Глава 9
РЕДАКТОР РЫЛОВ
После двух бокалов пива и трех бессонных ночей Машу вырубило прямо в кресле. Доктора помогли перенести ее на диван, посидели еще немного, синхронно поднялись и отчалили домой.
– Поможем, чем сможем, – услужливо кланялся на прощанье доктор Златогоров.
– Пусть выспится как следует, – лекарским тоном напутствовал доктор Богданович.
Проводив друзей, я на цыпочках прокралась в комнату и прилегла рядом с Машей в надежде тоже выспаться.
Но Архипова проснулась чуть свет и начала беспокойно ворочаться, сразу разбудив меня.
– Мне приснилось, что я ослепла, – с ужасом прошептала Маша. – Перестала видеть Джона. Этот сон уже не первый раз мне снится. Слепота по Фрейду – следствие самовнушения и страдать ей могут люди, подверженные сомнамбулизму. Кстати, я не разговаривала во сне?
– Вроде нет. Может, еще поспим? – робко предложила я.
– Нет! Мне надо в реанимацию! Может, с ним что случилось, а я здесь лежу! – Архипова начала лихорадочно собираться.
– Отдохни немного, ты ж три ночи не спала! Думаешь, без тебя там не справятся?
– Знаешь, как тяжело терять? – остановилась с сумкой под мышкой Маша. – До настоящего момента я и не думала, что могу так сильно кого-то полюбить...
Проводив подругу, я снова прилегла, но сон уже как рукой сняло, а из головы не выходили Машины слова. Начав собираться на работу, я столкнулась в коридоре с недовольной мамой.
– Знаешь что, дорогая, – многозначительно начала она. – Если еще раз эта компания сюда ночью придет, я с тобой вообще разговаривать больше не буду!
– У Архиповой муж вообще-то в реанимации, – попыталась оправдаться я.
– И когда вы с братом личную жизнь устроите? – продолжала ворчать мама, не слушая меня. – Тот тоже вместо того, чтобы жениться, котов подбирает.
Выпалив все, что наболело, она скрылась в ванной, демонстративно зашумев водой.
Подобные конфликты были между нами не редкость и последнее время участились. Обычно они заканчивались грандиозной ссорой, так как я тоже вступала в нешуточную полемику. Но в тот день во мне наконец нашлись силы не спорить, и таким образом удалось избежать горького чувства раскаяния.
Жить под постоянным родительским контролем становилось все труднее, и я решила вечером позвонить брату...
Мой старший брат Виталий работал сантехником в ЖЭКе: занятие это не приносило ему никакого морального удовлетворения, как, впрочем, и когда-то учеба. Виталий сначала учился на мастера по холодильным установкам, потом зачем-то на зубного техника. Наконец, бросив эти бесполезные занятия, махнул рукой и устроился на работу в ЖЭК: изучил сантехническое дело и стал зарабатывать себе на жизнь, поставив на профессиональной карьере точку.
У Виталия была мечта – жить в Испании или каких-нибудь других краях, где круглый год солнце, он увлекался игрой на гитаре и очень любил животных. В подвалах домов ему постоянно встречались бездомные коты и кошки, доброе сердце моего брата не выдерживало: он их кормил, некоторых даже забирал домой, в свою однокомнатную квартиру с лоджией. Животных брат лечил, приучал к лотку и раздавал по объявлениям в газете. Последнее было труднее всего, потому что кошки обладают таинственной магией – стоит только заглянуть им в глаза или погладить, и они уже безвылазно поселяются в твоем сердце. Мне же достаточно было просто услышать про какого-нибудь бездомного кота, как я переставала спать по ночам, думая, как помочь бедолаге.
