Соцреализм – как имя дико...
Социалистический реализм в брежневские времена постулировался как художественный метод литературы и искусства, представляющий собой эстетическое выражение социалистически осознанной концепции мира и человека (БСЭ, 3-е изд., т.24-1, с.235-237). Обусловлено сие было эпохой борьбы за установление и созидание социалистического общества. Примерно также, но более пространно и неуклюже, оный метод определялся и в 1947 году, разве что к месту и не очень поминается тов. Сталин, как главный идеолог соцреализма, да добавлена фраза о том, что мол, понимание правды жизни зависит от классовой принадлежности художника. Сие уже в принципе неверно, мировоззрение определяется не происхождением, а позицией, точнее, говоря большевистским языком, социальной и классовой позицией. Иначе помещик Ульянов и поп Джугашвили, также как и выходцы из состоятельных семей Толстой, Горький, Фадеев, Шолохов и Симонов, никогда не стали бы «соцреалистами». И не совсем понятно, почему это В. Ленин, накатавший десятки томов по всем мыслимым и не очень вопросам, так и не смог довести до ума ни один из них. И пришлось первому генсеку решительно всё доделывать за него. Да и всякая новая формация, вернее группа формаций, имеет свою концепцию мира и человека, и своё эстетическое выражение оных идей. И социализм тут ни чем не лучше и не хуже других. Ну про социализм как тип общественно-политических формаций мы поговорим попозже, а пока вернёмся, однако, к определению соцреализма 1976 года, более-менее свободному от культовых наслоений, бессвязной ругани и примитивного социологизма.
Стразу отметим, что вышеупомянутая статья производит хорошее впечатление своей показной объективностью. Мол, ещё во второй половине 19-го века объективный ход истории приводил многих поэтов, писателей и художников к пониманию необходимости новых веяний в искусстве. Правда, сразу возникают несообразности. Ежели «Интернационал» Э. Потье «почти» соцреализм, то чем хуже «Марсельеза» Руже де Лиля? Правда, там не упоминаются пролетарии и их партии, но и в «Интернационале» их нет. Рабы, голодные, в лучшем случае работники всемирной армии труда. Но крестьяне сплошь и рядом работают больше пролетариев, коим уже в середине 19-го столетия гарантировалась определённая, и по сравнению с прошлыми годами, не очень большая продолжительность рабочего дня. А вот кулаки-мироеды часто вкалывали от зари до зари, и заставляли своих родичей, включая малолеток, работать до изнеможения. Хорошо отмечена всемирность рабочего движения, но ведь и якобинские прокламации провозглашали на всю Европу, что Французская революция несёт всем народам и нациям освобождение от пут и оков проклятого феодализма. Впрочем, музыка не самый удобный объект для нашего исследования, лучше перейдём к живописи, а потом и к литературе. Согласно вышеупомянутой статье, основные принципы соцреализма (ежели их вообще возможно выделить из обильной словесной шелухи) это партийность, богатство действия, социалистический гуманизм и изображение действительности в её революционном развитии. Ну и сугубый реализм конечно. Так, во всяком случае, когда-то говорили и писали классики, да и их наиболее сообразительные адепты.
