Глава 21. На наживку.
До крещения про Валерия забыли. И он начал комплексовать:
«Интересно, сумели установить за ним тогда, в Петербурге наблюдение, узнали о невозможном нарушении приказа хозяина или обошлось?»
Бродил одиноко по новогодним, с завораживающими разливами россыпей огней улицам, улыбался в ответ на многообещающие, блестящие взгляды и заигрывания красивых девушек и злился: все вокруг — в жизнерадостном круговороте встреч и ожидания необычного в наступившем новом году.
А он, как замшелый пенек, принесенный из верховья реки, который несуразно застыл на стремнине, и река, поборовшись с его обломанными корнями, равнодушно торопит свои пенные зеленоватые буруны мимо, перестав обращать на это препятствие свое осторожное разметавшееся внимание.
Во вторник, двадцатого января поехал на главпочтамт. Это было так непривычно — получить письмо в Москве от родных после коротких телефонных переговоров. Но, самое главное, — увидеть родной и такой знакомый почерк Златы.
И на секунды Валерий забыл, что письмо писалось под диктовку майора, — так ясно обожгла его воображение картина полусонной, желанной, обжигающей женственностью фигурки в его объятиях, в полумраке своей знакомой до мелочей комнате родительского дома:
«Опять свое слово не сдержал!»
Встреча со Златой, практически ее безмолвие, лишь скрытые, вспыхивающие сквозь пушистые ресницы, изучающие взгляды, незабываемый обвал долгожданного поцелуя при прощании, притяжение осознанного желания обоюдной близости — и все в течение неполных суток. И опять тысячи километров между ними, словно судьбе угодно разносить их, как осенние послушные листочки с деревьев, по буеракам и придорожным канавам засыпающих лесов.
Конверт с письмом матери и листком Златы Валерий бросил небрежно на кровати вместе с парой рекламных буклетов предлагавшихся импортных машин на прошедшей распродаже в элитном салоне, которые забрал со столика дежурного администратора.
Когда вернулся из закусочной, писем на кровати не оказалось. Через тридцать минут — не обсуждаемый приказ:
— Собирайся! Хозяин хочет с тобой поговорить!
Пока пробирались в неторопливом движении потока машин через центральные районы, успел покраснеть, вдруг вспомнив горячее плечо Дарьи через норковую шубку на перроне в Казани и ее шепот у его щеки, когда подумал ненароком:
«А вдруг ее сейчас увижу?»
И укоризненное сожаление:
«Совсем скоро с катушек съедешь, парень! Когда закончится эта одиссея с моим участием?»
В какой-то необжитой квартире на седьмом этаже обычной девятиэтажки явно довольный Николай Афанасьевич протянул письмо Златы:
— Другие письма от этой девчонки были?
Валерий покачал головой отрицательно:
— Вспомнила про меня, когда жизнь приперла! Наверное, залетела, красавица!
Николай Афанасьевич перебил:
— Меня сейчас твои переживания совершенно не интересуют! Приплыла ко мне в ручки эта уточка, главное, совсем с другого течения, но это теперь другая пластинка! Звонил уже по ее номеру?
— Когда? Я материно письмо только сегодня получил! Пришлось в самый центр Москвы тащиться на Главпочтамт!
— Отлично! Доставай свой мобильник! И искренняя радость должна быть в голосе, словно в лотерею миллион выиграл! Сейчас тебе текст набросаю!
Валерию снова, как месяц назад в поезде, смертельно захотелось вдруг подавиться едучим дымом сигаретной затяжки или выдать такой пятиэтажный мат, который заполз, заплавился в подкорке мозга с далекого детства, когда мужики толкали возле школьного стадиона из метровой весенней дорожной колеи провалившийся в болотную мешанину, застрявший молоковоз.
Текст на обложке модного глянцевого журнала трехлетней давности был написан уверенной рукой ровным, с небольшим наклоном вправо почерком старательного бухгалтера:
— Звони, парень, нечего время терять!
И Валерия затрясло, когда он, как бездарный начинающий самодовольный студент на первых репетициях в театральном вузе, попытался прочесть с листочка слова незнакомой роли:
— Злата, детка! Я сейчас в Москве! Когда мы сумеем с тобой встретиться? Завтра сможешь? Отлично! Жду на Главпочтамте с девяти до десяти! В кафе посидим! И батю с собой прихвати! Столько времени не виделись! Все-таки земляки! Буду ждать с нетерпением!
Сжимая в потной ладони корпус своего старенького телефона, Валерий вдруг отчетливо представил, что, будь у него сейчас заряженный пистолет, он без всякого сожаления разрядил бы его в эту лысеющую голову с хищным блеском затаившихся за проволочной золотой оправой напряженных, ждущих глаз:
— А зачем она вам потребовалась! Папа у нее — вроде не миллионер и не принц заморский!
