Повесть-сказка (продолжение)
1.
С самого раннего детства Карина росла и развивалась с ощущением полной внутренней свободы. Родители принимали с восторгом все её проявления: «Да ты наше чудо!», «Ты наша красавица!», «Ангелочек», «Принцесса», «Какие милые, прелестные кудряшки!», «Ах, эти глазки (носик, ротик, ручки, ножки)!», «Ах, как мы здорово рисуем!», «Какой чудесный голосок! У нас растёт певица!» Даже капризы Карины, её злость и какие-то другие эгоистичные выверты характера не воспринимались родителями как нечто плохое и недопустимое. Нельзя сказать, что это поощрялось, но относились с пониманием и корректировали очень мягко и терпеливо. В общем, можно сказать, что Карина воспитывалась в идеальных для развития девочки условиях, в идеальных, если бы не одно «но», о котором чуть позже.
Супруги Штольцы после рождения старшей дочери Вероники были в таком расстройстве, что появление через четыре года младшей дочери Карины – яркой, живой, невероятно милой девочки, восприняли как подарок судьбы, которому всё не могли нарадоваться. О том, как это воспринималось Вероникой, они, к сожалению, не задумывались. Старшая дочь тоже любовалась своей младшей сестрёнкой, но, при этом, чувствуя разницу в отношении родителей к ним обеим, стеснялась проявлять свою симпатию при них, усиливая тем самым неприязненное к себе отношение. Она подходила к Карине чаще всего в отсутствие родителей, улыбалась ей, играла с ней в незатейливые игры, но при их появлении тут же уходила. Ей было невыносимо больно быть рядом в такие моменты и чувствовать постоянное сравнение себя с этим милым ангелочком, сравнение не в её, Вероникину пользу. Карина же, подрастая, всё больше чувствовала некую отстранённость старшей сестры. Отсутствие её живой реакции, такой, как у родителей, увы, не способствовало укреплению между ними дружбы. К тому же недостатка в общении с другими детьми у младшей дочери не было. Родители позаботились о том, чтобы у Карины было достойное для её развития окружение, которое давало ей возможность выбора друзей и подруг для любых игр, да и сама она была очень общительным ребёнком.
Супругов Штольцев тоже можно понять. То, какую жизнь они вели, накладывало отпечаток на их представлении о том, какие качества необходимы, чтобы быть счастливым в этой жизни. Вероника, по их мнению, не обладала этими качествами даже в зачаточном состоянии, а вот Карина – в полной мере. Им самим больно было смотреть на свою старшую дочь, не только потому, что она не соответствовала, по их мнению, должному для их семьи уровню развития. Но ещё, они искренне считали, что их ребёнок проживёт несчастную жизнь, жалели её, стеснялись этой жалости и даже где-то в глубине души чувствовали свою вину, что дали жизнь ребёнку с заведомо несчастной судьбой. Критические замечания в адрес Вероники, с их точки зрения, были попытками привить ей хоть что-то из необходимых для жизни качеств. В то же время, Штольцы чувствовали слабую эффективность этих попыток, поэтому всё меньше уделяли внимание старшей дочери, и всё больше – младшей.
И вот теперь о том «но», которое не позволяет назвать условия для развития Карины идеальными.
Карина, подрастая, всё больше чувствовала разницу в отношении к ней и Веронике со стороны родителей. Она чувствовала, что их сравнивают, чувствовала, что есть некие критерии, которым нужно соответствовать, и если не соответствуешь, тебя любить не будут. То, что Веронику не любят, для Карины было очевидно. Карина привыкла принимать восторги в свой адрес и считать себя лучшей во всём. Купаясь в родительской любви, она даже испытывала нечто похожее на жалость к старшей сестре, вслед за мамой и папой, начиная считать её каким-то недоразумением в их семье. В души обеих девочек их родителями были заброшены семена оценочного подхода в отношении к любому человеку. Причём, оценка эта определялась наличием или отсутствием совершенно определённых качеств, актуальных для того круга людей, частью которых были Штольцы: яркая, эффектная внешность, способность быстро налаживать контакты, таланты и способности, актуальные в среде людей творческих и публичных профессий, ведущих активную общественную жизнь и хорошо зарабатывающих. Эти семена очень скоро дали ростки, которые год от года развивались и разрастались, нещадно деформируя характер обеих сестёр. У одной – в сторону самоуничижения, у другой – в осознание собственной исключительности.
«Вероника, ты только посмотри, как рисует наша Кариночка!» – восклицала госпожа Штольц, показывая старшей дочери рисунки её четырёхлетней сестры. Вероника послушно смотрела, не понимая, чем эти рисунки были лучше её рисунков, которые она рисовала в том же возрасте, но делая для себя вывод – раз рисунки Карины хвалят, а её нет, значит, рисовать она не умеет, и чтобы никого не разочаровывать, лучше вообще не рисовать.
Когда Карина впервые спела перед гостями песню, выученную под руководством учителя вокала, вызвав при этом всеобщий восторг, Вероника, до того любившая напевать какие-то бродившие в ней мелодии и повторять услышанные песни, перестала это делать, хотя голосок у неё был, хоть и не громкий, но чистый и нежный.
Примерно с трёх лет Карина вдруг стала рифмовать слова, а в пять выдала родителям свои первые стихи:
Уронилась с полки ваза
И разбилась на два глаза.
Надоело ей стоять,
Захотелось полетать.
Только крылья не раскрыла –
Не смогла, или забыла.
Дело в том, что у них в зале стояла большая ваза, на которой было нарисована некая абстракция с глазами, крыльями, морскими волнами и звёздами, подаренная кем-то из гостей. Носившаяся по залу Карина случайно задела стеллаж, на котором стояла эта ваза. Упав, она разбилась на две части, на каждой из которых оказалось по глазу. Открывшийся в девочке поэтический дар в дальнейшем стал стремительно развиваться под неизменные восторги и поощрения взрослых. Особую радость для матери конечно же доставил интерес Карины к танцам. Мадам Штольц, сделавшая в своё время балетную карьеру, занималась с дочерьми сама. Но Вероника и тут её разочаровала, нет, не равнодушием к танцам, а отсутствием интереса к занятиям по классическим канонам. Девочке больше нравилось двигаться под музыку не по заданной схеме с заранее выученными движениями, а по наитию, как душа ляжет. Однако её мать сделала вывод о неспособности Вероники к танцам вообще и прекратила с ней заниматься. Зато Карина с удовольствием занималась так, как требовалось по всем правилам преподавания хореографии, и обнаруживала великолепные данные.
Вот только к игре на фортепьяно Карина проявила равнодушие, занималась неохотно и особых успехов не достигла. Хотя бы здесь Веронике не пришлось подвергнуться сравнению с младшей сестрой. И хотя выступать на публике она очень долго не решалась, именно фортепьянная музыка стала для старшей дочери Штольцев утешением и основным способом самовыражения.
Старенькое фортепиано, обитавшее в прабабушкином флигеле, расположенном в глубине сада, оказалось для девочки единственным другом, способным понять и помочь выразить свои мысли и чувства с помощью волшебного мира звуков и гармоний.
Самым же главным и непревзойдённым достоинством Карины, разумеется, была красота.
Чуть ли не с младенчества Карина чувствовала живой интерес к себе со стороны мальчиков и мужчин. Природная грация и чудесная пластика, унаследованная ею от матери были доведены до обворожительного совершенства, благодаря регулярным занятиям танцами. Впрочем, о карьере танцовщицы Карина не мечтала, а мадам Штольц, зная по собственному опыту, как тяжёл, а порой и жесток этот путь, нисколько не форсировала к нему интерес, а даже была рада, когда младшая дочь сказала, что хочет быть певицей или художником, но не балериной.
