В самой темной комнате квартиры (с окном, выходящим на стену соседнего дома) редко кто любил проводить время. Там стояли книжные шкафы с ещё дореволюционными изданиями и маленький ветхий столик, на котором собирались рекламные брошюры, неоплаченные счета и монетки, подобранные с пола. Пыльный торшер на ножке из роскошного красного дерева завершал интерьер этой проходной комнаты. Пользовались торшером редко, а когда всё же включали, то мелкая живность начинала так отчаянно биться о стенки абажура, что торшер в ужасе выключали, обещая себе завтра же основательно его пропылесосить.
Жили в этой квартире две женщины и кот. И были они очень несчастны. Впрочим, кот вряд ли осознавал своё депрессивное состояние, так как не знал другой жизни. Он лежал целыми днями на подоконнике над батареей и не подозревал, что где-то есть другие коты, собаки, шумные дети и игрушки (интереснее его верёвочки и клубка пряжи). Масик жил в своём маленьком мирке, наблюдал за птичками и мечтал о консервах со вкусом лосося.
Несчастье двух женщин, проживающих в этой квартире, было не совсем понятным. Пожилой даме недавно исполнилось 64 года. Поработав в молодости в школе, она навсегда потеряла интерес к труду и, выйдя замуж за зажиточного мужчину, всю жизнь прожила за ним “как за каменной стеной”. Их дочь от души презирала это расхожее выражение и мечтала не стать похожей на мать. Тем не менее к своим 37 годам она вновь оказалась в родном доме с “невыносимой матерью” и её апатичным котом. За плечами висели два бездетных брака с “интересными” мужчинами, не похожими на отца с его “каменной стеной”. Пережитые измены, ссоры, истерики и гордое хлопанье дверьми привели её обратно в отчий дом, где “невыносимая мать” потихоньку проедала наследство, оставленное мужем. И пришлось оно двум женщинам очень кстати. Зарплаты младшего научного сотрудника и пенсии не хватило бы даже на консервы Масику и привычное рагу из кролика к воскресному обеду. Но “Каменная спина” позаботился о своих девочках.
Впрочем для счастья этого оказалось мало.
Елена Николаевна родилась в деревне Тихие Мельницы в семье, где все “пахали”. Радость и детский смех вызывали у матери стойкое раздражение. “Чего веселишься? Уроки уже все сделала? Нечем заняться? Так пойди суп на ужин свари”, - слышала девочка от мамы. Радоваться, общаться и проявлять позитивные эмоции граничило с чем-то неприличным. Чувство вины прививалось детям ежедневно, профилактически, как средство для дальнейших манипуляций. Пассивная, а иногда и активная агрессия подавалась как обучение правде жизни (“чтоб жизнь мёдом не казалась”) и воспитание. Отец Елены не вернулся с войны. Две старшие дочери его ещё смутно помнили. Но с младшей девочкой они почти не общались. А мать и подавно с детьми ни о чём кроме хлева и грядок не разговаривала.
Рано сбежавшая из семьи Леночка оказалась в общаге педагогического института, где тихо жила до замужества. Ей и здесь не повезло оказаться в одной комнате с шумной и доминантной Зиной, быстро пристроившей послушную Лену для написания своих рефератов и курсовых. Девушка не попала в веселые студенческие компании, не завела новых знакомств. По вечерам за чашкой чая Лена выслушивала Зинины монологи и мечтала вырваться уже из общаги.
Выйти замуж за Вадима (завуча в школе, где она начала работать по окончании пединститута) было лучшим решением её жизни. Но поняла это Лена поздно, уже после смерти мужа. В отношениях же с ним она была грустной, показушно-жертвенной и идеально домовитой (видимо, чтобы оправдать свою нелюбовь, а может и нежелание работать).
Складка между бровей на Ленином лице углублялась с каждым годом, а музыкальные вздохи в тишине квартиры всё учащались. Муж умер вовремя, не дожив до её шумных страданий с вызовами неотложки (давление и мигрени), ссор с дочерью и неожиданной озабоченности политикой. Был ли счастлив Вадим? Елену Васильевну это как-то не интересовало. Он был ухожен, ел её кролика, смотрел телевизор и не мешал ей страдать. В общем, был равнодушным, но порядочным. А это тоже немало.