В уже выше упомянутом пригороде Екатеринбурга, Верхней Пышме, несколько лет назад безвременно почила моя тетушка Анна, или попросту Нюра, родная сестра бабушки Антониды, матери моего отца. Тетка была бездетной и завещала нам с Виталием свою двухкомнатную квартиру в двухэтажной «сталинке» с высокими потолками, украшенными лепниной, и большими окнами, выходящими в тихий тенистый двор. Если отвлечься от атмосферы девяностых, то можно было без труда представить, глядя на местные достопримечательности, что ты живешь в середине двадцатого века: на детской площадке играли в домино старики, из дома напротив слышались звуки скрипки – какой-то школяр разучивал надоедливые гаммы, а через весь двор были протянуты веревки, на которых сушилось разномастное белье. Чуть поодаль располагались подсобные помещения по типу сараев, сколоченные из серых, потемневших от времени досок: там жильцы хранили соленья и всякую снедь, а также велосипеды, мопеды и детские коляски. Не хватало для общей картины только звуков патефона, но его заменяло громко включенное у кого-нибудь из соседей радио.
Тетя Нюра в молодости жила сначала в деревне, а после войны, переехав в Свердловск, устроилась няней в детский сад и получила от государства комнату в коммуналке. Деревня манила обратно, но сил топить и обслуживать частный дом она была уже не в силах. В городе тетушке сильно не нравилось, и, уже будучи на пенсии, она поменяла свою небольшую жилплощадь на просторную квартиру в пригороде.
А почему бы не переехать в тети Нюрину квартиру, задумалась я: и мама успокоится, и мне свобода. Хотя на работу будет добираться труднее, часа полтора-два уйдет, наверное, но зато свое жилье. Оставалось только оповестить о своем решении Виталия, ведь в тетушкиной квартире поселилось уже трое жильцов – кошки Даша и Стеша, а также кот Бывалый, который не мог ужиться с остальными котами в Екатеринбурге, так как постоянно бил их. Ну а чтобы ему не было грустно, пришлось подселить к Бывалому двух кошек – особ женского пола он не обижал. Брат, несомненно, обрадуется моему решению, ведь больше не придется тратить время и силы, чтобы каждый день навещать своих питомцев.
Замечтавшись, я доехала до «Барказа», решив позвонить вечером Виталию.
– Мудрое решение, – раздалось в полутемном коридоре издательства.
Я вздрогнула, это снова оказался Спящий Олег. Неужели он все-таки читает мысли...
– Вы, кажется, что-то сказали? – уточнила я у охранника.
– Вы вчера с товарищем приняли мудрое решение! – ненадолго проснулся Олег, утвердительно стукнув ладонью к столу.
На его покрытой редкими волосками кисти между большим и указательным пальцами виднелась полустертая татуировка с буквами «мила».
Возможно, раньше там было «Людмила», но либо выцвело от времени, либо Олег, желая изгнать из сердца какую-то женщину, безуспешно выводил татуировку...
– О, Натуська... – в офисе клевал носом водитель Салтыков. – А я уже и с Олежкой поговорить успел, и чаю из нового чайника попить. Наверное, уволят меня скоро.
– Почему это? – я огляделась: в издательстве никого, кроме Егора и скрывшегося под наушниками дизайнера Розанова не было.
– Энта как ее Афродита уехали с Галином Ибрагимовичем в администрацию с каким-то мужиком. Может, новый водитель ихний теперь, – продолжал грустить Салтыков.
– С чего ты взял? Может, знакомый какой, – я с любопытством взглянула на новенький ярко-красный чайник, красовавшийся на месте извечного замотанного изолентой Кальмаровского.
Новый чайник, новый охранник... вполне возможен и новый водитель, подумала я, но не стала озвучивать свои предположения, чтобы не огорчать Егора.
Я едва коснулась гладкой круглой кнопочки «вкл.», и чайник тихонько зашумел – чудеса! Кальмаров и мечтать не мог о таком...
Салтыков достал губную гармошку и стал неумело наигрывать какую-то заунывную неузнаваемую мелодию.
– Женщины на снегу-у-у, – затянул водитель коверкая музыкальный хит, звучавший в то время из каждого утюга. – Розовые на белом. Что же нам с ними делать...
