Винтажные прелести Глава 1

 

    Паралельные миры - это гипотетическое понятие, предпологающее существование иных реальностей рядом с нашей. В тоже время, эти реальности разделены незримой границей. В таких мирах, если они существуют где нибудь, действуют разные законы природы, а их жители и события отличаются от того, что мы наблюдаем в нашей собственной действительности.



                ( статья незнакомого автора )





 От ладони Лидии исходило энергетическое тепло. В прохладной комнате "Лесной гавани" тепло казалось согревающим озябшую плоть. С действием периферического миорелаксанта, окружающий мир погружался в сумерки; безвучные волны мягко смыкали веки Ксении. Уже с закрытыми глазами, словно во сне, девушка различала чёрные вертящиеся фигурки. Приближаясь, они обращались тут и там прописными буквами неизвестного алфавита, красиво выведенные на бумажном листе чернилами. Буквы были разного размера и находились на расстоянии друг от друга не только на одной плоскости, но, ещё казались разбросанными в трёхмерном пространстве. И вдруг она начала понимать их значение, в то время, когда они выстраивались в строгие линии - образовывая сперва слова, а затем и предложения.
- Что ты видишь? - спрашивал отстранённый голос Лидии.
- Рукопись.
- Где ты её взяла?
- Я написала её сама.
- Сможешь прочесть?
- Да....



.... В следственном замке "Тюренген" находилась смирительная камера высотой не более полтора метра и шириной: метр на метр. В неё, не особо церемонясь, втолкнула меня сопровождавшая надзирательница - физически мощная дама с сильными ручищами, готовая оспорить приоритет грубой силы у любого среднестатистического мужчины. Подавленная обстоятельствами ареста, я, даже не посмела как то противиться своей участи, и потому безропотно провела в этой коробке всю ночь с согнутой шеей из-за чересчур низкого потолка. Как только дверь захлопнулась и шваркнул засов, я с ужасом осознала насколько тонка грань между свободой и неволей и, как скоро оступившийся однажды бедняга может лишиться всех своих человеческих прав и достоинств. Оперевшись спиной о грязную стенку, на которую  до моего появления оперались сотни таких же как я, мне пришлось погрузиться в тяжкие мысли, назойливо облепившие сознание в кромешной тьме. Как же было нестерпимо горько, что по глупой увлечённости, я умудрилась поддаться влиянию безумства. К утру, руки и ноги мои затекли от усталости, суставы ныли от боли. Хуже всего было переносить невозможность выпрямиться в полный рост, чтобы хоть как то облегчить спину. Со временем шейные позвонки онемели, а на коленках возникли синяки от твёрдого пола - как результат того, что по минутам мне требовалось на них опускаться. И ещё, я страшно боялась перевернуть оставленное мне на ночь ведро для отправления нужды. Как бы низко и отвратительно это не звучало, это ведро, с изъявлением садистской воли надзирательницы, за ранее оказалось наполненным чужими испражнениями.