Получается, что когда В. Ефанов и Д. Налбандян рисовали массовые сцены или портреты вождей, это соцреализм, хотя оные вещи очень примитивны, созданы в технике 18-го столетия. А их пейзажи, по стилю неотличимые от Репина и Левитана, но более топорно сделанные, что же, относятся к искусству прошлого? Или наоборот, Левитан и Репин в лучших работах уже доросли до соцреализма? А уж картина ИЕ «Торжественное заседание Государственного совета» типичный соцреализм, по всем без исключения параметрам. Скажете, положительных героев нет? Но нет их и на картине Кукрыниксов «Конец», которая, и не без основания, считается у них одной из лучших (хотя она совершенно неправдоподобна). Разве что молодой эсесовец с бутылками марочного вина, но вряд ли кто-то с этим согласится. А вот на картине Репина «Арест пропагандиста» есть положительный герой, и весьма симпатичный. Во всяком случае он куда правдоподобнее румяных большевиков Б. Иогансона («Допрос коммунистов»), или его же рабфаковцев. Да и «каратели» изображены у И. Репина без излишней карикатурности. Но его (Репина) никто и никогда не причислял даже к предтечам социалистического реализма. Можно сказать, что важна некая тенденция, которая не обязана проявляться во всех без исключения работах автора. Но у всякого плодовитого художника, особенно ежели он прожил долгую жизнь, неминуемо проявляются в творчестве самые разные «тенденции», порою и просто противоречивые. И чаще всего выделить из них основную, так сказать генеральную, просто невозможно. Вот к примеру, О. Домье известен всем как блестящий карикатурист, но его иллюстрации к Дон-Кихоту выполнены в сугубо живописном стиле, сие типичный импрессионизм. Притом, что тогда сей термин только-только появился. Опять же, Домье был убеждённым республиканцем и демократом-интернационалистом, живо откликался на все «зверства эксплуататоров», будь они в России, Италии или на Ямайке. А уж про Францию с Германией и говорить не приходится. В общем, образцовый соцреалист, и притом один из лучших, особенно учитывая его талант, в сравнении с «классиками советской эпохи». Но пора и честь знать, всё же социалистический реализм в первую очередь ассоциируется с литературой. Вот мы ей и займёмся более основательно.
Начнём с М. Булгакова, коий в 20-30 гг причислялся к новобуржуазным писателям, даже не к самым робким попутчикам «новой литературы». Конечно, «Мастер и Маргарита», «Дьяволиада», «Чёрный маг» и «Багровый остров» трудно назвать произведениями истинного соцреализма. Хотя мы погорячились, история эфиопов и арапов вполне соответствует буквально всем канонам нового (якобы) направления. Обличение империализма в лице жадного и тупого лорда, деспотизма племенных вождей, борьбы за передел мира (баркас-то и винтовки немецкие), грабежа полу-колониальных и колониальных народов – о таком наборе и пролеткультовцы помечтать не могли. А в «Собачьем сердце» осмеиваются реальные пороки тогдашнего общества, далеко ещё не социалистического, но имевшего претензии на оную характеристику в будущем. И ежели уж нарисованная Булгаковым картина заставляет усомниться в реальности сих претензий, то виноват в том не он, а сами представители оного общества, кои ещё и до нормального капитализма не доросли. «Записки покойника» показывают нам «во всей красе» склоки и дрязги именитых людей, можно сказать, типичных сооцреалистов. И чем они лучше интеллигенции прошлых лет? Есть в романе и просто сцены жизни, работы и творчества, но сие классический критический реализм, согласно неуклюжей советской схеме возникший в первой половине 19-го века, а на самом деле существовавший, под самыми разными кличками, со времён Гомера. Точно так же можно разобрать и иные сочинения Булгакова, творчество С. Есенина, А. Толстого, В. Маяковского, К. Симонова, да и многих других, включая зарубежных адептов соцреализма, реальных или мнимых. Что-то соответствует канонам, но многое из того можно при желании и «очернить», и вполне успешно, что-то не соответствует вовсе, но при большом желании можно и оное представить как наипартийнейшие сочинения, и опять же с большим успехом. Вспомним, что повести Братьев Стругацких в 60-70 годы подвергались часто и регулярно псевдомарксистской критике, и почти всегда друзья и соратники АБС находили адекватный ответ, часто более предметный, яркий и основательный, чем сама критика. Ну когда критиковали чиновники высокого ранга, отвечать не дозволялось, но теперь-то можно. И вот видно, что они пороли ещё большую чушь, чем рядовые критики. Что и понятно, кандидаты в члены ЦК и замминистры несли что хотели, а люди рангом пониже следили за своей речью, дабы карьере не навредить.