Очень рано Карина сообразила, что женская красота дарит почти безграничную власть над миром и особенно над мужской её частью. С малолетства она осваивала и оттачивала навыки пользования этой властью, во многом перенимая их от матери, а в дальнейшем изобретая и свои фирменные приёмы. Её абсолютная уверенность в собственной неотразимости, плюс лёгкий и весёлый нрав неизменно притягивали к ней множество поклонников. В свои подростковые тринадцать лет она выглядела на все шестнадцать, так как была достаточно рослой девочкой и физически хорошо развитой. Красавицу Карину Штольц любили все, она умела обратить на себя внимание и обворожить любого, потому как всегда получала то, что хотела и никакие мрачные мысли не тяготили её прелестную головку.
2.
Раут, посвящённый годовщине свадьбы супругов Штольцев, кардинально изменил жизнь всех членов семьи.
Ещё до раута, когда Вероника репетировала своё будущее выступление перед гостями при родителях, а затем и при всех остальных обитателях в их доме, Карина вдруг обнаружила неприятный для себя факт – её старшая сестра оказалась весьма искусной пианисткой. Впервые ей пришлось наблюдать, как в центре внимания родных и окружающих людей оказалась не она, умница и красавица Карина Штольц, а невзрачная, скучная Вероника, присутствовавшая в их доме по какому-то нелепому недоразумению, вроде какой-то ненужной вещи, купленной случайно и которую просто жалко было выбросить. Первый раз в своей жизни Карина испытала незнакомое до того чувство - тёмное, липкое, колючее, непонятно откуда, из каких неведомых закоулков души выползшее. Тот триумф, который вызвал выступление Вероники на рауте, окончательно и бесповоротно испортил взаимоотношения Карины с окружающим миром, обнаружив присутствие необъяснимой, жестокой несправедливости по отношению к ней. Она почувствовала себя обманутой всеми: родителями, которые с младенчества внушали ей одно, а потом вдруг резко поменяли свою позицию, старшей сестрой, которая искусно притворялась скромной и незаметной, а на самом деле, втихаря всё это время сочиняла музыку и оттачивала искусство импровизации, многочисленными друзьями и знакомыми родителей, чьё внимание и восхищение до сих пор безраздельно принадлежало лишь Карине. А главное - родители, её любимые родители! Что на них нашло, какой морок околдовал их, и заставил предать свою любимую дочь? Обида, злость, гнев бушевали в душе девочки-подростка, на пороге её вступления во взрослую жизнь.
Спустя несколько дней после торжества, проходя мимо кабинета отца, Карина, через приоткрытую дверь случайно подслушала разговор между родителями.
- Боже, Алекс, я до сих пор нахожусь в смятении! – едва не плача, жаловалась госпожа Штольц своему супругу.
Ответом на эту реплику был глубокий вздох господина Штольца. Карина осторожно заглянула в щель приоткрытой двери и увидела обоих родителей, сидевших рядом на кабинетном диване. Отец слушал свою жену, понурив голову, с весьма расстроенным выражением лица.
- Как я могла так ошибаться! Вероника, бедная наша доченька! Столько лет без внимания и ласки! Никогда себе этого не прощу! А она, такой талант! Это я во всём виновата! Я упустила, не разглядела!
Мать всхлипнула и поднесла к глазам платок. Господин Штольц приобнял супругу и, поцеловав в висок, принялся её утешать:
- Ну-ну, дорогая Лара, что уж тут поделаешь! Я тоже «хорош»! Почти никогда не показывал, что на самом деле люблю нашу Вероничку, не пытался понять её, увидеть мир её глазами!
Госпожа Штольц взяла папку, которую принесла с собой и стала вытаскивать оттуда бумажные листы:
- Посмотри, Алекс, это рисунки нашей Вероники, когда она ещё рисовала в шесть, в семь лет. В восемь уже нет, она перестала рисовать, и я догадываюсь, почему. А ведь рисунки-то интересные! Да, они сильно отличаются от рисунков Карины, но отнюдь не качеством, а стилем. Она была тихой девочкой, жила в каком-то своём мире. Да, она была не особо разговорчивая, но ведь если бы я больше обращала внимание на её творчество, она, возможно, смогла бы научиться через живопись передавать то, что видит и чувствует, и может даже не хуже чем через музыку.
Госпожа Штольц, выбрав один рисунок, протянула его супругу со словами:
- Посмотри, как ты думаешь, что здесь нарисовано?
Муж взял в руки предложенный рисунок и стал внимательно его рассматривать. Там была изображена девочка, которая шла по неясно прорисованной дороге. Рисунок был карандашный, весь фон был неплотно заштрихован тёмно-синим карандашом, а дорога определялась прерывистыми клочками светло-голубого, местами светло-розового цвета. Всё пространство вокруг было заполнено фигурами животных, людей и предметов. Немного подумав, господин Штольц пожал плечами.
- Затрудняюсь сказать. Точнее, отдельные элементы понятны, но вот общий смысл… Постой-ка…
Он вдруг встал, быстро подошёл к стене, полностью заставленной стеллажами с книгами, какое-то время думал, что-то вспоминая, затем уверенно подошёл к одной из полок, взял оттуда внушительного размера том по астрологии. Вернулся к дивану, и, открыв книгу, быстро нашёл то, что искал.
- Посмотри.
Штольц обратил внимание жены на несколько иллюстраций, затем вновь взял в руки рисунок дочери, сравнил и ошарашено пробормотал:
- Невероятно… Это же… Млечный путь, а фигуры – созвездия.
Госпожа Штольц кивнула:
- Да, я тоже догадалась об этом только вчера, когда внимательно разглядывала эти рисунки, пытаясь понять, что на них изображено и почему Вероника это рисовала.
Поражённый отец покачал головой:
- Но откуда она узнала про всё это?! Насколько я знаю, астрономию она вообще не изучала. А этот атлас… У неё даже не хватило бы силёнок его взять с полки тогда. Подожди… Я вспомнил… Ей было около года, ты болела, спала у себя в комнате. Вероника из-за чего-то расплакалась, я был с ней. Няня по какому-то срочному делу отпросилась на пару часов. Чтобы тебя не тревожить, я принёс дочку сюда, в свой кабинет и пытался как-то развлечь, много чего перепробовал. Этот атлас лежал у меня на столе, я стал листать его и показывать Веронике иллюстрации, говорил, что здесь нарисовано… Она тут же успокоилась, стала проявлять живой интерес, показывать пальчиком. Она даже что-то пыталась мне сказать на своём языке… Боже! Неужели она могла всё это запомнить тогда, а потом, спустя несколько лет нарисовать?
Мать, слушая, кивала, затем дополнила:
- Я тоже припоминаю, как уже поздно вечером, иногда заходила к ней в спальню, чтобы проверить, спит ли она, и обнаруживала её не в постели, а на подоконнике. Она внимательно рассматривала небо. А я ведь, даже не спросила её ни разу, что она там видит. Просто ругала за то, что она ещё не спит, и укладывала в кровать.
Карина стояла и слушала всё это за дверью отцовского кабинета. Она понимала, о чём говорили родители, но вот почему они затеяли такой разговор и что при этом чувствовали – было, разумеется, за гранью её понимания. Карина была ещё слишком юной для этого. Какой смысл, думала она, сейчас ворошить прошлое, разглядывать старые детские рисунки, если по факту, Вероника сейчас не рисует и вряд ли уже захочет это делать? Есть она, Карина, которая делает это великолепно. Они что, забыли об этом? Им этого мало? «Ладно, пусть она играет на своём рояле и блистает, мне не жалко, - не особо искренно думала Карина, - но может родители ещё чего доброго кинуться развивать Веронику в других областях, а о младшей дочери вообще забудут?» Обида и предчувствие грядущих неприятных для неё перемен в настроениях её семьи, рождали в душе Карины смятение и боль. Ей было совершенно не понятно, чем так расстроены её родители? Им что, нечем заняться? А развивать и совершенствовать таланты младшей дочери уже не нужно? Пока она так размышляла, диалог её родителей принял новое направление, весьма заинтересовавшее Карину.