                / из дневника Женевьевы Вильен: 14 ноября ..95 год./




- Когда и для кого вы это написали?! - сдержанным, но строгим тоном спросил следственный дознаватель. Им являлся мужчина немолодого возраста, среднего роста, худощавый, темноволосый. Облачённый в синий сюртук, светлую рубашку со стоячим воротником на который был повязан мужской шёлковый шейный платок. Дознаватель имел коротко стриженную, местами окрашенную начавшейся сединой бороду, аккуратная растительность которой плавно сходилась с бакенбардами. Мужчина небрежно пододвинул лист канцелярского бланка к обвиняемой, перевёл хищный взгляд на надзирательницу, только что обыскавшую платье арестантки. Результатом обыска и оказался бланк под оформление протоколов, на обратной стороне которого каллиграфическим почерком, чернилами от руки, был выведен данный текст о пережитой мучительной ночи в следственном замке. Обвиняемая упорно молчала потупив взор. Лишь чуть-чуть вздрогнули её ресницы, а сильно сжатые губы сделались синеватыми на фоне бледного лица. Арестантке казалось немного за тридцать. Вид её был изнемождённый. Волосы шоколадного оттенка с медовым отливом, некогда уложенные в клубок, теперь несколько выбились из общего узора и потускнели, ниспадая слипшимися прядями по щекам. От лилового фланелевого платья с зеленоватым кружевом дурно пахло.
- Что вы молчите? - повторил дознаватель. - С какой целью вы описали факт ставший для вас неприятным опытом? Вероятно вы намеревались передать на волю данное послание через своих поверенных. Но я вас предостерегу от необдуманного шага. Во первых - все письмена изложенные в этих стенах, при выносе за пределы проходят строгую цензуру. Во вторых - вспомните, что за бумаги вы подписывали прошлым вечером находясь в здравом уме и твёрдой памяти. Документ который вы подписали предусматривает суровое наказание за передачу внутренней информации о надзорном учреждении.
- Советую отвечать! - гаркнула надзирательница, ущипнув обвиняемую за лопатку. Арестантка вздрогнула и напряглась, но так и не проронила ни единого звука в ответ. - Оставьте нас одних, любезная, - обратился дознаватель к тюремщеце. Та состроила ехидную физиономию, кивнула головой и вышла в коридор, плотно притворив за собой дверь. ( Однако дознаватель знал, что  у каждой следственной комнаты имеются подслушивающие тайники. В один из них, сейчас скорее всего и направилась надзирательница). Когда они остались вдвоём, арестантка наконец подняла на него свои карие выражающие отчаяния глаза. Дознаватель прочёл в них боль и разочарование, поставленные в противоположность стремлению бороться за свою справедливость. За продолжительную службу в департаменте, он повидал много подобных взглядов, научившись беспристрастно игнорировать их природу.
- Я написала это по привычке для самой себя, - заговорила дама беглым, тихим голосом. - Раньше я вела рукописный дневник, где отражала все впечатляющие меня события личной жизни. Никому и ничего, я передавать не собиралась. У меня нет людей кому бы я могла довериться на свободе, а лист бумаги обнаружила на подоконнике пока ожидала вашего прихода.
 Заложив руки за спину дознаватель прошёлся по комнате. Несколько секунд постоял у решётчатого окна за которым торчала глыбой глухая стена противоположного здания, угнетая одним своим существованием и без того тусклое утро. Вернувшись к столу, мужчина раскрыл рабочую папку, вынул из неё блокнот. - У вас отличный почерк, - заметил он словно между прочем, не взирая на даму, при этом энергично копаясь в листах бумаги. Неожиданный комплимент явно смутил её. Арестантка бросила на него свой быстрый заострённый взгляд, недоверчиво поблагодарила, выпрямляя уставшую спину.
- Моё имя Роберт Радон. Я следственный дознаватель из полицейского департамента. Буду разбирать дело об исчезновении Октавии Эдвин Плиум. Начну с обычных вопросов, а вы, пожалуйста отвечайте на них как можно правдивее. От искренности ответов станет зависить ваша дальнейшая судьба. - Радон взял ручку, чиркнул загагулину на пробном листке. Засохшее перо не выявило чернил, оставив лишь пустую бороздку на бумаге. Мужчина, сперва спокойно, а затем с раздражением повторил попытку расписать перо, но всё безуспешно. Дознаватель нервно выдохнул, ощущая на себе выжидающий украдкий взгляд арестантки.
- Возьмите, гер, - наконец он услышал её отзывчивый голос предлагающий  пишущую  ручку. - Благодарю вас, - ответил он, принимая со смущением её помощь.
- Ваше полное имя, пожалуйста? - начал Радон.
- Женевьева Андрэ Вильен.
- Год рождение, месяц, число?
- Одиннадцатое октября ..шестьдесят первый.
- Место рождение?
- Остров Шорф, Вестланд.
- Вы замужем?
- Нет.
- Родители, сёстра, братья, иные близкие люди?
- Родители мои погибли, когда мне было десять лет. С той поры я воспитывалась в доме своего дяди по материнской линии.
- Его имя?
- Морис Льюис Эрн.
- Он может наверняка подтвердить правоту ваших слов?
- К сожалению нет. Он скончался в Остланде от простудной инфекции в ..79 году.
- Где вы обучались, мадемуазель Вильен?
- Бергостен в Нортланде, начальная школа - пять лет. Потом, гимназия в Раприэне - четыре года, и Герленд-холл. По окончании которого я поступила на службу в картографическое общество геодезистов в Лаунане.
- Составлять карты ваша детская мечта?
- Моя мечта, гер, изведать глубины абесса. - Радон продолжительно поглядел на неё исподлобья, а затем спросил: "Как вы оказались в поместии Лемфил?"