Дочку Лиду воспитывала сама Елена. Вот где пригодилось педагогическое образование. Девочка выросла послушной, начитанной и домовитой. Играла на пианино, вязала носки на круговых спицах и отличала Моне от Мане. Институт для Лидии выбирал Вадим. Девочка легко в него поступила так же легко окончила. А потом неожиданно влюбилась и спустя две недели собрала вещи и ушла. А через 15 лет вернулась. Была ли Лида счастлива в отношениях с мужчинами? Научилась ли беззаботности, радости и доверию жизни? Ведь именно этими качествами обладали её безответственные и обаятельные мужья. Или разочаровалась в отношениях и стала такой же унылой как мать? Свою историю она не рассказала никому.
Лидия по-прежнему старалась не стать такой, как Елена Васильевна. Не выглядеть жертвой. Она смеялась над глупыми передачами, неуклюже шумела на кухне, купила разноцветные подушки на диван в гостиной и приволокла пальму, которая не влезла между кроватью и стеной в её “детской” и кочевала по всей квартире, пугая кота. Масик не мог уследить за пальмовыми перемещениями и шипел в темноте, наткнувшись спросонья на глиняную кадку.
Утром третьего апреля Лида собиралась на работу. Стоя в одних колготках с чашкой кофе в руке она перебирала бумажки на столике. Где-то ведь лежал счёт за электричество, который нужно было оплатить по дороге с работы. Масик тёрся об ноги и Лида сердилась, подозревая что её колготки скоро будут покрыты тёмной кошачьей шерстью. Подхватив кота одной рукой, она отнесла его на подоконник и замерла перед окном. Вместо привычной стены ей открылся вид на огромное поле. В предрассветных лучах солнца невозможно было понять, что растет на этом бескрайнем участке земли. Но Лидия это поле сразу узнала. В детстве её отвозили к бабушке в деревню, и это поле можно было увидеть из окна на чердаке их деревенского дома. Маленькая Лидия мечтала когда-нибудь добежать до поля, упасть среди колосьев, вдохнуть их запах. Но поле было под запретом. А бабушку дети боялись и знали, что наказание за непослушание будет строгим. Лидия вздрогнула, поморгала, пощипала себя за руку, чтобы убедиться, что не спит. Поле за окном никуда не делось. “Здравствуй, глюк”, - пробормотала она, постояв перед окном в растерянности. “А на работу идти всё же надо. Даже психам”, - уже увереннее сказала себе Лидия и начала одеваться. Выйдя из дома она не смогла удержаться и быстро обежала дом, чтобы посмотреть на окно тёмной комнаты. Все дома стояли на своих местах. “Что и требовалось доказать”, - пробормотала Лидия и припустила в сторону метро.
Весь день на работе Лидия вспоминала утреннее видение. И даже погуглила немного в перерыве про галлюцинации и сны наяву. Гугл выдал различные расклады от переутомления до психоза, напугав Лидию ещё больше. И, вернувшись домой, она долго не могла зайти в тёмную комнату и взглянуть в окно. Впрочем, никаких чудес не случилось, и стена была на месте. Масик привычно жмурился на свет торшера и Лидия отправилась в кровать с мыслью, что утром ей просто что-то померещилось.
За завтраком Елена Васильевна неожиданно попросила Лиду съездить на дачу. Это было необычно и странно. Долгие годы Елена с мужем занимались дачным участком. Лида и вспомнить не могла, когда её туда приглашали в последний раз. После смерти бабушки дом достался Елене, но занимался им Вадим, а Лиде с её непутевыми мужьями вход туда и вовсе был заказан.
“Мама, ты плохо себя чувствуешь?” - спросила Лида обеспокоенно глядя на Елену Васильевну. “Может вместе съездим? Что там вообще нужно сделать?”
Елена молча смотрела мимо неё, что насторожило Лидию ещё больше. “Ты кое-что привезешь мне с дачи, - выдавила мать. - Документы на землю и дом, страховки. Пора тебе с ними познакомиться. Я ведь не вечная”, - тихо произнесла она со своим фирменным вздохом.
Договорились, что Лидия отправится в Тихие Мельницы прямо в субботу с утра.
