Память. Ох, уж, эта память. Или сама опять растревожилась, али кто нечаянным словом-воспоминанием всколыхнул ее. И понеслись одна за другой картинки из детства. Детские, они как-то более любы памяти моей, чем более поздние. Да и запечатлены они в памяти, более ярче, что ли.
Сестра написала вчера, что ходила на кладбище, прибрала отцову могилку. Четырнадцать лет уже лежит во сырой земле отец. Вот и память моя тут же засуетилась, стала подсовывать моменты из детства, связанные с отцом, что сохранились в ней. Всё ж семьдесят пять годочков памяти моей тоже стукнуло недавно. Спасибо, хоть что-то еще держит в себе.
Самый конец пятидесятых годов. Может 58-й, а скорей всего, 59-й год. В маленькой кухоньке небольшая семья. Отец, мать, братишка, совсем маленький и я. Сидим за столом, хлебаем супчик незатейливый. Я сижу напротив отца и болтаю под столом ногами своими.
- Не болтай ногами. Ешь. Сиди спокойно.
Это отец мне говорит, потому, как его ногам, мои пинки, нет-нет, да долетают. Прекратил, но через минуту-другую забыл и продолжил наяривать под столом, как и прежде. Можно подумать, что эйфория попёрла у меня от еды употребляемой.
Потом происходит самое интересное. Отец очень тщательно облизывает свою ложку. И хрясь! Этой чистой ложкой, в аккурат, по-моему, бестолковому лобешнику! Как счас помню, боли то никакой, но обида! Обида зашкаливала! Да как он посмел так унизить меня. Ложкой в лоб! Да еще перед этим, ведь, не поленился, взял и облизал её! Бросив свою ложку на стол, выскочил со слезами на улицу, в пригон к корове. Высказав ей, что я думаю в сию минуту об отце. А уже опосля, вытерев слёзы, вперемежку с соплями, с лица своего, пошел доедать свою похлёбку. За столом уже никого не было, так что, болтай ногами, сколько хошь. А почему-то уже и не хочется.
И вдогонку. Пока из кухни далеко не ушли. В нашу восьмилетку деревенскую, в спортзал, правда, он назывался у нас почему-то физзалом, впервые привезли и установили спортивные снаряды. Перекладину, брусья, козла. А на пол положили, впервые нами увиденный, небольшой по размеру, мат. И на этом долбаном мате я научился делать сногсшибательную фигуру. Мостик! Встал, наклон назад, и вот я уже на руках и на ногах, фигуру изображаю! Дурень, как тот мат, чем-то набитый! Сам стою на полу, а руками мат ловлю, а он ведь гораздо выше того самого пола. Надо дуть быстрей домой, показать родителям, пока в ударе еще. Благо школа от дома через дорогу всего. Залетаю домой. За кухонным столом всё те же лица, окромя меня, гимнаста спортивного. Громко вещаю:
- Это хорошо, что все в сборе. Смотрите и удивляйтесь, что ваш сын сотворит сейчас.
И пока, слегка обалдевшие родители, не успели и рта своего открыть, а брат-малолетка, тот вообще ни хрена не понял, я отбросил ногой мешавшуюся мне дорожку и… Начал демонстрировать свой номер коронный. Прогнувшись назад, я своими ручонками, почему-то не нащупал пола. Но пол нашел крепкий затылок моей бестолковки. Стук был такой, что даже посуда на столе жалобно звякнула, а братец с испугу, чуть ложечку свою не проглотил, что задумчиво во рту мусолил.
- Ёк-макарёк! Ни ху-ху себе! Вот это номер, так номер! – восхищенно отец промолвил.
- Сынок! Расшибся, ведь, не на шутку, однако! – это мать всплеснула руками.
Братик ничего не сказал, только жалобно посмотрел на лежащего, на полу брата старшего. Ему показалось, что тот слегка всё же с прибамбасами был.
А мне что остаётся? После такого конфуза, вскакиваю, и не глядя ни на кого, не говоря ни единого слова, - пулей, в пригон к корове своей. Той можно поплакаться и пожалиться. Та поймёт. У неё глаза, вон какие. Большие, понимающие и печальные.