 / Из протоколов допроса: пятница 14 ноября, ..95 год./



 ( от первого лица )


 Поезд следовавший из Тильфорта в Вагенбург остановился ночью на маленькой станции освещённой двумя газовыми фонарями. Проводник помог спустить мне чемоданы на пустынный перрон и пожелал всяческих благ на прощание. Через пару минут паровоз свистнул, выпустив струи шипящего пара; состав из вагонов со спящими пассажирами тронулся и начал удаляться от станции. Мне показалось, я немного завидую им - всем уезжающим дальше, оставаясь одна в центре великой Леневелы, как любила когда то выражать свои патриотические чувства наша классная дама Лореин Висмер. Поезд скрылся в ночи, но звуки его железных колёс ещё некоторое время отдавались эхом в тихом пространстве. А потом наступило затянувшееся безмолвие. Ночь была тихой, безоблачной, слегка окрашенная мутной поволокой. Низенькое здание спящего вокзала обступали старые ясени. Где-то в их раскидистых кронах ухала ночная птица. Я стала медленно погружаться в воспоминания, из которых, меня буквально вырвал звук приближающихся мужских шагов. По перрону шествовал осанистый и широкоплечий незнакомец в армейских ботинках, в кожаном жакете и шляпе с большими полями. Верхняя часть его лица была скрыта в тени полей его шляпы, и я смогла увидеть только его прямой нос, резкую линию губ и мужественный подбородок. Лицо его показалось мне молодым.
 - Доброй ночи, сударыня, - произнёс он приветливым голосом. - Моё имя Такл Бренстен. Я управляющий из Лемфил-холла. По просьбе баронессы, мне поручено отвезти вас в имение.- Сообщив это, он молча взял мой чемодан. (Сумку я оставила при себе.) Господин Бренстен помог мне спуститься в темноте по узкой и крутой лестнице на станционную площадку, не выпуская мою руку из своей крепкой ладони.
 - Отчего здесь так мало света? - бормотала я, ощущая неловкость сложившегося момента. Моя ладонь неожиданно начала потеть в его пальцах.
 - К нам редко кто приезжает по ночам. К тому же прошлой зимой мы лишились станционного смотрителя. Старик умер от болезни.
 На площадке с осторвками проросшего кустарника, между складов и пустых конюшен, стояла коляска запряжённая парой притихших лошадей. Отъехав от станции под руководством уверенной руки г-на Бренстена мы преодолели сырой овраг с деревьями, после чего выбрались на просторы бескрайних полей, по которым витал тёплый сентябрьский ветерок напоённый ароматами несобранных культур. Дорога была долгой, но не унылой. Помню, мне доставляло удовольствие всматриваться в неясные горизонты, и мысли мои тут же уносились в дальние дали. Я пыталась представить себе баронессу Плиум, как заправскую помещицу, преклонного возраста, хозяйственную даму. За ранее была уверена, что полажу с ней, ибо исполнительность и ответственность - были моими приоритетами. Коляска поднявшая грунтовую пыль повернула на проезжий тракт, колёса захрустели на уложенных в жирную землю булыжниках, а лошадиные копыта стали выбивать дробные звуки. Некоторое время мы катились вдоль лесной полосы по тракту, а дальше свернули на указателе, очутившись под сводами очень старых деревьев, ветви которых нависали своиим кронами над головой с двух сторон узкой дороги. Спустя версту, дорога упёрлась в решётчатые ворота с вензелем фамильного герба. Управляющий остановил лошадей, сам оттворил ворота, так как домик превратника оказался пуст и глух. Барнет провёл лошадей за узду, закрыл за собой ворота, и продолжил управлять коляской уже сидя на козлах. Теперь, мы неспеша катили по подъездной аллее мимо плетущихся растений и цветников. Подъездная завершилась впечатляющим видом на современный дом с двумя этажами и квадратными башнями по краям. Окна Лемфила были темны с фасада. Перед домом, на большой лужайке застыл мутным зеркалом сонный пруд. Мы обогнули его слева и въехали на задний двор под каменную арку.
 Утро началось с проблесками первых лучей в окно спальни, куда меня по приезду ночью определила экономка. Я нарочно не стала зашторивать окна, чтобы не поддаться искушению проспать. В итоге пробудилась за час до звонка будильника, раскрыла глаза, прислушиваясь к ритму настенных часов. Через стекло были видны ветви лип росших у дома. Натянув чулки и надев свежее платье, приготовленное за ранее, я задвинула дорожные боты под кровать. Вместо них обулась в новые туфли, приобретённые на кануне поездки. Умывшись из кувшина над эмалированным тазом, приблизилась к зеркалу - оценить свой вид и добавить к нему кое какие штрихи.
В широком коридоре, в низу, встретила экономку мадам Айрис, спросила у неё - где могу найти хозяйку дома. - Мадемуазель Плиум распорядилась пригласить вас к девяти к себе в кабинет. Но раз вы уже на ногах, можете пройти на террасу. - На террасе никого не оказалось. Баронесса находилась в беседке возле пруда. Из далека, среди плетущихся роз  я заметила  одинокую фигуру. Когда я подошла, то все мои представления о ней разрушились в единый миг. Передо мной сидела молодая женщина. Взор её серых глаз показался мне надменным. Русые волосы прямые от природы были завиты отдельными ниспадающими локонами, остальные заключались в узор скреплённый заколками. Одета она была в кремовое платье из батиста, нежного оттенка с декольте, обнажавшее шею и ключицы. Когда я ступила на порог беседки, баронесса поприветствовала меня первой. Её открытая улыбка развеяла мои представления о надменности. Она пригласила меня за стол.
 - Надеюсь вы выспались, - проговорила она приветливым голосом.
 - Да, спасибо, - отвечала я разглядывая вьющиеся розовые кусты с жужжащими насекомыми.
 - Кофе? - предложила Октавия.
 - С удовольствием! Здесь чудесный воздух, хочется смаковать каждую молекулу на вкус! - выдала я с неожиданным для себя самой восторгом.
 - К нам редко заезжают гости, и мы рады любому новому человеку, - радушно отозвалась она. Разговорившись, мы обсудили моё путешествие и модные преобразования в инновационных домах Тумьеара и Бельхестра. Наша балтовня продлилась до самого обеда.


