А ну-ка, дыхни!

               
   В декабре меня вызвали в политуправление. Начальник моего родного ансамбля песни и пляски выразил неудовольствие. Не удивительно. Приглашение пришло телефонограммой, минуя товарища майора. Что называется, из рук в руки. Ещё это означало, что меня могли выдернуть из ансамбля на какое-нибудь мероприятие. А предновогодние концерты шли один за другим. И попробуй, найди другого конферансье. Танцора – пожалуйста, хориста – без проблем. А главное, рота оставалась без присмотра.
Для меня же вызов был, можно сказать,  «манной небесной».  Близился традиционный новогодний бал в Доме офицеров флота. Бесплатным Дедом Морозом я уже веселил детвору на многочисленных гарнизонных ёлках. Зарекомендовал себя. Бесплатный сценарист и ведущий вечера начальством мог быть востребован.
Так что в приёмную политуправления я прибыл чуть не за час до назначенного срока
   И он наступил. Меня сопроводили в кабинет одного из заместителей заместителя начальника политуправления. Отворил дверь. Строевым шагом вошёл, вскинул руку к бескозырке и остолбенел…
В кресле, озорно поглядывая на меня, сидела Снегурочка!
— Наташа, — запинаясь, промолвил я, — привет. Ты что тут делаешь?
— Тебя дожидаюсь.
— Опять по гарнизонам странствовать, детишек веселить, — со вздохом пробормотал я. — Короче, здравствуй, Дедушка Мороз,  борода из ваты. Раз, два, три – ёлочка гори. Для этого в такое серьёзное учреждение вызвали? Начальство моё всполошили.
— Здравствуй, Дедушка Мороз, — она подошла ко мне и чмокнула в щёку. — Что это ты за спиной папку прячешь? Явно не сценарий для детского утренника. Мы на них с тобой собаку съели. Вызывать бы тебя по этому поводу не стали. Ой… мне кажется, там наброски, сценки к предстоящему новогоднему празднику в Доме офицеров. Я не ошиблась? Покраснел! Значит, не ошиблась. Именно ради этого с моей лёгкой руки ты здесь оказался и…
   Дверь в кабинет резко распахнулась. Наташа мигом прикусила язычок.
Я козырнул и вытянулся пред светлыми очами вошедшего офицера.
«Ба! — мысленно воскликнул я. — Явление Христа народу! Это же тот самый каплей, который  когда-то флотского курсанта отправил с Наташей проводить ёлку на крейсере «Варяг». Гляди-ка, до капитана третьего ранга дослужился».
— Вольно, — отмахнулся он и свирепо уставился на жену. — Ты что тут делаешь?! А если бы кто из начальства сюда вошёл!
— Успокойся, успокойся. Ухожу, ухожу, ухожу, — протараторила она. — Когда закончишь общаться со старшим матросом, звякни, пожалуйста? Мы с девочками, то есть, с комиссией по проведению праздника будем ждать в кабинете напротив. Уверена, вы договоритесь.
И, сопровождаемая тем же свирепым взглядом, она выскользнула из комнаты.
— Садитесь.
Я присел и без долгих разговоров протянул ему папку. Он взял её и насмешливо глянул на меня.
— Без году неделя на флоте и уже старший матрос.
— Так и вы не так давно, товарищ капитан третьего ранга, были капитан-лейтенантом. А сейчас в политуправлении служите, не хило... — я вскочил со стула и вытянулся в струнку. — Виноват…
— Не хило, — усмехнувшись, перебил он меня. — Не буду скрывать, не хило. Садитесь, старший матрос. Не на плацу. Делом займёмся.
Он раскрыл папку и начал сосредоточенно вглядываться в мои перлы.
У меня спина заныла от напряжения…
«Вот ведь службист, — подумал я, — почти час читает, а хоть бы разок улыбнулся. Швах твои дела, сочинитель. Ёлки будешь проводить в самых отдалённых гарнизонах, поскольку в городе всё уже схвачено артистами из драмтеатра и ТЮЗа». 
 Наконец он выпрямился, сложил листки в папку и оценивающе поглядел на меня.
— Вас из Омска призвали?