- Алекс, у меня появилась идея, и я уверена, что ты её поддержишь.
Вдруг заявила Лара Штольц, сделала многозначительную паузу и продолжила:
- Я думаю надо отправить нашу Вероничку в пансион, очень дорогой. У меня на примете несколько таких, я ещё не решила какой из них лучше, нужно с тобой посоветоваться. Там ей дадут великолепное образование и воспитание манер, уже учитывая её возраст. Мы в домашних условиях уже не сможем наверстать упущенное, а высококлассные педагоги смогут, вокруг неё будут другие люди, будет необходимая атмосфера и система в преподавании всех важных дисциплин, начиная с бальных танцев и кончая точными науками.
На лице Алекса Штольца отобразилось замешательство и удивление. Немного помолчав, обдумывая слова своей супруги, он неуверенно заговорил:
- Лара, я не знаю… Может, конечно, ты в чём-то и права, но… Всё-таки, я думаю, это не самая удачная идея, именно сейчас отправлять куда-то нашу дочь.
На лице Лары Штольц отобразилось изумление, всплеснув руками, она заговорила возбуждённо и напористо:
- Как?! Почему? Разве ты не хочешь для своей старшей дочери достойного нашей семьи будущего?!
От этих слов глава семьи, кажется, ещё больше растерялся, но всё же он отнюдь не был «тряпкой». В их семье окончательное решение было за ним, а потому, немного помолчав, он всё же высказал свои соображения, хоть и не вполне уверенно:
- Послушай, дорогая Лара, твоя идея несомненно замечательная! И отправить Веронику в пансион сейчас, когда ей уже 17, было бы вполне логично и своевременно, но! Но подумай вот о чём. Ты же сама сказала, что с малых лет мы обделяли нашу старшую дочь вниманием, скорее всего, она уверена, что мы любим её меньше, чем младшую. И сейчас мы отправим её куда-то, лишив тем самым общения с нами и, самое главное, возможности восполнить ту недостачу родительской любви, с которой она жила все эти годы. Разве тебе не кажется, что, прежде всего, надо сделать всё, чтобы она почувствовала нашу любовь к ней и что эта любовь не зависит от её способностей и наличия талантов, а уже потом заботиться о её дальнейшем образовании. К тому же она умная девочка, сидеть без дела не будет, мы наймём ей хороших педагогов, которые подготовят её для поступления в университет по тому профилю, который она сама выберет.
Возникла пауза. Мать молчала, обдумывала слова мужа, а Карина, стоя за дверью, едва справлялась с бушевавшей в ней бурей эмоций. Опасаясь не сдержаться и обнаружить себя, она тихонько, на цыпочках отошла от двери, затем бросилась к выходу из дома, желая оказаться на свежем воздухе, убежать подальше в сад и дать волю чувствам.
Между тем родители девочек продолжили свою беседу. Ободрённый молчанием супруги, обычно скорой на ответную реакцию, Алекс Штольц вдруг заговорил о том, о чём раньше никогда никому бы не признался.
- Знаешь, Лара. Когда на этом рауте наша Вероничка исполняла своё сочинение, посвящённое нам с тобой, со мной стало что-то такое происходить… Трудно объяснить… Никогда такого не было, даже не могу ни с чем сравнить… Какая-то внутренняя трансформация. Как будто ракурс зрения сменился. И многие вещи, которые имели место быть в моей жизни, как до тебя, так и после нашего знакомства, я стал видеть иначе.
Лара Штольц смотрела на мужа широко распахнутыми глазами, в которых блеснули слёзы. При последних словах она не выдержала и воскликнула:
- О, Боже! Со мной происходило то же самое! А ещё, как будто блок какой-то сняли с души! Сердце колотится, слёзы ручьём. Я не могу понять, что со мной происходит. Хотелось убежать от всех, закрыться и разрыдаться.
Алекс Штольц тоже с волнением смотрел на жену:
-Да-да, именно блок! И я тоже едва с чувствами справился. Если бы не гости… Очень хотелось в тот момент побыть одному…
Он сделал небольшую паузу, затем продолжил, озвучивая то, чем никогда раньше с женой не делился:
- Понимаешь, всё своё детство я жил с ощущение нехватки отцовского внимания. Он очень много работал, был постоянно занят. Я его ни в коем разе не осуждаю! Он был владельцем целого ряда предприятий, и это требовало огромной самоотдачи. Мы с ним никогда не разговаривали подолгу, не торопясь, а мне так хотелось этого. Я всё время видел его на каком-то расстоянии, и чувствовал дистанцию. Я не был обделён родительской любовью, особенно материнской. Да и отец, я чувствовал, любил меня. Но эта дистанция… Часто со мной происходили какие-то вещи, которыми я мог бы поделиться только с отцом, у меня возникали вопросы и я даже задавал их ему. Однако, отец, как я уже сказал, был настолько занят, что никогда глубоко не вникал в суть вопроса и часто, недослушав, давал советы, которые не всегда были осуществимы для меня, мне кажется, он вообще редко понимал, о чём я ему говорил. Вот тогда я и почувствовал этот блок между мной и отцом. В конце концов, я перестал обращаться к нему. А он сам так и не нашёл времени или желания наладить со мной контакт. Он и умер на работе, прямо на совещании, ты знаешь, инфаркт, врачи доехать не успели.
Алекс вновь на какое-то время замолчал, глядя в сторону окна, на колыхавшиеся за окном от ветра ветви деревьев. Шум листвы как будто навеял новую череду воспоминаний:
- Мне кажется, отец так до конца жизни и не простил меня за то, что я не захотел продолжить его дело, выбрал другую дорогу. Журналистика, филология были так далеки от его интересов. Он не был тираном и не стал давить на меня, но я чувствовал его обиду, которая ещё больше отдалила нас друг от друга. Он был технарь с математическим складом ума. А я - чувствительным книжным мальчиком с какими-то дурацкими фантазиями в голове, которые невозможно было уложить в рамки точных расчётов и схем. Похоже, Вероника унаследовала это от меня: знание о каких-то иных мирах, существующих за пределами рамок нашей реальности, особую чувствительность к энергиям, пронизывающим всё наше пространства. А я, дурак, не смог этого увидеть и понять. Так же как мой отец, всё время занят важными неотложными делами. Работа поглотила меня, и я упустил то, что моя дочь оказалась так похожа на меня в детстве.
Штольц глубоко вздохнул. Какое-то время супруги сидели молча, и вдруг жена прервала молчание уже своими воспоминаниями из детства:
- Ты знаешь, что наша семья была дружной и бедной. Мы порой едва сводили концы с концами. Мама очень много работала, преподавала французский сразу в нескольких школах, давала частные уроки. Отец был хорошим, добрым человеком, весёлым, с отличным чувством юмора, но… Ну, не получалось у него зарабатывать. Мама вышла за него против воли родителей по большой любви и всю жизнь тянула на себе всю семью. Трое детей, я – самая младшая, любимица старшего брата и сестры, да и в родительской любви недостатка не было. Только, похоже, не ценила я этого, мои мысли и чувства были заняты другим. Мой брат, вынужден был бросить учёбу, чтобы идти зарабатывать. Отец под конец часто болел и умер рано, а я всю свою юность мечтала выскочить из нищеты. Мне было очень обидно за брата, что он, такой умный и добрый не смог получить должного образования, так и остался обычным рабочим. Старшая сестра выучилась на швею, позже стала модельером, мастером в своём деле, открыла ателье. Но первые лет десять ей тоже пришлось не сладко, нужно было думать о заработке, а не об учёбе. Неудачное замужество, развод, осталась одна с ребёнком на руках. Несмотря на бедность, мне общими усилиями дали хорошее образование, оплатили хореографическую школу. Однако то, в чём мне приходилось ходить, было для меня постоянным поводом чувствовать собственную ущербность, приходилось терпеть насмешки и презрительные взгляды. Мне не просто далась карьера. В балетном мире конкуренция очень жёсткая. Я выстояла благодаря своему таланту и трудолюбию, в конце концов, добилась внимания и признания. Я смогла доказать, что чего-то стою в этой жизни, имею право на всё лучшее, что она может дать и, когда встретила тебя, даже почувствовала некое удовлетворение от того, что мне не стыдно перед твоим родителями за своё положение. Тем не менее, мне кажется, я до сих пор не избавилась от страха лишиться доступа в этот мир…
Лара сделала неопределённый жест рукой, пытаясь подобрать подходящие слова:
- Не знаю… Мир свободы в самовыражении что ли и реализации любых желаний.