Впрочем, критика всё же вспомогательная художественная дисциплина, вернёмся к «литературе социализма» в целом. Есть там конечно и образцово-показательные произведения, где действие ограничено производственными страстями и борьбой с пережитками старого в сознании и быту, ну ещё сентенциями против космополитов и «пагубного влияния Запада». Но сие откровенная халтура, скучная и нудная, высмеянная ещё в эпоху оттепели. Читать её можно лишь по приговору суда. Впрочем, можно ведь плясать и от противного, означив скажем социалистический реализм как метод парадного, поверхностного и скучного искусства, характерный для некоторых периодов и стран эпохи социализма. Увы, и сие не проходит, при Наполеоне Первом и А. Гитлере делали карьеру лизоблюды, ничуть не уступающие нашим. В Первой империи, правда, их было меньше, чем в СССР, но и население Франции, даже с присоединёнными областями, уступало Союзу, и процент грамотных был ниже. Ну а фюрер, учившийся на архитектора, и написавший несколько картин, очевидно умел отсеивать уж очень явную фигню. А уж что сочиняли восточным деспотам благодарные подданные, лучше не вспоминать. В общем, хотя бы для российских условий (а на самом деле и не только российских, но увы, нельзя объять необъятное), от Г.Р. Державина и до В.В. Ерофеева, есть один стиль и одно искусство. А остальное фигня. Но может быть, по каким-то узким, второстепенным аспектам как-то можно выделить соцреализм, хотя бы как не очень яркую разновидность реализма в целом? Ладно, попробуем.
Можно заострить внимание на злободневности социалистического реализма, на его повышенном внимании к современности. Но сие свойственно большинству переломных эпох, особенно пред- и после-революционных. Особенно ярко оная черта проявилась во Франции в эпоху просвещения. Вот самый характерный, но далеко не единственный эпизод. В 1769 г в одном театре хотели поставить «Гамлета», но публика резко протестовала. Она требовала пьесу Д. Дидро «Le pere de famille» («Отец семейства»), о которой наши читатели вряд ли хоть что-то слышали. От себя добавим, что Дидро как драматург явно ниже Мольера, не говоря уж о Шекспире, а пьеса «Отец семейства» почти всегда и почти всеми признавалась в художественном отношении мало удачной. Даже конкретно для Д. Дидро. См. например БСЭ, 3-е изд., т.8, с.249. Полная аналогия с М. Горьким и его романом «Мать». А в эпоху быстрого распространения христианства (2-4 века н.э.) тогдашние интеллигенты, забыв на время Сократа, Плутарха, Овидия и Вергилия, зачитывались раннехристианской публицистикой. И не токмо её лучшими образцами, но порой и откровенно-сиюминутными агитками. Часто не соглашались и спорили, но читали.
Точно так же и интернационализм отнюдь не является прерогативой только лишь социалис-тической и пред-социалистической литературы. Мы уже упоминали якобинские агитки, но точно также выражались деятели английской и голландской революций, хотя и более завуалировано. Им не пришлось приложить свои идеи за пределами отечества, но сие не меняет суть дела. Хотя вот О. Кромвель, истребляя «католическую реакцию» в Ирландии в виде местных крестьян, действовал вполне по-большевистски. Протестанты эпохи реформации считали себя течением всемирным, о чём ими было сочинено множество опусов, в том числе и вполне художественных. А уж Д. Свифт типичный соцреалист, с интернациональным размахом и отличнейшим классовым чутьём. И восставшие под водительством Спартака рабы «не имели Родины», как и активисты 1-го и 3-го Интернационалов. А уж миссионеры Римско-католической церкви во все века были подлинными и убеждёнными интернационалистами. И их сочинения, как и многие произведения Отцов церкви, вполне подходят под критерии соцреализма. Только сочинены они более талантливо, чем романы Бабаевского и пьесы Сурова. И вообще о роли католической идеологии в Средние века надо поговорить поподробнее. Все знают, что по христианской традиции всякая власть от бога, но сие власть как учреждение, как общественно-политическая сила. А люди во власти бывают разные, и поскольку большая часть их изначально греховна, то и среди императоров, королей, герцогов и т.п. просто не может не быть неудачных, как минимум, правителей. И вот, при таком раскладе, как говорил епископ города Шартра Иоанн ещё в 12-ом веке, народ имеет право свергнуть и даже казнить незадачливого тирана, коль от него подданным одни убытки. Заметим, что «по происхож-дению» он был епископом Солсберийским, то бишь получил сан в Англии, а кафедру имел во Франции. Привлекательность подобных теорий росла по мере того, как попытки светских владык (Карл Великий, Священная Римская империя) объединить Европу терпели провал. Католическая церковь в какой-то миг оказалась единственной интернациональной силой западно-христианского мира, и её попытка создать некую европейскую общность, минуя стадию образования и развития национальных государств была для тех лет безусловно прогрессивна. Шансов на успех было немного, но всё же больше, чем у функционеров Коминтерна, стремившихся в 1919-33 гг разжечь мировую революцию. Вот мы и вернулись «к нашим баранам».