— Так точно.
— До моря далековато.
— Далековато, что и говорить. Но меня всегда тянуло к воде. Я даже пытался устроиться актёром в ваш драмтеатр. Пролетел. Статью не вышел, — вздохнул я.
 — Сочувствую. Но, скажу прямо, это не повлияло на качество того, что я прочёл. Откройте секрет, откуда в тексте взялось столько просолённых морским ветром сценок. Читал и от души смеялся.
Я с недоумением глянул на него. Своеобразно веселится товарищ капитан. Надо будет эту сценку в сценарий вставить.
 — На гражданке приходилось стряпать  капустники для театра, сценарии на любую тему сочинять для различных организаций.  В общем, на все руки от скуки мастером был. Вот  в свободное от службы время и набрасывал по привычке различные миниатюрки. Для наших концертов.
—Ах, для концертов. Кстати, мы с Наташей на одном из них были, видели, как вы публику развлекаете. Она мне и посоветовала рискнуть, привлечь вас к намечающемуся мероприятию. Рискнул,  предложил начальству вашу кандидатуру. У нас, правда, имеется традиционный сценарист. Но дали добро на беседу с вами. Турусы на колёсах разводить нет смысла. Материал меня устроил. Послушаем, что комиссия скажет.
Комиссия ржала от души.  Мы начали разбирать мой опус по косточкам. Внесли массу поправок. Пообещал учесть и довести работу до ума. Меня покормили в офицерской столовой и отправили восвояси.
   Явился в ансамбль, доложился, приступил к своим обязанностям.
Через несколько дней пришла телефонограмма. Меня временно отзывали на новое место службы, в Дом офицеров флота.
Майор рвал и метал. Для концертов нужно было искать нового ведущего. Пришлось срочно натаскивать одного из танцоров.
Главный корабельный старшина, а попросту  Главстаршина ансамбля угрюмо косился в мою сторону. Вместо общего руководства, ему пришлось заниматься ротными мелочами. А он от этого отвык.
   После отбоя рота вызвала меня для разговора. Я насторожился. Полуночная беседа с ротой – дело серьёзное.
Однако ультиматум, предъявленный ребятами, превзошёл мои ожидания. Они заявили, что я буду встречать Новый год за праздничным столом, оттягиваться на все сто целых десять дней, а они лапу сосать. Это несправедливо.
Но что я мог поделать в данной ситуации? Взять роту с собой? Этого они не требовали. Они потребовали: на предновогоднем ужине кроме лимонада, втайне от дежурного офицера, должна быть выпивка. Поскольку я на все руки мастак, да мне ещё почёт и уважение в самом политуправлении, то обязан организовать это невинное мероприятие. А будут выставлены вино, водка или коньяк – моё дело. Тут они мне не советчики.
С тем и разошлись.
С покупкой вышеназванных напитков у меня не было проблем. Даже на срочной службе при желании можно заработать. Тем более в моём положении, а у меня была увольнительная, дающая право на выход в город в любое время суток. Так что я успевал в местную прессу материалы подбрасывать. А гонорары в ту пору за публикации нештатным авторам выплачивали весьма приличные. Больше чем штатным сотрудникам. Даже драмкружок умудрялся вести в школе. Так что на сигареты мне хватало. Да что на сигареты, жене умудрялся небольшие переводы отправлять.
Купить несколько бутылок водки мог без проблем. Но устроить застолье с выпивкой на глазах у дежурного офицера…
 С другой стороны в роте из начальства никого не будет. Хотя не исключена неожиданная проверка из штаба. Дыхнут мои хмельные ребятишки на проверяющего офицера, скандала не оберёшься.
Хм… дыхнут, дыхнут…
   И тут мне вспомнилось, как на свадьбе у друга мне всё время подсовывали выпивку. Я героически отнекивался. Вечером предстояло играть спектакль. А там по сюжету приходилось обнимать и целовать партнёршу. Дыхну на неё перегаром, пиши пропало. Партнёрша – жена директора. Выговором не отделаешься. Вышибут из театра по тридцать третьей статье.