Снаружи из сада доносилось пение птиц, ветер стих, солнце щедрыми потоками разливало по земле лето. Супруги смотрели друг на друга так, как будто увидели первый раз. Как же так могло получиться, что они не знали друг о друге таких важных вещей? Обнялись. Алекс Штольц поцеловал жену в висок и сказал:
- Знаешь что, давай спросим у Вероники, чего бы она хотела? Мне кажется она уже достаточно взрослая, чтобы принимать такие важные решения самостоятельно.
Лара Штольц, с необыкновенным теплом посмотрев на мужа, улыбнулась и кивнула:
- Да, спросим у нашей девочки, и сделаем так, как она захочет.
3.
Карина выскочила из дома, сбежав по входной лестнице, скорым шагом направилась в сторону тропинки, которая вела вглубь сада. Достигнув её, она пошла медленнее. Её красиво очерченные губы были плотно сжаты, в глазах искрила высоким напряжением искавшая разрядки злость. Немного успокоившись от ходьбы, она частично вернула себе способность логически рассуждать и принимать разумные решения.
Прежде всего, в её голове всплыла озвученная матерью идея об отправке Вероники в пансион. «А ведь это очень даже неплохая мысль!» - подумала Карина и даже приостановилась на какое-то время. Рядом как раз был пруд, в котором плавали лебеди. Два белых и один чёрный. Чёрный по имени Граф, как правило, плавал на отдалении от белоснежной парочки, они друг другу не мешали. Такая же картина была и сейчас. Карина однажды рисовала этот пруд, этот её рисунок висел теперь в спальне у родителей. Изображённые на нём птицы не только плавали в разных концах пруда, но и смотрели в противоположные стороны. Карина, понаблюдав за мирно существовавшими в пределах одного водоёма королевскими птицами, сказала решительно: «Да! Пусть едет в пансион! Самый лучший! Главное, подальше от дома, чтобы приезжала как можно реже. Так будет лучше для всех! Только бы родители решили этот вопрос чётко и твёрдо, а уж Вероника не посмеет их ослушаться. Она никогда не возражает». Удовлетворённая этой мыслью, Карина даже немного повеселела, представляя все плюсы существования в их доме без Вероники. Никакой конкуренции! Каждая сама по себе, внимание родителей вновь будет сосредоточено исключительно на младшей дочери, однозначно более перспективной с точки зрения продолжения семейных традиций и удовлетворения родительских чаяний.
В тайне, не признаваясь самой себе, Карина лелеяла надежду, что никакие супер-пупер педагоги не смогут развить и взрастить какие-то другие нераскрытые таланты старшей сестры, потому как время упущено. Карина слышала как-то из разговоров взрослых, что ребёнок формируется до пяти лет, а дальше идёт только развитие и дальнейшее совершенствование того, что сформировалось в раннем детстве. Окончательно успокоившись и почувствовав возвращение потерянного было оптимизма, Карина вновь двинулась по садовой тропинке.
Вскоре, за листвой раскинувшего свою шикарную шевелюру каштана и аккуратно подстриженным валиком тамариска обозначилась деревянная беседка, обвитая плющом. По мере же приближения, к своей досаде, девочка обнаружила, что беседка уже кем-то оккупирована, а ещё через несколько шагов прояснилась и личность оккупанта. Это была Вероника. Ну, разумеется, кто же ещё!? И чего ей не сидится в её любимом флигеле? Карина слегка замедлила шаг, раздумывая, стоит ли продолжать движение в ту же сторону, или, пока не поздно, свернуть с тропинки, сделав вид, что она и не собиралась идти к беседке. Однако, оказалось, что уже поздно. Вероника, видимо услышав какие-то звуки, повернула голову в сторону тропинки, заметила сестру и с улыбкой помахала ей рукой. Карине ничего не оставалось, как продолжить движение, дежурно улыбнуться в ответ и тоже помахать рукой. Вероника сдвинулась с середины скамейки ближе к краю, освобождая место для младшей сестры, книгу, которая лежала у неё на коленях, она закрыла, вложив туда сухую веточку в качестве закладки. Но Карина, подойдя к беседке, не стала садиться рядом, а встала у входа, слегка прислонившись к гладкой деревянной опоре, немного запрокинула голову, прикрыла глаза, и улыбнулась, словно наслаждаясь мягким летним солнцем. Поза была отточено выверенная, одна из многих, которыми Карина пользовалась уже автоматически, создавая в глазах окружающих бесподобно обворожительный образ юной цветущей девы, несомненно являющейся главным украшением этого мира. И Вероника совершенно искренне залюбовалась ею. Улыбаясь, она заговорила первая:
- Какая же красивая у меня сестрёнка! Это просто невероятное наслаждение, любоваться тобой, особенно на природе и в разгар лета.
Карина повернула голову и с любопытством посмотрела на Веронику. Ей не терпелось увидеть в глазах сестры плохо скрытую зависть, которая бы засвидетельствовала фальшь прозвучавшей реплики. Но ни зависти, ни даже лёгкой досады она там не обнаружила и с удивлением подумала: «Неужели это возможно – наблюдать такую разницу во внешности своей и чьей-то ещё и искренне думать так, как она говорит?» Вероника улыбнулась ещё приветливее, встретившись взглядом с сестрой, ещё какое-то время с явным удовольствием поразглядывала её, затем отвела задумчивый взгляд в сторону. Карина же продолжала смотреть на Веронику, пытаясь понять, что вдруг так зацепило её в выражении лица старшей сестры? Что-то в глазах такое мелькнуло, в мягком изгибе губ, повороте головы. Вероника, почувствовав непривычное со стороны младшей сестрёнки внимание, вновь обратила на неё свой взгляд. Очень добрый и, кажется, немного лукаво-загадочный, даже магнетический. Карину этот взгляд едва не загипнотизировал. Совершенно непроизвольно в её голове почему-то возник образ непритязательной шкатулки, закрытой на замок, но хранящей в себе нечто любопытное: то ли неведомые сокровища, то ли какие-то уникальные, удивительные вещи. И тут неожиданно, экспромтом, как это иногда бывало у Карины, в ней зазвучали стихотворные строчки:
Вот шкатулочка стоит
Неказистая на вид,
Под замком хранит секрет.
Как открыть? – ответа нет.
Что там? Может ерунда?
Будет только жаль труда,
Что на поиски ключа
Ты потратишь сгоряча.
Но и жутко любопытно,
Кто и что хранит там скрытно.
Вряд ли так – но может статься
Там сокровища хранятся.
Немного озадаченная непривычными чувствами, внезапно в ней возникшими, Карина с трудом отвела взгляд и переключила внимание на книгу, лежавшую у Вероники на коленях.
- Что это ты читаешь? Любовный роман?
При виде обложки с названием глаза Карины расширились в крайнем изумлении. Она слегка наклонилась, приблизившись к книге, думая, что её подводит зрение. Но нет, на обложке чётко прорисованные буквы складывались в совершенно невообразимые для данного случая слова: ФИЗИКА ВОЛНОВЫХ ПРОЦЕССОВ. Курс университета. И три фамилии авторов учебника. Карина в изумлении воззрилась на сестру:
- Это… ты… к занятиям по физике готовишься?
Вероника мотнула головой:
- Нет. Гимназический курс по физике я уже прошла. А это мне просто интересно стало.
