Новелла
«Тревожный полет»
Фрагмент из книги
«Те, кто были со мной»
Это было в начале августа за 22 года до наступления новой эры, которую я ввел как отправную точку моего личного летоисчисления во второй части этой книги.
Зачем мне это понадобилось?
Пока рано… Все станет понятно, когда будет закончена последняя новелла из этой серии. Из книги о тех, кто были со мной.
Итак, август 1978-го.
В июне того года, я окончил первый курс Иркутского политеха. И случилось чудо. «Гадкий утенок» – автор этого сочинения, которому тогда было двадцать лет, конопатый, рыжий и худой, познакомился с чудесной девушкой Зиной. Не смотря на мою невзрачную внешность, она отнеслась ко с симпатией и вскоре мы стали близки и практически неразлучны.
У меня до нее была одна девушка, но любви не было и все закончилось через несколько дней. Секс – это не любовь, правда с ним иногда приходит настоящее чувство.
А то, что было у нас с Зиной – буквами описать нельзя. Если только быть гениальным поэтом…
Ничего подобного не случалось со мной в жизни. Я полюбил ее так сильно... Только тогда я и узнал, что такое любить. Она заполняла собой всего меня и, если бы можно было, я бы не отрывался от нее ни на секунду.
Но я жил в Иркутске, а она в Ангарске, где я и сам когда-то жил, и город этот был мне родным, и он был наполнен моими друзьями.
Но, не буду повторяться. Мой рассказ об этой восхитительной девушке и нашей любви уже есть в новелле «Соперница».
Теперь, когда прошло сорок шесть лет, я твердо знаю, что это сама судьба нас свела. Но, увы…
В таких обстоятельствах, когда каждый день рядом с ней был настоящим подарком, мне пришлось лететь в Хабаровск, где жили родители. И я не пропускал ни одного года и в дальнейшем, чтобы навестить их.
Но когда я расставался с Зиной, я сказал, что меня не будет лишь неделю, а это так мало, когда ты веришь, что вся жизнь у нас с ней была впереди.
«Мне будет скучно без тебя» – сказала она.
Но я все же полетел.
Полет в Хабаровск был рядовым. Три часа томления и все. Аэропорт, троллейбус и я дома.
Эти несколько дней тянулись для меня очень долго. И встреча с родителями была не в радость, ведь я думал только о ней…
Обратная дорога была интереснее.
………………………………………………………………………………………
Вылетали мы в ночь. Тогда всего лишь несколько лет прошло с тех пор, как начали эксплуатироваться новые самолеты ТУ-154. До них летали «старые драндулеты» – летающие тракторы Ту-104. Мне довелось лететь на таком с матерью до Хабаровска, когда отца перевели туда на службу.
154-ый резво набрал скорость, оторвался от полосы и круто, как бы даже гордо, задрал нос вверх к небу. Мощь трех турбин прижимала нас к сиденьям.
На табло горела надпись «No smoking», хотя тогда, после набора высоты курить в салонах самолетов разрешалось. Сейчас такое и представить невозможно, но, да, так было. Зато выпивку стюардессы не предлагали, это было строго запрещено.
Самолет набрал высоту, выровнялся, табло погасло, зашумела вытяжная вентиляция и многие закурили. Я тоже в ту пору был курящим, но мне еще не хотелось.
Набор высоты всегда немного тревожит пассажиров, поэтому все молчали, а тут, закурили и начали разговаривать. Расслабились…
Ровный рокот турбин успокаивал, некоторые вставали, шли в туалет…
И вот что произошло. Один из двигателей издал странный звук: «У-т-т-у-у-у-у-у-ю-ю…». Турбина начала сбрасывать обороты, затем совсем остановилась, затихла. Сразу, вслед за ней вторая, издавая такой же звук – остановилась и затихла. А потом и следующая…
Насупила мертвая тишина. Слышалось лишь шуршание воздуха, не то в вентиляции, не то за бортом. Все произошло так быстро, что никто из пассажиров, еще не успел напугаться настолько, чтобы начать кричать или метаться…
Как только затих третий двигатель, началось падение. Самолет стал опускаться вниз, оставаясь параллельным самому себе. Это не было пикирование, он просто «проседал» под своей и нашей тяжестью, потому что не стало тяги. И чем дольше это длилось, тем сильнее нарастало ощущение частичной невесомости, под «ложечкой» противно заныло, к горлу подступал комок, сердце щемило и в нем нарастал страх.