И надо же, среди гостей нашёлся умудрённый жизнью геолог. Он попросил у хозяйки пяток лавровых листочков, поджёг их, попросил хозяина налить пол бокала водки, и опустил туда этот факел. Огонёк пшикнул и затих. Геолог протянул бокал мне. Я непонимающе вытаращился на него.
— Не бойся, — успокаивающе произнёс он, — на инспекторах ГАИ не раз проверял. Запах отбивает напрочь.
Я махнул рукой и со смаком выпил. Водка, как водка. Геолог поинтересовался, есть ли в доме записной трезвенник. Привели бабушку новобрачной. Она сначала отмахивалась от нас, как чёрт от ладана. Потом сжалилась. Я дыхнул на старушку.
— Слова Богу, — перекрестилась она, — хоть один тверёзый нашёлся среди вас, алкашей.
Под закуску я опрокинул ещё пол бокала и отправился служить Мельпомене.
Свадьба была в самом разгаре, когда я возвратился.
— Ну как прошло? — заплетаясь языками, потянулись ко мне гости.
Я вскинул два больших пальца.
   И завертелось. Полегоньку притащил в наш надёжный схрон водку, лимонад и несколько пачек лаврового листа. Ребята недоумевали, но молчали в тряпочку. Авторитет у меня был непререкаемый. Даже старослужащие, если я не очень давил на них, с зубовным скрежетом козыряли, но выполняли мои приказания.
Наступило тридцать первое декабря. За пятнадцать минут до ужина я с помощниками вылил водку и лимонад в питьевой бачок, зажёг букет лавровых листьев и опустил их в сварганенный нами коктейль.
Дежурный офицер прочно уселся в кабинете начальника ансамбля. «Карнавальную ночь» смотреть и прочие развлекаловки.
Повар положил в тарелку закуску и пошёл к дневальному. Мы потянулись за ним. Дневальный оглянулся по сторонам, открыл краник бачка, подставил кружку под благословенную струю, закрыл краник, зачем-то перекрестился, выпил, крякнул от удовольствия и расцвёл на наших глазах.
Я предложил ребятам проверить его на «выдох».
Эксперимент удался!
Меня собрались качать. Я пресёк сие дружеское проявление и отправился с ними за стол.
Дальше всё пошло своим чередом. Сколько же в тот вечер мне пришлось выслушать благодарственных тостов в свой адрес. Не сосчитать. Себе не позволил ни грамма.
В девять часов вечера, взяв слово с ребят, что всё будет «чики-чики», отправился в Дом офицеров.
Бачок мои подчиненные, не подумав о завтрашнем дне, опустошили до дна.
   Необъяснимым образом о нашем застолье догадался Главстаршина.
Дежурный офицер клялся и божился, что абсолютно трезвая рота, прослушав новогодний бой курантов, в полном составе улеглась в койки.
Скорее всего, бравый служака догадался о попойке, глядя на помятые лики ребят на утреннем построении. Однако доказать факт потребления алкоголя у него не получилось.
Приказание «А ну-ка дыхни»  вызываемые матросы исполняли с усердием.
Прослуживший на флоте добрых тридцать лет, он, знавший про матросские выкрутасы всё от и до, ничего не мог понять. Это задевало служивое самолюбие. Как он ни пытал штатного стукача, а таковые имелись в любых подразделениях армии и флота, тот языка не развязал.
Главстаршина снизошёл до того, что сопроводил меня в аэропорт в день дембельского отлёта домой. В буфете, осушив отходную рюмку, он положил мне руку на плечо и проникновенно произнёс:
 — Я не сомневался тогда, не сомневаюсь сейчас: закопёрщиком новогоднего сабантуя был ты. Чутьё у старого служаки не хуже чем у охотничьей собаки. И оно меня ни разу не подводило. Сними грех с души. Скажи правду? Дело прошлое. Оно в моей душе останется, как память о хитроумном старшем матросе.
Я обнял его на прощание и проникновенно ответствовал:
— Никакой пьянки в тот вечер не было. Вспомните, вы же первого января, честно говоря, явились на утреннее построение,  едва продрав глаза. А с похмелья и не такое могло привидеться.
У старика на глаза навернулись слёзы.