Карина постаралась справиться с изумлением, ей даже удалось небрежно пожать плечами и почти равнодушно произнести:
- Понятно. Что ж тут непонятного. Университетский курс физики. Почему бы не почитать на досуге. Расслабиться, так сказать и получить удовольствие.
Вероника неожиданно весело рассмеялась. Затем поднялась со скамейки, прильнула к Карине, приобняв её за плечи, и быстро чмокнула в румяную щёчку:
- Сестрёнка – ты прелесть!
Карина слегка смутилась. Её досада в отношении старшей сестры странным образом куда-то испарилась, уступив место любопытству. К тому же, она вспомнила о разговоре родителей и решила поинтересоваться:
- А ты уже решила кем хочешь стать? Я думала музыкантом, пианисткой. И тут вдруг физика! Как-то странно! Где музыка и где физика!
Опять этот удивительный взгляд Вероники. И вновь в голове образ закрытой шкатулки с загадочным содержимым. Может она всё-таки откроется, покажет, что там у неё внутри спрятано? И тут Вероника выдала неожиданное:
- Кем стать, окончательно не решила. Может и музыкантом. Музыка состоит из звуков, их гармоничного сочетания. Звуки – это волны. Они бывают разные, по-разному действуют на человека и мне интересно знать, почему это происходит и как этим можно управлять.
Карина задумалась над услышанным, пытаясь как-то осмыслить, но пришла к выводу, что совершенно ничего не понимает. Её недоумение отчётливо выразилось на лице. Всё, что она смогла, это задать очередной вопрос, опираясь на последнюю фразу:
- А… как этим можно управлять?
- Пока не знаю, но точно знаю, что как-то можно. Поэтому и изучаю физику. Это самая интересная наука, она к искусству имеет самое непосредственное отношение. Да и не только к искусству, а и вообще, ко всем процессам, которые происходят между отдельными людьми, живыми существами и предметами.
Карина из всего услышанного поняла одно, что ключ от загадочной шкатулки находится за пределами её доступа. Тщательно замаскировав своё изумление и растерянность легкомысленной улыбкой, она решила закончить этот странный разговор и вернуться в дом. Сказала:
- Понятно. Ладно, пойду тоже чего-нибудь почитаю или порисую.
И покинула беседку, двинувшись в обратном направлении. Проходя мимо розовых кустов, она заметила садовника Самсона, колдовавшего над цветами, кажется, он убирал остатки отцветающих бутонов и пожелтевшие листья. В памяти всплыл услышанный за обедом диалог между родителями, где мать говорила отцу про Самсона, что давно уже не видела его пьяным, что он гораздо лучше стал работать, по собственной инициативе сделал несколько новых необыкновенной красоты клумб, и надо бы повысить ему зарплату за старания. На что отец выразил своё удивление и согласие на поощрение садовника повышением зарплаты.
У самого дома Карина увидела автомобиль отца и шофёра Виктора, протиравшего лобовое стекло. Оглянувшись на приближающуюся Карину, он вежливо поздоровался, затем продолжил своё занятие. Карина кивнула в ответ и тут же раздумала заходить в дом. Присев на стоявшие поодаль от дома садовые качели, и откинувшись на спинку, она стала тихонько покачиваться, периодически бросая взгляд на шофёра. Виктора отец нанял месяц назад. Это был довольно симпатичный парень около двадцати пяти лет, высокий, темноволосый, неразговорчивый и неулыбчивый. В целом ничего особенного, однако, что-то Карину в нём зацепило. Сидя на качелях, она раздумывала о том, что это могло бы быть и вскоре, к своему неудовольствию, сообразила. Ни разу за этот месяц она не поймала на себе ни одного взгляда с его стороны, подобного тем, которые привыкла замечать от мужчин всех возрастов и социального положения, в которых читалось удивление, восхищение, жажда обладания, тоска по несбыточному, любовное томления и даже, порой, опасно-тревожный намёк на готовность пойти на любой безумный шаг, ради того, чтобы завладеть, добиться желаемого во что бы то ни стало. Последнее особенно сильно будоражило, когда присутствовало во взгляде представительных мужчин с положением. И вот, за весь этот месяц новоиспечённый шофёр НИ РАЗУ не взглянул на Карину хотя бы чуть похоже на то, к чему она привыкла и считала уже традиционным аккомпанементом в её взаимоотношениях с представителями мужского пола. Лишь самый первый раз, когда отец знакомил с ним членов семьи Штольцев, он посмотрел на неё долгим внимательным взглядом, кажется чуть растерянным или испуганным, но и только. В дальнейшем кроме вежливой почтительности более ничего! Это неприятно озадачивало. Что это ещё за новости?! Однако, вскоре, Карина нашла, наконец, как ей казалось, правдоподобное объяснение этому загадочному явлению. Этот Виктор считает себя настолько ниже её по положению, что боится даже вообразить себе что-то такое, что однозначно навредит ему по службе. Да, он просто боится, что его захватит страсть и он потеряет контроль над собой, а потом и работу. Поэтому он лишний раз и не смотрит на неё, боится поймать взгляд и выдать себя. Такое объяснение вполне удовлетворило Карину. Решив для себя эту нехитрую задачку, она уже собиралась встать и пойти, наконец, в дом, заняться живописью. И тут на садовой дорожке, ведущей к дому появилась Вероника, которая шла с книжкой в руках и задумчивой улыбкой на лице. Кажется, она была настолько погружена в собственные мысли, что, по своему обыкновению, не заметила ни младшей сестры на качелях, ни Виктора, всё ещё возившегося со стеклом, желая видимо добиться стерильной чистоты. Виктор же при её приближении, не просто оглянулся на приближающуюся девушку, а, кажется, вообще забыл о лобовом стекле. Выпрямившись, он повернулся в сторону Вероники и сказал:
- Здравствуйте, Вероника! Чудесный сегодня день, не правда ли?
При этом, поражённая Карина отчётливо увидела во взгляде шофёра… то самое. «Не может быть!» - мелькнуло у неё в голове. «Это неслыханно! Так не бывает!».
Вероника между тем очнулась от своих мыслей, оглянулась на приветствие и улыбнулась заговорившему с ней шофёру своей очаровательной милой улыбкой, которой одаривала в равной степени всех без исключения, от дворовой кошки до представительных высокопоставленных лиц, бывавших у них в гостях.
- Ой! – сказала она, - а я задумалась, иду, никого не замечаю. Здравствуйте, Виктор! День действительно сегодня чудесный! А вы отца ждёте? Он собрался куда-то уезжать?
Карина во все глаза смотрела на Виктора, окончательно убеждаясь в странном, невероятном факте предпочтения этого наглого оборванца. Кажется, Вероника не просто ему нравится. Точно! Он влюблён в неё! Каков мерзавец! Да как он посмел?!
Виктор робко улыбнулся Веронике такой тёплой и светлой улыбкой, каких Карина ни разу не наблюдала в свой адрес ни от кого из мужчин. Не было в ней ни капли подобострастия или сожаления о своём незавидном положении. Но было счастье о пойманном мгновении, одном из таких, которые обычно сохраняешь в памяти как самое драгоценное в жизни.
- Да, господин Штольц распорядился приготовить машину, ему нужно на какую-то важную встречу.
Вероника, выслушав, кивнула:
- Понятно. Удачной вам поездки!
Ещё раз мило улыбнувшись, она поднялась по лестнице и зашла в дом.
Виктор же какое-то время ещё смотрел ей вслед, затем, спохватившись, вновь занялся стеклом, как будто собрался протереть в нём дырку. Карина встала и с непроницаемым лицом прошествовала в дом, при этом с удовлетворением заметив во взгляде Виктора лёгкий испуг, когда проходила мимо него. Кажется, при появлении Вероники он забыл о присутствии Карины и теперь испугался, что она могла что-то такое заметить. «И правильно, что испугался! – зло подумала девушка, - тебе это так не сойдёт!»
4.