Конечно, по прошествии стольких лет, всегда жалеем, что мало времени проводили со своими родителями. В детстве недосуг было и родителям общаться с нами. Работа с утра до поздней ночи у них в колхозах-совхозах. А потом и мы повылетали из гнёзд родительских. Порой, в такие дали-дальние улетели, что и навестить родителей, становилось подчас нелегкой задачей.
Вот и вспоминаются какие-то кусочки из жизни прошедшей, как то одеяло, что из лоскутков сшитое. А может, я зря на себя наговариваю. Может так и должно быть. Кусочками, то. Вот и снова всплыло.
Отец старался разнообразить наше питание. В общем, то не отличающееся разнообразием и наличием деликатесов. Соорудил как-то на досуге незамысловатое орудие рыболовли, примитивный сачок, состоящий из длинной палки, загнутого прута с мотнёй из мелкой сетки, прикрепленной перпендикулярно этой палке. Ходит по берегу, цедит речушку этим бредешком. Глядишь, и наловит рыбёшки, малость самую. В основном, мульков, реже, вьюнов и совсем немного пескариков.
Матушка быстренько их чистить от кишок принимается. С мульками просто и быстро. Пальцем надавила на брюшко, и вылетело всё вместе с пузырем. С пескарями так легко не получится, тут надо и ножичком поорудовать. Самое нелюбимое занятие у матери, это почистить вьюнов. Во-первых, живучие эти рыбки до безобразия. Они и на сковороде могут еще шевелиться. Страшные они, говорит хозяйка, на змеёшек похожи. Поэтому, обязательно отрезает им головы, чтобы лишний раз не пугаться.
Теперь в сковороду маслица подсолнечного чуток, выловленную рыбу и залить яйцами куриными. Подсолить чуток. Всё, процесс пошел! И просим к столу, господа-товарищи. Кушанье подано. Вот только как обозвать его правильно, сразу и не сообразить.
А еще отец страсть любил собирать грибы. При каждом удобном случае так и норовил в лесок занырнуть. Или когда, коровенку, свою блудливую, идет искать в логах ближних, либо по пути с покоса своего. Брал грибы всякие, зачастую не зная даже их названия. Говорил, что все собранные им грибы, абсолютно съедобные, хотя как звать-величать их, он не в курсах.
Как же прекрасно, что опять есть, что положить в незаменимую черную сковороду. Хошь, кушай грибы жареные без всего остального. Ну, это роскошь, расточительство. Лучше уж с картошечкой. Вот это в самый раз и само то!
А ведь я не упомянул еще про прилипшие ко дну сковородки остатки чего-либо жареного. Интересную картину можно было иногда наблюдать поздними вечерами в нашем деревенском доме.
Время уже к ночи приближается. Наконец входная дверь открывается и вваливается отец, именно вваливается. Он с работы тракторной пришел. Мало того, что цельный день на совхоз родной работал, так еще после работы традиционная "шабашка". Сено или дрова сельчанам привезти. По окончании угостили, без этого никак. Или водочкой или пивом. Вот и сегодня один из таких вечеров.
И что вы думаете, будет делать сейчас в “усмерть” уставший тракторист. Спать уляжется? А вот и нет. Раздевшись, отец садится на кухне на самый высокий табурет. Придвигает к себе любимую сковороду и начинает доедать, недоеденную за день картовницу. Мать по этому поводу всегда диву давалась. Это что же такое, бедняжке в рот наливали, а закусить, забывали дать?
А отец молчком уже добрался до дна сковородки и начал шкрябать металлической ложкой, отдирая от дна, самый смак пригоревший. Сковородка елозит, на месте не стоит, норовит улизнуть со стола. И вот он заключительный аккорд! Сковорода всё-таки летит со стола, отец вслед за ней, вместе с табуреткой, тоже пикирует на пол. Всё это сопровождается громким стуком. И наступает тишина в доме. Ночная трапеза завершена.
Да, и такие моменты память моя тоже цепко хранит. Как говорится, из песен слов ведь не выкинешь. Здесь то же самое. Не буду лукавить, если скажу, что многие из нас были бы совсем не против, чтобы дети наши помнили своих родителей, как много дольше. И вспоминали почаще. А вам большое спасибо, что прочитали. И вспомнили родителей своих.