Я улетел с надеждой, что снял тяжесть с его души. А признайся я ему? Неизвестно, как моя искренность могла отразиться на ребятах, попади однажды Главстаршине вожжа под хвост.
   Уже дома, после ухода гостей, жена, разбирая мои скромные пожитки, наткнулась на фирменный бланк.
— Что это? — поинтересовалась она.
— Это патент на производство в лейтенанты королевских мушкетёров, минуя Атоса, Арамиса и Портоса вашего покорного слуги. Удостоен был высочайшей милости.
— Господи, ты вроде вышел из детского возраста. В армии отслужил. А всё никак не наиграешься, — вздохнула подруга дней моих бесшабашных.
— Мне из него выходить не с руки, — я ласково обнял её за плечи. — В детском театре служу. Слышала, о чём за столом мои коллеги говорили?
— А как же. Трещали, что у вас собираются ставить три мушкетёра.  Видела, как ты сник, когда услыхал, что роль Арамиса, такого же смазливого бабника, как и ты, выпала тебе. С бравым гасконцем ты пролетел. Опять десятиклассницы тебя на проходной вылавливать будут.
Я с удивлением посмотрел на любимую. С чего, вдруг, она завелась? Ну, сел я сегодня случайно между двумя молоденькими актрисами.  Ну, потанцевал с одной из них. Ну, прижималась она ко мне. Так не я же к ней. Для меня этот «жим-жим» давно «преданье старины глубокой». В вопросах морали я, как никогда ранее, стал строг.
— Строг, строг, — подхватила она.
Я и не заметил, что последнюю фразу произнёс вслух.
— Извини меня, — виновато улыбнулась она. — Не пойму, с чего меня понесло. Так всё-таки, что это за патент, прости господи, что это за бланк? О – о – о,  да ты, я вижу, нисколько не фантазируешь. Тут и впрямь напечатано: лейтенант.
— Был такой грех, — подтвердил я. — На золотые погоны позарился.
— Но ты окончил театральный институт, а не военное училище.
 — Присядь, родная моя. Вот так. После блистательно проведённого новогоднего бала в Доме офицеров, я тебе об этом писал, на меня посыпался шквал распоряжений: проводить всевозможные мероприятия к датам и юбилеям без сучка, без задоринки. Мои начальники: Главстаршина ансамбля и майор пытались взбунтоваться. Тогда меня откомандировали в отдел культуры, или как он там при политуправлении назывался. В роту только ночевать приходил. И то не всегда.
— И где же ты ночевал? — поинтересовалась супруга.
— Меня иногда в командировки отправляли.
— Я смотрю, у тебя не служба была, а сплошь синекура, — заметила она. — Концерты, балы, командировки. Женщины вокруг тебя, уверена,  хороводы водили. Не зря мне говорили: «За кого замуж собралась? Да он ни одной юбки не пропускает».
— Пропускал,— неожиданно брякнул я и прикусил язык.
«Грешен ты, голубчик, грешен, — мелькнула покаянная мысль, — водил хороводы, когда зазывали, водил. А кто не без греха?.. — я вздохнул и задвинул опасную мыслишку куда подальше».
— Что же ты умолк? — ядовито поинтересовалась жена. — Колись.
— Мне за год на службе дохнуть толком было некогда, —  обидчиво прошепелявил я.
— С чего же тогда ты решил «у моря, у синего моря» остаться? Понимаю, в Сибири морозы, жена, тёща, дочка, пелёнки, распашонки, магазины. К чему тебе это, золотопогоннику?
— Притормози, — жёстко произнёс я. — Задала вопрос, имей терпение выслушать ответ. Если бы я там остался, то получил бы звание, а со временем и квартиру. Вас бы сразу забрал к себе.
— Кто бы тебе её дал? Так и жил бы в казарме.
— Наш контр-адмирал, между прочим, до военного училища  музыкальную школу закончил. А  чем я хуже? Но дело не в этом. А в том, что он любитель кино. Не в качестве зрителя. Он снимал фильмы и устраивал показы для подчинённых. Наш флотоводец был убеждён, если бы не война, на которой с первого до последнего дня он проплавал на торпедном катере, быть бы ему кинорежиссёром. Не хуже, а может быть и лучше чем Сергей Эйзенштейн.