Лидия тряслась в электричке и думала о бабушке. Она мало что помнила о семье матери. Двух своих тёток Лида видела только на поминках бабули. Это были похожие друг на друга немолодые женщины, молчаливые и напряженные. Отец с мамой не раз ночами на кухне обсуждали бабушкино наследство, а Лида подслушивала их разговоры, сидя в туалете. Елена Васильевна получила от бабушки дачу, а старшим сёстрам досталась одна квартира на двоих. Ни для кого не было секретом, что дело было в Вадиме, который давно на этой даче “пахал”, вызывая бабкино уважение. Сёстры же были одинокими, крыльцо или крышу починить не могли и дом, в котором выросли, не любили. Так и получилось, что фактически дача отошла Вадиму.
Лидия вынырнула из своих мыслей и увидела лохматую собаку непонятной породы в проходе между сиденьями. Пёс наблюдал на пассажирами, шевелил ушами и как будто бы слегка улыбался. “Почему у меня нет собаки?” - подумала Лидия с искренним удивлением. “Я ведь всю жизнь мечтала о большом и добром псе. Детей у меня нет. Времени полно. Правда мама…” Тут она спохватилась, что чуть не проехала станцию, и стала проталкиваться к выходу из вагона. Впереди стоял хозяин собаки. Было в его фигуре и затылке что-то знакомое, но Лидия не вспомнила что. А потом хлынул дождь, все побежали к остановке маршрутки, и Лида потеряла собаку с мужиком из виду.
Дом встретил Лидию знакомым запахом мокрого крыльца и грязными окнами. Под ногами расползались гнилые листья, а с крыши капала ржавая вода. “Без папы дом болеет”, - подумала Лида и вставила ключ в дверь. Внутри было не намного теплее, чем на улице. Пахло банными вениками и старыми досками. Лида решила пройтись по комнатам, забрать документы и вернуться в Москву. Её знобило, дом казался чужим и враждебным. Она жалела, что приехала сюда, и мечтала оказаться дома под пледом с мурчащим Масиком под боком. Но прежде чем уехать, Лидия решила забраться на чердак и посмотреть на поле.
Старая лестница оказалась там, где её всегда оставляла бабушка. Осторожно переставляя ноги, Лида поднялась наверх и осмотрелась. Здесь было пыльно, темно и пахло тараканами. И тут Лидию захлестнуло такой волной ностальгии и боли потерянного детства, что стало тяжело дышать. Сколько тайн и детских воспоминаний было связано с этим чердаком! Их компания: Мишка - весёлый, добрый, преданный Лиде, Настя-мечтательница, влюбленная в Мишку, её младший брат, которого они постоянно разыгрывали. Как же его звали? Ванька или Васька? А ведь ему сейчас лет 35 уже…А за окном - поле, полное тайн.
Лидия высунулась в окно. Поле лежало в тумане. Некрасивое, пустое, запущенное. “Ну вот. Никакой мистики”, - сказала Лида. “А теперь домой”.
Сидя в электричке Лида думала о бабушке. Как эта строгая женщина смогла одна поднять трёх детей в послевоенные годы? Как справлялась с домом без мужчины, при этом работая в совхозе в свои неполные 25 лет. В такие сложные времена! И ведь не вышла замуж больше. С возрастом она замыкалась в себе, ожесточалась, разучилась смеяться. Только Вадим и стал ей помощником и почти что сыном.
В сумке лежали нужные Елене Васильевне бумаги. Лида думала просмотреть их, но её клонило в сон и она решила, что займется этим вместе с мамой. И задремала.
При выходе из поезда она увидела знакомую собаку. Хозяин повернулся к Лидии и застыл лицом, глядя ей в глаза. “Боже, кто это? Такой знакомый…как неудобно!” Лидия покраснела и стала в панике поправлять мокрые волосы. Сумка соскальзывала с плеча, с зонтика стекало на туфли. “Что ж ты так запаниковала, Лидка-улитка?” - усмехнулся мужик. “Мииишка!” - завопила Лидия и кинулась обнимать дядьку, а заодно и пса.
В тот вечер Лидия пришла домой затемно. Елена Васильевна пила чай на кухне. “Я уже волноваться начала”, - проговорила она недовольно. Масик на комоде вздрогнул и забил хвостом.