Я тут же вспомнила рассказанную однажды по радио историю, которая якобы предшествовала этой песне: парень вернулся из Афгана с ампутированными кистями рук и его на вокзале встречала девушка с яблоками. При виде солдата она обронила корзину, и яблоки рассыпались по снегу. Этот рассказ потряс меня до глубины души и навсегда врезался в память.
– Егор, прекрати сейчас же! – заткнула я водителя. – Не извращай хорошую песню, если не знаешь ее смысла.
Салтыков со словами «никому я не нужон» умолк, сунув инструмент в нагрудный карман.
– И вообще – с чего ты взял, что никому не нужен! Руки-то и ноги у тебя на месте, – довершила я свой монолог и погрузилась в работу над недавними наработками по Казахстану.
Будущая книга называлась незамысловато – «Казахстан: история и современность». В роли редактора пока выступала Афродита Прохоровна, которая в отличие от Кальмарова фантазией не отличалась.
– Когда муйню эту будешь читать, обрати внимание на рубрики перечисления, они должны быть все с красной строчки, чтобы я потом птички мог везде расставить, – отложил огромные наушники Розанов, перестав напоминать сосредоточенного Чебурашку.
– Во-первых, никакая это не муйня! – взбунтовалась я. – Если бы ты прошел и увидел столько, сколько мы, то и не говорил бы так.
– Ну, конечно, не муйня, – согласился Розанов. – Просто Афродита, как всегда, намерена все испортить! Вот зачем она решила на обложку рожи эти из администрации поставить? Я предлагал разрушенные корабли. А она: «Убери эти развалины! Нам в администрации деньги за книгу платят, и мы должны фото ихних чиновников везде расставить!»
– Не ихних, а их, – поправила я.
– Ну их, какая разница. Все равно фигня получается, – смягчился Розанов.
Да, срочно нужен главред, размышляла я с досадой, хотя вряд ли он сможет переспорить Афродиту, ведь у Кальмарова это так и не получилось. Нужен уверенный в себе человек. И меня вдруг осенило, что с минуты на минуту как раз должен появиться новый редактор, с которым Землянская на днях проводила собеседование.
Только я это подумала, как дверь издательства растворилась и в кабинете появился крепкий приземистый мужчина лет сорока – сорока пяти, с рыжей аккуратно подстриженной бородкой, прикрывавшей толстую шею. Лениво обведя присутствующих заплывшими глазками, он произнес бархатным низким голосом:
– Всем привет! Я редактор Рылов Иннокентий Борисович!
Гордо прошествовав, словно на него светили десятки софитов, новоиспеченный редактор уверенно приземлился за Кальмаровским столом, кинул перед собой портфель и с прямой спиной замер в ожидании аплодисментов.
– Добрый день! Это вы будете у нас теперь редактором? – подошла я к Рылову.
– Да, – утвердительно кивнул тот и деловито полез в портфель, вытаскивая какие-то бумаги. – Только прошу не путать: я РылОв, а не РЫлов. Вы уже читали мои произведения?
– Какие? – поинтересовалась я.
– Ну как какие, – напряженно рылся в бумагах Рылов. – Я пишу под псевдонимом Кеша Рылов, или попросту КРылов. Из последнего рекомендую свой сборник философских притч под общим названием «Не спеши». Он вышел недавно в Среднеуральском книжном издательстве. Вот из последнего: человек потерял часы и начал судорожно их искать. Так и не найдя таковых, он спросил у мимо проходящего старца: который час? И старец ответил: «Не спеши, лучше поешь».
Рылов громогласно заржал, обнажив ряд крепких желтоватых зубов.
– А еще я люблю готовить. Собираюсь выпускать сборник рецептов, – продолжал редактор. – Надеюсь здесь осуществить все свои мечты!
– Мужчиной ее мечты был Карлсон: добрый, с хорошим аппетитом и в расцвете сил. Спокойствие, только спокойствие! – прокомментировал намерения редактора Салтыков и свистнул в губную гармошку.
– Рекомендую новый рецепт супа! Старославянский борщ! – не обращая внимания на окружающих, провозгласил Рылов. – О! Вот он.
Редактор наконец отыскал нужную бумагу и ткнул в нее толстым пальцем.
