чтобы потом возвратиться… Петербург может без меня и дальше жить, а я без него не могу, тоскую, и эта тоска смешана с болью…
Так частицы моего сердца гуляют по сгорбленным мостикам Венецианских каналов, любуются цветущими каштанами Парижских бульваров.
Все города спокойно живут без меня, а я, оставив в них своё сердце, постоянно скучаю и думаю о них, как о неоконченном романе…
Сладкая боль моей памяти…
Не в переулках сердце оставляем,
А там, где было хорошо ему,
Мы в ту же воду памятью вступаем
И кружим голову уму,
Где память сдобы и ванили,
И воздух трепетный перед дождём,
Где мостик, на котором мы любили
Читать Цветаеву вдвоём.
Цвели французские бульвары
И день был серебристо-сер,
Там, где художники-клошары,
Я поднялась на Sacre Coeur.
В Венеции, в каналах на гондоле,
Где красота, как наваждение
И проплывая поневоле
Историю веков и Возрождения.
Везде, где я за жизнь бывала
Переполняясь восхищеньем,
Кусочек сердца оставляла
С кокетливым стихотвореньем.
Наташа Петербужская. @2024. Все права защищены.
Опубликовано в 2024 году в Сан Диего, Калифорния, США.