Но может быть социализм как формация имеет столь сильные отличия от предшествующих общественно-политических систем, что сие неизбежно должно сказаться и в культурной области, пусть не сейчас, а позднее? Увы, ничего сверхъестественного в социализме мы не видим, и вряд ли увидим в будущем. Постоянная армия, чиновничество, обширный репрессивный аппарат и гипертрофированная централизация сближают его с капитализмом. А главное, сохраняется отчуждение большинства работников от средств производства, то есть по сути социализм – эксплуататорский строй. Конечно, управляющие «общественным», «акционерным» или «народ-ным» имуществом лучше полных и самостийных владельцев его, то бишь по сравнению с капитализмом это принципиальный и важный шаг вперёд. Ранее владелец фабрики мог её и пропить спьяну, походя, ну а теперь формальным владельцам, дабы токмо сменить хозяина обанкротившегося заводика, приходится обивать пороги в канцеляриях «Общего рынка». И социальные программы, вплоть до самых мелких, стали почти всюду обще-государственной задачей, а не уступкой «обществу анархистов», и долгосрочное планирование, хотя бы основных параметров экономики, тоже. Но всё это отнюдь не «первая фаза» коммунизма, а обычная смена типа формации в традиционных пределах и нормах, идущих от Древнего Египта. Однако от общих истин перейдём к российской истории, точнее к одному её характерному и важному моменту и покажем, что в его развитии мало что изменилось за последние три столетия. Торговый капитал, усиленно опекаемый ещё Борисом Годуновым, при первых Романовых достиг определённых успехов, ибо очевидная отсталость России требовала интенсификации внешних связей, и кроме купцов сие тогда сделать было некому. Особенно ясно это понимали Алексей Михайлович и В. Голицын, фаворит царевны Софьи. При Петре Великом государственные монополии внешне оттесняют купечество на вторые роли (хоть его обороты и растут), но ненадолго. Слишком большая и бедная была страна, дабы всякую сделку контролировать из центра. И вот в 1726-30 гг Верховный тайный совет проводит ряд мер, кардинально улучшивших положение купечества, порой даже в ущерб дворянству. В частности, вводится свобода торговли, снижаются пошлины на пеньку и лён (основные экспортные товары), разрешается строительство частных заводов в Сибири без обложения их налогом в течении первых десяти лет. И наконец, крестьянские недоимки неплатёжеспособных селян взыскивались с помещиков и их приказчиков. Понятно, что такая мера сильно повысила конкурентоспособность купеческих предприятий.