Радон прервал скучный допрос. Вырвал несколько исписанных листков из блокнота, переложил их в свою папку. Сам блокнот, вместе с пером и чернильницей, пододвинул  к арестантке.
 - Возьмите их себе и продолжайте свои наблюдения. Я договорюсь с комендантом замка по поводу письменных пренадлежностей. В знак своей признательности, женщина быстро приподнялась со стула и неожиданно пошатнулась, схватившись руками за стол.
 - Что-то ещё? - спросил дознаватель с невозмутивым видом стараясь не замечать её бледнеющее лицо.
 - Да-да, простите ради богов, - пролепетала она непослушными губами, превращающимися в резину.
 - Слушаю вас!
 - Мне нужны мои вещи, переодеться, пожалуйста!



 На улице Рени-Кардс следственный дознаватель отпустил служебную карету, не торопясь брёл по пустынному тротуару, прикуривая папиросу. Сырой ветер неприятно дул ему в лицо. Радон с раждражением обернулся на проезжающую по улице коляску, из окошек которой слышались радостные мужские голоса и девичий смех. Мужчина стиснул зубы, и на его щеках образовались желваки. Уже в полумраке съёмной квартиры он уселся за стол, открыв начатую ранее бутылку бренди, поднёс горлышко к губам, и тут же замер на мгновения. Словно опомнившись, он заставил себя подняться, пройтись до буфета за бокалом. - Не стоит пренебрегать приличиями, иначе скатишься в яму, - пробормотал он себе под нос. С тяжёлой усмешкой Роберт залпом опрокинул в рот налитое бокала, и не на долго погрузился в прострацию тишины сумрачной гостинной. Окна её были зашторены с прошлого вечера. Он не стал открывать их ранним утром, когда собирался на службу, не желая лицезреть зажатую в бурый камень серую улицу. Потом, тревожные воспоминания стали просачиваться из всех щелей, устремляясь полакомиться его сердцем. Он с усмешкой оградил себя спасительным кругом, не давая им шанса дотянуться до себя. Роберт налил ещё немного спиртного в бокал, раскрыл привезённую с собой папку, извлёк из неё вырванные в замке листы из блокнота. На одном из них оказался набросок портрета обвиняемой, изображённый его собственной рукой с помощью механического карандаша. Вглядевшись в очертания, он взял со стола одну из черырёх старых тетрадий в кожаном переплёте, раскрыл её. На заглавном листе был приклеен высушенный много лет назад цветок полевой фиалки. Внезапное желание понюхать засушенный цветок, несколько смутило мужчину, что на мгновение он даже устыдился возникшего порыва, оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает. Фиалка пахла бумагой. Роберт перевернул ещё один лист и начал читать.