А тут на мою голову ещё и кинофестиваль свалился. По всем подразделениям, начиная с  Северного флота, кончая Тихоокеанским флотом, приказ объявили: приступить к съёмкам. И баста! Контр-адмирал решительно заявил, что на сей раз мы с ним добьёмся флотского «Оскара».
Меня освободил от всех обязанностей. Одноместный номер в гостинице выделил. Шикарную пишущую машинку «Олимпия» предоставил, о которой дома мне и мечтать не приходилось.  Уселся я за сценарий будущего фильма, получив огромное количество материалов о флотском житии – бытии. Перечитал и решил, как когда-то молодой Ильич, пойду и я своим путём.
Для начала отправился к себе на службу. Там помогли отыскать тех, когда-либо стоял у истоков  возникновения ансамбля песни и пляски Тихоокеанского Флота. Часами беседовал с ними. Перелопатил массу интереснейших документов по становлению моего родного ансамбля. Общался со своим начальством,   сверхсрочниками, моряками. И в один прекрасный день предоставил адмиралу сценарий о прошлом, настоящим и будущем моего коллектива.
Поначалу мой заказчик скривился, но ничего не сказал. Велел ждать решения.
Мне терять было нечего. Как говорится: «Солдат спит, а служба идёт». Но чем-то мой опус зацепил бывшего учащегося музыкальной школы.
Мы приступили к съёмке. Я вертелся, как уж на сковородке. Кем я только не был: администратором, помощником режиссёра, гримёром, костюмером, мальчиком на побегушках… —  я смолк и потянулся к бутылке, налил коньяка и залпом выпил.
Жена заворожено посмотрела на меня.
— А дальше что было? — еле слышно спросила она.
— Дальше… — у меня повлажнели глаза. — Подробностями утомлять не буду. На это суток не хватит. В результате мы получили главный приз: «Оскара» местного разлива. Фильм показали по местному телевидению. Он попал на всесоюзный экран. Ансамбль отправили на гастроли в Москву. Я получил гонорар. Пятьсот рублей. Половину тут же отослал тебе.
— Ох, какая же я дура, дура! — вскинулась жена. — Ты там пахал, как заведённый, нам помогал, о нас заботился. А я тебя бабьими домыслами извожу. Прости меня, родной, прости.
Я прижал к себе и поцеловал.
   — А всё-таки, почему ты не стал лейтенантом? — спросила она.
— Почему не стал? Поначалу загорелся. Такие перспективы открывались...
— А потом?
— Потом отчего-то засомневался, кинулся в ансамбль к главстаршине. Поведал ему обо всём. Попросил совета. Он с затаённой усмешкой поглядел на меня и сказал:
— А ну как не станет рядом такой могучей скалы, как контр-адмирал?
— То есть, как не станет? — удивился я.
— А вот так. Исчезнет он с твоего горизонта. Дай Бог ему здоровья. Представим, что он, а года у него ещё молодые, на повышение уйдёт. Другим флотом командовать. С высоким начальством такое часто случается. А там для тебя дел не найдётся. Ну и пошлют завистники, а их я уверен, у тебя сейчас воз и маленькая тележка, куда подальше. Как же. Особа, приближённая к императору. А у нас, как и везде, таких выскочек, как ты, извини, не любят. И упекут свежеиспечённого лейтенанта на «кудыкину гору» гарнизонным клубом командовать. И забудут о нём до самой отставки. Это, конечно, самый худший из вариантов. Может и по-иному карта ляжет. Судьба, как известно, индейка. Так что думай, мой дорогой, сам. У тебя голова, дай Бог всякому. Охолонул он меня, родная моя, крепко охолонул. Да и по тебе, дочке и тёще   я до чёртиков соскучился. Понял, что Иванушку дурачка или  Арамиса мне играть, куда как сподручнее чем в белом кителе щеголять. Вот на этой оптимистической ноте пойдём-ка, любимая, баиньки
Да, совсем забыл. Мои дорогие сослуживцы и по сей день не изменили данному слову. Каюсь, я первый, кто нарушил табу.