При Анне Иоанновне дворянство частично берёт реванш, но позиции купечества остаются весьма прочными. При Елизавете отменяются внутренние таможни, а длительные войны второй половины века создают устойчивый спрос на вооружение и амуницию для армии и флота. Растёт вывоз чугуна в Англию, а в конце столетия начинается и хлебный экспорт. То бишь в это время в России окончательно складывается торговый капитал вполне современного типа, с которым приходиться считаться Петербургскому абсолютизму. И роль оного капитала растёт с каждым десятилетием, и вот после Нижегородской ярмарки 1896 года появляется крылатая фраза, мол, в России купечество всё может. И представители дворянской монархии не только не возражали, но всячески подчёркивали, что политика министерства финансов уже лет сорок проводится в соответствии с требованиями и пожеланиями купечества. Но к тому времени у торгового капитала появился серьёзный конкурент.
Владельцы первых заводов и фабрик сперва не многим выделялись среди массы купечества, но уже в конце 18-го столетия у них появляются свои, специфические интересы. Николай 1-ый уже вынужден был заниматься «рабочим законодательством», как стали говорить немного позже. В частности, двух-недельный срок от разрыва договора до реального увольнения, по желанию ли работника или по воле администрации, был установлен именно в те годы. А после Крымской войны возникает первый серьёзный конфликт «двух капиталов». Промышленникам нужны были свободные рабочие руки и рост внутреннего рынка, а торговцы предпочитали иметь дело с подневольными крестьянами и их нерасторопными хозяевами. Спор закончился компромиссом, крестьяне получили личную свободу и право передвижения, стеснённые круговой порукой, общиной с её переделами земли и куцыми наделами, а купечество с помощью железных дорог, строившихся в 60-70 годы с невиданной скоростью, намного увеличило хлебный, да и всякий иной, экспорт. Завоевание Средней Азии, как и всякая внешняя экспансия, более пошло на пользу торговому капиталу, чем промышленному. Затем, уже в 80-ые годы, равновесие нарушается. Падение хлебных цен и бурный рост отечественной индустрии приводит к ослаблению позиций «торговцев». Промышленный капитал переходит в наступление, добивается высоких ввозных пошлин на промтовары, а затем и введения в России золотой валюты. Сие задевало интересы не только торговцев, но и помещиков, и они переходят в наступление, как только хлебные цены в самом конце века начали расти. Оккупация Маньчжурии и русско-японская война – вот самые яркие вехи оного процесса. Но внешний натиск не удался, а революция пятого года заставила, так сказать, искать обходные пути. Столыпинская реформа, вопреки надеждам дворянства, более пошла на пользу заводчикам и фабрикантам. Цены на землю не выросли, благодаря массовой распродаже ея бедным крестьянством, а массовый приток его в города сдерживал зарплату рабочих, да и низших служащих. К тому же Петербургский абсолютизм уже не был особо нужен промышленному капиталу, знаменитый подъём 1909-14 гг шёл на отечественных накоплениях, а рост революционных настроений в стране объективно толкал влево не токмо промышленников, но и интеллигенцию, и наиболее обуржуазившихся помещиков. Но до полного их торжества было ещё очень и очень далеко.
Первая мировая война, сильно сузившая рынки сбыта, и огромный рост военной индустрии вызвали новый натиск промышленников. Но революция 17-го года замедлила, усложнила и спутала все процессы внутри экономической верхушки. В годы гражданской войны и «военного коммунизма» капитал уходит в тень, формально исчезает вовсе. Однако объективные и глубокие противоречия между «производством» и «распределением» остаются и в те годы, их невозможно было отменить декретами сверху. Затем, в годы НЭП-а, торговый капитал выходит на первый план. Растёт экспорт леса, нефти, руды, не говоря уж о сельских продуктах, а взамен ввозится огромное количество оборудования, которое сплошь и рядом годами лежит без дела. Заметим к слову, что И. Сталин сам лично и его соратники явно симпатизировали «купцам». Вдаваться в тонкости индустриализации они не хотели, да и не могли, а вот продать подороже, купить подешевле, вернуть, по мере возможности, утраченные после революции земли и рынки сбыта – сие вполне было им по нутру. Затем, в середине 30-ых, позиции промышленников крепнут. Оживление мировой экономики сводит на нет возможности «взаимного демпинга», а растущая угроза войны заставляет бросить все силы на укрепление военных отраслей хозяйства. В годы ВОВ сложилось некое равновесие, при преобладании промышленников, но и торговые связи, в прямом ли виде, или в виде поставок по ленд-лизу, играли огромную роль.