— Именно она нам нужна, и ты здорово, и, самое главное, очень вовремя помог! На этой неделе — никаких поездок! Возьмешь отпуск на неделю!
Валерий выдохнул с напряжением:
— Я все исполню, как скажете, но у меня есть просьба — не смогу я переговорить с Вашей женой?
— Оп-па! Вот это да! Зачем тебе Дарья потребовалась? Давай, выкладывай! Вот, что мне нравится в современной молодежи, — так это нахальство!
— Ваша жена пообещала помочь мне перевестись из института в Волгограде в московский вуз среди учебного года. Время теряю зря! Мне корочка нужна!
— Ты, посмотри, какой продуманный! А в мэры Москвы ты, случайно, не собираешься! А Дарью у меня отбить?
— Никуда я не собираюсь! Если нельзя телефон сказать, то один раз я смогу с ней просто встретиться и поговорить? Хотите, в вашем присутствии? Я вам — услугу с Тополевой, а вы мне — с институтом!
— Хорошо! — он набрал номер Дарьи. — Тут наш юный друг с поезда «Красноярск — Москва», помнишь гитариста, который всех своими песнями с ума сводил? Он готов с тобой встретиться, хоть сейчас! Ты в нашем кафе? Сейчас его туда подвезут! Только без глупостей! Нужно решить его одну проблему. Пока! Скоро увидимся!
Да, природа умеет, если очень постарается, создать шедевр, но почему среди тысяч совершенно разных лиц вдруг выделяется одно совершенством, соблюдением необъяснимых пропорций, мимо которого, даже просто созерцая, невозможно пройти?
Дарья была из их числа. Какая-то открытость распахнувшихся глаз в облаке накрашенных ресниц притягивала взгляд, и Валерий опять захлебнулся внезапно вспыхнувшим желанием ощутить в руках притягивающую легкость ее стройного совершенного тела.
Она была слегка навеселе, одна за столиком в шикарном полупустом зале блистательного кафе, где щебетали страдающие от избытка свободы московские женушки преуспевающих богачей:
— Валерик! Моя ты радость! Наконец-то, ты обо мне вспомнил! Что случилось?
— Дарья! — Валерий схватил ее ладонь и демонстративно, как в фильмах о светской жизни, поцеловал тонкие пальчики с невообразимым маникюром, где каждый ноготь был маленькой миниатюрой известной картины из Третьяковской галереи. — Ты же знаешь сама, что мне никто, кроме тебя, не нужен! Зачем же мне твой муж подсовывает эту распутную девчонку из моей деревни? Причем срочно, отменив все мои командировки на этой неделе! Неужели нельзя меня оставить в покое?
— Какую девчонку? Он ничего мне не говорил! — Дарья явно растерялась.
— Златку Тополеву!
— Валерий! Это не то, что ты подумал! Через эту девчонку Николай Афанасьевич должен выйти на ее отца и мать. Они нужны ему для одного важного дела! Побеседуют с ними спокойно! А кроме тебя никто эту девчонку в глаза не видел! Ты — просто наживка для Николая Афанасьевича! А девчонку, как только ты ее признаешь, наши мальчики аккуратно в машину засунут и увезут, куда надо! И никто тебя не совратит, мой хороший, если сам не захочешь!
— А если она им ничего путного не скажет? Ее письмо — просто крик о помощи! Может быть, она мне больше, чем вашим мальчикам расскажет! Чего от нее хотят?
— Да никто ее не съест, Валерик! Покажет, где их семейка проживает, — мама, папа, сестренка, — и все! Долги у них перед Николаем Афанасьевичем еще с давних пор остались, а по долгам платить надо! Хватит об этих нищих! Ты что-то насчет учебы хотел узнать?
— Время уходит, нельзя ли мне в какой — нибудь институт приткнуться? Я же после армии. Чтобы год не потерять. Поеду я, наверное, в свой Волгоград, в политехническом восстанавливаться. Родители запилили совсем!
— Хорошо, я с мужем насчет тебя сегодня же переговорю. Очень жаль, но после твоей встречи с этой Златой, мы с Николаем Афанасьевичем сразу уедем обратно домой, в Сибирь. Не хочется с тобой расставаться! А ты даже не думай, чтобы Москву бросить! У Николая Афанасьевича насчет тебя серьезные намерения! До лета помотаешься по командировкам, а потом тебя определят на учебу, возможно, за границу! Так что старайся, парень! Не случайна была наша с тобой встреча в том поезде!
В супермаркете купил новую сим-карту. Забравшись в глубину заснеженного безлюдного сквера, передал Леониду Петровичу подробности разговора с Дарьей. И даже ее пахучий поцелуй в районе правого уха при прощании не заставил сердце дрогнуть, ладони не вспотели:
— Накрашенная кукла!
(продолжение следует)
Предыдущая глава 25.
Следующая глава 27.