Прошло два дня. Карина стояла у мольберта и рисовала с натуры кошку, принимавшую солнечные ванны, живописно развалившись на окне. С профессиональной уверенностью юная художница смешивала цвета, добиваясь нужного ей тона, и наносила краску на полотно.
По своему обыкновению она полностью погрузилась в творческий процесс и находилась в состоянии подобном медитации. Никакие посторонние мысли и детали окружающего мира не существовали для неё в этот момент, только линии, оттенки цвета, череда светотени. Карина торопилась запечатлеть быстрее как можно больше, пока кошка не вздумала по своему желанию поменять положения. Стоит ей это сделать, и все оставшиеся детали уже придётся воспроизводить по памяти. Слава Богу, зрительная память у девушки была отменная, но ей, кроме того, со спортивным азартом хотелось научиться рисовать с натуры как можно быстрее.
Минут через пятнадцать кошка потянулась, приподняв морду, глянула на Карину с недоумением, затем поменяла положение. Художница продолжала дорисовывать кошку уже по памяти. Работа двигалась к концу. До мельчайших деталей воспроизведя кошку, девушка принялась за намеченный контурными линиями окружающий интерьер, далее, к краям картины он у неё прорисовывался всё менее тщательно, с лёгкой небрежностью, с меньшим количеством линий и мазков. Таким образом к краям картина оставалась как бы недорисованная и даже слегка расфокусированная. Такая у девушки была манера.
Закончив работу, Карина отошла на шаг и, слегка склонив голову сначала на один бок, потом на другой оценила результат своего творчества. Удовлетворённо кивнула и пошла мыть кисти.
Какое-то время на душе Карины царил покой и умиротворение. Так обычно и бывало с ней после сеансов живописи. Но на этот раз благодушное настроение сохранялось недолго. Заработал мыслительный процесс, вспомнились все давешние переживания и муки души. Девушка нахмурилась. Не прошло и пяти минут, как покой и умиротворение сделали ручкой и спешно ретировались, так как грозовые тучки уже наползли на мирно сиявшее внутреннее солнышко и полностью его перекрыли.
Впервые в жизни Карине пришлось испытать чувство ревности, причём сразу в двух ипостасях. Первая была в отношении несправедливого лишения её статуса исключительного положения в семье, вторая – в плане её прерогатив на мужское внимание. Нельзя было дожидаться, что ещё коварная судьба подкинет ей, чтобы окончательно испортить жизнь. Надо было действовать. И девушка уже начала действовать. После открывшегося ей факта влюблённости шофёра в Веронику, на фоне равнодушия к ней, к Карине, она кипела возмущением не особо долго. Спасительная самоуверенность подкинула ей вариант вполне простого и логичного объяснения этому возмутительному явлению.
Виктор просто разумен и реально оценивает ситуацию. Он прекрасно понимает, что рассчитывать на внимание Карины – это всё равно, что мечтать провести выходные на Луне. Зачем лишний раз травмировать себя вполне прогнозируемыми последствиями, если рядом есть более доступный вариант – менее яркая и от того непритязательная Вероника. Очевидно, что у него, с его внешними данными есть все шансы заполучить её симпатию, а может даже и больше. Неплохой вариант для него и его самолюбия.
Такое объяснение полностью удовлетворило Кристину и привело её к хорошему расположению духа. Осталось только проверить это, чтобы знать наверняка. Как проверить? Да очень просто. Дать понять этому пугливому самцу, что Карина вполне доступна для него ничуть не менее Вероники. В ней так же нет высокомерия к людям, находящимся ниже её по положению, и он вполне мог бы рассчитывать на её благосклонность.
Вчера Карина обратилась с просьбой к отцу, чтобы он велел Виктору свозить её в магазин за красками и кистями. Отец, разумеется, распорядился, вручил Виктору деньги для финансирования покупок, и они поехали в город. Итак, всё было идеально устроено для осуществления задуманного Кариной плана охмурения скромняги-шофёра. Однако… Ничего у неё не вышло. Никакие обворожительные улыбки, тщательно подобранный наряд, живописные позы, дорогие духи, лёгкий непринуждённый трёп не возымели действия. Нет, Виктор был идеально любезен и предупредителен, не молчал, поддерживал разговор, даже шутил и улыбался, но… всё это было не то, совсем не то. Где удивление и радость от близости с такой невероятно красивой девушкой? Где желание убедиться, что да, действительно, шлагбаум открыт, можно заезжать, никто не расстреляет презрением и даже не оштрафует? Где пробуждение того самого мужского интереса, от которого становится невыразимо сладко и тревожно одновременно? Ничего не было. Более того, к своей досаде девушка вдруг обнаружила, что этот нищий шофёр ей начинал нравиться, она то и дело ловила себя на желании поймать его взгляд. Речи его были умны и обнаруживали широкий спектр интересов и оригинальность мышления. Пару раз он ссылался на кое-что прочитанное в каких-то книгах, цитировал стихи. Чёрт бы его побрал, с ним было ужасно интересно! Два часа поездки и похода по магазину ушли впустую и даже с минусовым результатом, весьма болезненно прищемившим Каринино самолюбие. Ещё и как назло, в тот момент, когда они подъехали к дому, на крыльцо вышла Вероника и поприветствовала их. Спросила, удачно ли сестрёнка съездила, купила ли всё, что надо. Карина отвечая ей, краем глаз наблюдала за поведением Виктора. Увы, всё то же, без каких-либо изменений. Кажется, она даже почувствовала кожей, как взволновался этот жалкий шофёришка при виде её старшей сестры.
«Ну, всё! Теперь держись, парень! Скоро твоя безоблачная жизнь закончится!» - зло предрекла Карина, и стала терпеливо ждать подходящего момента для осуществления мести.
И вот, написав картину с кошкой, она вернулась к своему прежнему состоянию охотника, жаждавшего выследить и подстрелить наглую дичь, не пожелавшую добровольно идти в приготовленные для неё силки.
Карина вышла из своей комнаты, спустилась по витой лестнице и расположилась с книжкой в просторном фойе, рядом с прихожей и выходом из дома, чтобы быть в курсе всех возможных передвижений и намечающихся планов членов её семьи и обслуживающего персонала. Творческий медитативный транс видимо помог ей правильно настроиться на волну удачи. Судьба соблаговолила дать Карине великолепный шанс для осуществления задуманного. Не прошло и часа посиделок с книжкой и чашкой чая с шоколадкой, как в дом зашёл Виктор и торопливо пошёл вверх по лестнице, очевидно вызванный отцом за какой-то надобностью. Карина прикрыла книгу и подошла к лестнице, надеясь услышать снизу что-нибудь интересное, и не обманулась в своих ожиданиях. На втором этаже её отец вышел из кабинета и встретил подошедшего Виктора со словами:
- Вот рукопись. Отвези её госпоже Маоро. Адрес помнишь? Хорошо. Передашь лично в руки. Будь аккуратен, это единственный экземпляр, поэтому береги его как зеницу ока.
Господин Штольц отдал своему шофёру увесистую папку и вернулся к себе в кабинет. Виктор спустился вниз и быстрым шагом пошёл к двери. Карина затаившись у выхода из фойе в прихожую, дождалась, когда он выйдет из дома, и бросилась следом за ним. У крыльца дома уже стоял автомобиль с открытой дверцей, Виктор только что сел в водительское кресло, папку положил рядом, на соседнее сидение. Карина выскочила из дома с показной поспешностью, такой, когда торопятся сообщить что-то важное. Быстренько сбежала по входной лестнице к машине и торопливо заговорила:
- Ой, подождите, Виктор, не уезжайте. Там Вероника очень вас просит срочно подойти к ней. Ей надо кое-что купить, но надо показать, что именно.
Совершенно предсказуемо Виктор тотчас выскочил из машины. Замер на пару секунд, глядя на оставленную папку, не стал брать её с собой, бросился обратно в дом.