После Второй мировой промышленный капитал уверенно выходит вперёд. Многолетние затратные программы, ядерная, ракетная, космическая и подводного кораблестроения, уже в общем и целом опираются на отечественную индустрию, которая, в свою очередь, требует постоянной подпитки. Создаются новые промышленные очаги в Сибири и на Дальнем Востоке, осваивается нефть Поволжья, быстро расширяется транспортная сеть. В то же время экспортный потенциал Союза тогда был невелик. Сельхозпродуктов и донецкого угля едва хватало самим, а везти уголь с востока тогда было нереально. Продавали немного нефти, марганцевую и хромовую руду, древесину в скромных масштабах, ибо традиционные площади были уже основательно вырублены, а новые ещё предстояло освоить. Конечно, в страны народной демократии, особенно в юго-восточную Европу, в порядке помощи поставляли и зерно, и оборудование, и уголь, но в начале 50-ых оные поставки свелись до минимума. Чехия и ГДР поставляли уран и сложные машины, постепенно налаживалось разделение труда в рамках соцлагеря в целом. То есть торговый капитал сохранял определённые, и порой весьма важные, позиции в экономике, но его роль в общем и целом была явно подчинённой.
С середины 60-ых годов положение начинает медленно, но верно меняться. Переход европейского хозяйства с угля на нефть и газ, и одновременное открытие огромных залежей топлива в Западной Сибири, создаёт Союзу практически неисчерпаемый рынок сбыта. В то же время становится ясно, что эпизодическое вмешательство в дела Третьего мира, вроде постройки Второй Асуанской плотины и помощи режиму Ф. Кастро, не создаёт там прочных позиций, и всегда чревато провалами, вроде быстрого разгрома Египта в 67 году. Требовалась более активная и целеустремлённая политика, рассчитанная на долгий срок. Одновременно наметилось отставание родной промышленности в производстве точных станков, приборов, ЭВМ и многих видов электроники. Всё это можно было купить в Западной Европе, Японии и частично в США, но требовалась конвертируемая валюта. И было за что её получить. В те же годы большинство стран Африки и Южной Азии, обретя политическую независимость, попытались разнообразить и свои торговые связи. Быстро рос товарообмен с Индией, по бартеру за оружие и промышленное оборудование снабжавшей нас чаем и тропическими овощами-фруктами. И тут много сказалась внешне неказистая победа индусов над блестящими пакистанскими войсками в 71 году. Власти Исламабада поняли, что ради них ни Китай, ни США в войну не полезут, даже косвенно, и тоже начали искать, на всякий случай, новых партнёров в экономической области. В частности, наши геологи вели разведку нефти и газа, а с 74-го года при помощи СССР началось строительство крупного металлургического завода. Вообще в те годы заводы чёрной металлургии становятся важным объектом советского экспорта, кроме Индии крупные комбинаты строились также в Египте, Иране и Турции, плюс десяток более мелких заводов по всему свету. И геологоразведка на газ и нефть, кстати, была излюбленным занятием советских геологов за бугром. Стоили их услуги дешевле, чем работа их коллег из капстран, и государства Третьего мира охотно использовали опыт наших «разведчиков недр».