«Господи, неужели это конец? Неужели сейчас закончится моя жизнь? Мы свалимся и нас разорвет нам куски от удара о землю… Нет! Этого не может быть. А как же моя любовь, моя любимая девушка, неужели все сейчас закончится и навсегда. И не останется ничего, кроме черной пустоты и этого зловещего шуршания?». Эти мысли метались в голове, я вцеплялся за подлокотники, как будто они могли спасти…
Тоже самое происходило и с другими, но всем было наплевать на всех. Каждый молился о себе.
Я не знаю, что бы произошло с нами потом, еще через несколько секунд, когда бы сошло с людей состояние ступора. Паника, дикий рев, слезы, плач детей, вонь, блевотина…
Странно было и то, что никто ничего нам не объяснял. Командир воздушного судна должен был бы что-то сказать… Или нет? Не знаю. Может он и сам уже наложил в штаны?
Но слава богу, что я не увидел, и не узнал, что могло быть потом. Потому что начался обратный процесс.
Запустился первый двигатель и вскоре его турбина вышла на нужную частоту вращения с привычным гудением. Параллельно, не дожидаясь, когда первый выйдет на режим, загудел второй, а вслед за ним и третий. Падение прекратилось, невесомость стала нулевой и самолет летел. Но сосать под «ложечкой» еще не перестало. Не сразу. Мы все еще минут пять сидели как статуи, сросшиеся со своими креслами и подлокотниками.
Я ни тогда, ни сейчас, когда прогоняю в мыслях всю эту ситуацию, не мог и не могу даже примерно оценить, как долго это продолжалось. Были ли это секунды или минуты? Не могу понять. Время шло иначе, не так как оно обычно идет, оно как-то деформировалось…
Мы были в полете не более двадцати минут, с момента отрыва шасси самолета от полосы аэродрома, а лететь до Иркутска оставалось еще два часа и сорок мину, не меньше. Бездна времени… Оно казалось бесконечностью. Страх, конечно, поутих, но не отпустил полностью.
Кое-кто опять закурил, и я тоже. Все испытали стресс и надо было хоть как-то отвлечься.
Странно, но ни одна стюардесса, даже когда прошло еще минут двадцать, не вышла к нам и ничего не сообщила. Шторки прохода были полотно задернуты. Экипажа тоже, как будто не было.
Прошел, наверное, час с начала полета и вот наконец, сообщение: «уважаемые пассажиры, сейчас вам будет предложен ужин. Просим откинуть столики на спинках впереди стоящих кресел».
Ну, слава богу, хоть что-то…
Две или три девушки-стюардессы открыли шторы и начали быстро раздавать подносы с едой. Я отказался. От пережитого стресса я совершенно не хотел есть. Так, между прочим, поступили многие другие.
Стюардессы были молчаливы. Видно было, что и они пережили страшные мгновения в своей жизни.
Разумеется, многие пассажиры спрашивали их, что же это было.
«Мы не знаем… Командир сказал, что самолет менял эшелон» – так они отвечали.
Эшелон у летчиков, это переход на другую высоту. Я знал, что это значит, так как у меня был знакомый летчик – Алексей Перелыгин. Правда он никогда не летал, но учился он на специальности «эксплуатация летательных аппаратов».
Да, это тот самый Перелыгин из новеллы «Прохиндей».
Ответ этот никого не удовлетворил, в него никто не верил, и теперь, когда все в основном успокоились, то говорили только об этом.
Не успели стюардессы убрать все свое хозяйство после кормёжки, как раздался незнакомый нам голос командира корабля. Услышав его, мы все опять напряглись.
«Что-то опять случилось» – эта мысль застучала у меня в висках. Сразу заныло сердце..
«Наш самолет совершит вынужденную посадку в Чите. Пристегните ремни и оставайтесь спокойными. Одному из пассажиров стало плохо, по-видимому у него сердечный приступ» – вот что мы услышали. Значит, кому-то было так страшно, что…
Впрочем, зачем гадать. Мы не знали, что там случилось. Это было в первом салоне, я мы находились во втором, рядом с двигателями. Да и всем было на это наплевать, просто хотелось, чтобы все скорее уже закончилось.