               


                / Дневник Женевьевы Вильен, август ..75 года /

                ( из воспоминаний о детстве )





 Точно не знаю с какого времени в детстве помнят себя люди. Во всяком случаи не с самого появления на свет. Мои первые воспоминания относятся к отдельным промежуткам раннего периода. Я помню себя хорошо примерно с трёх лет, не считая малозначительных проблесков более нежного возраста, скорее всего похожих на смутные видения. До десяти лет я жила в обычной состоятельной семье, окружённая комфортом родительской заботы. Бесценные ощущения и чувства подаренные мне папой и мамой, я сохранила глубоко в своём сердце с тайной надеждой пронести их через все испытания неспарведливого мира, чтобы потом, разделить их с теми, кого я когда нибудь полюблю и стану считать близкими людьми. Счастливое детство окончилось быстро - одним движением распахнутых ресниц. Нет, не так, сперва я проснулась  и несколько мгновений не раскрывая глаз, прислушивалась к обманчивой тишине. Именно эта краткосрочная тишина и ввела в заблуждение, позволив напрасно фантазировать, питая надежду к чудесам. Несмотря на проделанный уже ранее путь с одного места в другое, я видела себя в доме нашей соседки Дианы Пелерин. Если бы такое стало возможным, то пусть бы время застряло именно на тех двух неделях проведённых у мадам Пелерин. Я представляла, как мы сидим с ней в уютной софе покрытой пурпурной велюровой накидкой, рассматривая фотоальбом под негромкую мелодию Лабеля. Диана с присущим ей заразительным энтузиазмом описывает мне историю очередного снимка, а я медленно погружаюсь в мир её удивительных рассказов. Ах, как бы мне хотелось перенестись туда снова, где находилось моё временное убежище от всех напастей. Затаив дыхание я размыкаю веки и вижу дверь с  мозаичными стёклами. Перед моим взором открывается громадная комната с большими  окнами и высоким потолком. Настолько высоким, что мне потребовалась бы длинная лестница, для того, чтобы достать рукой до его лепнины. Я понимаю - чудо не случилось, и сердце моё сжимается в комок разочарования. И я тихо-тихо плачу, сквозь слёзы рассматривая комнату в которой пробудилась ото сна. Помимо широкой кровати, в ней находились и другие предметы мебели:  столик с зеркалом для пренадлежностей личной гигиены, шкаф с гардеробом, письменный стол и книжные полки. Пол спальни застилал сотканный живописным рисунком ковёр. Подавляя непослушные слёзы, я старалась казаться себе сильнее, но обида вызванная трагическими воспоминаниями связанных с гибелью родителей в пучинах абесса, подступала к горлу так упорно, что я не прекращала испытывать внутреннюю боль.
  Раздался предупредительный стук. За тем, мозаичная дверь оттворилась, пропуская в спальню приятной наружности женщину с добрым лицом, принёсшую мне воду для умывания. Поставив сосуд с водой на табурет находившийся за ширмой в углу комнаты, она вытащила из карманов передника узкие бутылочки с мылом, предложила мне их на выбор:
 - Здесь два аромата, мадемуазель Жени, лаванда и ландыш, выбирайте по вкусу. Поставив пызырьки на прикроватный столик, вошедшая довела до моего сведения, что по назначению г-на Эрна она приставленна ко мне наставницей призваной воспитывать и обучать жизненным устоям здешнего дома. - Было бы здорово мадемуазель увидеть в вас спустя четыре года достойную и подготовленную к самостоятельной жизни девушку, - сказала она. И, заметив на моём лице замешательство с испугом, Сильвия ласково улыбнулась:
 - Не переживайте, мадемуазель, я совсем не строгая учительница. Все ваши возможные ошибки и неуверенные шаги останутся между нами, обещаю. Идёмте, я помогу вам умыться, а потом мы вместе выберем вам платье для завтрака.