– А еще у меня щи есть в горшке. Авторские. Сейчас начну как раз готовить, не откладывая в долгий ящик, – Кеша увлеченно погрузился в рукопись.
– А про Казахстан не хотите подготовить? – деликатно откашлялся дизайнер Розанов.
– Про Казахстан? – редактор непонимающе выкатил на него из-под очков бесцветные глаза. – А Казахста-а-ан! Мне Константин Николаевич вроде говорил что-то. Я, кстати, там был в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Вместе с женой. Проездом. Мы как раз собирались в Китай. А еще у меня мечта побывать в Иране – во дворце Голестан. Этот прекрасный дворец, а ныне музей, служил резиденцией знатного рода Каджаров... Я во многих дворцах бывал. Вот, например, во дворце султана Сулеймана.
– Нам надо побыстрей. К вечеру успеть бы, – остановил его Розанов.
– Конечно! Нет вопросов! – с готовностью кивнул главред. – Мигнуть не успеете – я все сделаю. Кстати, моя фамилия Рылов, пишу под псевдонимом Крылов. И это не случайно – мой прапрадедушка был внучатым племянником Ивана Андреевича Крылова. А в годы советской власти нерадивые паспортистки не дописали в его фамилии букву «К», и получилось «Рылов». Теперь приходится всем объяснять, что я не РЫлов, а РылОв. Это легко запомнить.
– Я уже с ностальгией вспоминаю Кальмарова. С этим высокопарным гусем каши не сваришь, – ненавистно проворчал Розанов, возвращаясь на рабочее место...
День ознаменовался притчами писателя Рылова, план по корректуре выполнить не удалось, и я поняла, что с редактором жестоко ошиблись. Снова вспомнился Кальмаров, который тоже был не дурак поболтать и поесть на рабочем месте, но хотя бы болел душой за издательство. А Рылову было на все абсолютно наплевать, кроме себя. Ему даже оказалось неважно, есть ли слушатели – редактор трещал и бахвалился без умолку. При этом еще постоянно что-то жевал, присвоив себе новый чайник и все время щелкая кнопочкой «вкл./выкл». В редакции пахло свежезаваренным кофе со Шри-Ланки, зерна которого выкакали какие-то экзотические зверьки. Несмотря на настоятельные рекомендации Рылова, мы так и не попробовали этот напиток. Главред пыхтел и отдувался в попытках прочитать материалы по экспедиции, временами тяжко вздыхал. А потом все-таки отбросил будущую книгу и снова увлекся своими россказнями, до самого возвращения начальства.
С чувством неудовлетворенности и в то же время с облегчением оставив издательство, где не прекращался монолог редактора, я отправилась домой, хлопнув дверью, от чего сразу проснулся охранник Олег. Встретившись с ним глазами, чего еще не бывало доселе, я к своему ужасу заметила, что вместо органов зрения у охранника черные затягивающие в себя дыры. Вернее, глаза, конечно, были, но они оказались настолько темные и глубокие, что как будто засасывали своей чернотой.
Проскользнув мимо, я вырвалась на свободу и, накрывшись зонтиком, побежала на метро. В прошлый раз мы с Владимиром слишком долго ждали трамвай и сильно замерзли. На метро можно было с пересадкой доехать до автовокзала, а там уже автобусом до самого дома.
Еще издалека при подходе к метрополитену в темноте раздались разносимые ветром крики, как будто кто-то пел. По мере приближения я различила человека, внешне напоминающего редактора Рылова: такого же крепкого и приземистого, тоже с бородой. Поставив рядом с собой пластиковый стакан для денег, мужчина пел сильным баритоном: «А Ленин такой молодо-о-ой!..» Найдя в кармане монету, я бросила ее уличному музыканту и укрылась от пронзительного ноябрьского ветра в метрополитене. «Верной дорогой идете, товарищи! – закончив песню, продекламировал исполнитель. – Кидайте деньги! Разрушим мир насилья!» Далее мужчина запел Интернационал, а я уже побежала к поезду.
Продолжение следует.