Важной вехой внешнеполитической экспансии СССР стала очередная арабо-израильская война в 73 году. Хотя арабы её опять проиграли, но то был проигрыш «по очкам», без сокрушительного поражения даже Египта, не говоря уж о Сирии. Что подтвердило неплохие качества советского оружия и советских инструкторов, обеспечив им новые рынки сбыта. Но гораздо сильнее на экономических связях Союза сказалось повышение цен на нефть. Теперь валюты хватало порой и на импортный ширпотрёб, что избавляло нашу промышленность от необходимости осваивать новые виды продукции, трудоёмкие и не очень рентабельные, ибо цены лимитировались «сверху». Торговый капитал получает новые преимущества, и сразу же усиливается внешняя экспансия. В 75-ом завершается Вьетнамская война, и тогда же с помощью кубинских войск Советы пытаются овладеть территориями бывшей Португальской империи. И в самой Португалии, а частично и в Испании, и во Франции, коммунисты стремятся к власти, медленно и осторожно, но упорно. И пусть оные попытки не удались, но нарастание внешней экспансии в советской политике они показывают очень чётко. Панама, Заир, Ливия, Сальвадор со знаменитым фронтом Ф. Марти – вот вехи экспансии советского торгового капитала. И наконец, Афганская война. Обычно её подают как грубую идеологическую акцию, мол, проморгав свержение падишаха, Советы логикой борьбы были вынуждены поддерживать всё более «левые» правительства сугубо консервативной страны, пока те не потеряли всякий авторитет в стране. Всё это верно, но нельзя упускать из виду ещё один момент. После исламского переворота в Иране правительство Хомейни не токмо отменило статью шестую Советско-Иранского договора от 26.02.1921г. (позволявшую, при экстренной ситуации, вводить советские войска в северные провинции Персии), но и свело к минимуму межгосударственные отношения, при внешне благосклонном отношении к Советскому Союзу. Афганистан остался единственной страной Ближнего и Среднего востока, всецело преданной северному соседу, и к тому же поставлявший природный газ в СССР. А в то время планировалась постройка железных дорог через афганскую и пакистанскую территории в Индию, то бишь осуществление давней мечты отечественного торгового капитала о прямом выходе к Индийскому океану. Ещё в 1873 году появился первый проект Алгембы, линии от Александров Гая через Эмбинские нефтепромыслы и Хивинский оазис на юго-восток. А в 1938-ом железную дорогу планировали уже до городка Керки, на советско-афганской границе. Тогда в Керки жило около 15 тыс жителей, и там не было никакой промышленности, зато через сей город шёл старинный караванный путь из Бухары в Пешавар… В общем, в 79-ом было чем рисковать, и ежели в итоге афганский поход бесславно провалился, то с точки зрения заинтересованных лиц жертвы и убытки были не напрасны. Как и в случае с Индонезией, где в 65-ом просоветские силы потерпели явное и недвусмысленное поражение. Как впрочем, и прокитайская партия. Но данная страна с точки зрения торговли особого интереса для Союза не представляла, а её скудные запросы в оборудо-вании вполне могли удовлетворить Индия и Китай. Японские и тем паче северо-американские товары тогда индонезийским бизнесменам были явно не по зубам. Да и в политической сфере ген. Сухарто, при всей его неприязни к марксизму и маоизму, оставался противником западных держав по многим вопросам, включая территориальные проблемы. Так что в конечном счёте буржуи в Индонезии выиграли не так уж и сильно. А возвращаясь к афганской авантюре, можно сказать, что она очень похожа на оккупацию Маньчжурии в 1902-04 гг с последующей японской войной. Только там основной удар был нанесён извне, что и определило меньшую продолжительность конфликта и его большую напряжённость. А в остальном совпадение почти полное, там дело закончилось классической революцией, а у нас переворотом и развал Союза. По сути то же самое, только при иных декорациях. Но вернёмся к основной теме.