Девушка, услышав, как Виктор побежал обратно вверх по лестнице, подскочила к машине, открыла дверцу и села на водительское сиденье. Повернувшись к лежавшей папке, она быстренько открыла её и вытащила из середины кипы бумаг примерно пятую часть от общего объёма. Свернув добычу в трубочку, Карина спешно покинула машину, и встала рядом в непринуждённой позе. Руки со свёртком бумаг она держала за спиной. Через несколько минут в дверях показался Виктор. Спускаясь к машине, и открывая дверцу, он с хмурым недоумением смотрел на Карину. Прежде чем сесть спросил:
- Ну и зачем вы это сделали? Она же не звала меня.
Карина с шаловливым выражением на лице и лукавой улыбкой тут же ответила:
- А я просто пошутила! Что нельзя?
Виктор вздохнул, сел в водительское кресло и повернул ключ зажигания. Бросив напоследок укоризненный взгляд на шутницу, повёл машину по дороге в сторону ворот.
5.
- Что значит «не знаю»?! – гневно кричал господин Штольц на стоявшего перед ним шофёра:
- Куда могла деться часть рукописи? Как это вообще могло произойти, я не понимаю! Может ты мне объяснишь?
Виктор стоял бледный, с поникшей головой и не знал, что на это ответить. Рассказать про шутку его младшей доченьки и тем самым намекнуть на то, что она могла залезть в его отсутствие в машину и взять бумаги? И как это будет выглядеть? Как ябедничество. К тому же, наверняка Карина отопрётся, скажет, что ничего не брала и знать не знает ни про какие бумаги. И кому в этой ситуации поверит её родной отец? Или всё-таки сказать? Нет. Лучше поступить по-другому.
Хозяин, между тем нервно ходил по кабинету и продолжал распекать нерадивого служащего, объясняя, насколько серьёзна сложившаяся ситуация:
- Эта рукопись – единственный экземпляр, написанный покойным супругом госпожи Маоро. После моей редакторской правки, она собиралась продублировать её и издать в виде книги. Да, у меня, к счастью, хорошая память и я смогу восстановить утраченный текст, заново его напечатав. Но рукопись – это память о её муже. Ты хоть понимаешь, какую моральную травму получит эта женщина, когда узнает, что часть этих дорогих её сердцу бумаг утеряна навсегда?
Виктор покаянно кивнул:
- Да, понимаю. Я… попробую найти их.
Господин Штольц несколько секунд смотрел на подчинённого сверлящим взглядом, видимо решая, стоит ли верить такому заявлению, затем, уже чуть спокойнее сказал:
- Хорошо. Иди, пробуй. В любом случае с завтрашнего дня ты уволен. Но если ты найдёшь пропавшие бумаги, ты получишь выходное пособие. Если нет, я вызову полицию, пусть она разбирается. Скорее всего, тебе придётся выплатить компенсацию за моральный ущерб. И как ты её будешь выплачивать – я не представляю. Моё доверие к тебе полностью уничтожено.
Виктор вышел из кабинета и тут же увидел Карину, стоявшую у окна, в двух метрах от двери кабинета отца. «Подслушивала», - догадался он и, не отрывая от девушки взгляда, двинулся в её сторону. На лице Карины читался вызов.
Подойдя к ней почти вплотную, Виктор заговорил прямо, без обиняков:
- Я знаю, это вы взяли бумаги из папки, больше некому. Потрудитесь объяснить, зачем вы это сделали? Чем это я вам так насолил?
Карина изобразила на лице удивление, губы скривила в презрительной усмешке:
- Какие ещё бумаги? Не знаю, о чём это вы!
Виктор кивнул, понимая, что ничего от неё не добьётся, и решил действовать по-другому:
- Хорошо. Мне ваше признание не нужно. И своего оправдания перед господином Штольцем я тоже не собираюсь вымаливать. Но я прошу вас подумать о вашем отце, в какую неприятную ситуацию он попал. Это грозит ему дискредитацией в профессиональном плане. Придётся объясняться с заказчицей, в результате чего его репутация однозначно пострадает.
Карина слушала молча, с надменным видом, но при последних словах по лицу её мелькнула лёгкая тень испуга. Виктор понял, что он на правильном пути и продолжил:
- Можете не признаваться и ничего не объяснять. Можете сделать так, что я останусь виноватым, а вы здесь не причём. Но только верните рукопись отцу. Любым приемлемым для себя способом. Вы девушка сообразительная, что-нибудь обязательно придумаете… В принципе, я действительно сам виноват, что оставил папку в машине, зеницу ока так не берегут.
Сказав это, он решительно развернулся и пошёл прочь, вниз по лестнице, к выходу из дома.
С минуту Карина оставалась стоять на том же месте, обдумывая услышанное. Затем ей пришла в голову одна занятная мысль и она решительно направилась в музыкальную комнату, где Вероника упражнялась в игре на рояле.
6.
- Ты представляешь, что натворил этот наш водила Виктор?
С возмущением воскликнула Карина, ворвавшись в комнату и прервав на середине пассажа игру сестры. Вероника убрала руки с клавиатуры и с удивлением посмотрела на Карину:
- Что случилось? – спросила она с тревогой в голосе.
Младшая сестра плюхнулась в одно из кресел, глубоко вздохнула, манерно покачав головой, и принялась рассказывать:
- Папа поручил Виктору срочно доставить заказчику рукопись, наказал беречь, глаз с неё не спускать, так как рукопись уникальная и в единственном экземпляре. А этот олух где-то её посеял, точнее, из папки исчезла часть рукописи. И не признаётся гад, как могло такое произойти!
Вероника молча слушала и внимательно смотрела на сестру. Опять этот магнетический, загадочный взгляд! Карина внутренне поёжилась. У неё возникло подозрение, что Вероника прекрасно понимает, что её младшая сестрёнка врёт. Но отступать уже было некуда. С фантазией у Карины было всё в порядке, и поэтому она уверенно запустила её в полёт:
- Знаешь, что я думаю. По дороге к заказчику наш шофёр решил зарулить к одной из своих любовниц. Как пить дать, у него их несколько, видно же по его хитрой роже! Встретились они, а она, любовница, решила подшутить над своим ухажёром, а может и отомстить, узнав про его неверность. Взяла, да и вынула незаметненько часть бумаг из папки с рукописью. Что скажешь? Могло же такое произойти?
Вероника с какой-то странной задумчивостью пожала плечами. Карина же продолжила, сама отвечая на свой вопрос:
- Конечно, могло! А как ещё по-другому? Зачем ему самому так подставляться? А папе нашему каково? Это же грозит ему профессиональной дискредитацией!
Вероника вдруг молча встала из-за рояля и подошла к сестре. Села в стоявшее рядом с ней кресло и осторожно взяла её правую руку в свои руки. Карина удивлённо и немного испуганно посмотрела на старшую сестру:
- Ты чего это?
Та, внимательно глядя ей в глаза и одновременно ласково поглаживая кисть её руки, мягко сказала:
- Кариночка, у меня к тебе просьба. Обычно, когда меня что-то тревожит, и я не знаю как мне поступить, я сажусь за рояль и начинаю играть. И всё становится на свои места. Приходит правильное решение. Так вот, пока я тебя слушала, мне в голову пришла одна мелодия. Эта мелодия для тебя. Пожалуйста, послушай её, вдруг и тебе поможет такой способ принятия решений.
Карина неуверенно пожала плечами:
- Ну-у, ладно. Давай играй, а я послушаю.
Вероника ласково улыбнулась, встала с кресла и вернулась к роялю.