Когда Сильвия открыла дверцы гардеробного шкафа, я поразилась многообразию девичей одежды. Кое какая выглядела ношеной, но в основном это были новые вещи из магазина. В самом низу стояли в ряд туфли и ботинки. - Чтобы вы выбрали, мадемуазель Жени? - с нарочитым любопытством обратилась ко мне Сильвия. Бегло осмотрев несколько экземпляров, я остановила свой выбор на тёмно-сером платье с расклешёнными рукавами отороченными кружевом, с оборочной тесьмой на подоле. Оно показалось наиболее подходящим моему настроению.
 - Вы, маленькая скромница, - улыбаясь похвалила меня Сильвия. - Но я бы рекомендовала вам, что нибудь по светлее. Например: вот это или то, - акцентировала она моё внимание на белом и розовом цветах. - Знаете почему? - обратила она свой проницательный и обогащённый жизненным опытом взгляд зрелой женщины. Я откровенно пожала плечами.
 - В летнее время в столовой довольно тепло. А выбранное вами платье безусловно по своему милое, но сшитое из плотной ткани, вам будет жарко. К тому же вам будет
 необходимо произвести хорошее впечатление на ваших родственников таким образом, чтобы оно соответствовало их ожиданию. Вам стоит появиться за столом счастливой и жизнерадостной девочкой, одетой в светлые тона.
  За завтраком, я вряд ли произвела нужное впечатление своим нарядом. Эрны почти не заметили моего прихода в столовую. По всей вероятности им было наплевать. Так мне думается теперь. Тогда же я осталась разочарованной и обиженной. Они сидели за столом с непроницаемыми лицами и отчуждёнными взглядами. Намного позже я узнала причину дурного настроения аристократов. Мой приезд оказался нежелательным, и сильно подпортил и без того сложные отношения супругов. Тётя Эмилия вовсе не хотела, чтобы я жила с ними в одном доме. Но дядя проявил непреклонную мужскую волю в своём единоличном решении непременно меня оставить и воспитать. Не могу сказать, что он совершил данный поступок из-за любви к детям. Скорее всего принцип его затеи состоял в честолюбивом замысле и чувстве долга перед фамилией своих предков. Дядя Морис являлся родным братом мамы. И как бы там не было, я по сей день благодарна ему за оказанную честь, ибо понимаю, если бы не он, моя судьба могла бы быть связана с детским приютом. Впервые, когда я увидела дядю на Шорфе, он представился мне статным пожилым мужчиной, сдержанным в эмоциях, уравновешанный в общении с окружающими. Морис Эрн прибыл за мной со своим юристом. И пока тот справлялся с бумажными делами, дядя, вопреки своей врождённой холодности и сухости, всё-таки сумел наладить со мной словесный контакт; проявил посильную заботу, снискал для меня добрые слова. Спустя всего лишь пару дней после приезда в имение, увидев его за столом, я поняла насколько сильно меняются люди независимо от обстоятельств. Напрасно я ловила его короткие взгляды на себе в ожидании подбадривающей улыбки, дядя оставался холоден и безучастен. Супруга его Эмилия - меланхоличная особа, изредка буравила меня синими, ледяными глазами, напрочь лишёнными какой либо теплоты и сострадания. А ещё, в её взгляде я замечала безпросветную тоску. А вот сын их Дерек в корне отличался от своих родителей, как будто был произведён на свет совершенно другими людьми. Заговорщически подмигнув мне , он начал расспрашивать о моём старом доме. Из стараха нарушить какое нибудь неизвестное мне правило за столом, я скромно, еле слышно отвечала на его вопросы. После завтрака сопровождаемая Сильвией по коридору, я снова повстречала кузена. Болтающейся походкой он проходил мимо нас, не вынимая рук из карманов штанов, приостановившись заговорил со мной:
 - Вы ездите верхом, дитя? - Я ответила: нет, услышав от него непривычный тогда, разящий дух алкоголя.