Самолет снижался довольно быстро и вскоре огни взлетной полосы уже начали мелькать под нашими иллюминаторами.
Когда шасси коснулись взлетно-посадочной полосы, летчики включили реверс тяги двигателей для быстрой остановки. Кто не знает, реверс – это когда специальные створки в задней части турбин перекрывают поток реактивной струи, посылая его в сторону движения самолета. Самолеты не тормозят колесами, как автомобили.
Реверсом самолет был остановлен и только на малой скорости он притормаживал колесами, подруливая к стоявшей неподалеку с мигающими огнями машины скорой помощи.
Больного выталкивали по трапу, приставленной, к передней двери, поэтому мы толком ничего не увидели.
Как только скорая отъехала, самолет пошел на рулежку и вскоре вышел на взлетку. Опять запуск двигателей, разгон и «гордый» набор высоты с задранным вверх к небу носом. Казалось, что самолетом управляют ассы.
Мы уже устали волноваться и бояться. Будь что будет…
Лететь оставалось около часа и все, ну я так уж точно, настроились на благополучный исход путешествия и надеялись, что ничего больше не случится. Надо просто терпеть.
Но, нет. Все же случилось…
В Иркутске было ветрено. Как только мы начали снижаться, началась болтанка, правда не такая сильная, какие я испытывал в других более поздних своих полетах.
По мере приближения к земле, к болтанке прибавился дождь и когда мы увидели огни взлетной полосы, то вместе с ними увидели и блики огней на лужицах под нами. Чем ближе к земле, тем сильнее порывы ветра дергали самолет. Оставалось метра два, возможно и меньше, как вдруг мы услышали рев двигателей, характерный для режима реверсного торможения. Час назад мы все уже слышали этот надрывный рев.
Только вот теперь он раздался, когда самолет еще висел в воздухе и не касался колесами земли. А реверс включается только при контакте шасси с землей.
Не знаю, что сыграло решающую роль, то ли это был порыв ветра, то ли разность тяги на левом и правом двигателях, но мы все отчетливо увидели, как фюзеляж разворачивает не видимая сила относительно посадочной линии. Еще две секунды, и мы сели бы боком и только одному богу могло быть известно, чем бы это закончилось.
Но, по счастью, в это мгновение колеса шасси зацепились-таки за мокрую бетонную полосу, нас дернуло, развернуло и самолет покатился по родимой земле, постукивая своими колесиками по стыкам между бетонными плитами. Этот стук успокоил меня… Обошлось. Теперь уже точно.
Когда я вышел из аэропорта с тяжелыми сумками, наполненными родителями красной рыбой и икрой, ночь уже заканчивалась, а утро, если и было, то за густыми тучами.
Я дошел до остановки и прождал там еще не меньше часа, когда, наконец, первый автобус приехал, чтобы забрать нас, несчастных.
Дома я сразу же завалился спать. Настолько сильно я устал и переволновался, что сразу же заснул.
Проснулся уже к полудню и увидел, что пробивается солнце. Все тревоги были позади, и я знал, что сейчас я помчусь в Ангарск. Быстро принял душ, переоделся и помчался на встречу к ней…
Мы встретились, нацеловались и заехали за нашими друзьями, еще одной парой влюбленных, а затем поехали ко мне в гости. Я жил тогда в однокомнатной квартире старшего брата и мог принимать гостей, тем более у меня была икра и прочие деликатесы.
Выпивали, ели, я рассказывал о своем, теперь уже далеком приключении, потом читал им свои юношеские рассказы…
А потом наступила ночь и мы с Зиной, уступив комнату нашим друзьям, перешли в кухню. Постелили себе постель, любили друг друга, потом опять немного выпивали и говорили, говорили, говорили.
………………………………………………………………………………………
Я до сих пор не знаю, что происходило тогда в этом злосчастном самолете. Но мне кажется, что мы были на грани и господь отвел беду.
Тем не менее я много летал все последующие годы. Летал много и всегда боялся. Мне вспоминался этот угасающий звук турбин, который мог обещать только одно – смерь.
Но я летал и перестал лишь тогда, когда количество полетов стало «критическим». У меня появилось сильное предчувствие и что-то во мне говорило, когда нужно было куда-будь ехать: «не садись в самолет». И я больше ни разу не летал.
И полюбил поезда.