Несколько секунд она сидела, слегка прикрыв глаза, затем подняла правую руку и взяла несколько отдельных коротких звуков, которые тут же сплелись в игривом ритме, и повели за собой череду звуков более низких частот, извлекаемых подключившейся левой рукой. В тот же миг, как по волшебству, в воображаемом пространстве возник образ невероятно милой шалуньи Карины лет эдак семи-восьми. Этот образ сразу поднял настроение, растянул губы в улыбке, защекотал в груди, вызывая радостный смех, подобный брызгам солнечного света. Далее музыка стала менять свой характер. Сохраняя живость, она приобретала более пластичные формы, затейливые ходы, обозначая контуры невероятно милой девочки-подростка. Однако, через несколько тактов в этот безоблачный образ стали проникать тревожного характера вплетения в басах и колюче-режущие аккордовые сочетания в верхнем регистре. Игривость исчезла, а природная живость стала приобретать зловещий характер.
Безоблачная улыбка сползла с лица Карины, как солнце теряет жизнеутверждающую силу, закрываемое плотной завесой наползающих туч. Совершенно поражённая и заворожённая музыкальной импровизацией, тринадцатилетняя девушка получила возможность как бы со стороны понаблюдать за собственной душевной трансформацией. Да, всё так и было, идентичность чувств и ощущений полное. И вместе с тем было здесь что-то необычное, а именно, предчувствие чего-то очень и очень плохого. Как будто сходишь с тропы в лесу, увлекаемый таинственными звуками, идёшь за ними куда-то в глубь мрачной чащи, всё дальше и дальше, становится страшно, возникает явственное чувство опасности, внутренний голос шепчет: «Остановись. Не надо туда идти. Вернись. А то будет поздно. Заблудишься и не найдёшь дорогу домой»
Музыка продолжала обрастать тревожностью. Наконец жёсткие аккорды душевной боли стали диссонировать с пока ещё красивой мелодией, всё больше и дальше коверкая её, вгоняя в разлад с желаниями и устремлениями души.
- Нет! – вдруг вскрикнула Карина и, зажав руками уши, замотала головой:
- Нет! Не хочу туда! Мне страшно, я хочу вернуться.
В тот же миг мелодия замерла, прерванная вопросительно звенящим аккордом, далее, через паузу ещё одним, логически совершенно не связанным с предыдущим, потом ещё. С каждым разом аккорды становились спокойнее и приобретали гармоническую связность между собой, рождая новую мелодию. Новая тема имела в себе удивительное сочетание первоначальной игриво-светлой мелодии, весьма видоизменившейся, но всё же узнаваемой, с последующими гармоническими изломами, которые уже не были такими неприятно колючими, но давали твёрдую уверенную основу для движения вперёд уже по новому пути, без страха в душе и неуверенности в себе.
Вероника закончила играть. Тело её била лёгкая дрожь и она ждала, когда внутри неё восстановятся собственные настройки, сбившиеся при соприкосновении с чужим душевным миром. Карина рыдала в голос, прикрывая руками лицо и периодически хлюпая носом. Едва оправившись и почувствовав, что уже может встать, Вероника поднялась из-за рояля и подошла к младшей сестрёнке. Села рядом, обняла, утешающе поглаживая по плечу и по голове. Вытащила из кармана платок и протянула Карине.
Ещё минут десять они так сидели в обнимку. Карина уже успокоилась и тоже обнимала сестру, прижимаясь к ней как к прочной и верной основе, которая точно никогда не подведёт и даст опору в жизни, что бы ни случилось. Потом она встала и пошла ванную комнату, чтобы умыться и привести себя в порядок. Вернувшись, Карина вновь подошла к сестре и, глядя ей в глаза, сказала:
- Прости меня, пожалуйста, я была такая дура, ничегошеньки не понимала. А теперь всё стало так ясно и понятно… И всё благодаря тебе. Ты удивительная. Просто волшебница. Мне невероятно повезло с сестрой.
Они вновь коротко обнялись. В глазах Вероники стояли слёзы, в горле – ком, а лицо озаряла счастливая улыбка:
- А у меня такая талантливая и красивая сестрёнка – просто чудо какое-то, – сказала она.
Карина мотнула головой:
- Ты тоже невероятно красивая! И не смей думать иначе! У меня просто со зрением что-то было не в порядке, а сейчас всё наладилось и я вижу, как на самом деле ты выглядишь. Ты – шкатулка с сокровищами невероятной красоты.
При этих словах Вероника замерла. В глазах мелькнуло удивление. Она хотела что-то сказать, но не успела. Карина ахнула и, как будто вспомнив о неотложном деле, быстро заговорила, отходя от сестры и направляясь в сторону выхода из комнаты:
- Мне срочно, срочно нужно всё исправить. Ведь это я взяла эти бумаги. Обманула Виктора, отправила к тебе, а сама залезла в папку и взяла, чтобы отомстить, из ревности. Я сейчас пойду к папе, верну рукопись и всё расскажу ему.
Карина скрылась было за дверь, но вдруг на миг заглянула обратно и, подмигнув Веронике, сообщила полушёпотом:
- А ведь Виктор влюблён в тебя по уши.
Улыбнулась заговорщицки и тут же опять скрылась.
7.
Господин Штольц стоял у окна своего кабинета и мрачно размышлял о перспективах неприятного разговора, который с трудом удалось перенести на завтра. Избежать его скорее всего не удастся. Короткий стук в дверь прервал его мысли. Он даже не успел сказать «войдите», как в кабинет ласточкой влетела его младшая дочь, бросилась к нему, обняла и прильнула к груди:
- Карина? Что случилось? Тебя кто-то обидел? - спросил отец, удивлённый такому появлению дочери.
Карина отняла от его плеча голову, посмотрела в глаза, затем разомкнула объятия и протянула ему свёрток каких-то бумаг:
- Что это? – удивлённо произнёс отец, разворачивая свёрток, и вдруг с удивлением воскликнул:
- Откуда это у тебя?! Где ты это нашла?
Карина замотала головой и, наконец, заговорила:
- Папочка, родной мой, я виновата, очень виновата перед тобой и перед Виктором. Это я взяла бумаги. Отослала его, сказала, что Вероника зовёт, а сама обманула и взяла из папки с рукописью часть бумаг. Пожалуйста, не спрашивай, почему я это сделала. Дура была, глупая, злая дура. А Виктор ни в чём не виноват. Он даже тебе про меня решил не рассказывать. А меня попросил вернуть бумаги каким-нибудь, любым способом, пусть даже никак не оправдывая его. Прости меня папочка, прости, пожалуйста. И Виктора не наказывай, за то, что он оставил без присмотра эту папку, он ведь не подозревал, что я так обойдусь с ним.
Дочь стояла перед отцом со слезами на глазах и смотрела с такой мольбой, что никакой истукан такого не способен был бы выдержать. А господин Штольц отнюдь не был истуканом. Схватив дочь в охапку, и прижав к себе, он с облегчением почувствовал, как каменная глыба сползла с души и дала возможность вздохнуть полной грудью:
- Ладно, доченька, ладно. Не переживай ты так. Всё нормально. Бумаги нашлись, и никто больше не пострадает. А с Виктором я поговорю. Увольнять такого честного и мужественного парня было бы преступлением. Сейчас позвоню ему, попрошу зайти и извинюсь за недоразумение.
Но Карина подняла голову от отцовского плеча и сказала:
- Нет, лучше я сама извинюсь. Ты-то в чём виноват? Не тебе, а мне надо извиняться.
Отойдя от отца, она направилась к двери:
- Вот сейчас пойду и сама ему всё скажу.
Алекс Штольц ободряюще улыбнулся дочери, кивнул:
- Хорошо, иди. И заодно попроси его зайти ко мне. Я буду ждать.
***
Из поэтической тетради Карины Штольц.
Сестра.
Когда на улице темно
И дождь промозглый льёт,
Одно лишь светит мне окно,
Там, где сестра живёт.
Когда печаль тоскою дум
Дышать мне не даёт,
Смогу я успокоить ум,
Там, где сестра живёт.
И если на вопрос ответ
У жизни непростой,
Отправлюсь я туда, где свет,
Чтоб встретиться с сестрой.
Я боль смогу преодолеть
Под звуков дивных строй,
Чтоб песню жизни вместе спеть
Вдвоём с моей сестрой.
20 апреля 2024