О таинстве поэтического языка
–––––––––<><><>––––––
Говорят, что язык служит деятельному познанию. Однако поэтический язык лежит за всяким возможным опытом, за какими угодно субъект-объектными схемами действия. Он сам по себе непостижимая тайна, таинство отрешенности. Постижение здесь – погружение. Переход в саму стихию. В недеянии вершится дарение. (Это сродни китайско-даосскому погружению в Дао, отчасти напоминает йогическую практику прекращения деятельности мышления. Но в сущности оно отлично от того и другого. В творчестве нет ничего от «себя», в восточных практиках все же есть забота о самости.)
Поэтическое – язык поэзии - всегда над «слишком человеческим» в человеке, и всегда вровень со сверхчеловеческим в нем. Алексей Константинович Толстой о тайне поэтического языка сказал так:
Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
Вечно носились они над землею, незримые оку.
<…>
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать,
Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,
Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный.
О, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем,
Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен.
Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье.
И, как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки
Вдруг выступают, так выступят вдруг пред тобою картины,
Выйдут из мрака все ярче цвета, осязательней формы,
Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значенье…
Ты ж в этот миг и внимай, и гляди, притаивши дыханье,
И, созидая потом, мимолетное помни виденье! (Октябрь 1856)
Приобщение к тайне есть допущение ее. Живое слово отдельно от всего само приходит или не приходит. Истинно свободная речь, поэтому, не деятельность, а созерцание.
«Мир поэзии, – говорил П. Валери, – обнаруживает глубинное сходство с состоянием сна. <…> Наша воля не властна вторгаться в него и его покидать по нашему усмотрению. <…> Мы никак не можем на него воздействовать, дабы его изменить».
Неразделенный мир этот не имеет ничего общего ни с познающим мышлением, ни с так называемой «коммуникацией». Он древнее и основнее этих двух. Он первоначальнее также и всякого нарратива. Он не сообщает нового, к известному ничего не добавляет, и не расширяет круг познания. Язык, следовательно, способен выступать к человеку и говорить с ним. Понятным становится хайдеггеровское «слушание языка»:
«Это слушание языка незаметнейшим образом предшествует всякому другому слушанию. <…> Это наше слышание есть прежде всего допущение самосказывания…».
Идущее в «самосказывании» иррационально, т. е. в самом истоке оно неподвластно ratio, тогда, как пришедшее из «самосказывания», осевшее на территории ratio и оторвавшееся от своего источника, взвешивается и оценивается, как все остальное. Однако взвешивание не критика, а самокритика. Ты должен соответствовать дару. Твое «изделие» должно совпасть с явленным тебе образом. Такое соответствие, в платоновско-аристотелевской терминологии, - подражание (приближение к идеальному образцу).»
–––––––––<><><>––––––
Творчество безличностно и сверхчеловечно? Тогда, может быть, человек, не музыкант, не искушенный в секретах музыки, мог бы невольно сочинить симфонию? Вопрос, казалось бы, риторический. Но приведем надежное свидетельство на этот счет П. Валери:
«Я поделюсь с вами весьма замечательным наблюдением, которое проделал над собой около года назад. Я вышел прогуляться, чтобы в пестроте уличных впечатлений немного рассеяться после утомительной работы. Я шел по своей улице, когда внезапно меня захватил некий ритм, который не давал мне покоя и вскоре вызвал ощущение какого-то чужеродного автоматизма. Точно кто-то воспользовался в своих целях моей жизненной машиной. Затем к этому ритму подключился второй и с ним сочетался; и два эти порядка связались какой-то поперечной связью (другого слова я подыскать не могу). Она сочетала движение моих шагающих ног с некой мелодией, которую я напевал или, лучше сказать, которая «напевалась» моим посредством. Эта комбинация непрерывно усложнялась и вскоре превзошла своей сложностью все, что могли бы позволить мне внятно воспроизвести мои обычные ритмические способности. Ощущение чуждости, о котором я говорил, стало теперь почти мучительным, почти что тревожащим. Я не композитор; с музыкальной техникой я совсем не знаком; и вот мною завладевает многоголосая тема такой усложненности, о которой поэту не дано и мечтать. <…> Минут через двадцать чары внезапно рассеялись, оставив меня на берегу Сены недоумевающим, как утка из сказки, которая вдруг замечает, что из снесенного ею яйца вылупился лебедь.» ( Валери П. Об искусстве. М., 1993. С. 320, 321.)
[В скобках замечу, что подобные «музыкальные трансляции», вероятно, не столь уж редкое явление нашей жизни. К примеру, аналогичный случай однажды произошел со мной лично, а также с моим приятелем, который живописал свои ощущения яркими строчками стихов].
––––––<><><>––––––
ФАКТЫ ИЗ ИСТОРИИ
«[Красота] воспламеняет мою душу, и если меня ничто не обеспокоит, занимающий меня предмет все разрастается, приобретает конкретные очертания и форму, и весь целиком, как бы велик он ни был, возникает почти полностью завершенный в моей голове, так что я могу одним взглядом обозреть его целиком, подобно прекрасному полотну или изящному изваянию. Все части его не звучат в моем воображении последовательно одна за другой, а, как уже бывало, я слышу их все одновременно. Какой это восторг – на словах передать невозможно!».
В.А. Моцарт
(Из биографии Сергея Васильевича Рахманинова)
«…как-то раз я его спросил, как он пишет музыку, как происходит процесс сочинения и ясно ли он слышит её перед тем, как занести на бумагу? Сергей Васильевич ответил, что слышит.
— Ну, как же? — допытывался я.
— Ну, так, слышу.
— Где?
Сергей Васильевич сделал паузу и ответил:
— В голове.»
(Из воспоминаний Фёдора Фёдоровича Шаляпина (1905-1992) - сына Ф.И.Шаляпина)
« Кто-то, глядя, не видит Речь,
Кто-то, слушая, не слышит ее.
А кому-то она отдается,
Как страстная жена в прекрасном наряде – мужу».
(Ригведа Х, 71, 4)
Из истории открытий (взято из открытых источников)
– Месроп Маштоц, создатель армянского алфавита, утверждал, что алфавит во сне ему показал ангел. Армянский алфавит один из самых трудных и емких.
– Декарту как-то приснилась открытая книга. Во сне дух убедил Декарта в том, что ему в жизни предназначено доказать, что математические принципы применимы при познании природы и могут принести огромную пользу.
– Немецкий химик Фридрих Кекуле увидел во сне змею, кусающую саму себя за хвост. После этого сна Кекле предложил структуру молекулы бензола.
– Фридриху Бурдаху приснилась идея о кровообращении.
– Отто Леви, нобелевский лауреат, увидел во сне нервную передачу сердечных импульсов.
– Существуют воспоминания Нильса Бора о его сне о структуре атома — ядро и электроны приснились ему в образе Солнечной системы с вращающимися планетами.
– Сон Фредерика Бантинга об эксперименте, который он в то время проводил, привел к открытию инсулина.
– Величайший математик Индии Сриниваса Рамануджан утверждал, что все его открытия пришли к нему во сне от индуистской богини Намагири (одной из ипостасей Лакшми). В его сновидениях она сама писала уравнения.
– Советский авиаконструктор Олег Антонов увидел во сне и после пробуждения зарисовал форму хвостового оперения самолета-гиганта «Антей».