Важной вехой в развитии страны стало решение о возобновлении строительства БАМ-а в 1974-ом. Обычно сие связывается со стратегическими соображениями, что несомненно, и со стремлением расширить сырьевую базу тяжёлой промышленности, что весьма спорно. Удоканская медь не была особо востребована ни тогда, ни теперь, есть более близкие и более обжитые, «удобные» месторождения. Титано-магнетиты тех краёв и калийные силикаты более западных залежей тогда ещё и разведаны толком не были, а уран Кодарского хребта исчерпали ещё в 60-ых годах. Да, есть богатые залежи коксующегося угля в Нерюнгри, и на их основе вполне можно соорудить мощный металлургический комбинат. Но построить его за Становым хребтом в принципе невозможно, там подобному заводу зимой просто не хватит воды. Соорудить его можно лишь в зоне муссонного климата, на нижней Зее, а лучше в районе Белогорск-Благовещенск-Архара. Но для доставки туда южно-якутского угля совершенно не нужна огромная магистраль, достаточно линии Бамовская-Тында-Беркакит, с усилением соответствующего участка Транссиба. А вот для вывоза того же угля, нефти и древесины в Японию и дальше на юг нужен был именно Бам, полноценная магистраль от Тайшета до Советской Гавани. Воистину, участники огромной стройки могли вспомнить старый лозунг, в России купечество всё может! Тогда же, в конце 70-ых, появился новый экспортный товар, ядерные энергетические реакторы. И ежели канальные их типы оказались у нас явно неудачными, то водо-водяные быстро завоевали признание в Восточной Европе и странах Третьего мира. В итоге в начале 80-ых установилось неустойчивое равновесие между интересами торгового и промышленного капитала, компромисс, напоминающий об эпохе 1860-ых годов. Но на сей раз баланс был нарушен куда быстрее и драматичнее. Падение цен на нефть и хозяйственные сбои внутри страны вроде бы равновелико ударили и по промышленникам, и по купцам. Но у последних был наготове спасительный рецепт, больше продавать и покупать меньше. Водородных бомб хватит на всю планету, а обычные вооружения пора сокращать, как и армию, как и флот. А значит, можно подсократить и военную индустрию. А внутри страны либерализовать цены и зарплаты, дабы оживить оборот и выкачать из кубышек осевшие там деньги. Пусть сие даже вызовет некую инфляцию, она не так уж и страшна. Это фабриканту и заводчику нужна твёрдая валюта, а купцу скорее выгодны небольшие колебания курса. А вот сделать наш рубль хотя бы ограниченно конвертируемым было бы неплохо, и не токмо для внешней торговли. Программа была не очень внятная, и не безгрешная, но у оппонентов-то и такой не было. И что бы там не говорили о Горбачёве и Ельцине, они просто привели в соответствие с реальностью формальную расстановку сил, обеспечив заслуженное лидерство торговому капиталу перед промышленным.
Конечно, мобилизацию средств внутри и вовне страны можно было провести менее зверскими методами, но видно такова уж особенность нашего национального характера. Ведь и реформа П. Столыпина, по идее призванная внедрить прогрессивные формы землепользования в России, вернее в центре её Европейской части, сплошь и рядом проводилась варварскими методами. Как бы то ни было, торговый капитал занял господствующее положение в стране, и сохранял его до последних лет. Конечно, промышленный капитал не зачах совершенно, одно обслуживание армии и экспорт вооружений требовали усилий десятков заводов. Городское хозяйство, строительство новых дорог и трубопроводов, и особенно портов и пристаней, требовало массы оборудования. Требовались новые вагоны и электровозы, атомные реакторы и паровые турбины, и т.д. Сперва добытчики сырья пытались обойтись импортом, но быстро поняли, что большую часть всего необходимого выгоднее изготовлять дома. Такое положение сохранялось более двадцати лет, но вот конфликт на Украине грозит сдвинуть привычное равновесие. Санкции не токмо сокращают объём торговли и усложняют её ход, но и заставляют налаживать внутри страны производство многих товаров, кои в обычное время проще и дешевле было купить за границей. Военные потери и расходы стимулируют производство, и с точки зрения промышленных магнатов война вполне разумное и полезное дело. Ситуация очень напоминает эпоху 1914-18 гг, и само по себе сие ещё ничего не значит. Только не надо забывать, что Первая мировая кончилась, по крайней мере на территории четырёх огромных держав, явным торжеством лозунга о превращении войны империалистической в войну гражданскую. Причём именно для Российской империи оный момент оказался наиболее щекотливым, да и возник он у нас ранее других стран.