— Мама, знаешь кого я встретила?
Лида плюхнулась на соседний стул и потянулась за чайником.
— Надеюсь не одного из наших мужей?
Сарказм в голосе Елены трудно было не заметить. Но Лиду это не смутило.
— Мишку помнишь? Ну с дачи.
— Дылду этого, лохматого, с веснушками и грязными ногтями? Говорят, он карьеру сделал и в Финляндии жил. Хотя соседки и напутать могли.
— Да-да. Это он. Только из Финляндии он давно вернулся. В Москве живёт и работает. Пёс у него такой славный!
Елена Васильевна прищурилась. Она давно не видела дочь столь оживленной.
— Помнится, ты не в восторге была от его ухаживаний…
— Мама, мне 15 лет было. Мне мальчики постарше нравились.
— И поярче. Павлины и попугаи. Чтобы бегать за ними и перья им чистить.
Лидия вздохнула. “Ну началось”. Тема бывших мужей Лиды была по-прежнему горячей. “Семейное проклятье…женщины…несчастные…судьба или карма…” – Елена Васильевна оседлала любимого конька и не могла остановиться. Обычно Лидия не прислушивалась к маминому жужжанию, а тут вдруг разозлилась.
— Да почему у нас в семье женщины должны быть несчастными? Что за бред? Какая карма? Мама, я всю жизнь слышу, как тебе тяжело. Чем тебе папа не угодил? Что в твоей жизни было не так?
Елена Васильевна замолчала и захлопала глазами. “Сейчас будет за сердце хвататься и давление мерять”, - подумала Лида.
— Сядь. И послушай меня спокойно.
— Мама, я уже сижу.
— В нашей семье есть тайны. И об этом давно пора тебе рассказать. Моя мать поведала мне свою историю в день моего восемнадцатилетия. Это был тяжелый удар, и вскоре я уехала из Тихих Мельниц. Мне казалось, чем позже ты всё узнаешь, тем лучше для тебя.
— Да не говори ты загадками! Я уже не в том нежном возрасте, чтобы меня беречь! Что случилось?
— Твой дедушка не вернулся с войны. А мама вскоре родила третью дочь - меня. Но не от него. Хотя никто в поселке об этом не знал. Дед приезжал на побывку месяцев за 8-9 до этого. Тут бабушке просто повезло.
— В смысле повезло? Кто твой отец?
— Она мне так и не сказала. Какой-то негодяй изнасиловал её прямо в поле. Больше я ничего не знаю. Я - плод насилия и ты - моё продолжение.
— Это ужасно. Но это не мешало ей любить тебя даже больше других детей.
— Так бабушка пыталась компенсировать лежащее на мне проклятье.
—Да нет никакого проклятья!
Лидия вскочила и уронила вазу с искусственным цветами.
Елена обеспокоенно глядела на дочь.
— Лида, успокойся. Конечно нет. Но я всю жизнь живу с этой историей. Я не осуждаю твою бабушку. Она была травмирована и абсолютно уверена в том, что и я никогда не буду счастлива. Она готовила нас к этой “несправедливой и тяжелой” жизни. Война была её реальностью. Гибель мужа, насилие. Как она кричала, когда кто-то из её дочерей приближался к пшеничному полю. Не было страшнее наказаний, чем за поздний приход домой или приближение к чертовому полю.
— Ты хотела узнать, кто твой отец?
Лидия пыталась держаться, но дрожащие руки выдавали её волнение. Она медленно поставила чашку на стол.
Елена Васильевна была спокойна и голос её прозвучал твёрдо: “Никогда. И не называй его моим отцом, Лида. Он преступник. И я надеюсь, что тебе не придёт в голову искать его. Говорить мы об этом больше не будем”.
Женщины посидели в тишине. Масик попил воды и отправился на любимый подоконник. Чай закончился.
— Маам, а давай тёмной комнатой займёмся? Переделаем там всё. Книги переберём, лампу поменяем. А может и раму. Давай, а?
Лидия подвинулась к маме.
— И занавески посветлее повесим. Или только тюль? Знаешь, как из Икеи?
Елена Васильевна улыбалась дочери.
— А Миша придёт к нам на чай?
Лиде показалось, или мама ей подмигнула?
— Обязательно придёт! Обещаю!