Наваждение

               

У кабинета налогового инспектора трое: горбоносая мужская личность лет двадцати пяти, ладно сбитая девица такого же возраста и цыганка. Старая и сухая, как палка, но седина в волосах даже не проглядывается. И девица, и цыганка мостятся на дерматиновой банкетке, горбоносый завис у двери.
Вот девица торопливо роется в папке: нет, не то, говорит ее потерянный взгляд, тычет папку на край банкетки, но через миг опять начинает шуршать бумагами. И несколько золотых колечек блеснуло на пальцах.
- Нехорошо, девушка! - смахивающий на рашпиль, подбородок горбоносого укоризненно отвисает. -  Инспектор не любит…   
Девица стыдливо вспыхивает и колечки исчезают в кошельке.
И цыганка будто бы тоже ворохнулась, но легонько - знать то, что довлело над ней, было много весомее забот других посетителей. 
А горбоносый уже пропал за дверью, и не было его минут пятнадцать, потом возник, радостно скалясь, подергал за собой ручку и вроде как даже погладил ее, прежде чем исчезнуть в глубине коридора.
- Следующий! – послышалось из-за дверей. Конец дня и инспектору пора рубить посетительский хвост.
И цыганка уже одна осталась  возле кабинета. От нечего делать она потыкала пальцем дырку от пореза на банкетке: нет, не кожа! 
Девица выпархивает в коридор и показывает ей на дверь: заходи, мол!
Цыганка плотнее запахивает емкую дубленку и вот он - заветный кабинет! И стол, на котором стоит всезнающий   компьютер. 
И лишь только потом она замечает инспектора: русого мужчину средних лет. Не толстого и не худого. И плешь роилась на инспекторском темени. …От переживаний, поди. И у  начальников жизнь не сахар!
- Чего, мать, - инспектор с  любопытством смотрит на странную посетительницу, - какие вопросы?
Та с какой-то отчаянностью глядит на него и, наконец, решается:
- Налог давай!
- Ну-у… - такое инспектор слышит впервые. – Мы не даем, - и делает рукой загребающий жест, – мы - берем! – И кричит в сторону двери: - Следующий!
- Да я следующий-то, я! – торопится пояснить цыганка. - Он ведь жизни не дает…
И добавляет чего-то по-своему. Да так горячо, что инспектор недовольно морщится:
- Ты, мать, по-русски говори или… - кивает на дверь. – Кто тебе жизни не дает?               
- Дед, сынок, кто же еще? – Цыганка опять срывается на свой говор, но осекается: -  В среду снова придет! Разоспишься, а он тут как тут…  Важный такой! Пришёл в первый раз и  говорит:               
- Ванька Черный здесь живёт?
- Здесь, - отвечаю, - пятый год, как умер. А ты кто? 
- Я? – да как захохочет. - …Х-ха!  - говорит, - я твой дед стоколенный… Род ваш с меня и пошёл. Давно собирался зайти, да всё недосуг. Других Черных искал. …И лучше бы не ходил! Сгинуло всё… Пропал род конокрадский! …Господь-то ведь наказал цыганам весь мир обойти, а как его без коней обойдешь?   
 Знамо дело, хочу ответить, без коней не обойдёшь…
- Цыц! – говорит. – Хоть ты и баба, а чтобы к понедельнику краденая кобылка у ворот стояла… Краденое ведь много дешевле покупного! – И сгинул, чёрт страшный! 
Думала, уж сглазили меня… Соседям говорю про того деда, а они смеются:
- Одна живешь, вот мужик ночью и приходил! За любовью…
Идите вы к лешему, думаю, никому больше об этом не скажу! …А нынче опять тот дед пришёл:
 – Спишь? …Где кобылка? – И как начал ругаться… А потом   говорит:
 - Или коня давай, или шапки шей! Чтобы  я тогда больше  тебя и не знал.
 Вот тебе на! Я  шапок-то век не шивала… Ими другие цыгане занимаются.
Утром гляжу: нету во дворе Шарика! Только цепочка от него и осталась… - Слеза катнулась по старческой щеке. Инспектор даже привстал со своего кресла, вглядываясь в слезу. – Дед-то тот, поди,  и забрал его с собой: в назидание! Уревелась даже… Гадаю сегодня с бабами, хожу по рынку, и не вижу ничего: один лишь Шарик передо мной стоит. …А тут мужик мимо идет. Видный такой, пузатый: «Дай, - говорю, - копейку ребятишкам на хлеб».
- Так ведь нету у тебя ребятишек! - перебил посетительницу инспектор.
- Ну и что, - не смутилась цыганка, – почем ему знать? Потом говорю тому мужику: «Была у тебя одна беда, будет и другая! Ты, дядя…» А он вынимает сто рублей из кармана: «На, мать, только отвяжись от меня! Сначала у себя разберись, а потом и гадай».
- А ты, - спрашиваю, - откуда про мою беду знаешь?
И рассказала ему всё… С кем еще поговоришь?
- Так оно, - согласился инспектор. – Я вот тоже иногда, -   застенчиво усмехнулся, – с тещей беседую. Ума не наберусь, а блинами угостит. …И чего тебе тот мужик сказал?
 - Я, - говорю ему, - уже хотела на мясокомбинат идти! Куплю, думаю, клячу на бойне…
 - Брось, - отвечает, - разорились все мясники.  Ты лучше налог плати за своё гадание. Что шапки шить, что это – один чёрт! Дед и махнет на тебя рукой… Вычеркнет из своей родни.
И будто бы я у печки погрелась: весь день думала про тот налог! А домой пришла – себе не верю: Шарик у будки-то и крутится.
        Хозяин кабинета задумчиво поскрёб лысину. Вот клиент так клиент попался! Только не сюда бы ему идти вначале… 
         - Ты, мать, сначала в регистрационную палату сходи! Напиши заявление: так, мол, и так, хочу услуги оказывать. А потом уже и к нам…
- Какая у меня услуга? – цыганка от досады  даже сплюнула на пол. –  Есть дураки, так услужишь. Я ведь только на счастье и ворожу. Такое наговорю – сама поверю: везет, думаю, людям! …А бумаг мне никаких не надо! Вот я, дядя, вот ты… 
- Хватит, мать! - пресёк инспектор попытки посетительницы уклониться от казённых бумаг. – Когда дед-то опять заглянет?
- Послезавтра, поди… Через два дня он ходит.
- Ясно… - черканул чего-то карандашиком на бумажной четвертушке и сунул её в папку, на титуле которой был жирно выведен вопросительный знак. …Наваждение какое-то. Или подвох начальника инспекции? Творческий, так сказать, искус…
Потом долго смотрел на цыганку, даже брови свёл к переносью, напуская на себя грозу: нет, цыганка не исчезала.
       - Ты, мать, тогда вот что: ты завтра приходи! Утро вечера мудренее… Твой вопрос с кондачка не решишь!
Цыганки уже давно не было в кабинете, а инспектор сидел и сидел за столом. …Вот бы им такого дедушку в инспекцию завести, думал он. Чтобы с тылу на подопечного заходил…
2010г.